Свет полярной звезды

Снегоход первые тридцать километров ровно гудел, а потом вдруг начал кряхтеть и заглох. Такое событие вызвало лично у меня сильную панику. Подавив свой бзик по фазе, я начала расставлять палатку и разжигать костёр, да так, чтобы если нас преследовали — не заметили всполохов пламени. Не хочется оставлять такой маяк. Хосока мне удалось перетащить внутрь и умыть талым снегом. Выглядел этот парень ещё хуже. Снова по позвоночнику промчался липкий страх за чужую жизнь. Над костром была установлена небольшая кастрюлька с куриной тушёнкой. Я же смотрела на ампулы в своих руках и боялась ошибиться. Вспоминай, чёртовая голова! Все лекарства были белыми и лишь одно немножко желтоватое. На него я любовалась минуты три и как долбануло — правильно, именно такого цвета были ампулы у отца. Руки дрожали, когда я набирала жидкость в шприц и обтирала вспотевшее плечо Хосока. Он никак не прореагировал, когда тонкая игра вошла в смуглую кожу, лишь ресницы дрогнули. После этого мне удалось привести в чувства парня ласковыми пощёчинами, заставить поесть и проглотить жаропонижающее и новую порцию антибиотиков. Только после всех этих манипуляций села есть и я. Собака наконец-то нас нагнала и бегала рядом. Близко, правда, не подходила. Сжалившись над голодной псиной, я разорвала маленькую пачку с собачьими консервами и положила рядом с собой. Та начала принюхиваться и подошла — медленно, но даже это достижение. Всё же сегодня она спасла мне жизнь. На улице становится всё холоднее, мороз покалывает кончики пальцев. Возвращаясь в палатку, вижу, как дрожит Хосок, его спальный мешок подрагивает в конвульсиях. Присаживаюсь и внимательно всматриваюсь в детское лицо этого парня, как сведены от боли его брови. Костёр оставлять нельзя ради безопасности, но по отдельности мы вероятней всего замёрзнем. Учитывая подобный факт, я принимаю решение: расстёгиваю чужой мешок и рубашку парня, снимая с себя футболку. Тело к телу — и будет намного теплее. Утираю с подтянутой груди пот и залезаю в просторный мешок. Укладываю голову на плечо Хосока, обнимаю его, и он перестаёт дрожать, припухает, как птенец у матери под боком. Хорошо, если ночь пройдёт без приключений и за нами не обнаружится слежка. Вскоре и меня смаривает сон, становится даже немного теплее. На улице же завывает вьюга, и ей в такт подвывает наш пёс. Утро наступает слишком быстро, хотя это даже утром не назвать — так же пасмурно. Хотя ветер на слух стих, что поможет нам двигаться дальше. Хосок с утра даже пришёл в себя, стало крайне неловко, когда наши взгляды встретились. Ну, он хотя бы был менее бледным, хоть всё равно ослабшим на вид. Мне осталось же сделать равнодушное лицо и одеть обратно свою футболку поверх бюстгальтера. На спине, по-моему, застрял чей-то прожигающий взгляд. Обернувшись, я подтвердила свои догадки: этот больной парень на меня пялился. Появилось сразу два желания, одно из которых беспощадно задушить засранца. Спас его тяжелый болезненный вздох, после которого я опустилась перед ним на колени и, потрогав лоб, спросила: — Тебе лучше? Он натянуто улыбнулся и прошептал: — От таких видов перед глазами кому угодно полегчает. Юмор был тупым, но захотелось ответить в том же духе: — Конечно, вот только о спасительном поцелуе принцессы даже не проси. Хосок на это хрипло засмеялся, губы у него были обсохшие, поэтому я потянулась к бутылке. Аккуратно запрокинула голову парня, уложив в сгиб своего локтя, и приставила горлышко к его губам. Он сделал глотка три-четыре, а после того, как лёг обратно, сказал уже более громко: — Жаль, я уж размечтался о поцелуе, как теперь жить. Впервые меня пробрало на смех, возможно, сказалось чувство облегчения. Если шутит — значит выживет. Хосок же улыбнулся и прошептал: — Кажется за то время, что я был в отключке, к тебе чувство юмора вернулось. На это я пожала плечами, резко стала серьёзной и спросила как можно заботливей: — Ты идти сможешь? Он на это попытался сесть, но тут же плюхнулся обратно со стоном боли. Так вот теперь ситуация приобретает не очень хороший оборот. Похоже ослабшему организму нужна нормальная еда, а где мне её взять? С такими заботами я накинула куртку и вышла из палатки на холод. Из-за того, что ночью прошлась метель, следы от снегохода замело, так что незванных гостей можно не ждать. Это облегчает мне жизнь, но не даёт ответ на то, как мы будем двигаться дальше. Бензин закончился, и авторемонтников я не слышу, бандурину эту точно не починю, скорее поломаю ещё сильней. Тягостный вздох срывается с губ. В этот момент взор обращается к кромке леса, от туда к нам приближается наш пёс. Сильно удивляюсь, когда он, подбегая ко мне, кладёт перед ногами тушку кролика средних размеров. Потом отходит и прячет мордочку в своих лапах. Отваживаюсь и глажу пса по голове, на удивление собака ластится в ответ. Шепчу охотнику, тихое: — Спасибо. Тут же приступая разводить костёр. Из-за готовки завтрака из свежего мяса задерживаемся на этом месте. Приходится тушку ошкуривать и жарить кусочками. Хосок при виде такой еды спрашивает: — Где достала? Улыбаюсь и, запихнув в его рот небольшой кусочек, отвечаю: — Просто наш четвероногий друг чувствует острую вину за то, что укусил тебя, заглаживает разными способами. Хороший пёс. На это больной улыбается и жуёт, задавая очередной вопрос: — Бензин уже кончился? Тяжело вздыхаю, когда впадаю в разъяснения: — К сожалению, да. Пришлось наматывать пару-тройку лишних километров, чтобы спасти твою жизнь. Сама тоже успеваю есть и кормить всё также полуобнажённого парня. Только сейчас замечаю, что этот чудик довольно привлекателен, или срабатывают инстинкты продолжения рода. Как знать. Он же, прожевав очередной кусок, говорит: — Раз так получилось, придётся бросить транспорт, сегодня переждём здесь, а завтра можно выдвигаться, уже смогу ходить. Сразу отметаю эту идею, отрицательно качая головой. Хосок смотрит вопросительно, поэтому объясняю жесть проишествия: — Мы нечаянно наткнулись на каннибалов, так что нам нужно как можно дальше убраться. — Есть идеи? — спрашивает меня парень, упав обратно в свой мешок и тяжело вздыхая. Откладываю еду и начинаю застёгивать пуговки на хлопчатой рубашке. Глаза у чуда расширяются, и он краснеет, я же не обращаю на это внимания, предлагая вариант: — Вчера я сделала из веток лежак, попробую утащить тебя по снегу. Хоть один километр — но мы пройдём. Протесты Хосока просто не слушаю, пихая ему в рот лекарства. Спустя минут двадцать мы уже готовы. Пробую тянуть импровизированные сани одна. Выходит плохо, но тут-то и появляется пёс. Даже даёт себя впрячь. Вспоминаю, что хаски — это ездовые собаки. Если честно, искренне радуюсь. Правда, больной доволен не очень, но сейчас главнее сбежать от проблем. Принять претензии можно и потом в порядке исключения.