Cry for Help

Как бы не хотелось этого признавать, но после ухода Эрена жизнь за стенами стала налаживаться. Точнее, она перестала казаться адом для живущих в страхе и бедности людей. Общими усилиями дыра в стене была заделана, а здания реконструированы. Бездомные нашли свои дома, и голодные дни стремительно подходили к концу. Но самое главное – людей стал покидать страх. Человечество наконец обрело долгожданное спокойствие. Конечно, это касалось только тех, кто не жил в грёзах и довольствовался лишь тёплой постелью и горячим хлебом. Люди, стремящиеся к внешнему миру, навсегда лишились веры в свободу. Сколько времени было потрачено, сколько невинных жизней было унесено ради будущего, где нет никаких границ. И все же, им пришлось пожертвовать своими мечтами, во благо человечеству. Но история не о счастливых людях и не о разочарованных мечтателях. Эта история гласит о девушке, что лишилась смысла, цели и желания жить. . . . Микаса всегда славилась умением скрывать свои истинные чувства, что бы с ней не происходило. Но от себя не убежишь, и, спрятав отчаяние под маской безразличия, ты не перестанешь ощущать его каждым сантиметром своего тела. Каждый день одно и то же. Легкими прикосновениями красной помады к щекам она придавала бледной коже здоровый румянец. Лёд помогал на время избавиться от последствий бессонницы. Микаса делала все, чтобы избежать лишних вопросов и навязчивого сочувствия. Ей никто не мог помочь, ведь никто по-настоящему не понимал, что чувствует человек, лишившийся всего. И все же, утаить физическое состояние было куда проще, нежели душевное. Общение с друзьями стало ограничиваться короткими заученными фразами, все эмоции заменила лживая улыбка. На мгновенье расслабившись, девушка тут же выпадала из реальности и с головой погружалась в пожирающие рассудок мысли. Не требовалось обладать особой проницательностью, чтобы понять, что с Аккерман творится что-то страшное. Ни от друзей, ни от начальства не утаилась процветающая меланхолия девушки. И это просто не могло не беспокоить. . . . Капрал отворил незапертую дверь в комнату главнокомандующего и по-хозяйски уселся на диван, закинув ногу на ногу. — Вызывал? — безынтересно начал Ривай. Эрвин тяжело выдохнул, встал из-за письменного стола и приземлился рядом со своим другом. — Я переживаю за Аккерман. Она не успокоилась? — Конечно нет, — грустно усмехнулся капрал, — боюсь, ей будет только хуже. Смит устало накрыл лицо руками. То роковое решение стало для него большим, тяжёлым грузом ответственности перед солдатами и, в частности, перед Микасой. — Поговори с ней, Леви. Ты знаешь её лучше меня и… — Хорошо, — неожиданно быстро согласился капрал, даже не став дослушивать аргументы Смита. Он и сам желал сделать это, ведь ему надоело каждый день лицезреть эту лживую улыбку. . . . После ежедневного построения Микаса всегда торопилась домой. Она словно наслаждалась грустью, спешила остаться наедине со своими мыслями, чтобы никто не мешал ей страдать. А может, ей просто было сложно смотреть на умиротворённые лица окружающих, ведь они смиренно пожертвовали Эреном, отдали его, как откуп от титанов.       Но все это было лишь нежеланием признавать горькой правды. Она открещивалась от мысли, что её возлюбленный мог оказаться предателем. Было проще найти виноватых. . . . Идеальную грусть нарушил нарастающий звук шагов, а затем громкий, навязчивый стук в дверь. За порогом стоял капрал, полный решимости привести Аккерман в себя. Микаса сделала максимально доброжелательное выражение лица и пригласила нежданного гостя зайти. Атмосфера в комнате была, мягко сказать, нагнетающей. Плотно закрытые шторы совершенно не пропускали свет, и вся нагрузка пала на полуживую тусклую лампу. На столе скопились опустошённые пачки снотворного и коллекция из солдатских пайков, к которым девушка ни разу не прикоснулась. — Когда ты ела в последний раз? — словно отчитывая спросил Леви, в то время как уже стоял у окна и открывал занавески, чтобы хоть как-то освежить комнату. — Сегодня, сэр, — неумело солгала Микаса. Леви скептически изогнул бровь, усомнившись в честности ответа, но не стал акцентировать на этом внимания. Он долго думал, как начать этот сложный разговор, но не придумал ничего лучше, чем сказать все в лоб: — Тебе пора смириться с уходом Эрена. Девушка ожидала услышать что-то подобное. Ей было все равно на слова капрала и на его серьёзное заявление, она просто хотела как можно быстрее покончить с этим. Микаса монотонно оправдалась, что с ней все в порядке и наивно понадеялась, что капрала устроит такой ответ. Но, к сожалению, его это не убедило. Он долго внушал своей подчинённой, что нет смысла тратить жизнь на пустую грусть, но девушка продолжала отрицать своё подавленное состояние и никак не реагировала на убеждения Ривая. На самом деле, все шло точно по плану. Целью капрала было провести девушку через семь кругов ада, а точнее через пять мучительных стадий меланхолии: отрицание, гнев, торг, депрессия и долгожданное принятие. Леви решил не задерживаться на бесконечном отрицании произошедшего и приступил непосредственно к провокации, чтобы вывести Аккерман на эмоции. На гнев. — Твой брат не жертва. Он предатель. Капрал знал куда бить больнее всего. Он не промахнулся. Злость и обида еле заметно исказили умиротворённое ранее лицо Микасы. Леви не останавливался. Умения злить людей у него было не занимать. — Я не прав? Или ты тешишь себя надеждами, что это отродье поступило благородно? Девушка пыталась молча переварить в себе нахлынувшие эмоции, но нахальное лицо капрала просто выводило её из себя: — Он не способен на предательство. Леви обрадовался плодам своей провокации и решил давить до последнего: — Он грозился истребить человечество. Ты видела агрессию в его глазах? Это невозможно подделать. — Его заставили! — Я бы умер, но не сдался. — Он делал это ради людей! Пока Микаса невольно срывалась на крик, капрал сохранял удивительное спокойствие, чем раздражал ещё больше. — Подумай, кого ты защищаешь. Предателя не оправдает твоя любовь к нему. Девушка пыталась отвечать аргументировано, но ей мешало навязчивое желание высказать капралу все, что она о нем думала. Все-таки взяв верх над своими побуждениями, Микаса вернула себе самообладание и на последних издыханиях угасающей терпимости, покорно вымолвила: — Я поняла, сэр. Спасибо, что беспокоитесь обо мне. Ривай разочарованно выдохнул. Он хотел увидеть истерику, слезы, неистовство и безумные, необдуманные порывы. Но гнев Микасы ограничился лишь повышением голоса. . . . Стрелка часов уже перевалила за полночь, когда в покои капрала ворвался растерянный Смит. Не размениваясь на объяснения, он перешёл к самому волнующему: — Что ты сделал с Аккерман? Леви искренне не понимал сути вопроса и всем своим видом потребовал у Эрвина больше подробностей. — Только что она вошла в мой кабинет и заявила, что уходит из разведотряда. Ривай самодовольно ухмыльнулся. Именно этих крайностей он и добивался.