you got me thinking things i never used to i'm not the phone type, i'd rather be with you sometimes i hold back from saying, «i miss you» but i miss you
Из открытой форточки несло морозным февральским воздухом. Темнота кухни обволакивала пространство; в соседней комнате ухал грязный рэп и раздавались громкие пьяные голоса. Здесь тихо было — только тарахтел старый холодильник, и невесть откуда взявшаяся муха ползала по драному краю стола. Лапками что-то перебирает, дрянь. Кажется, ошмётки клеёнки жуёт. Микки поджал губы и достал сигарету. Полпачки за день напыхал. Зажёг следующую — и едва не стошнило от горечи на языке. Пусть лучше так горчит. Либо так, либо соль на рану сыпать — мысль за мыслью. Воспоминания из себя вычёсывать. Кадр за кадром киноленту с рыжими проблесками резать — до каких метафор, блядь, докатился. Братанам скажешь — в водку башкой окунут, чтоб очухался. Водка с колой притупила больное — Микки уже не колотило от чтения переписок и просмотра вложений. Фото с крепким торсом, усеянным рыжими кудрями. Толстый розовый хер. Микки облизнулся, вспоминая первые ощущения от члена во рту. Рыжий обожал минеты. Рот себе зажимал, другой рукой по волосам его гладил, придерживал. Микки начинал давиться от такого контроля, кашлял и по рукам его бил. «Извини», — шёпотом. Губы открыты, красные от укусов. Испачканный кончой живот вздымается и опускается, дёргается с каждым стоном. Взгляд не отводит. Микки теперь тоже обожал сосать. Галлагеру, конечно. 19 декабря 2019 Иен Галлагер 17:51 Смотри, ждёт тебя.) Ждал. Когда-то. Нормально. Это нормально, ничего. Это вспоминать приятно. А вот на лицо со смешинками у зелёных глаз Микки смотреть спокойно не мог. Лыбится, губки бантиком. В инстаграме, мать его ети, с вешалками какими-то тусит — по тыще сторис в час. Там тоже много людей, музыка и неон. Друзей отмечает. Микки зашёл на профиль одного из них, выругался про себя и затянулся дымом. Тот самый, с кем Галлагер, сука, все вечера ворковал. Ещё и лапшу на уши вешал, мол, по работе. Микки не обманулся в своих подозрениях. Он понял это, как только открыл сторис Калеба. @gallian — сверху, ниже — ещё какие-то ники… «Иен! Скажи, куда мы едем, Иен,» — Галлагер сидит за рулём, и за окном проносится насыщенная огнями и светящимися вывесками улица — та же улица, по которой они ехали в первую ночь у Иена дома. Блики фонарей пробегают по смазливому рыжему лицу, с волевого подбородка на шею с кадыком — качество не позволяло разглядеть, но Микки знал, что там россыпь конопушек. Микки невольно задышал чаще и затянулся, когда Иен в сторис повернул голову и посмотрел в камеру. «В Лагунитас», — отозвался с лёгкой ухмылкой и снова отвлёкся на дорогу. «Да-а-а!» — камера повернулась к задним сиденьям, где балагурили две ухоженные девушки и парень — худощавый сосун в косухе, и сторис кончилась. Микки забил название в карты. Пижонский ночной клуб — такой же модный, как Галлагер. Такой же гламурный, как друзья его. Престижный, как его работа, и дорогой, как его машина, из-за которой они познакомились. Иен признался, что встретился с ним из-за пафосной фотки с мерсом. Он вообще в тот день собирался на какую-то вечеринку в центре Норд Сайда, и его должен был забрать знакомый с работы, с которым они пересеклись в Гриндере. Иронично, бля. Глупая случайность вылилась в случайный секс. Случайный секс вылился в неслучайные ночи в коленно-локтевой. Простынь содрана — толстенный и мягкий, как шерсть кошки, прошитый узорами матрас, весь заляпанный спермой — Микки не мог прийти в себя и сладко жмурился, вставая со стула враскоряку. Какие уж теперь бусы и пробки? Не кольцо с зубочисткой и не сосиска в дверном проёме — жопа-то стянулась, но всё равно уже не то. — Водка осталась? — порог оказался слишком высоким, и в следующий момент Микки понял, что пускает слюни на пыльный ковёр. — О-о, да какая тебе водка, Милкович, — его подняли. Вокруг него были друзья — такие же пьяные дебилы, как и он сам. — Блядь, ребят, у него кровь! — Фу, это от него так куревом тащит? — Ебать, ты конченый, Микки, — раздавалось со всех сторон. По лицу у него что-то, кажется, текло: Микки отпихнул парней и одногруппницу, которая пыталась салфеткой подтереть ему губу, выкатился в коридор и увидел своё отражение в облепленном наклейками, видавшем виды зеркале. Галлагер общался с такими, что Микки, заходя в список лайкнувших его фотки, не мог найти никого, хотя бы отдалённо похожего на себя. Кого-то попроще. Кого-то, кто круглый год в паленых адиках, кто селфится на фоне занавески и лето проводит у бабушки на даче, а не на Бали. Микки не нужно было никакое сказочное Бали — его и в Чикаго того-этого, сказочно. И недолго. Микки не расстроился. Не-а. Его вообще из колеи не выбило. Нисколько. Знал, что всё закончится скоро — вон как шоколадный ему настрачивал. Настрачивал, чтоб надрачивать — смешной каламбур. Микки захихикал, брызнув кровью с разбитой губы, открыл воду в раковине и в голос рассмеялся. Локти съехали в раковину, и рукава толстовки намокли; он подставлял лицо ледяной воде и не замечал, как она смывала горячую солёную боль с его лица. — Ты как? — Сэнди приоткрыла дверь ванной. — Дай полотенце, — прошептал Микки. — Пожалуйста. Вода немного отрезвила. Сэнди принесла ему с полотенцем салфетки, йод, ватные палочки и пластырь, и когда она стала мазать расхераченную губу йодом, Микки опять заныл, отъехав башкой в дверь. — Пить надо меньше… Ты чё, плачешь, что ли?***
Ну разве он мог сказать, что ему семнадцать? Конечно, нет. Как бы это звучало? «Знаешь, на самом деле я маленький лживый обрыган, плюс к тому тебе пизда, если кто-нибудь узнает, что ты совал член в мои несовершеннолетние дырки». Так, что ли? Микки почти сразу же вынес Иена из чёрного списка. Ладно, не сразу — спустя восемь дней. Временами под его именем загорался онлайн, и Микки закуривал очередную сигарету, морщился от привычной горечи на языке и ждал. Ждал, как сучка — вдруг напишет. Ссался писать сам. Иен молчал. О, пару часов назад на стену новую фотку выложил — в глубокий профиль, почти спиной. Только сбоку нос курносит, да ресницы светятся золотистым фильтром. Песню ещё какую-то прилепил. Микки нажал на плэй, и тягучая мелодия* вкралась ему в наушники. К чёрту звонки, чаты и сообщения, Бьёшь прямо в цель, совсем без сожалений — Я с удовольствием стану мишенью. Здесь без тебя я такой одинокий, Твои слова так для сердца жестоки — Дико болит, я пишу эти строки… Ты в голове моей, детка. Ты в голове моей, детка. Ты в голове моей, детка — в голове моей, в голове моей… Микки никогда никому не расскажет, что три часа слушал это нытьё на повторе — никому, ни единой живой душе, даже Сэнди, которая на злополучной вписке узнала его пьяную тайну. Микки поднимал её челюсть с кафеля аж два раза — первый, когда узнала про Иена, а второй — когда Микки показал ей фотку с конопатым еблетом. Так охуела, что писк был слышен, наверное, на всю квартиру — и заканючила голые кадры, но Микки тут же осадил и спрятал телефон. Обойдётся. Эти фотки только для него были. Наверное. Лёжа в кровати со слезливой песней в ушах, Микки вспомнил, как его бесили звуки уведомлений, когда у Иена был открыт ноутбук. Чпок, чпок, ещё чпок. Микки однажды подсмотрел, когда Галлагер ушёл в ванную, не поставив пароль. Микки честно не хотел. Совсем неинтересно было. Просто мимо проходил на кухню — и заглянул. Сука, 99+ сверху у колокольчика — лайков вагон и маленькая тележка. В диалогах — парни с пафосными аватарками. Тридцать непрочитанных сообщений. Тонна бесед. Микки нажал на одну прочитанную, потом на вторую, на третью — и у него чуть жопа не сгорела. Какие-то смазливые, сука, обсосы, стабильно яйца к Галлагеру подкатывали. Одних Иен игнорировал. Тех, что после пары приветствий кидали дикпики, бросал в чёрный список. Третьи — адекватные — мягко отшивались. 2 февраля Иен Галлагер 0:17 Прости, у меня уже есть любимый человек.) 19 января Иен Галлагер 19:02 Я уже занят. Безнадёжно.) 10 января Иен Галлагер 16:18 Суженый не отпустит, ты уж извини)) Микки так поплыл, что едва не пропустил момент, когда вода в ванной перестала литься. Интернет подвис, и он перематерился, пока возвращал страницу, что была открыта. Иен, вытирая волосы, зарулил на кухню и растерялся. «Ты чего? Лицо такое загадочное», — сказал. Ну ещё бы. Микки изо всех сил давил лыбу, а сердце колотилось в рёбра, когда Иен с мокрым голым торсом озадаченно таращился на то, как Микки, отодвинув хлеб, намазывал масло на сыр. «Суженый», бля. «Безнадёжно». Микки сложно было поверить, что суженый — это он. Он возвращался в свой дом на Южной стороне, что после квартиры Иена казался клоповником, и мониторил страницу. Сотни лайков. Тысячи подписчиков. Волевой взгляд — не в камеру, всегда вдаль. Раскованные позы. Песни о любви. Его фотографии были такими же идеальными, как и тело. Это конопатое, распидорасенное гантелями тело не давало покоя ночами — ни наяву, ни во сне. Днём Микки старался не вспоминать, а вечером накатывало, и если он не глушил пиво до поросячьего визга и разбитых в кровь губ, то Галлагер непременно приходил к нему во снах. Всё это идеальное, из другого мира — просто не могло принадлежать ему. Галлагер по ночам говорил такие вещи, от которых волосы на ногах шевелились, и Микки не верил и отворачивался. Да он любому другому бы тем же в уши ссал — вон сколько желающих. С Калебом этим замутит, так же будет писать. Или с кем другим — выбора-то завались. Микки без конца то одёргивал, то заправлял футболку, стоя перед зеркалом. Перечёсывал волосы то назад, то вбок. Чистил свою тупую стену с тупыми селфи, скрывал видосы, музыку и группы. Даже удалил страницу на пару часов — но вовремя вспомнил про беседу группы в шараге. 5 февраля Иен Галлагер 13:58 Ты не представляешь, в какой я теперь пизде из-за тебя, и если у тебя есть хотя бы одно оправдание своей наглой и идиотской лжи, советую объясниться Микки Топский 13:58 щё тебе чё-то объяснять ору бля Микки Топский 13:58 нахуй иди Больше всего на свете Микки хотелось стать хоть немного похожим на него. Хоть вполовину таким же крутым, хоть на чуточку таким же самоуверенным. Иен смеялся над каждой его шуткой, но над ухом зудело: вежливый ублюдок. К братьям и сёстрам на новый год тащил — да это так, чтоб вдвоём не скучно было. Летом в отпуск на Ямайку свалит — там вечеринки с папуасами, и быстро забудутся ночи в холодном Чикаго. Микки погуглил, где живут папуасы. Не на Ямайке, конечно. Рядом с Иеном он казался себе ещё тупее, чем есть на самом деле. За какой-то сраный месяц гонора у Микки Милковича убавилось чуть не в минус, и жопа горела, словно нефтяной танкер в океане — попробуй потуши, когда все вокруг такие продуктивные, саморазвитые и при деньгах, а ты — прыщавая картошка, что в соцсетях пытается выставить себя с выгодного ракурса и в лучшем свете. Микки даже домашку начал делать, чтоб хоть чем-то залить пылающий во всех смыслах анус. Дногрупы выпали, когда он, прокорпев все выходные, первым сдал графику, а когда получил четвёрку с минусом — завалили личку. Снова в башке всё перевернулось. Ладно, может, не такой уж он и тупой. Может, не так уж и стрёмно быть ответственным. Даже интересно в чём-то шарить, как Галлагер. Мозг, конечно, кипел — и Микки грыз ногти и психовал, не понимая ничего из того, что говорит препод. Однако троек у него стало чуть меньше. Пламя жопное тоже поубавилось. В груди только болело по ночам — уже не солью, а дырой. Однажды форточку открыл, и порывистый ветер огорошил Микки колючими снежинками, а потом засвистел — будто сквозь него, сквозь эту дыру разросшуюся. Отец снова уехал вахтовать. Мэнди в соседней комнате трепалась с парнем по скайпу: «Я тебя люблю-ю-ю, а ты меня?», «Ко-о-отик, я так соскучилась» — аж зубы скрипели. — Сука, да ты хлебало своё розовое завалишь когда-нибудь или нет?! Он сгрёб мятую пачку с подоконника, кинул туда битый телефон и закурил. Какие, к чёрту, дыры в груди? Это лёгким пизда пришла. За две недели дряни вытравил, сколько за всю жизнь не бывало. Телефон пиликнул, и Микки без задней мысли взял его в руки. Приложил палец к сенсору. Открыл верхнюю панель с уведомлениями. sandymilklove, gallian и calebdaniels недавно добавили материалы в свои истории. Микки бездумно нажал на уведомление. Сэнди выложила себя поющую в дурацкой маске и была похожа на жертву пластического хирурга. Микки крякнул, покачал головой и быстро перелистнул на Галлагера. Фото заката над городом. Микки задержался, приложив палец к экрану, в поисках какой-нибудь мелкой сопливой надписи — но ничего. Переключил на этого, как его… «С работы». И охренел. calebdaniels 22 ч. Галлагер сидел на светлом кожаном диване и перебирал струны гитары. Рядом сидели люди, кто где — на том же диване, на кресле поодаль, на полу. Приглушённый неон и виски на столе. Всё по классике. «Никто гарантий не давал, что твой любимый паренёк останется с тобо-о-ой, останется с тобо-ой», — сильный, глубокий голос. Микки переключил на следующие истории, но тут же вернулся. Глаза заслезились, и дым застрял в лёгких. Он закашлялся, выронил окурок себе на ногу и обжёгся. Матерясь, затоптал тапком тлеющий пепел и сел на кровать, не отрывая глаз от экрана, где Иен тянул слова, качая головой в такт музыке: «Он тебе так подходит по росту, ты наивно думала: у вас всё серьёзно, он тебе казался таким умным и взрослым, так почему же теперь на глазах твоих слё-зы-ы…», — камера повернулась в другую часть лофта с джакузи и помостом, откуда подпевали люди с включенными на телефонах фонариками. — «Иногда так в жизни бывает: чем сильнее любишь, тем быстрей забывают, быстро привязались — так же быстро теряем. Ну разве… Он такой один?» — тут камера снова переместилась на Иена. Долгая пауза — он прижал струны ладонью к грифу и опустил голову, и когда вокруг тоже повисла тишина, Галлагер вдруг ударил по струнам и заорал: «Но ты, подруга, не грусти и не плачь! И отпусти — пускай ухо-о-одит твой мальчик! И отпусти — пускай ухо-о-одит твой мальчик! Во-о-оу! Е-эй!» — длинная рыжая чёлка, зачёсанная обычно назад, упала на лоб, потому что Галлагер тряс головой, как олдскульный панк, под аплодисменты своих многочисленных друзей; брови свёл, нос наморщил и слова выплёвывал — точно рокер. Толпа бородатых мужиков под визги и смех девушек пела вместе с ним, и камера съехала на их волосатые рожи. «Подруга, не грусти, ведь он тоже молодой! Или что поделать, если в мире много мудаков?! Ну, а что поделать, если в мире много мудаков…» Куча отметок чужих профилей — но Микки уже не стал переходить на них и искать проблески рыжей башки. Он зашёл в диалог с Иеном. Онлайн светился призрачной надеждой. И только Микки занёс большой палец над строкой ввода, как вместо онлайна увидел три мигающих кружка. Иен Галлагер печатает… Сегодня, 14 февраля Иен Галлагер 0:01 Ого, я больше не персона нон-грата? Сердце рвалось из груди от радости, и руки вспотели, когда он держал телефон. Микки грыз ноготь, уставившись в дисплей, пока Галлагер что-то печатал, стирал и снова печатал. Иен Галлагер 0:02 С праздником, что ли. И что, блядь, ему на это отвечать? Радость сменилась паникой. Микки вскочил и заходил по комнате; потом кинул телефон на кровать. Через пару секунд снова взял, разблокировал. Галлагер снова что-то печатал. Иен Галлагер 0:05 Долго молчать будешь? Микки собрался с духом. Краска заливала лицо и пальцы едва слушались: Микки Топский 0:06 с праздником Зачем вообще этот идиотский праздник нужен — в рот ебал дурацкие мажорские праздники. У Микки каждый день с Галлагером был днём влюблённых. Он точно издевается. Иен Галлагер 0:08 К какой паре завтра? Отец дома? Микки Топский 0:08 ко 2. нет Иен Галлагер 0:08 Отлично. Я заеду? Или снова в чс меня кинешь? Из комнаты Мэнди раздавались кей-поперные песнопения и хрюкающие визги. Микки сглотнул, быстро прикинул — не, лучше не рисковать. Микки Топский 0:08 сестра дома Иен Галлагер 0:09 Тогда собери ранец и выходи через 20 минут. Иен Галлагер 0:09 Ладно? Иен Галлагер 0:10 Завтра подкину тебя на учёбу Иен Галлагер 0:15 Хорошо????? Мик будь так любезен ответь Едва Иен написал, что заедет, Микки ринулся в душ и за три с половиной минуты сполоснул с себя пот, кровь и чью-то блевоту с прошлой вписки. Потом кинул в рюкзак, который Галлагер упорно называл ранцем, тетрадку на все лекции, флешку и наушники; надел первое, что попалось на глаза из валявшегося на полу, и только тогда взял в руки телефон. Микки Топский 0:15 да я собираюсь, подъезжай Иен Галлагер 0:16 Ок. 3 минуты Микки не сразу попал в рукава куртки; всё трепетало. Он на едва гнущихся ногах выполз на крыльцо, закурил и тут же выбросил сигарету. Сука, зубы забыл почистить — тащит, наверное, как от паровоза. Микки спустился с крыльца, включил фонарик на телефоне, нашёл снег побелее и схавал его, и через пару секунд его чуть не стошнило от вкуса собачьей мочи. Как всегда в важный момент, всё шло по пизде. Прохаркавшись, он перехватил лямку рюкзака, накинул капюшон и вышел за ограду. Вдалеке показался свет фар, и с соседнего крыльца, где курила парочка, послышался удивлённый свист, когда к дому Милковичей подкатил мерс.***
Снова ярко освещённая магистраль на Северную сторону. Жёлтые огни пробегают мимо, а вдалеке мигают голубые, белые пятна окон небоскрёбов, и красные антенны башни Сирс переменяются в цвете — город не спит. Микки повернул голову. Рыжий осунулся, лицо измученное, с синяками под глазами. Щетину отрастил. Тоже не спал. Он только сейчас понял, как скучал. — В кино хочешь? — Иен скользнул по нему быстрым взглядом, и Микки ещё больше затупил и расстроился. Почти всю дорогу они молчали; приветствиями обменялись и всё — а Микки и слов подобрать не мог, чтобы извиниться. — А оно ещё работает? — неловко спросил он. — Через полчаса последний сеанс, — Иен уставился в дорогу, губы сжал. Полумрак в салоне машины западал ему в тёмные мешки под глазами, и Микки понял, что если и сейчас промолчит, то провалится под сиденье. Вместо привычной классики играло радио, и там крутили какое-то нытьё. «Теперь я просто трек в магнито-оле-е-е, я помню наши сиги в менто-оле-е-е»… — Прости, — у Микки едва прорезался голос, и он сгорел в пятидесятый раз от того, как глупо это прозвучало. — За эту херню. — Какую херню? — отчеканил Галлагер, не отрывая взгляд от дороги. — За че-эс, — выдавил Микки в ответ. Иен резко повернул голову и многозначительно посмотрел ему в глаза, и от этого взгляда Микки стало жутко; так же резко отвернулся. Ноздри у него зашевелились — будто сейчас дверь откроет и на полном ходу выкинет нахер с пассажирского сиденья. — Да ничего страшного, — вздохнув несколько раз, процедил сквозь зубы, зажмурил глаза и заморгал, уставившись на дорогу. — Номер мой тоже разблокируй. Если ещё не удалил, конечно. Микки про себя выругался, вытащил телефон; на него обрушился стыд. Он совсем забыл, что Иен сразу же начал ему названивать, и он отметил его номер спамом — а потом ещё сидел и гадал, хули не звонит. Обычно ж дотошный такой… — Пару лет назад я бы приехал к тебе и под окнами бы песни орал, — произнёс Иен, криво ухмыльнувшись. Словно мысли прочитал. — А сейчас чё не приехал? — бездумно выпалил Микки. — А ты не обнаглел? — фыркнул Иен, нахмурившись, и снова бросил быстрый взгляд. — После того, как ты такие финты выкидываешь, тебя, если по-хорошему, нужно в детдом сдать. Умник. Двадцать один ему, ага. Микки неловко рассмеялся, уловив подколку про возраст и своё дурацкое враньё, и заметил, что Иен тоже не сдержал улыбки. Но глаза у него всё равно были усталые-преусталые, и он, казалось, засыпал за рулём. — Зачем ты соврал? — спросил он спустя пару минут, остановившись на светофоре. — Я боялся, что ты не станешь связываться с несовершеннолетним, — Микки выпалил сто раз отрепетированную фразу, и кажется, вышло даже неплохо, но Иен тут же его осадил: — Я уже «связался с несовершеннолетним», — вздохнул Иен и нажал на газ. — Но можно было хотя бы сказать, когда я спросил напрямую. Нужно было, — он поправился. — Я бы всё равно рано или поздно это узнал, Мик. — И что бы ты сделал, если бы тогда узнал? — Что-что, одел бы тебя в слюнявчик и посадил учить уроки, — проворчал Иен. — Фотографии бы все твои удалил и сообщения. И кому ты там пересылал скан паспорта? — Да себе в диалог, чтоб с телефона на флешку скачать. В шарагу надо было… — Аккуратнее надо быть, Микки. Как ты не понимаешь, что это всё серьёзно? Чистить надо периодически свои переписки! Ещё и с таким паролем, блядь, да тебя взломать — раз плюнуть! — Галлагер разошёлся на полную и отчитывал его, как физрук в школе, будто ему снова тринадцать и он залез на канат без разрешения. У Микки тогда встал на физрука, и он сбежал в туалет. Сейчас бежать было некуда. Микки облизнул губу, глядя на сосредоточенный конопатый профиль со строго зачёсанными назад волосами, и облегчение расправило ему плечи. Стало легко. — То есть тебе всё равно, что я несовершеннолетний? — Нет, мне не всё равно, Микки! — Иен снова взорвался, и Микки прикусил язык. Член давил в ширинку — под бортами расстёгнутой куртки было не видно. Микки вглядывался в морщинки у глаз и дрожащие рыжие ресницы, и ему опять стало стыдно. — Если ты хуйни не будешь выкидывать, мы будем встречаться. Просто я с семьёй тебя хотел познакомить и с друзьями, но теперь уж придётся отложить, — он снова нахмурился и цыкнул на какого-то безбашенного идиота на приоре, что лихо их обогнал, чуть не подрезав. — Когда тебе восемнадцать, в августе? Вот до августа не лапай меня на улице. Микки снова пробило на смех. — Я и не собирался, Галлагер, — крякнул он и осмелился протянуть руку, чтоб погладить рыжего по коленке. Улыбка медленно поползла по лицу Иена: — А я на будущее говорю. Я-то, знаешь, планы строю. Монолитные этажи торгового центра, где был кинотеатр, виднелись за поворотом. Микки улыбался в ворот куртки и елозил по сиденью — член по-прежнему твердел в штанах. — Ты чего? — усталый, обеспокоенный взгляд. Какой, к чёрту, инстаграм — у Галлагера в жизни глаза блестели так, что у Микки сердце проваливалось в желудок. В лобовое стекло летел липкий февральский снег, а с парковки торгового центра пялились прохожие, и не мудрено. «Смотрите, два педика сосутся!» — Поехали домой, Галлагер. Микки блякнул и схватился за ручку над окном, когда машина резко развернулась, едва не врезавшись багажником в ограждение, и понесла их в спальный район, к высоткам.