Свет полярной звезды

Несколько минут я дрожала от страха и отчаяния. Но потом поняла одну простую вещь — так просто терять этого дорогого мне человека, я не готова. Катана немного утяжеляла руку, когда мне удалось выбраться из берлоги медведя. Из-за мрака глаза не сразу привыкли к обычному серому цвету. Поблизости никого не оказалось, и ни единого звука не было слышно, лишь следы от капель крови стали для меня нужной тропинкой. По ней-то я и бросилась спасать двоих сумасшедших. И что тут такого, что один из них собака? Пробежав шагов двадцать я наткнулась на эту парочку, все волки были убиты кроме того, что сейчас нависал над Хосоком и пытался вцепиться ему в горло, парень сражался явно из последних сил. В один миг я оказалась рядом и легонько перерезала огромному зверю горло. Тот закряхтел и, испустив последний вздох, обмяк, заваливаясь на бок. Наш же хаски был хоть и побитым, но, заскулив и прихрамывая, всё же подполз к моей ноге. У меня же в груди сейчас бушевала куча эмоций: облегчение, радость, эйфория и злость, даже больше — гнев. Его-то я и направила на виновника того, кто украл мой разум и любовь. Сев на него сверху, я избивала его кулаками и кричала, не сдерживая собственного гнева: — Ты идиот! Сумасшедший! Придурок! Скотина! Хосок не сопротивлялся первые несколько секунд, а следом — я не заметила как — он притянул меня к себе и поцеловал в губы. Дыхание сразу сбилось и злость начала таять. Этот поцелуй был не такой как тот, когда я давала ему лекарство, от него заныло внизу живота, и глаза закрылись сами по себе. Даже время заморозилось на долю секунды, мне стало невыносимо жарко по среди лютой ядерной зимы. Но, несмотря на тепло и толику страсти, оторваться от столь желанных губ пришлось. Прервав поцелуй, я устало вздохнула и, встретившись со взглядом этого чудика, заботливо поинтересовалась: — Только не говори, что ты снова поранился? Хосок на это улыбнулся и кивнул, после мне пришлось встать и наконец-то увидеть прокушенную голень. Теперь ранения этого парня вызывали у меня беспокойство и немного страх. Мне есть о ком беспокоиться — и это не всегда хорошо. Это ослабляет. Но в тоже время дарит мимолётное счастье и эйфорию от сближения. Немного ковыляя и прихрамывая, мы кое-как вернулись к палатке. Уже на месте пришлось сквозь своё неумение зашить повреждения, внутренне вздрагивая каждый раз, когда игла вонзалась в кожу. Хосок терпел всё мужественно и даже в такой ситуации улыбался и подбадривал. Лично меня радовало то, что стобняк ему больше не светит. Но на всякий случай напичкала этого клоуна-героя антибиотиками. Точнее — спиртным, ибо таблетки кончились ещё от предыдущей коллизии. Мы сидели друг напротив друга и, можно сказать, встречали рассвет, запивая его добрым таким спиртом, разбавленным наспех талым снегом. Напиток был не из лучших, но отлично согревал и снимал весь предыдущий стресс. Человек, что сейчас сидел напротив меня, в моих глазах стал намного дороже, хотелось поделиться с ним всем, даже частичкой своей жизни. Да и парень явно не желал сегодня молчать, потому что спустя целый час попойки пробормотал заплетающимся языком: — Знаешь, до всего этого Апокалипсиса я не был таким глупым, каким ты меня считаешь. Даже скорее был амбициозен, грезил своими мечтами и не боялся никогда обжечься. Однако спустя год после первых ядерных взрывов, все мои надежды были погребены под тонами пепла. Я не спас тех людей, что любил, не спас и тех, для кого хотел быть полезен. Я что ни есть самое настоящее ничтожество. Его слова ранили меня и вызывали в груди знакомый отклик, наверное, все мы такие. Исковерканные, со страшными ранами на душе после бесполезной беспочвенной войны, что боролась даже не за идеалы, а за тупое доминирование. Из-за ядерной зимы многие жизни были утеряны да и суть сама человеческая, стержни внутри любого человека были погнуты. Мы есть и в тоже время нас больше нет, как бы грустно это не звучало. Утерев слезинки на его лице, я притянула его к себе в объятия, сдерживая слёзы и становясь для кого-то опорой. Пусть слаба сама по себе, вместе мы станем сильнее, пусть это будет моей истиной и надеждой. С такими мыслями я оставила поцелуй у него на макушке и, глубоко вздохнув, решила впервые кому-то довериться. Только этому человеку, ибо только он в моих глазах, заслуживает этого. Мне пришлось отстраниться, заглянуть ему в глаза и, немного смущаясь и коверкая слова по пьяни, пролепетать, сжимая его руку в своей: — Ты меня много раз спрашивал, куда же мы идём? Сейчас я готова тебе рассказать и попросить, чтобы ты был со мной. Хосок на это отреагировал бодро, его лицо осветилось любовью. Хотя может мне и показалось, но кивок я различила, поэтому продолжила: — Я ищу в Антарктиде лабораторию, ходят слухи, что один учённый создал лекарство от моей чудной болезни. После этого хочу, как и все, жить под куполом. Ты поможешь мне в этом? Кажется, что от первого моего предложения этот парень замер и перестал дышать. Однако из-за спирта в мозгу я не сразу заметила перемены, поэтому никаких подозрений не закрались в мою голову. От второго же моё чудо потянулось и оставило на губах лёгкий поцелуй — нежный и ни к чему не принуждающий. Однако именно сегодня мне захотелось углубить его, но Хосок отстранился и ответил: — Я пойду с тобой, давай сегодня ты выпьешь моей крови. Мне сейчас хотелось совсем не этого, поэтому в один миг я перебралась к нему на колени и сама поцеловала этого глупого тугодума. Он сначала растерялся, но потом углубил поцелуй, его холодные пальцы скользнули под куртку и обожгли поясницу. Я вздрогнула, однако отстраняться и не думала. Хотя в следующую секунду случилось непредвиденное: когда я перевалила недотёпу на спину, он сразу задремал. Видимо, от потери крови, либо потому, что облом — его второе имя. Мне пришлось только посмеяться и устроиться рядом с ним, чувствуя облегчение и тут же засыпая. Ведь завтра нас снова ждёт дорога, и теперь мне ведомо, что я могу положиться на этого парня во всём.