После первого марта

Тамара с трудом приходила в себя после гибели брата. Девушка часто вспоминала, как они с Васей встречались по выходным, разговаривали о будущем, представляли, как через несколько лет Тома выйдет замуж, а Вася женится, как появятся дети, говорили, что все только впереди. «А теперь у моего бедненького Васи уже все позади, не жил человек хорошо и уже не будет жить», — вытирала слезы Тамара, — «Шестнадцать лет всего лишь было отведено Васеньке, рано он закрыл глазки навсегда». Несмотря на свое горе, девушка хорошо помнила, что благодаря одному ее поступку теперь они с Галей практически голодают. В эти моменты жгучий стыд приходил на смену острому горю и Тамара сама резала черный хлеб к чаю: Гале — как обычно, а себе — самыми тончайшими ломтиками. — Галенька, я чай налила, хлеб порезала, сама уже поела, иди теперь ты чай пить, пока он не остыл, — говорила Тома, скромно умалчивая о том, что Гале она заваривала чай, как обычно, а себе наливала просто кипяток, чтобы не тратиться еще и на заварку. Иногда, специально вставая утром немного раньше подруги, Тамара резала хлеб для Гали, заваривала ей чай, сама выпивала стакан кипятка и говорила девушке, что уже поела без нее. Галя, которая за всю свою жизнь привыкла к обычному режиму питания, а после выпуска из приюта окончательно забыла, что это такое, есть не три раза в день, с легкой тоской смотрела на кусочки черного хлеба и мало обращала внимания на Тому, которая иногда поглядывала на них с некоторой завистью. Утешая себя мыслью о том, что через два дня зарплата, Галя слегка злилась на Тамару и уже планировала, как они купят себе картошки, мяса, затушат все в чугунке и с удовольствием съедят. Съев хлеб и запив его кипятком, потому что чай уже кончился, а покупка нового была непозволительной роскошью, Галя встала из-за стола и пересчитала медяки, которые оставались у нее в кошельке. — Еще на одну буханку хватит и все, — сказала девушка, — Тома, у тебя случайно мелочи не завалялось? — Нет, Галенька, не завалялось, — ответила Тамара, — Я же тебе все, что было, отдала сразу. — Сегодня доедаем эту буханку, на ужин ничего покупать не будем. Завтра купим на остатки денег хлеба, а послезавтра зарплата, так что можно с утра и потерпеть, — сказала Галя. — Галенька, может быть, займем копеек пятьдесят до зарплаты? — предложила Тамара. — Не люблю у кого-то одалживаться, нужно обходиться своими силами, — ответила Галя, — Тома, я все понимаю, ты была не в себе, когда окна била, но я так же, как и ты, сижу уже вторую неделю на черном хлебе, хотя не била никаких окон, и просто из солидарности с тобой не шикую. Взяв себя в руки, Тамара замолчала. Девушка с трудом дождалась окончания рабочего дня и, вернувшись домой, упала на кровать. «Кажись, даже после Степановских застенков мне не так плохо было, или я уже успела все забыть почти за год», — подумала Тамара. Следующий день прошел как в тумане. Девушка держалась из последних сил до самого вечера и, тоскливо взглянув на горбушку, оставшуюся от буханки, сказала: — Галенька, а это нам с тобой на завтра. Если ты не против, делить будем поровну. — Томочка, а разве мы с тобой не поровну до этого две недели все делили? — удивилась Галя. — Нет, сестреночка, — расплакалась Тамара и рассказала о том, как она поступала. — Дурочка моя малолетняя, — сказала Галя Тамаре, — Зачем же ты так делала? — Чтобы деньги так быстро не закончились, — ответила Тамара. — Если бы они закончились раньше — мы бы с тобой заняли немного до зарплаты, мне не хотелось одалживаться ради двух последних дней, решила потерпеть, — сказала Галя. — Галенька, может, на ужин хотя бы по кусочку хлеба себе отрежем, не могу больше терпеть, — вздохнула Тамара. — Сейчас, Томочка, — ответила Галя и отрезала девушке ломоть от горбушки. «А я обойдусь», — подумала Галя. На следующий день девушки получили зарплату. — Томочка, в первый же день не объедаться, чтобы плохо потом не было, — предупредила Галя подругу. Тамара, едва расписавшись за зарплату, сразу же отдала деньги Гале. — Галенька, донеси их до дома, вдруг мне плохо станет, — сказала девушка, — Я же не переживу, если узнаю, что зарплату потеряла. Не споря, Галя взяла деньги у Тамары и положила их к себе в сумочку. Девушка снова пошла в палаты делать перевязки и, переходя от одной палаты в другую, вдруг увидела Тамару, лежавшую без сознания на полу, и Клаву, которая приводила девушку в чувство. — Что с ней? — спросила Клава Галю, — Не замечала ничего подобного раньше? — Это с голодухи, — ответила Галя, — Знаешь же, что Ваську схоронили, на похороны много денег ушло, хозяин завода компенсацию за смерть и зарплату зажал. — Вот скотина! — выругалась Клава. Тем временем, Тамара постепенно открыла глаза. Девушка слегка удивилась, увидев, что она лежит на полу и недоуменно смотрела по сторонам. — Я же в десятую палату шла… — растерянно произнесла Тома. — Десятая палата подождет, сейчас пойдем в сестринскую, я тебя напою сладким чаем, потом посидишь и только потом пойдешь дальше, — ответила Клава. После окончания рабочего дня Галя и Тамара пошли на рынок. — На ужин кашу сварим, а завтра уже будем есть, как обычно, — сказала Галя. — Галенька, ты же меня простишь за то, что ты из-за меня две недели отмучилась? — с надеждой спросила Тамара. — Прощу, Томочка, прощу, — ответила Галя, — Отмучилась я только последние несколько дней, до этого хоть как-то терпимо было. — Быть может, надо было мне сходить тогда? — спросила Тамара, — Сразу не попалась бы, да и полиция на первый раз, может быть, простила. — Да что ты говоришь, Тома, — слегка возмутилась Галя, — Так даже думать нельзя, неужели тебе не противно даже говорить об этом? — Но ведь Иру мать заставила податься в гулящие, едва ей исполнилось шестнадцать лет, — сказала Тома, — И паспорт она смогла себе вернуть. — А сколько кругов ада она перед этим прошла? — уточнила Галя, — Тома, говорят, Ира по рукам всех, кого только можно, прошлась, и не раз, пока обратно свой паспорт не получила, а потом за ней еще года три полиция приглядывала, контролировала, не пустилась ли она снова во все тяжкие. Знаешь, Тома, пусть я и в приюте воспитывалась, но иногда мне кажется, что мной воспитатели больше занимались, чем вами с Ирой матери. — Все может быть, Галенька, — ответила Тамара, — Ты же сама сколько раз рассказывала про бабулечку, которая вас учила добру, объясняла, как нужно поступать, а как не стоит. Чуть не расплакавшись от воспоминаний об одной из своих самых любимых воспитательниц, Галя решила переключиться и начала вспоминать историю Иры. Судьба девушки не смогла оставить равнодушным никого и с первых же слов врезалась в память Гали. — А что я расскажу о себе? — удивленно спросила Ира, впервые встретившись с девушками, однако, уже практически сразу почувствовала какое-то тепло, идущее от них, и начала рассказывать, — Мне двадцать пять лет, из которых только пять лет я живу как человек. Моя мать сильно пила, родила меня от какого-то собутыльника, как сама иногда говорила. Когда мне исполнилось пять лет, она отвела меня в приют и сказала, что обязательно вернется за мной. Так вот, в том приюте я узнала, что люди едят три раза в день семь дней в неделю. Жилось там гораздо лучше, чем у матери. Но нет ничего вечного, через пять лет мать забрала меня домой, сказала, что там меня всему научили, что пригодится в жизни, и отдала меня на фабрику, чтобы я зарабатывала ей деньги. Я пыталась снова сбежать в приют, она меня находила, уводила домой, избивала со всей злости и снова отдавала на фабрику. Я была девочкой глупенькой, много ошибалась у станка, поэтому половина зарплаты у меня уходила на штрафы. Когда мне исполнилось шестнадцать лет, мать заставила меня уйти с фабрики. Сказать по правде, я была этому невероятно рада ровно до того момента, как она отдала меня в бордель. Там я трудилась, не смыкая ног, а мою зарплату делили между собой мать и маман, которая брала деньги за то, что помогала ей проворачивать эту аферу. Мне же оставались жалкие гроши на пропитание. Потом мать отравилась сивухой и померла, когда мне было лет семнадцать. Не желая оставаться в борделе и воодушевленная смертью своей мучительницы, я начала добиваться возврата паспорта и того, чтобы у меня забрали обратно желтый билет. Сколько посетителей я бесплатно приняла, чтобы хоть как-то разжалобить сердце маман! Сколько раз я прошлась по рукам в полиции, клятвенно заверяя их, что мечтаю вернуться к обычной жизни и что мать отправила меня в бордель против моей воли! С тем человеком, который был вправе выдать мне паспорт, я провела не один вечер и не пять. И потом, уже получив паспорт и устроившись на работу посудомойкой, за мной еще долго иногда приглядывала полиция, если я поздно откуда-то возвращалась. Так и говорили, не проституцией ли снова занялась наша Ирочка? А какая мне может быть проституция, я за этот год столько мужчин увидела, что до конца жизни, наверное, видеть их не смогу! И паспорт я так выстрадала, еле получила. Когда я немного подкопила денег, то решила сходить к хорошему врачу, пусть нас в борделе врач и осматривал. Мало ли, сифилис не сразу проявляется. Врач меня успокоил, сказал, что я полностью здорова и в шутку предложил рассчитаться собой. Я ему об голову вазу, которая стояла на столе, разбила, потом в полиции несколько дней провела, пока не договорились на мировую. Еще полгода врачу деньги за разбитую голову выплачивала, но хотя бы полиция после этого от меня отстала, видать, решила, что я больше не вернусь к прошлому. Сейчас работаю на кухне в ресторане, овощи чищу да повару иногда помогаю. А если вижу в зале своих бывших товарок, так хочется посмотреть им в глаза и спросить: не отвалился ли у тебя нос, красоточка, не поставила ли ты себе протез? Хочется, конечно, сменить работу, чтобы не видеть их больше никогда, но я уже к товаркам с кухни привыкла, не хочу от них уходить. «Ирка вся исстрадалась, пока паспорт получала, а Тома готова так легко с ним расстаться», — подумала Галя. Вернувшись домой, Галя отдала Тамаре зарплату. — Держи, Томочка, — сказала девушка, — Сейчас мы с тобой кашки сварим, поедим маленько, потом на ночь еще чуть-чуть поедим, чтобы плохо не было. — Страшно подумать, как я эти две недели продержалась, — вздохнула Тамара, — Тебе хоть немного было легче. Вдруг вспомнив своего брата, девушка сказала: — А Васенька уже больше никогда к нам не придет в гости, не посидит за этим столом, не принесет нам с тобой карамелек… — Ничего, Томочка, мы с тобой сейчас чуть-чуть оклемаемся и начнем готовить дело памяти Васи, — ответила Галя, — А товарищи нам помогут обязательно. — Да, Галенька, без них мы совсем не справимся, — сказала Тамара.