Кожа — словно шёлковое полотно, пронизанное иглами насквозь. Каждая клетка ноет от мороза, что поглощает его. Есть свои минусы быть в сознании и понимать, что происходит, и в этом случае — это холод, впившийся в тело. Он больше не несёт спасения, а только разрушение и дискомфорт.
— Замёрз?
Бархатный голос и что-то знакомое во внешности. Что-то так сильно напоминающие… мистера Старка? Питер щурит глаза и не ясно — для того, чтобы в глаза не попадали колючие снежинки, или чтобы выудить из своих воспоминаний ну хоть что-то.
Возможно, парень хотел бы ещё поразмышлять, раз его шкуру всё-таки спасли и у него всё ещё есть такая возможность, но он начинает говорить, отвечать на вопрос не успев прикусить язык:
— Д-да, — он не хотел говорить ничего, но мысли, только возникшие в голове, тут же срываются с языка, — то, что вы в плаще, не отменяет того, что я чертовски замёрз.
Паркер готов биться головой об стену, конечно, если бы тут были стены. Потому что это прозвучало грубо,
чертовски грубо, особенно по отношению к человеку, который как-то связан со Старком, и он наверняка очень важен, раз смог одним прикосновением спасти его, и, чёрт возьми, первое, что он сказал —
это чёртов наезд.
Мужчина напротив него лишь ухмыльнулся. Пареньку и не надо ничего было говорить — он читался легко, как отрытая книга с переводом на доступный читателю язык и со всеми сносками с пояснениями непонятных слов. Питер. Добрый, славный, наивный мальчик.
Это совершенно не похоже на Тони Старка.
Но парень смотрит на него во все глаза, всё так же горит от стыда, всё так же напуган и всё так же хочет понять, что происходит. Поправив плащ, мужчина ухмыляется и по-отечески (по крайней мере пытается) отвечает:
— Не бойся, это просто такое место. Ты не сможешь тут соврать. Сколько дверей ты уже открыл?
— Четыре, — Питер не хотел бы верить в такое простое объяснение, но слова тут же небрежно срываются с его губ.
— Да ты везунчик. Обычно после четвёртой они, эти проклятые души, — он щёлкает пальцами, и тело Питера обволакивает мягкая ткань, но самое главное — тёплая. Настолько, что даже самая мелкая клетка кожи оттаивает от мороза. Питер зарывается носом в приятный на ощупь воротник, и мужчина смотрит на него, улыбаясь. Какой же он всё-таки ребёнок, этот герой Нью-Йорка. Теперь он понимает, почему Старк им так опекается — парню не хочется говорить ничего плохого и желательно ещё и оградить от всего того, что может навредить. Но пацан за гранью, значит Тони не справился, а значит парню нужно преподносить всё как есть. — Съедают заживо.
Питер чуть вздрагивает, но тут же берёт себя в руки, пытаясь скрыть всякое беспокойство. Мужчина смеряет его проницательным взглядом карих глаз, глядя на это тонкое, тощее тело. Нет уж, диалог посреди зимней пустоши они вести точно не будут.
Тот-который-чем-то-напоминает-Тони ещё раз щёлкает пальцами, и Питер не понимает в какой момент он оказывается сидящим на диване в квартире с видом на
грёбаный космос.
Он смотрит за окно не в силах отвести глаз, тело само поднимается с только появившейся мебели и ноги ведут к прозрачной поверхности. Он касается прохладного стекла и ему кажется, что стоит приложить одно маленькое усилие, и окно под его ладонями рассыплется на мелкие осколки, а Питер упадёт в это бесконечное фиолетовое полотно под названием «космос». Он не чёрный, как ночной небосвод, нет, он такой яркий, словно кто-то вылил палитру, наполненную всеми красками: фиолетовый, синий, оранжевый, красный; и все они слитые воедино на одной картине. Миллионы галактик, открытые перед ним, мириады звёзд, перед яркостью которых любой мегаполис меркнет, и это всё прямо под его ладонями.
Мужчина всё так же не в силах сдержать улыбку глядя на этого ребёнка. Сам-то он видел это уже миллион раз, у него уже впереди целая вечность, чтобы налюбоваться этим пейзажем, а вот для Питера это первый раз, когда мир так близок к нему. Как же все-таки детей легко удивить.
— Вопросы? — Паркер вздрагивает, словно пробуждаясь от долгого сна (вы знали, что космос может пьянить?), вслушиваясь в приятный бархатный голос, и на языке вертится имя (Гаретт? Грегор? Генри?), но парень так и не в силах вспомнить от слова «ничего».
Из всего того, что Питер мог задать (серьёзно, перед ним
чёртов космос), он открывает рот и тихо спрашивает:
— Мы раньше встречались?
— А должны были?
Мужчина даже почти удивлен таким вопросом, потому что «раньше встречались?». Но он тут же себя поправляет и добавляет (Питер пропустил тот момент, когда вместо зимней одежды и плаща на этом странном человеке появился деловой костюм):
— Ох, прости, я не то хотел сказать. Да, ты и так достаточно напуган. Мое имя Говард Старк. Слава Богу мы никогда не встречались. Рад познакомиться… протеже моего сына.
Питер застывает. Конечно же.
Говард. Говард Старк — человек с фотокарточек Энтони Старка. Он их видел в башне в некоторых комнатах, улыбка и лицо этого человека редко мелькала перед его глазами. Но чтобы он стоял перед ним: такой настоящий, с бархатным голосом, идеальной прической, словно сошедший с глянца какого-то журнала, сияющей улыбкой, такой… живой.
Все слова, сказанные Говардом, словно проходят сквозь него, Питер просто слушает голос, такой мягкий, отеческий, такой чертовски похожий на Энтони.
— Эта суета, этот мир, всё так сказывается на мне, сразу забываю о вежливости, — распинается Старк, доставая из-под стола бутылку с виски, и Питер подмечает — как же сын на него всё-таки похож. — Я уже не молод, да к тому же с определенными проблемами, и ко мне не часто заходят гости, а уж если и заходят, то ничем хорошим это не заканчивается…
— П-прошу прощения, — парень выходит из оцепенения, понимая, что вообще-то он еще не представился и вся ситуация абсурдна: перед ним стоит Говард Старк, отец Тони, который вообще-то труп, — я-я Питер. Питер Паркер. Живу в Куинсе, и да, да, я Человек-паук. Но Вы!.. Говард Старк?! Этого не может быть, вы же мертвы!
— А ты как будто нет.
Питер замолкает, как-то затравленно глядя на Говарда, вжимая шею в плечи, и у Старка невольно возникает вопрос — как этого парня угораздило стать Человеком-пауком? Неудивительно, что его сын взял его под опеку — на этого щенка больно смотреть. Но самое примечательное в том, что его сын не уберёг этого Питера Паркера. И если этот перепуганный мальчик выберет небытие и конец мукам, то Тони себе никогда этого не простит. О, бедный Энтони Старк, никогда не слушал отца и так и не смог выучить — невозможно спасти всех. И это затравленное обстоятельствами чудо, стоящее перед ним, тому доказательство.
Говард пытается смотреть на парня максимально мягко (хотя ему всегда говорили, что у него так не выходит и все его взгляды по-змеиному хитрые и расчётливые) и говорить максимально спокойно, но Говард хоть и Старк, однако не ставит себе за цель защищать этого ребенка. Он тут — правдоруб. Человек, который должен подсказать попавшему за грань, что же делать дальше.
— Ну да, за гранью — это не совсем мёртв, — продолжает говорить Говард, понимая, что Питеру нечего ответить, — но всё же. Знаешь, проблемы со временем сделали меня очень болтливым не по делу, хотя раньше такого никогда не было…
— Простите, я совершенно не понимаю, о чём вы говорите.
Питер растерян. Конечно, он много пережил за эти короткие мгновения и совершенно не понимает, что происходит, ему переживать не впервые, но перед ним Говард Старк, строящий словосочетания так, что из обычных слов выходит какой-то ребус, и он же может себе позволить не понимать происходящего, ведь так?
Мужчина всё понимает. Питер не первый пришедший сюда, и не последний. Конечно, его связь с Тони делает всю ситуацию довольно личной, и Говард, хоть и не хочет этого признавать, больше заинтересован в том, чтобы Питер выбрал жизнь. Но он не имеет на это право — не ему обрекать парня на мучения. Так что он просто засовывает свои желания куда подальше и констатирует факт:
— О бессмертии.
— Бессмертие?..
Как и любой (ну, по крайней мере, Питер так думает) подросток, он много слышал, смотрел фильмов и читал книг, где хоть как-то фигурировало бессмертие. И почти везде это описывалось как вожделенный дар, но услышав то, как Говард говорит об этом даре… так, словно он Аполлон, которому на плечи выгрузили не только небосвод, но и всё мироздание в целом. Словно он множество раз пожалел о том, что пожелал. Возможно, Питер не замечал этого сначала, но теперь… в движениях Говарда не было лёгкости, словно все конечности наполнены свинцом. Его речи горды, движения точные и отточенные, но свет погас в его глазах. Вот, что так сильно отличает его от Тони, так сильно их рознит, то, отчего сын так сильно не похож на отца, а лишь по очертаниям и некоторым привычкам.
Глаза.
Если глаза это отражение души, то у Говарда Старка её нет. В них мрак, в них отражается блеск космоса, но и всего.
Мороз бежит по коже парня, и он невольно вздрагивает. Мужчина хмыкает и улыбается. Говарду даже интересно — как парень отреагирует, когда узнает всю его историю. Обещание быть к парню лояльнее гаснет в желании рассказать всё как есть. Рассказать правду. Ведь оказаться за гранью — это не подарок.
Это чертово наказание.
— Знаешь, я искушенный зритель у этого мира, Питер, я видел многое, и Боже, знал бы ты как же иногда невыносимо, как бы я хотел выйти наконец-то из этой бесконечной игры. Но я не могу. Иногда мне кажется, что это был бы отличный подарок.
— Так почему бы просто не…
— Если бы я мог это всё прекратить. Не ты один был за гранью.
Я выбрал жизнь. Это моё наказание, — Питер отходит от стекла, оседая на диван. Усталость вдруг овладевает им, и парень по правде не хочет знать всего, но, судя по всему, ему придётся. Ведь он скоро будет на месте Говарда, и ему придётся делать выбор. — Я знаю, как умрут все, кем я дорожил, как погибнет цивилизация, и даже как задохнёшься ты, бедный мальчик. И вынужден покорно за этим наблюдать, ибо я не могу ни на что повлиять. Я жду, когда мой сын щёлкнет пальцами и меня вывернет от боли. Когда моё бессмертие станет настолько невыносимым, что я начну сдирать с себя кожу, если конечно у души она есть.
Руки парня пробирает мелкой дрожью, и он обхватывает себя руками. Он не хочет подобного, он просто хочет жить, чёрт, за что ему это всё? Неужели мироздание настолько бесчеловечно, что ты должен пройти такие мучения просто чтобы хотя бы ещё чуть-чуть побыть с теми, кого ты любишь? С теми, кто тебе дорог? Зачем? Зачем это всё?
Старк старший опять смягчается. Мыслей он читать, к сожалению, не умеет, но при работе с Питером это и не нужно. Парень не говорит ни слова, но Говард буквально слышит, как парень истошно вопит.
«Это нечестно». И он с ним согласен. Да, чертовски нечестно, но когда в этом мире хоть что-то делалось по совести и честно?
Мимо них проплывают галактики, мерцая фиолетовым отблеском. Время тут словно не существует, но это обман — с каждой секундой оно бежит всё быстрее. Мужчина устало присаживается рядом с пареньком, кладя ему руку на плечо.
— Я напугал тебя? Хотя, куда уже больше. Ты ведь знал, что за жизнь нужно платить?
— Ровно так же, как и вы. Ну так, зная, что наказание будет таким…
— Бесчеловечным?
Питер заторможено кивает. Он не хочет видеть лицо старшего Старка, потому что он отчётливо слышал, как его голос дрогнул. Парень пытался подобрать другое слово к предложению: более грубое, колкое, жестокое, подходящее, но…
«бесчеловечным». Что может быть более подходящим в этой ситуации?
— Почему вы не выбрали покой?
Говард лишь вздыхает, и тёплая рука с плеча Питера исчезает. Старк опускает ладонь в карман и выуживает оттуда пустую фотокарточку, задумчиво приговаривая:
— Знаешь, когда я был жив, я часто задавался вопросом, хотел бы я это всё продолжить. Жизнь дарит много боли, иногда даже не знаешь куда от неё деваться. Но есть одно «но», которое заставило меня стоять на ногах и принять правильное решение.
Мой сын.
На пустом глянце начинают выцветать лица, и Питер замечает на нём два знакомых изображения: Говарда Старка и Тони, такого молодого, каким он никогда его не видел, но всё ещё узнаваемого. Они двое сидят на корточках возле какой-то новомодной машины и улыбаются. И Питер понимает. Потому что, конечно,
а что же ещё?
Говарду сложно это осознавать, но он прекрасно понимает, что эта нелепая фотка — его любимая. Потому что это единственное фото, где они с сыном вместе и
улыбаются. Тони тут всего пятнадцать. Старк старший аккуратно оглаживает подушечками пальцев глянец, тихо приговаривая:
— Когда ты отец, это накладывает некоторые… обязательства. Да, я был никудышным родителем, знаю, но… я всё-таки им был. В Тони моя кровь, моя плоть и моя… любовь. Мне всё равно, сколько он будет ошибаться и портачить. Я всегда его любил. И буду любить до конца своего бессмертия. Пока эта грёбаная вселенная не схлопнется в себя.
У Питера на глаза наворачиваются слёзы, но он не имеет права дать им волю. Потому что Говарду пришлось тяжелее. Потому что даже получив второй шанс, он не смог им воспользоваться так, как хотел, не смог показать сыну, как его любит, потому что просто не умел любить. Несмотря на ту жертву, что он принёс, Тони так и не узнал, как сильно отец его любит, и единственные воспоминания, что у него остались от Говарда — это безразличие и боль. Наверняка это не то, чего желал старший Старк. Он просто хотел побыть рядом со своим ребёнком хоть немного.
Аккуратно сложив фотокарточку в карман, Говард тяжко выдохнул, сморгнув влагу с глаз, и похлопал Питера по спине, призывая встать.
— Ладно, что-то я разболтался, да? Тебе пора, Паркер. У тебя осталась всего одна дверь, и тогда дадут выбор. Так что, — щелчок пальцами, и они опять стоят посреди зимней стужи напротив двери, — выметайся. Тебе тут не место.
Питер хочет уйти и не оборачиваться, не глядя в последний раз на человека, который (всё потерял, обречён вечно мучиться, не смог дать сыну того, что тот заслуживает) его спас, но он не в силах так уйти. Поэтому он разворачивается, его глаза блестят от влаги, на что Говард опять только улыбается, и Питер тихо проговаривает:
— Спасибо. За помощь. За всё.
А потом, поддавшись порыву, резко обнимает старшего Старка. За всё. За его жизнь, смерть, и
за Тони.
Говард растерянно ахает, не понимая того, что происходит, но тепло окутывает его, и он рефлекторно обнимает в ответ. Так, как бы хотел обнять своего сына, много-много раз.
А потом Паркер разрывает объятия и бежит от этого позора к двери.
Он. Только. Что. Обнял. Говарда. Старка.
Уши парня пылают, а рука судорожно цепляется за ручку двери в желании сбежать, пока Старк не оклемался и никак это не прокомментировал, потому что Питер почему-то уверен, что острый язык Тони — это явно у него не в мать.
— Эй, Паркер!
Не успел. Парень с пылающими ушами и щеками поворачивается к Говарду (это из-за мороза, честно), но не застаёт на лице старшего ухмылки или издёвки, а лишь мягкое выражение лица. С губ Говарда срывается небрежное:
— Береги его.
И Питер улыбается ему так ярко и искренне, что ответа на этот вопрос больше не требуется. А потом парень исчезает по ту сторону двери.
***
За гранью вид не поменялся совершенно. Всё те же двери. Всё тот же выбор. Только голосов нет.
Единственное, что тут поменялось — это чувства Питера. От страха и отчаяния, до надежды и уверенности.
Ему дали шанс ещё раз выбрать дверь. Надо выбрать с умом и дать верный ответ Беатрикс.
Вдох-выдох.
Довериться себе.
Питер аккуратно накрывает пальцами позолоченную ручку фиолетовой двери и тянет вниз.
Это его
последний выбор, и он будет полностью уверен в своём решении.
***
Первое чувство — холодный ветер на коже. Он игриво щекочет ноздри и треплет волосы, но холод с недавних пор не внушает никакого доверия.
Первое, что парень видит, когда туман сходит с его глаз, это крайне недовольного Кэпа, сидящего в кресле. Потом он замечает часы, на которых восемь часов вечера и восемнадцатое января. А потом он слышит: «Да грёбаный же ты Старк, простите за мат, возьми трубку, достал» со стороны Стива и понимает, что тот выполняет просьбу Пеппер — берёт Мстителей в свои руки.
Всех Мстителей.
«Грёбаный Старк» не отвечает, и, чертыхнувшись, Роджерс набирает номер ещё раз. И ещё раз. В его глазах мелькает не простая злоба из-за безответственности сокомандника, а что-то намного глубже.
Беспокойство. И Стив набирает Тони ещё раз.
Гудки опять обрываются, и автоответчик каким-то нежным, с издёвкой, голосом вещает: «Абонент не может принять ваш вызов…». Стив подрывается с кресла словно на пружине. В его голове — тысяча и одна выходка Тони в пьяном состоянии и при похмелье. И примерно столько же сознание может ему услужливо подкинуть. Вариантов много — от обычного ожога до алкогольной комы. Ничего из этого Стив видеть не хочет.
Роджерс озлобленно закрывает окно и начинает мерить шагами комнату. И Питеру совсем не до шуток. А если что-то случилось с Тони?..
Внезапно гудки обрываются не женским голосом, а неразборчивым мужским бормотанием по ту сторону связи, и Паркер в унисон Роджерсу облегчённо вздыхает. С Тони всё хорошо, это не может не радовать.
— Привет, Тони, как там твоя печень? — напускно весело и нарочно громко начинает Стив, и парень готов поклясться, Старк по ту сторону жмурится от этого громкого вопля. Из-за похмелья.
— Пока справляется.
Стив устал. Устал от всего: от борьбы с прихвостнями Таноса, от вечной гонки за жизнь, от постоянных жертв и распадающихся Мстителей. Но больше всего он устал от совершенно разбитого Тони. Ведь всё это и раньше было, а вот состояние Старка — это то, к чему жизнь его не готовила.
— Слышь, Старк, — уверенность Капитана куда-то улетучивается, и он сминает ткань рубашки, вытирая внезапно вспотевшие ладони, — нам надо поговорить.
— Что ж ты лично ко мне не придёшь? — голос по ту сторону настолько измученный, что Питера передёргивает — никогда раньше он его не слышал таким сломанным. Ему хочется, чтобы всё это оказалось кошмарным сном, но его жизнь сейчас — это и есть кошмарный сон, ведь тело его находится где-то в этих стенах под капельницей.
Стив как-то хорохорится на такой ответ Старка, потому что они прекрасно знают, почему Кэп не может зайти, ведь Энтони убрал его отпечатки пальцев с панелей, и Стив не может зайти ни в одну дверь кроме своей комнаты, гостиной, оружейной и кухни. Но не желая отступать, Роджерс зло и измученно добавляет (Питер прям видит, как Энтони кривится):
— Потому что из-за твоего перегара вся территория в радиусе километра оцеплена, зона объявлена биологически опасной, а границу охраняют военные с собаками.
— Сука, я выгоню тебя на хрен с базы.
— Ага, а кто тогда будет тебя пьяного ловить в лесу, а потом тащить обратно на эту самую базу, чтобы ты себе не отморозил яйц… причинное место? Говард был бы тебе не сильно благодарен за то, что ты оставил его без внуков.
— Да он и не особо был рад появлению сына, внуков уж и подавно.
Питеру становится грустно от такого заявления, потому что Тони не прав, Говард его любил и всегда будет любить, но никто не в силах уже ничего поменять. Отец не сумел сыну показать своей привязанности. И Питеру остаётся лишь вспоминать мрак в глазах Говарда.
Стив хмурится. Но комментировать отказывается. Ведь когда Говард работал с ним, Тони и в проектах не было.
— Я оставил тебе на столе таблетки, — сочувственно добавляет Капитан, продолжая сминать ткань брюк. — Выпей, станет лучше.
— Спасибо.
— И приходи в
то самое место. Не явишься — будешь по звёздам на базу после очередного выпитого виски возвращаться.
— Скотина, — между ними повисает тишина, а потом Старк неуверенно добавляет: — я приду.
Звонок обрывается короткими гудками.
