Глр И вызывает…
Микки встал над телефоном и тупо смотрел на него все тридцать четыре секунды. Экран потух, и только после этого он взял в руки телефон, разблокировал, и перед ним открылся список диалогов незакрытого приложения. Иен Галлагер печатает… Иен Галлагер 14:34 Чего трубку не берёшь?) Микки Топский 14:35 в душе был Иен Галлагер 14:36 Ммм.)) Иен Галлагер 14:39 Ну так что, заеду за тобой? Во сколько будешь готов?)***
Ночной город мерцал в свете неоновых реклам, вывесок, витринных ламп и осветительных установок на небоскрёбах. Вдоль магистрали тянулась вереница ярких жёлтых фонарей; фонари уходили вдаль, обрисовывая берег Мичигана, и всё это великолепие было на расстоянии моста от них. Магнитола уныло тянула классические композиции; среди них были те, что Микки где-то слышал, но не мог вспомнить ни названия, ни композитора хотя бы одной из них. Он перевёл взгляд на рыжего — тот умиротворённо взирал на дорогу и, казалось, наслаждался музыкой. Наверняка, снобяра, каждую знает. — Сколько платишь за хату в Норд Сайде? — хмуро спросил Микки — просто так, лишь бы о чём-нибудь поболтать. Рыжий глуповато улыбнулся; казалось, предшествующее неловкое молчание нисколько его не смущало. — Четыре, — просто ответил он, вскинув брови и бросив быстрый взгляд в сторону Милковича. Тот немного завис и уточнил: — Сотни? Галлагер снова легко улыбнулся и тихо ответил: — Тысячи. Микки завис ещё больше; прикинув в уме зарплату Галлагера, он уставился на него как баран на новые ворота. Иен, заметив это, будто начал оправдываться: — Ну, это же Норд Сайд. Здесь и на продукты цены немного другие, и зарплаты, — он пожал плечами. — Да я уже понял, что ты мажор, — резко фыркнул Микки. Рыжий рассмеялся, замотав головой. — Нет, Микки, — он повернул голову и с улыбкой задержал взгляд на Милковиче. — Совсем нет. Улыбка его розовая и какая-то по-детски открытая смущала Милковича; что-то в нём ёкало, когда жёлтый свет ночных фонарей скользил по этим губам, то заходя на них, то сбегая на шею. Микки отвернулся к окну, когда понял, что рыжий не собирается отворачиваться. Несколько секунд он боковым зрением улавливал на себе изучающий взгляд. — Я тоже вырос в Саус Сайде, — продолжил Иен, пожимая плечами. — Тогда и даже года три назад денег не было, а сейчас они есть, но я никому в лицо этим не бросаюсь… — он помолчал и нахмурился, формулируя дальнейшую мысль. — Не растрачиваю зарплату за один день, но и не откладываю каждую лишнюю копейку. Если хочу что-то дорогое купить, беру фриланс и спокойно, без лошадиных запар делаю то, что умею. Просто живу по средствам. Микки хмыкнул. Зависть, смешанная с раздражением, слегка покусывала его разум. Всё-таки Галлагер был на голову выше его во всех смыслах — Микки чувствовал это только подсознательно, потому что гордая натура не желала этого признавать. Иен был независим финансово и морально, а Микки этого ой как недоставало. Учился он без особого интереса, ничего одновременно востребованного и легального делать не умел, а тоскливые мысли об этом глушил напускными понтами и пивком. Микки, снова почувствовав взгляд рыжего, снова ощутил себя не на своём месте и снова уставился в окно. — Ох, бля, — вдруг машина резко затормозила, кто-то просигналил; Милкович чуть не улетел еблетом в бардачок — спас ремень, на котором рыжий настоял, прежде чем они тронулись с места. — Че за… — Ты в порядке? — На дорогу надо смотреть, Галлагер. — Я… Я смотрел. Но Милкович знал, куда тот смотрел, и его слегка колотило от возбуждённого напряжения. Руку протяни — Галлагер под пальцами окажется; Микки чувствовал знакомый запах, но ему мало было концентрации на расстоянии вытянутой руки — нужно было оказаться в миллиметрах от него, обняться крепко и припасть к шее, и вдыхать, вдыхать, чтоб крыша ехала и пальцы на ногах подгибались, чтоб… — Мик? — он очнулся с щёлканья пальцев у себя перед носом. Рыжий лыбился во все тридцать два. — Заснул? Мы приехали. Микки поспешно отстегнулся, вылез из машины. Они оказались на парковке перед многоэтажной высоткой, которая стояла в ряду таких же огромных и светящихся огнями вечернего света громадин с мерцающими на крышах антеннами. Вдалеке, на усеянном рекламой и вывесками кафешек проспекте, один красный логотип особенно мозолил глаза. Кока-Кола, мать её в виолончель. Смеющийся Санта со стикера. Микки шёл за высоченным рыжим затылком, и в голове у него крутилось: «Хо-хо-хо». Хо-хо-хо…***
ну, целуй меня, целуй, хоть до крови, хоть до боли. не в ладу с холодной волей кипяток сердечных струй.
В лифте с кучей зеркал было очень много места — можно было вдесятером уместиться, но чёртов Галлагер встал рядом с ним; в башке у Микки Санта Клаус хлопал в бубен и продолжать «хо-хо-хо»-шничать — его мутило от запаха мятной жвачки, а во впадину между ключицами, видневшейся над воротом чёрной футболки, упали рыжие веснушки, и кажется, именно от того места вкусно тянуло туалетной водой. Вот же чёрт. Он прикрыл глаза и отодвинулся, когда рыжий, хитро пялясь (Милкович улавливал боковым зрением), наклонился вперёд. Напряжение нарастало соразмерно тихому гудению лифта, поднимавшего их наверх — Иен продолжал вглядываться в его лицо, вскинул бровь и ухмыльнулся. — Что? — крякнул Микки и смутился своего затянутого хрипом голоса; прокашлявшись, он поднял вопросительный взгляд на рыжего. Тот с невозмутимой ухмылкой закатил глаза и отпрянул назад; Микки невольно подался за ним, но рыжий, понажимав какие-то кнопки, тут же вернулся. Свет в лифте плавно потускнел, и мягкий полумрак окутал их. Рыжий знал, что делает, потому что — внезапно — это помогло. Микки осмелел: вид в широченных зеркалах от пола до потолка больше не удручал прыщами и странно топорщившимися карманами джинсов из H&M-a. Рыжий в темноте тоже был несколько менее детальным — можно было не думать о разнице между ними. Можно было и встать поближе. И дать помацать себя за задницу, чё уж. И не сопротивляться особенно рыжим губам… вездесущим. Микки осознал, что происходит, не сразу: ощущение мокрого языка в своём рту и, что более всего шокировало Милковича — он не мог и не хотел сопротивляться. Инстинктивно открывая рот, Микки дышал часто и моргал — рыжий засасывал его рот, тянул на себя; в какой-то момент Микки почувствовал напор, и до него дошло, что он делает, что… Что он, мать твою, делает?! Ладонь врезалась рыжему в грудь, с силой отталкивая, но тот будто готовился к такому повороту событий — обхватил сзади за пояс, прижал к себе мёртвой хваткой; Микки дёрнулся назад, Галлагер за ним — высвободиться не получилось, и они с грохотом влетели в противоположную стену лифта. Пальцы отбиты и расцарапаны о панель с кнопками; коробка лифта, недовольно поскрипывая на любовников, ощутимо покачивалась от сильного внутреннего толчка, но всё-таки тащила их бешеный тандем на 16-й… 17-й… 18-й этаж. Микки, для вида потыкав ладонью Иену в грудь, успокоился и заторчал. Тот, как пылесос, с агрессивным вакуумом касался его шеи, руками аккуратно нащупывая пах. — Стой, — томно выдохнул Милкович. — Какой этаж? — Одиннадцатый, — прошептал Иен. Кажется, он напрягся — отодвинулся слегка от шеи Микки и крепче взял, будто удержать опять собрался. Глаза у него блестели. — Тогда какого хуя мы делаем на двадцать пятом, тупица? Иен сначала уставился на Милковича нечитаемым взглядом, затем перевёл взгляд на светящееся табло с цифрами, закатил глаза и прислонился лбом к стенке лифта у головы Микки. Плечи его затряслись в коротком приступе фырканья. — Я не знаю… Кто-то из нас случайно перенажал кнопки. Руки у них были сплетены; Микки прикинул в голове, что, учитывая, с какой силой рыжий втемяшил его в многострадальную панель, такое вполне могло случиться. Микки попытался выпутаться, но Галлагер не хотел отпускать его из своих огромных веснушчатых лап. — Ну так нажми свой… Одиннадцатый, — пропыхтел он, когда Иен снова прильнул к его шее губами. Тот не глядя нащупал кнопку, позже — милковичеву промежность; Микки, наверное, чуть возражал. Или нет. Он сам не понимал, какую степень себя готов был открыть прямо сейчас, в момент, когда в животе ныло и крутило до искр в глазах; когда мурашки щекотали пальцы ног, и хотелось стащить с себя ботинки и хреначить пятками по стенке от удовольствия. Да, скорее всего, Микки Милковичу, невъебенному челу и грозе района, было уже всё равно, языками в рот или палку в задницу — лишь бы с ним что-нибудь уже сделали. Лишь бы не останавливался этот долговязый ослистый улыбака, мать его перемать, не отстранялся, не застёгивал обратно расхлябанную ширинку… Блять. — Приехали, — он остановился, отстранился, застегнул обратно Милковичу ширинку и отступил, выпуская парня из лифта. На широченной, зазеркаленной лестничной площадке царила стерильная чистота; неподалёку, у окна во всю стену, стояла стремянка, валялись какие-то провода и панельные обрезки. Микки озирался по сторонам — он такие подъезды только в кино видел. — Заходишь? — Иен с дурацкой лыбой распахнул дверь, приглашая войти. Микки чуть не споткнулся о кошку, схватившую лапами его за ногу. — Это Муся, она так играется, — засмеялся Иен в ответ на шипение Милковича. — Ты как, в порядке? — Муся-хуюся, — пробурчал Микки, поправляя носок. В квартире тут и там громоздились коробки с пришпандоренными скотчем опознавательными надписями. У дверей в другие комнаты валялись стянутые резинками пластиковые плинтуса и дешёвые крепители для них; Микки прошёлся вглубь квартиры и увидел, что в одной из комнат мебели не было вообще. — Ты чё, только что переехал? — Ага, — кивнул Галлагер. Он зашёл под арку, ведущую в небольшую, по-одинокому пустую кухню. Муся, окинув Микки пренебрежительным взглядом, с гордо-независимым видом поскакала туда же. — Чай, кофе будешь? Микки клал на «чай-кофе-потанцуем». Больше его привлекало «водка-пиво-полежим», но после губососки в лифте он словно ошалел и, наверное, скажи ему рыжий шагнуть в окно или попить из унитаза — не смог бы отказать. — Кофе, — на автомате сказал он, по пятам тащась за Галлагером. Иен поднял голову от турки на плите и ухмыльнулся, заметив на себе залипающий взгляд. — Зачем тебе две комнаты? — спросил Микки, оглянувшись. Из кухонной арки открывался прямой вид на спальню с широкой кроватью и таким же, как в подъезде, окном во всю стену. Рядом коробкой расположилась комната побольше, в которой Микки заметил отсутствие мебели. — Ты же один живёшь. Иен, не отрывая глаз от плиты, как бы невзначай пожал плечами. — Когда-нибудь у… у меня будет ребёнок, так ведь? Может, даже двое. — С этими словами он бросил на него быстрый, осторожный взгляд и, чуть слышно вздохнув, так же быстро сменил тему: — Ну так что, любишь рэп? Я могу включить, — рыжий рванул в спальню и подключил лежавшую на столе колонку к телефону. Из колонки зачитался грязный текст с битами, и Микки почти расслабился, забив на вертевшийся на языке вопрос — как он будет заводить детей, если спит с парнями? Впрочем, какая разница. Ему всё равно. По-хозяйски сняв с плиты оставленную рыжим турку, он нашёл кружку и вдруг внезапно вспомнил, что ему сейчас предстоит. Анус поджался от одной мысли, что рыжий сделает с ним, и то ли от возбуждения, то ли от адреналина ему стало не по себе. Микки отставил кофе и повернулся к Галлагеру, вернувшемуся на кухню. — Водка есть? — он огорошил Иена вопросом. Тот вскинул брови: — Оу, ну, есть виски… — его рука неуверенно потянулась к шкафчику и открыла его; Милкович схватил Джек Дэниэлс с полки, вытянул пробку и нахлестал в кружку, едва не разлив. Пока он залпом делал глоток за глотком, Иен недоумённо смотрел на него. — Куда так торопишься, — цыкнул он, когда Милкович, сморщившись, наконец отлепился от виски. Иен, достав из холодильника апельсиновый сок, протянул его Микки. — На, запей. Милкович не мог признаться себе, что стеснялся изучающе-недоумённого взгляда Иена. Ему казалось, тот уже жалеет о том, что притащил его к себе в квартиру. Виски сильно дал в голову; Микки, будучи убеждён в том, что лучшее, что он может сделать — поебаться и побыстрее свалить, толкнул рыжего на стойку. — Что… — ойкнул рыжий, неуверенно улыбнувшись, и посерьезнел, глядя на Милковича, который остервенело стаскивал с себя рубаху. — Может, в душ сходим, хочешь? — Не надо, — заплетающимся языком пробубнил Микки. — Я подготовился.***
Ему казалось, их мокрые поцелуи настолько громкие, что слышат соседи; воздух в миллиметровом пространстве между телами в буквальном смысле искрил — рыжий, смеясь, объяснил это шерстяным одеялом, реагирующим на разрежённый зимний воздух, но Микки не верил и в неверии своём вскидывал брови, охуевая от рыжих ласк и истыканного лампочками резинового потолка. — Ты был снизу когда-нибудь? — этот шёпот был для Милковича как гром среди ясного пидорского неба. Он тупо заморгал и пробурчал: — А это важно? Рыжий слегка отстранился и, тяжело дыша, прикусил Микки подбородок. — Я просто не хочу сделать тебе больно, — Иен продолжал целовать Милковича и через трусы почёсывать бедром ему стояк, пока тот судорожно соображал. Наконец Милкович прохрипел: — Был. Рыжий медленно поднял голову. — М? — Чё уставился-то? Было у меня, говорю же. Много раз, — проворчал Микки, чувствуя, как лицо наливается краской. Горели даже кончики ушей; он про себя десять раз проклял свою беспалевность, а в одиннадцатый захотел провалиться под землю, потому что Галлагер, казалось, уловил очевидное враньё. В глазищах-миндалинах промелькнул хитрый блеск. — Ладно, ладно, — с едва скрытой ухмылкой проговорил Иен и медленно протянул руку к тумбочке. Он как будто специально старался не делать резких движений, смущая этим Милковича ещё больше. Чё он, принцесса какая, что ли? Тумбочка явила свету флакон смазки и пакетик Дюрекса. — Приверженец безопасного секса? — полушутя хмыкнул Микки. Развалившись на огромной галлагерской кровати, парень смотрел на выпуклость в семейниках у рыжего, но даже добрая доза алкоголя не позволяла ему протянуть к ним руки. — На спидозность, наверное, проверяешься раз в полгода? Иен нахмурился. Приподнявшись, он сел себе на пятки и открутил крышку. Микки, пробежав глазами по рельефу его торса, залип на рыжих волосках и сглотнул. В голове и в груди разгорался пожар. — С такими вещами не шутят, — серьёзно проговорил он, глядя Милковичу прямо в глаза. — У меня одноклассник пятый год не вылезает из больниц. — Ясно, — промямлил Микки и резко перевернулся на живот, когда Иен наклонился с соплёй-пригоршней лубриканта в ладони. — Давай быстрее. — Мик. — Что? — Перевернись обратно. — Нет. — Тебе будет больно. Микки покраснел до кончиков ушей. Посмотрите на него, какой обходительный. — Ты ебаться будешь или как с целкой, со мной возиться? — вспылил он. — Херачь уже на гандон… Он не успел закончить предложение, потому что Галлагер навис сзади над его распластанной тушкой, а смазка пошла совершенно не туда, куда предполагал Микки. — Чё, блять, делаешь-то, — зашипел он и обернулся. Пальцы, смоченные в лубриканте, мазюкали ему задницу; от слегка холодящего ощущения по спине пошли мурашки — первая волна, лёгкие успокаивающие поцелуи в загривок — вторая; рыжий чуть надавил на сфинктер — третья. Мир пошёл кувырком. Микки не успевал переводить дух; рыжий был и тут, и там, и везде — тёрся, трогал и целовал в голову, целясь в шею — Микки как-то неосознанно зажимался, чувствуя горячее дыхание на коже. Он чувствовал себя более чем странно — словно выиграл в лотерею, словно это не ему сейчас сводит коленки в тянущем ожидании. Он абсолютно потерял счёт времени и в какой-то момент понял: рука рыжего, щедро политая лубрикантом, обосновалась в его заднице. — Расслабь… Микки не мог ничего расслабить, потому что единственная мысль, закрутившаяся в его хмельной голове, была связана с незачехлёнными шаловливыми рыжими пальцами. И дело было вовсе не в том, что рыжий нашёл простату, а в опасении — как бы какашки не полезли в самый ответственный момент. — Давай суй уже свою пипирку, — раздражённо промямлил он, краснея, и обернулся. — Долго цацкаться-то будешь… Микки внезапно осёкся; внимание его привлекла внушительных размеров выпуклость в галлагерских трусах. Мысли про какашки вышибло так же, как пять минут назад — все остальные. По телу опять пошли мурашки, только уже не от возбуждения. — У тебя там что, оглобля? — выдавил из себя Микки. Рыжий с засунутыми в чужую задницу пальцами заржал, как конь, и глаза его посветлели. Сплошная неловкость. — Если бы сейчас был подходящий момент, я бы засветил твоё лицо на камеру, — продолжал ржать Галлагер. — Иди сюда. — Я тебе сам потом рожу засвечу, — Микки снова заворчал, но уже нехотя, размякнув под посыпавшимися в спину поцелуями; впрочем, к рыжему он подавался тоже будто нехотя, пока тот старался прижаться ближе. Иен вынул пальцы, замешкался, снимая трусы; Милкович, пока он распечатывал презервативы, украдкой бросил взгляд на причинное место. Все старания рыжего были зазря, потому что анус Микки Милковича поджимался с силой молекулярных взаимодействий, про которые он в шараге писал курсовую в прошлом году. Вся жизнь при виде широченного болта пошла чередой кадров: вот он сдаёт сессию, вот бухает с корешами в падике, срётся с Мэнди, садится на бутылку, отталкивает рыжего, плюётся ругательствами ему в лицо, обхватывает руками дурацкую рыжую спину в кабинке кафешного туалета… Чёрт, ему пизда? Можно уже организовывать производство британских флагов? — И как он в меня влезет? Сука. У негров на порнхабе и то меньше. Ты его в растишку макал, что ли? — из него лился поток банальных ссыкотных умозаключений, и он смутился, подумав о том, что выглядит, как ноющая сучка; когда рыжий, услышав эти слова, перестал его трогать и целовать, Микки почувствовал себя ещё хуже. — Хочешь, не будем. Можем просто полежать и… — Давай уже! Почти опустошённый тюбик лубриканта зачавкал в предсмертной агонии; Иен, прошуршав раскатанной резинкой, щедро обмазал своё упакованное хозяйство и приставил его к заднице. Микки Милкович едва не вскрикнул. Схватившись обеими руками за панельное изголовье кровати, он резко и быстро выдыхал острую боль. — Ты как? — донеслось из-за плеча. — Убийственно, блядь, — прошипел Микки. В анус будто иголок навтыкали. Совсем не то, что с игрушками — ни повернуть, ни вывернуть; рыжее девяностокилограммовое непотребство, тихо кряхтя, жмётся сзади, целует в плечи и гладит живот, немного скрашивая его тяжкую долю. «В стрессовой ситуации ваш организм способен на многое», — в голове у Милковича всплыла одна из лекций обэжешника. Старенький вояка оказался прав: жопа растянулась меньше чем за минуту, боль поутихла, и на место неё пришло ощущение заполненности — и стало жарко. Окей, его трахают в анал. Сначала больно, потом приятно. Не выпускной, и слава богу. — Блять, — Микки повторил это раз пятьдесят. Член вставал от мягких размеренных толчков; несмотря на то, что задница немного ныла, ему определённо было хорошо. Чёрт, да охуенно было. Веснушчатые рыжие пальцы с волосками на фалангах, словно в слоу-мо, накрыли его кисть. Микки окончательно охуел; он уже плохо понимал, что происходит, и крыл благим матом то ли бедного рыжего, то ли сраный интернет с идиотскими соц.сетями, то ли всех вместе. — Мик, мне прекратить? Я же предупреждал… — Только попробуй, блядь, я тебе прекращу, — прорычал Милкович, слегка повернув голову вправо, и тут же увидел Мусю, недоумённо взиравшую на их блудодейство. Кошка сидела на маленьком коврике в шкафу, под висящими рубашками и пиджаками, и переводила взгляд умных зелёных глаз с него на хозяина и обратно. Микки в ответку напыжился на кошку, вскинув брови. — Она любопытная, не заморачивайся, — засмеялся Иен, поцелуем в скулы отвлекая Микки от подозрительного животного. Тот, сам не осознавая, на секунду заторчал от этого жеста; лицо его разгладилось. — Смотрит, будто хер мне хочет откусить, — пробурчал Микки, сладострастно покряхтывая. Вскоре он уже не обращал внимания ни на кошку, ни на слетевший за кровать телефон, забыл и про заморочки с потными ладонями и фекалиями, и про то, что был едва знаком с этой рыжей еблемашиной. Иен, крепче обняв, немного подмял его под себя, так что Милковичу пришлось сначала встать на локти, а потом и полностью лечь на грудь. Он едва успевал переводить дух от засосов в губы — шею выворачивал к нему, как сучка, а рыжий вдалбливался в задницу и жрал его во всех смыслах, прижимая к кровати и не оставляя ни шанса, ни желания выпутаться. Ему оставалось только судорожно глотать воздух и так же выдыхать. Если бы за ними следил агент ФСБ, то точно бы обдрочился на его стоны: Милкович сам не знал, что умеет так стонать — коротко, тихо и с придыханием, как будто из тебя душу по капле выбивают. Галлагер что-то пропыхтел ему в ухо, но он даже не расслышал. «Непидорское» сознание страстно совершало самоубийство под картинки стикерных новогодних оленей, исполняющих кельтские народные танцы. — Ты слишком узкий, я, блять, не вывез, прости, — скороговоркой прошептал Иен. Микки, не доперев поначалу, что происходит и почему размякла твердыня в его заднем проходе, посмотрел на него, как на инопланетянина. Удовольствие расплывалось по его телу, словно кайф от самокрутки, и хотелось ещё. — А? — ошалело вопрошал он, томно прикрыв глаза. — Перевернись, — рыжий вытащил из него свою поникшую палку, и Микки увидел, в чём дело, но не растерялся — в следующую секунду уже лежал на спине и завороженным взглядом смотрел на то, как Иен стащил использованный презерватив, кинул его на пол и снова взялся за смазку. — Как себя чувствуешь? — тихо спросил он, не поднимая глаз, и торопливо выдавил лубрикант себе на пальцы. — Как грелка после Тузика, блядь, как я ещё могу себя чувствовать, — фыркнул Микки, отходя от экстаза. Он был в замешательстве от дёрганых галлагерских манипуляций, но тут до него дошло, что тот собирается сделать. В памяти тут же всплыла прошлая пятница. Член снова оживился, а коленки — сами собой раздвинулись, когда рыжий устроился между ними. Всё тело горело. Микки подался вперёд сам, будто по инерции, будто так оно всегда и было; эта мысль, ещё раз промелькнув у него в голове — «так и надо, должно так быть», растворилась — рыжий нащупал нужный бугорок. Микки уткнулся ему в плечо, снова расползаясь в лужу от мокрых поцелуев в шею. Рука потянулась к члену, и, сделав несколько рваных движений, он излился себе на живот. Охуительно. — С Рождеством, — промурчал Иен, привстав над ним. Микки валялся почти без чувств и моргал. Тусклые, словно волшебные лампочки на навесном потолке плыли в искрах вместе с его сознанием; тело ему будто не принадлежало, будто отошло в мир нирваны и расплылось атомами по пространству небольшой комнаты с окном во всю стену, за которым реками из жёлтых, белых и красных фонарей и фар светились ночные дороги ночного города. Он повернул голову — башня с двумя антеннами была хорошо видна отсюда. Наверное, не больше километра до неё. Она тоже светилась квадратными оконными огнями; Микки казалось, он даже видит, как внутри ходят люди. Осознание происходящего вернулось к нему минут пять спустя, когда Иен прилёг на бок рядом. Только что он целовался с парнем. Сосал губами его губы, засовывал язык ему в рот, стонал и вёл себя в лучших традициях столетних поэтов: «губы закушены, волосы скомканы» — разве что стены оставались на месте, да звёзды в комнату не врывались, а летали прямо над головой, как в детских мультиках. Ебись же ты в стул. Он сел. Размётанная, полурасправленная постель, нагревшаяся под разгорячёнными телами, будто смеялась над ним своими складками, которые, как на театральных масках, превращались то в насмешки, то в надменные рты с опущенными уголками губ. Микки задержался взглядом на этих складках, и ему стало совсем отвратительно. Отвратительно от мысли, что ему это нравилось. — Ты куда? — донеслось сзади, когда он встал и начал одеваться. Трусы, брюки и ремень — быстро и без единого слова. В заднице саднило, от чего Милкович ещё больше остервенел. Муся, лениво расслабившись в шкафу, смотрела на него с таким осуждением, будто он сожрал пакет вискаса на её глазах. — Микки, — снова раздалось за спиной. Зашуршала простынь, и Микки увидел на полу большую двинувшуюся тень. — Ты мне ответишь, нет? Он обернулся, пытаясь сделать лицо попроще, и узрел картину, которая привела его в лёгкое замешательство. Галлагер сидел, прикрывшись одеялом и спустив ноги вниз, перебирал свои дурацкие пальцы и широко моргал, поджав губы. Рыжая грудь вздымалась ровно, но часто, а глаза светились грустью. — Домой, — сквозь зубы бросил Микки, отворачиваясь от рябого недоразумения и продолжив трясущимися пальцами застёгивать ремень. Повисла пауза. — Я что-то сделал не так? Тебе не понравилось? У Микки внутри что-то оборвалось. Он даже приостановился на манжетной пуговице, которая всё равно никак не хотела застёгиваться, и проговорил, не поднимая головы: — Мне просто нужно домой. Всё нормально. В висящем на шкафу зеркале Микки увидел помрачневшее лицо Иена. Тот грустно оглядывал его сзади с ног до головы и мял в руках незажжённую сигарету. Милковичу стало ещё поганее, нежели от мыслей о пидарасне, которую позволил с собой совершить; тут же вспомнил нудную болтовню одногруппниц о делении пидоров на «геев» и пидоров, и в голову словно что-то ударило — что-то хуже запитого апельсиновым соком Джек Дэниэлса. Пуговица на фланелевом клетчатом манжете всё никак не хотела застёгиваться, а дотошная кошка приступила к изучению его джинсов, и всё было не то и не так. — Мы ещё увидимся? — тихо спросил рыжий. Муся больно скребла его ногу, а её метафорические сёстры занимались тем же у него на душе; он повернулся и… Чёрт, он не мог уйти. Да побитая собака веселее смотрит на ветеринара, чем это длинное и раскаченное тело — на Микки Милковича. — Бля, драму не разводи. Увидимся, — он повернул телефон экраном к Иену. — На сообщения только отвечай. Рыжий медленно просветлел. Лёгкая, но всё же грустная ухмылка озарила его лицо. — Я не всегда могу ответить вовремя, потому что работаю на этой же странице. Личка, честно говоря, завалена. Тебя это расстраивает? — Нет, — соврал Микки, напустив на себя нарочито независимый вид и, резко краснея, направился к выходу. — Эй, — рыжий, обернувшись простынью, со смехом поскакал за ним по пятам. — Смотри, — он держал в руках телефон и что-то тыкал по экрану; Милкович с терпеливым ожиданием разглядывал его голый живот и грудь, сложившиеся в улыбку губы, и на пальцах залипнуть не забыл. Тык-тык, мы все в пигментных пятнышках, умелые и вообще охуенные. Пятнадцать минут назад мы были у тебя в прямой кишке. Какая жалость. — Я добавил беседку с тобой на десктоп. Теперь я всегда буду видеть, когда ты написал, — он лыбился так, будто звезду новую открыл. Иконка с его аватаркой, помеченная «Микки Топский», стояла в ряд с другими «Фиона», «Лип», «Карл» и ещё несколькими именами. Микки почувствовал укол ревности, заметив, что большей частью из них были мужские, но проглотил его, внимательно посмотрев на Галлагера, и просто кивнул. — Ну так что, я позвоню? Можно? Микки обернулся на пороге. Едва заметная ухмылка промелькнула на его лице и быстро скрылась. Несмотря на то, что он абсолютно не представлял, как им удастся постоянно встречаться так, чтобы никто не узнал, желание видеться с Иеном Галлагером превалировало над страхом. Иен Галлагер, странный чувак из интернета, всё больше и больше ему нравился. Микки скрипел зубами, ругая себя за то, что поддаётся рыжему очарованию. Он хотел ответить рыжему «да», и это было сильнее понятия о «нормальном пацане», каковым Микки Милкович доселе себя мнил. И пусть потом он пожалеет об этом. Сейчас ему очень хочется видеть рыжего в своей жизни… Хотя бы вместо анальных пробок и, господи прости, бутылки от кока-колы. Слушать голос с перепадающими тональностями, то дурацкий, то серьёзный, но всегда тёплый — вместо идиотских шуточек одногруппников в учебном диалоге. И лицо его живое, яркое и улыбающееся, тоже видеть — хотя бы вместо глупых, бездушных маленьких картинок, выскакивающих с подходящим смайликом в окне набора текста. — Аватарку смени, тупость какая-то. Домой приду — проверю.