Неприкаянная душа

Раскалывающаяся голова продолжала напоминать о себе, но больше всего смущало не это, а образы, что поочередно начали возникать в уме, сменяясь один за другим и отдающим чем-то знакомым, хотя юноша точно мог поклясться, что впервые их видит. Все словно бы перемешалось, превратилось в невообразимую кашу из обрывков воспоминаний, образов и моментов. Все казалось таким невероятно далеким, будто это ему лишь снится, но в тоже время это был словно сон наяву, слишком реальный и через чур настоящий… Спустя еще минуту это вакханалия, произошедшая внутри его головы, прекратилась, оставив после себя лишь глухую тишину, словно бы только что возникший штиль после проливной бури. Это сбивало с толку, не давало сосредоточиться и заставляло почувствовать себя выкинутой на берег рыбой. Казалось еще секунда, и он начнет задыхаться от абсурдности происходящего, хотя шестеренки его разума непрестанно крутились, пытаясь найти оправдание всему вокруг, ведь вернуться из мертвых вряд ли можно считать легкой задачкой. Вид кладбища мгновенно сбил юношу с толку неслыханным количеством надгробий, что громоздились в невероятной близости и кучности друг с другом, раскинувшимся даже на высотах окружающих скал. Трудно было даже подсчитать, сколько же именно здесь находиться могил и представить тех, кто в них покоится. Некой гротескности прибавлял тот факт, что все это буквально ютилось возле обрыва, вглядываясь в который, можно было увидит лишь плотную завесу тумана, что словно был создан скрывать некую тайну от любопытных глаз. Но сам обрыв отдавал некой неестественностью, создавая в уме образ расколовшейся земли исчезнувшей в глубинах этой серой завесы. Простояв еще несколько минут в полной прострации вглядываясь в маячившие на горизонте образы далеких поселений и замков, его внимание привлекло движение позади. Между могил сновала тень, одетая в какие-то черные одеяния, отдаленно напоминающие религиозные, больше схожая на блуждающего призрака, чем живого человека. Возможно, это был смотритель местного кладбища и обрадованный такой встречей, воин поспешил к нему, дабы поскорее разузнать как можно больше о волнующих его вопросах. Где он? Как он сюда попал? И что ему, черт возьми, стоит вообще делать? Наверное, стоит сначала представиться, а потом уже хорошенько расспросить его — крутилось в уме юноши, но как только его уста тронули первые слова, он замер словно пораженный молнией, ведь самое простое, его собственное имя, словно исчезло из глубин его памяти, лопнуло как мыльный пузырь, испарилось как утренняя роса. Да и сам его голос прозвучал хрипло-скрипучим, словно старческим. Эта минута промедления заставила воина не заметить странность стоящего, буквально в шаге от него, повернутого спиной незнакомца, бормочущего какую-то нелепицу, лишь моментами похожую на молитву поминальной службы, ведь тот был без какой либо обуви, а его ноги напоминали ссохшиеся деревянные ветви, с пронизывающими, бугрящимися венами, а не живую плоть. Видимо такое нахальное нарушение своего покоя жутко возмутило одетую в черную хламиду или плащ личность. В сторону юношу повернулось иссохшееся лицо с двумя пустующими глазницами живого мертвеца, наполненное злобой и желанием поскорее расправиться с нарушителем, а потому правая рука, в которой оказался обломок старого меча, направилась прямиком в живот оппонента, совершая стремительный выпад. «Дзинь» - послышался звук от удара металла об металл, - крепкая кираса успешно защитила своего владельца, а иначе потроха нерасторопного юнца оказались бы уже выпущенными наружу и валяющимися на грязной, кладбищенской земле. Справившись с одолевавшими его чувствами по поводу забытого собственного имени, воин со всей яростью нанес удар по лицу полого кулаком, одетым в латную перчатку. Удар получился довольно сильным, и бедолага отлетел в сторону. И пока упавшая нежить старалась вновь подняться на ноги, Скьялль достал из ножен, болтающихся на его бедре, меч, с некоторым омерзением смотря на иссохнувшееся бывшее подобие человека перед собой, челюсть которого теперь свободно болталась после нанесенного удара, делая и так довольно неприглядный вид еще отвратнее. Решив больше не церемониться и не медлить, он одним взмахом клинка отделил голову от туловища полого, тем самым прекращая его жизнь. Пока Скьялль переводил свое дыхание, что-то невообразимое начало происходить на его глазах: белая сущность будто бы тонкими нитями тянулась к юноше, будто бы наполняя его, как живительная влага пустующий бокал. Каждая крупица и самая мелкая искра этой эссенции, что хранил в себе этот странный мертвец, будто бы перешла к самому воину, придавая ему новых сил - таким образом, укрепляя его мощь. И пускай самому Скьяллю это казалось жутким и противоестественным, но что-то внутри него так и кричало, распирало от осознания нужности, правильности данного действия, будто бы предвещая все тяготы предстоящие на его пути и потребности в этой силе, что поможет ему выстоять… Дальнейший путь по кладбищу протекал уже в настороженной форме, словно бы с пониманием, что живых тут больше не найти, и даже те редкие силуэты, что бродят между затхлых и заброшенных могил уже не являются людьми. Пускай Скьяллю и встречались несколько довольно агрессивных персон, готовых при первом его появлении наброситься на него, со всей своей безумностью, но в большинстве своем эти живые мертвецы не представляли опасности, а лишь безобидно скулили или бормотали себе под нос, схватившись за голову, словно вспомнили о невообразимом горе, которое с ними приключилось. Очень скоро протоптанные между могилами тропинки вывели воина к арке выложенной камнями, за которой виднелась некая площадь, посреди которой покоился застывший на одном колене рыцарь, хотя и размерами он скорее напоминал тролля, чем человека. Одна сторона арены упиралась во все тот же обрыв, дна которого нельзя было разглядеть, а другая сторона была усеяна бесчисленными надгробиями, на фоне которых выделялся огромных размеров гроб, подходящий скорее великану, и над которым раскинуло свои ветви таких же невообразимых размеров дерево, что своими корнями оплетало все вокруг. Гротескности ситуации прибавляли заботливо расставленные везде свечи, пламя которых отражалось в воде, непонятно откуда здесь взявшейся. Все это казалось чьей-то нелепой шуткой или каким-то театральным фарсом, словно позаимствованным у бродячих бардов, где храбрый герой скрещивает свой клинок с невероятным чудовищем или встречает непреодолимую преграду, где в итоге чудесным образов выходит победителем из ситуации. Но самому Скьяллю это не внушало никакого оптимизма, ведь ему уже раз удалось ощутить цепкое, удушливое прикосновение смерти на собственной шкуре. И поводов беспокоиться было предостаточно. Начиная от самого рыцаря, что пока смирно и недвижимо покоился на своем месте, но стоит лишь вытянуть торчащий в нем клинок, как он тут же схватится за свое оружие, внушительную железную гравированную алебарду, что была ему в самый раз. Заканчивая бугрящимися у него на спине мерзкими черными отростками, которые одним своим видом давали вкусить жуть предстоящего, если попытаться сопротивляться. Скьялль предпочел бы не сталкиваться с таким грозным противником, вот только особого выхода у него не было, это был единственный путь вперед, разве что ему в голову взбредет попытать свою удачу, бросившись с обрыва. Но, словно бы насмехаясь над самой идеей иметь такую нелепую мысль, как уйти без боя, двери, что виднелись позади рыцаря на другом конце арены, были накрепко запечатаны и не поддавались, как бы юноша не старался. Смирившись со своей участью, Скьялль подошел вплотную и вцепился руками за витой меч, покоившийся в груди рыцаря, словно тот представлял собой живые ножны для него. Постепенно меч поддался и покинул привычное обиталище в плоти Гундира. Да, Гундир, именно так звали этого внушающего трепет воина, имя которого просто возникло в голове у юноши одновременно с тем, как огромный меч с громким звоном приземлился на каменный пол, будто бы сорванный с двери замок, оставляя после себя зияющую кровоточащую рану. Закованный в прочный доспех исполин просыпался с желанием выступить судьей явившемуся к нему оппоненту, и оценить, достоин ли тот продолжить свой путь дальше или ему лучше вновь упокоиться в одной из могил заброшенного кладбища, ютящегося на обрыве умирающей эпохи, и если пришедшему не удастся доказать свою пригодность, то Гундир вновь сделает себя живыми ножнами для витого меча, прозябая в новом ожидании. Но какие бы цели он не преследовал, Скьялля это мало волновало, ведь сейчас ему предстоял очередной бой за свою жизнь и в этот раз он был не намерен проигрывать его, не желая расставаться так скоро с новоприобретенным шансом. Благо в его руках покоился меч рыцарей Лотрика, в крепости которого он почему-то не сомневался, будто доверяя старому другу без единой посторонней мысли, зная, что тот не подведет и не случится как в тот раз с Моркваргом, когда его меч буквально разломило пополам от силы удара чудовища. Наконец поднявшийся на ноги рыцарь взял в правую руку свою алебарду, быстрый размашистый удар от которого, благо, Скьяллю удалось пригнуться. Некоторое время юноше даже удавалось вполне удачно уклоняться и парировать размашистые удары и стремительные выпады Гундира, принимая те на свой клинок, пускай и руки после таких ударов тряслись и казались объятыми огнем, ведь силу трехметрового рыцаря нельзя было недооценить. Определенная заторможенность и задержка в движениях позволяла молодому воину даже совершить несколько удачных выпадов, нанеся несколько увечий, но было заметно, что Гундира словно бы что-то сковывает, а зловещие отростки на его спине все чаще хаотично извиваются, мешая рыцарю достаточно сконцентрироваться на сражении со Скьяллем. Потеряв внимание из-за наблюдения за отростками, Скьялль проглядел последующий за выпадом алебарды удар с плеча, что массой всей туши рыцаря закованного в тяжелый доспех впечаталась в небольшую фигуру юнца, впечатав того в одно из надгробий, заставляя буквально прочувствовать сломанные ребра и привкус крови во рту. Но даже, несмотря на такой, казалось бы, печальный момент, то, что сейчас наблюдали его глаза, показывали ему картину гораздо хуже, чем она была раньше. Гундир, застывший на том же месте где и нанес последний сокрушительный удар, сейчас дрожал, обрастая черной массой, столь же противной на вид и запах, как и телесный гной. Теперь верх тела рыцаря был полностью под этой мерзкой жижей, что сейчас образовало форму и отдаленно напоминало огромную голову змеи с двумя горящими красным, словно рубины, глазами, если их вообще можно считать таковыми. Левая рука теперь напоминала скрюченные корни деревьев, как и те, что раскинулись от дерева, возвышающегося возле арены. И лишь правая рука, сжимающая железную алебарду, осталась неизмененной, ей лишь помогало некое подобие отростка руки. Кое-как Скьяллю удалось подняться на ноги, опираясь на свой меч, но сковывающая боль и переломанные кости не позволяли сделать хоть что-то, а вход, через который он зашел сюда, сейчас преграждала серая пелена, которая точно его не пропустит, не позволив сбежать. «Неужели меня все же сожрут?» — пронеслось у него в мыслях, пока изуродованная Бездной левая рука Гундира не схватила Скьялля, а жуткая пасть монстра не раскрылась в желании проглотить свою добычу, ведь тварь наверняка была очень голодна. - Бездна? - все так же пронеслась у него новая мысль, но теперь она казалась такой близкой к истине, словно спасительная соломинка, которая бы позволила ему вызволиться, избежать происходящего конца, - да, твари бездны жутко не любят пламя… Словно ведомый чужой волей, Скьялль протянул к поясу правую руку и представил пламенеющий черный глиняный сосуд начиненный порохом и в тот же момент шкатулка, все это время хранящаяся в напоясном кармане задрожала, отвечая на зов хозяина и призывая из своих недр имеющийся там предмет. Все еще не веря в реальность попросту возникшей из ниоткуда бомбы в его руке, юноша без промедления бросил ту прямо в открытую пасть чудовища. От жуткого, ошеломительного болезненного воя монстра нельзя было укрыться или защититься. Объятое пламенем порождение бездны извивалось в попытке сбить наносящую ему невероятную боль преграду. Скьялль сбросил с головы мешавший ему шлем, дабы заткнуть разрывающиеся барабанные перепонки, с ненавистью и неким наслаждением взирая на пламенную пытку и страдания монстра. Через секунду в его руке появилась еще одна бомба, а вслед за ней и третья, что отправилась вслед за первой. Теперь порождение Бездны было полностью покрыто пламенем и медленно умирало в своих предсмертных конвульсиях, медленно исчезая с тела Гундира, после чего и сам рыцарь начал рассыпаться, попутно отдавая белую эссенцию Скьяллю, но которой в сравнении с теми же полыми, было несравненно намного и намного больше. И пока юноша наслаждался этим чувством наполненности, его взгляд упал вниз, на землю, а если быть точнее, то на воду, в которой он стоял, в отражении которого виднелся и он сам: обезображенная, подсохшая кожа, словно у двухсотлетнего старика и полностью черные, будто смоль, глаза. Ведь до этого ему как-то и не приходила мысль, что это, по сути, и не его тело вовсе, а теперь оказалось, он был буквально копией тех живых мертвецов с кладбища, которые встречались ему ранее, пускай ему и удалось сохраниться гораздо лучше. Пускай черты его уже нового лица были довольно изящны и казались все еще красивыми, даже в таком, обезображенном виде, но все же он все еще мало походил на полноценного человека…