Ты и Я - украденный суицидальный шедевр

Дальше всё происходит, как в тумане. Александр понять не успевает, как оказывается на полу под гнётом тела лучшего друга; всё, что замечает, это спавшие пряди светлых волос на лоб, которые мельтешат перед глазами. Тумблер щёлкает и всё, что сотворил брюнет за многие годы, вываливается на него одной большой кучей дерьма, от которого ему уже не отмыться. Он не знает, как его терпит семья. Он не знает, как его выдерживают друзья. Потому что он сам для себя — обуза, тянущая на дно любого, кто хоть каким-то образом умудряется познакомиться с ним. Быть честным с собой и не врать — это то, что Алек делает двояко: отгоняет от себя всё хорошее и принимает только плохое. Джейс мог бы возмутиться безрассудностью и грубым поступком в свою сторону, но это будет не он. Всё, что делает Эрондейл, вместо разборок и выяснений очередного помутнения рассудка у Лайтвуда, это говорит, при этом похлопывая друга по груди: — Всё хорошо, чувак. Нам нужно выпить. Изабель со стороны смотрит на братьев и молчит, не влезая в их идиллию, в ту химию, что происходит между ними каждый раз, когда они смотрят друг другу в глаза и не дают с цепи сорваться. Девушка даже рада, что они есть друг у друга. Дружба у них странная, вся в соперничестве и подножках у финишных прямых; отношения у них непонятные, вечные стычки и недосказанность о настоящем волнующем. Невероятно смотреть на двух разных юношей и видеть, как они дорожат друг другом, оставаясь из года в год преданными их связи. Личному соединению их душ. Когда происходит что-то похожее, они молчат, становясь на время мрачными и серыми, словно безликими. Роберт и Мариза быстро подмечают изменившуюся атмосферу, накал страстей и тайны, скрытые за ширмой от родительских глаз. Они дают свободу детям, а соответственно не имеют право нарушить её. Давно принятый закон в семье Лайтвудов: отпустив однажды, в клетку уже не вернуть. Джейса поймать никогда не удавалось, но вот Александра и Изабель они выпустили на волю довольно рано, что говорило о том, что теперь попрекать молодых людей за их позиции неправильно. Пролежав так немалое количество времени, Алек поднялся с помощью руки Джейса, протянутой ему в знак опущения ситуации. Парни с тяжёлым вздохом одновременно осознали, как долго тянется их противостояние друг другу. Брюнетка, наблюдавшая за ними со стороны, решила присоединиться, услышав звук льющегося по бокалам напитка. Изабель разделила общество Джейса и Алека, мирно устроившихся за барной стойкой с бутылкой рома. — Мы редко проводим время вместе, как раньше, — жалуется сестра, осматривая поочередно парней. — Да, потому что мы делим то, что никогда не удастся поделить, — отвечает на жалобу блондин, заключая правду в сказанном. Возможно, это не тот ответ, который желала услышать девушка, но он предельно честен с собой и с ними. — Мы проводим время вместе реже, Изабель, потому что в наших жизнях несравнимая путаница, из которой мы сами не желаем выбираться, — привычный баритон плавно ложится на слой тишины, нарушенный им после секундного молчания всех троих. — Этот отдых должен помочь мне разобраться в себе, но я не могу, потому что в моей жизни ничего не меняется, всё только становится хуже. Слушатели поняли о чём шла речь, они всегда понимали это по интонации брюнета. Его голос мог дрожать, но глаза всегда давали нужную правду. Александру был неприятен тот факт, как низко они опускались с каждым прожитым днём на дно ямы. Джейс, испытывая искренние симпатии к рыжеволосой девушке, продолжает спать с приёмной сестрой, но на этот раз не прикрываясь неразобранными чувствами. Теперь всё откровенно и предельно ясно — Джейс трахается с Изабель, только потому, что он хочет трахаться. И этот вид наркотика в нём не искоренить. Иззи врёт себе, давая обещания быть хорошей; но у неё не получается. Она старается вносить в этот мир добро, но всё, на что она способна — быть лживой и двуличной, надев маску хорошей девочки. Самым безобидным и самым неопределенным в этой истории является лишь Александр, испытывающий двоякость из-за отторжения личных эмоций и привязанностей. Может быть весь его гнев — подавленные чувства? Стоит принять их, и вспышки прекратятся; лекарство, которым брюнет ни за что не воспользуется, потому что для него открыться миру равно подписать себе смертный приговор. — Ты страдаешь потому что мы предаём твоё доверие своими ошибками, или потому что всё не так, как диктуют тебе твои правила? — опустошив стакан рома, набирается смелости Изабель. Девушка смотрит в глаза родному брата, видит презрение, проскальзывающее в его взгляде к ней, и отгоняет мысли, что всё ей понятно. Нет, ни черта не понятно. То, что происходит между ними последнее время — это ненормально. Пропасть растёт, разбрасывая их по разные стороны. — Мои правила не подходят для той жизни, которой мы живём, Иззи, — вспыхивает Александр, но на этот раз всё происходит мягче, нежели обычно. — Так меняй их! — Ты не понимаешь, Изабель, — вмешивается в зарождающийся спор Джейс. Брюнетка оборачивается к возлюбленному, всматриваясь в янтарные глаза, излучающие боль. — Алек прав. Мы живём как хотим, а не так, как нам положено. Просто мы не думаем об этом, а Алек не может не думать. И он прав. — Ты сейчас защищаешь его? — злится брюнетка. — Да открой же ты глаза! — закричал старший Лайтвуд, хватая бутылку с ромом. — Мы грызёмся друг с другом, потому что нам не десять лет и наши разногласия не решатся с помощью «камень-ножницы-бумага». И если мы это не изменим, нашим отношениям конец! Алек делает глоток рома с горла бутылки, одаривая сестру разочарованным взглядом. Он всегда думал, что Иззи его понимает; а оказалось, что нет. Возможно они все упустили тот момент, когда поведение другого поменяло свои краски. Вслед за Лайтвудом ушёл и Эрондейл, оставляя представительницу прекрасного пола наедине с самой собой. Может быть парни смотрели глубже и видели то, на что другие не хотели обращать внимания. Изабель не была спасательной шлюпкой в море, она находилась в числе тонущих. Время раскрывать все секреты. Брюнетка посмотрела вслед уходящим и потянулась к мобильному телефону, принадлежащему Джейсу. Она открыла запароленную иконку диалога с тайным предметом обожания своих братьев и решила покончить с секретами между ними тремя. Девушка на другом конце всемирной паутины отвлеклась на сигнал входящего сообщения совершенно не вовремя. Кларисса стояла на крыше пристроенного спального корпуса, сжимая и разжимая ладонь в кулак, чтобы разогнать кровь по венам. Она пыталась не обращать внимание на назойливые взгляды шатена и его бормотание себе под нос. Дэвис возмущался чем-то более личным. Парень в целом отрицательно отнесся к желанию рыжей вскрыть себе пару затянувшихся ран. Тело, открывшееся взору Малакея, было идеально изувеченным. По-другому шатен не отважился бы назвать то, какими узорами была украшена молочная кожа. Несмотря на солнечную погоду этим летом, Клариссе удалось сохранить аристократический цвет коже, наслаждаясь тенью и холодом грозовых туч. Рыжеволосый ангел засомневался в правильности своих действий, когда решил первым делом дать незамедлительный ответ на приветствие от знакомого. Моргенштерн быстро клацала пальцами одной руки по дисплею, набирая заветные «рада снова ловить тебя в сети, куда пропал?». Последнее время общение Клариссы и Джейса имело двойственный характер. Либо им обоим было временами скучно и они скрашивали одиночество перепиской, либо действительно имели нужду услышать голос друг друга или пообщаться через видеосвязь. Убрав телефон в карман толстовки, принадлежащей блондину, Клэри вновь прислонила лезвие ножа к тонкой полосе шрама на ладони. — Может лучше не надо? — появился рядом Макки, нервно переступая с ноги на ногу. — О боже, — закатила глаза рыжая, обращая взгляд на друга. — Мы же договорились, что ты просто постоишь в сторонке. Или хочешь сам? На протянутый предмет кучерявый не обратил никакого внимания, решив просто проигнорировать недовольные зеленые глаза. Ему на самом деле не хотелось видеть, как девушка причиняет себе боль. Никакого удовольствия от вида крови и самоповреждения Малакей не получал. Более того, он считал это выходящим за рамки разумного. Даже у такого парня с таким распространённым диагнозом хватало ума на осознание всей абсурдности данного дела. — Будешь дальше дышать мне в макушку и недовольно бурчать? — насупилась Кларисса, отворачиваясь от друга и одним движением разрезая сросшуюся ткань. — Нет, я не могу на это смотреть! — взвыл Малакей, поворачиваясь спиной и отгораживая себя от девушки. Моргенштерн с наслаждением прикрыла глаза, ощущая тонкую струю скатывающейся к локтю крови. Ощущений было недостаточно, поэтому рыжая прикусила губу, дабы не закричать, и провела острыми ноготочками по краям раны. У этой девушки имелись изощрённые способы мучений для себя. Она находила быстродействующее обезболивающее для своей души, и всегда применяла его, независимо от того, какую цену ей требовалось заплатить. Главным в этом деле было не потерять контроль, а Клэри теряла его не раз. Наверное именно для этого она притащила с собой Малакея туда, где им не смогли бы помешать. Специально приобретённые вещи обещали верно скрывать все проделки Моргенштерн от глаз окружающих, и нет, она не стыдилась. Каждая отметка что-то значила для Клариссы, каждый порез и каждый импульс боли действовали на неё определённым образом. Но это было настолько личным и интимным, что делиться этим девушка считала недопустимым. Разорвав грубым движением ещё пару мест, где ткани приходили в себя, рыжая закрыла глаза. Ей стало жарко, невыносимо душно. Появилось головокружение и в глазах стали мелькать тёмные точки, что навело на мысли о плохом. — Майки, — позвала Кларисса, не ощущая твёрдости под ногами. Второй раз получилось более истерически: — Майки. Когда парень обернулся он уловил лишь рухнувшее наземь тело к которому стремительно ринулся, подхватывая голову девушки. — Кларисса, — Малакей испуганно смотрел на мертвенно-синие губы и бледное лицо. Что-то было не так, и Дэвис это чувствовал. — Кларисса.