Ты мог бы мне сниться и реже

»…Промчится день, зажжет закат, Природа будет храм, И я приду, приду назад, К отворенным дверям. С тобою встретим мы зарю, Наутро я уйду, И на прощанье подарю Добытую звезду.» Н. С. Гумилев

Прошла неделя или около того, в течение которой Белль постепенно осваивалась со своей новой силой, практикуясь в магии. Видимо, это занятие достаточно удовлетворяло ожидания Темного, потому что больше он не насылал на ее разум невыносимой боли, и сам тоже не объявлялся. Затишье было одновременно и успокаивающим, и настораживающим, потому что Белль точно знала — Темный не сдастся в своих попытках подчинить ее сознание себе, лишь выжидая удобного случая, когда она окажется наиболее уязвима. Уроки магии проходили также, как и раньше, когда Румпельштильцхен учил ее всему, что, с его точки зрения, необходимо было знать воспитаннице Темного. Они также подолгу просиживали в библиотеке, Белль также сдавала экзамены на знание того или иного заклинания, и, как и прежде, делала успехи. Она не могла не признать, что магия начинала ей нравиться. Особенно с тех пор, как Румпельштильцхен научил ее визуализации, чтобы создавать разные красивые вещи одной только силой мысли. — Все дело в твоей фантазии, Белль, — наставлял он. — Чем подробнее ты представишь то, что хочешь получить, тем точнее магия выполнит твой приказ. Нужно быть очень конкретной и прямой. Живое воображение всегда было частью ее мечтательной натуры, позволяя убегать в свои мечты и фантазии, когда реальный мир оказывался слишком суров и беспощаден, поэтому для Белль не составило большого труда научиться этому трюку. Также ей очень помогал ее талант к рисованию. Порой, прежде чем создать какую-то вещь, она предпочитала сначала изобразить ее на бумаге во всех деталях, а затем уже применять магию. Все чаще Белль задумывалась, почему Румпельштильцхен все еще не отдал ей кинжал, ведь она чувствовала себя достаточно собой, чтобы не натворить бед. Они так много говорили о проклятии, о том, как сложно справляться с жаждой разрушения, как легко потерять контроль над своими эмоциями. И хотя Белль понимала, что опасения Румпельштильцхена небезосновательны, и что эти знания дались ему самому методом проб и ошибок, в глубине души не до конца верила, что способна так сорваться, чтобы начать убивать людей и насылать проклятия. Не сейчас, когда она уже так много знала и умела. В ней начало просыпаться раздражение и желание доказать, что она вовсе не спящее чудовище, которое может проснуться от любого случайного толчка. Пользуясь редкой в этих краях сухой и теплой погодой, Белль прогуливалась во дворе замка. Румпельштильцхен последнее время вел себя довольно скрытно, проводя в своей башне много времени с волшебным зеркалом. Белль подозревала, что он наблюдал за Злой Королевой. Она оставалась серьезной угрозой не только для всего мира, который должен был вскоре оказаться под ее темным проклятием, но и лично для Румпельштильцхена и Белль, которые так неосторожно разозлили и унизили ее. Она произвела на Белль впечатление человека отчаянного и мстительного. Если в ком-то и жила настоящая Тьма, так это в ней. Белль было страшно даже представить, что было бы, получи Злая Королева силу Темного. Такая гремучая смесь, скорее всего, превратила бы мир в пепелище за считанные минуты, не оставив ни единого живого существа. От этой мысли Белль поежилась, невольно радуясь, что такая опасная магия перешла именно к ней — человеку без ненависти в сердце, который не станет направлять свое могущество во зло. По крайне мере, специально. Солнце уже почти скрылось, и первые сумерки опускались на замок, но зрение Темной позволяло видеть все так же отчетливо, как и днем. Это было одним из плюсов ее нового облика: она не испытывала чисто физиологических потребностей обычного человека, вроде сна, еды, тепла; хотя и охотно удовлетворяла их, чтобы просто не забывать, каково это: ощущать вкус любимых блюд или видеть сны. Белль чувствовала, что стала бы менее… живой без этих мелочей. Вдруг, до ее обострившегося слуха донесся какой-то шорох в кустах, совсем рядом с границей маленького сада, расположенного вокруг замка. Белль настороженно замерла, вызвав в руке огненный шар. — Кто здесь? Покажись! — стараясь придать голосу уверенности, громко произнесла она, медленно приближаясь к месту, откуда снова раздался треск веток. Но тут куст явственно содрогнулся и из него с громким криком вылетела крупная птица. Вздрогнув и попятившись от неожиданности и испуга, Белль мысленно обругала себя. Вот дурочка, какой-то птицы испугалась и чуть куст не сожгла, а еще хотела доказать Румпельштильцхену, что вполне готова быть самостоятельной Темной. Птица улетать не торопилась. Она немного покружила вокруг, а затем уселась на толстую ветку дерева, расположенного в полуметре от Белль, и уставилась на нее своими желтоватыми глазами. Неясыть — безошибочно узнала Белль, стараясь подавить странный холодок, пробежавший по спине под этим пронзительным взглядом. Что-то в неподвижном внимании птицы настораживало инстинкты Темной сущности Белль. Она откинула капюшон, чтобы лучше разглядеть неясыть, но та также внезапно взмыла в воздух и улетела прочь. Подумав, Белль решила не рассказывать Румпельштильцхену об этом эпизоде. В лучшем случае он высмеет ее нетипичную для Темной впечатлительность, а в худшем воспримет случившееся, как возможную угрозу со стороны очередного врага, и тогда… будет еще крепче цепляться за кинжал, как за единственный путь к спасению? Возможно. Белль попросила его остаться в Темном замке из призрачной надежды, что здесь, где Румпельштильцхен, даже лишенный могущества, все еще окружен своими волшебными артефактами и зельями, для использования которых ему не нужно обладать магией лично, ему было бы проще отказаться от кинжала, чем вдали от всего этого. Белль чувствовала, что никакие ее уверения в том, что она всегда придет на помощь и защитит его, не имеют для Румпельштильцхена такого значения, как материальное подтверждение этого — кинжал Темной в его руке. И хотя с того дня, когда Регина напала на них, он больше никогда не использовал его, но сама мысль, что он так мало верит Белль и ее преданности, причиняла боль. В конце концов, она просто поставит вопрос ребром. Румпельштильцхен не сможет увиливать от ответа вечно, прикрываясь ее неопытностью, юностью и еще тысячей причин оставить кинжал ему. Но Белль оттягивала этот разговор, не желая нарушить тот шаткий теплый мир между ними, который сложился за последние недели. Что если он не станет больше выдумывать причины, а просто откажет ей? Все, что ей останется — это повиноваться и собирать по кусочкам разбитое сердце. Но, возможно, ничего подобного и не случится, и Румпельштильцхен найдет в себе силы отпустить ее и верить в то, что она останется рядом по собственному желанию. Как бы то ни было, это станет лакмусовой бумажкой их хрупких отношений. Белль поднялась на второй этаж и увидела, что из-под двери библиотеки льется свет. Она потянула дверь на себя и заглянула внутрь: Румпельштильцхен сидел за столом с письмом в руке. Его лицо было нахмурено, вокруг губ образовалась складка, означающая волнение или недовольство, а глаза торопливо перебегали по строчкам. — Что-то случилось? От кого письмо? — взволнованно спросила Белль, входя в комнату. Ей было любопытно, каким образом он вообще получил весточку, учитывая, что ни один гонец не рискнет отправиться в Темный замок, а сам Румпельштильцхен его пределы не покидал. — Голубая сообщает, что постройка волшебного шкафа задерживается… И просит меня… — он саркастично усмехнулся, сквозь зубы зачитывая из письма слова феи, — … «приложить все усилия, чтобы отсрочить темное проклятие». Как она себе это представляет, хотел бы я знать? Теперь, когда я всего лишь человек… Горечь и злость Румпельштильцхена были настолько ощутимыми, что, казалось, их можно было потрогать. В приступе неконтролируемого раздражения, он со всей силы швырнул чернильницу в стену над камином так, что хрупкая баночка разлетелась на осколки, а бурые следы чернил, словно кровь, начали медленно стекать в огонь. Белль вздрогнула и на мгновение закрыла глаза. — А если бы ты был все еще Темным, что бы ты сделал? — тихо спросила Белль ровным голосом, стараясь не вызвать у него новую вспышку гнева. — Я… — он тяжело вздохнул и, с усилием потерев лоб ладонью, ответил: — Я бы нашел способ задержать ее… Отвлек. Убедил, что ей нужно больше магии для достижения цели. Заставил бы действовать на другом фронте. — И что мешает тебе это сделать сейчас? Румпельштильцхен воззрился на Белль так, словно она предложила нечто настолько нелепое и глупое, что даже не достойно его ответа. Видимо, эта гримаса отняла у него остатки сил, потому что в следующую секунду он с тихим стоном уперся лбом в сложенные на столе руки. — Что с тобой? — Белль испуганно приблизилась, не решаясь коснуться его. — Все в порядке, просто голова болит… — сдавленно донеслось до нее. - Надо поменьше пользоваться магическими штучками, вот и все… — О Румпель… — с сочувствием произнесла она, касаясь его волос на затылке и мягко разминая напряженные мышцы шеи. В ответ Румпельштильцхен проворчал нечто одобрительное, что Белль восприняла, как поощрение ее действий. Ей доставляло удовольствие пропускать его густые шелковистые волосы между пальцами, чувствовать тепло его кожи и знать, что ее прикосновения желанны. Румпельштильцхен замер, явно наслаждаясь этой лаской, и Белль, осмелев, переместила пальцы к его вискам, медленно массируя их круговыми движениями. Постепенно опускаясь ниже, она мимолетно задела мочки его ушей, и по телу Румпельштильцхена прошла легкая дрожь, которая заставила Белль замереть в сомнении, не зашла ли она слишком далеко. Но он лишь невнятно попросил: «Продолжай», и она вновь вернулась к своему путешествию к его напряженным мышцам шеи. — Знаешь, было бы удобнее, если бы ты снял этот сюртук… — неуверенно произнесла она, стараясь, чтобы голос не дрожал и не выдавал ее истинных чувств. Ведь она просто хотела облегчить его головную боль, кто же знал, что этот процесс так очарует ее? К неожиданности Белль, Румпельштильцхен послушно сбросил сюртук несколькими торопливыми движениями плеч. На нем все еще была надета рубашка цвета красного вина, но ее материал был настолько тонким, что сквозь него Белль ощущала теплоту и рельеф кожи Румпельштильцхена так, словно между ними не было никакой преграды. Мысль о его обнаженном теле еще сильнее взволновала ее, порождая какой-то незнакомый внутренний трепет и желание чего-то иного, но Белль не дала своим мятущимся мыслям отвлечь ее от этого волшебного мига. Ее ладони легли на его плечи, сжимая словно налитые свинцом мышцы, которые с каждым ее движением становились все более расслабленными и податливыми. Белль действовала по большей части по наитию, ориентируясь на реакцию Румпельштильцхена и его дыхание. Иногда он судорожно втягивал воздух, и Белль понимала, что эта точка наиболее болезненная, а значит именно она требует особенного внимания. А несколько раз он тихонько мурлыкал от ее нежных поглаживаний, и Белль улыбалась, радуясь, что наконец видит его таким расслабленным и довольным, что она смогла усмирить его гнев своей лаской и любовью. Наконец, Румпельштильцхен приподнялся, с чувством потягиваясь, и с улыбкой оглянулся на Белль. — Спасибо, милая, — он поймал ее ладонь и нежно поцеловал. — У тебя волшебные руки. — Пожалуйста… Тебе стало лучше? — смущенно спросила Белль, чувствуя, словно сделала что-то запретное. Бросив на Румпельштильцхена взгляд из-под полуопущенных ресниц, ей показалось, что и он выглядел немного сбитым с толку. — Да, намного… намного… — По поводу Регины… — снова начала она, желая развеять эту странную неловкость, повисшую между ними, словно дым. — Ведь ничего не изменилось. У тебя все еще есть магия Темного, и ты — все еще ты. Она ждала, что Румпельштильцхен что-то ответит, но он хранил молчание, не глядя ей в глаза. Наконец, когда Белль уже решила, что он так ничего и не скажет, и направилась к выходу, то услышала за спиной его голос: — Изменилось слишком много, Белль, но я постараюсь что-нибудь придумать, чтобы не вмешивать тебя во все это… — Но я могу помочь. — она обернулась, пытаясь поймать его взгляд, но Румпельштильцхен смотрел на огонь в камине. Он казался таким далеким и погруженным в свои мысли. — Спокойной ночи, Белль. — Спокойной ночи, Румпель. — разочарованно ответила она и покинула библиотеку, плотно закрыв за собой дверь. * * * Предрассветное бледное свечение просачивалось в комнату Белль, чуть освещая десятки набросков, которые она успела сделать за последнее время. Хотя она и не отказывала себе во сне, но все же ей не требовалось спать так долго, как раньше. Было странно думать о себе «нечеловек», но стоило Белль подойти к зеркалу, которое она все-таки убедила Румпельштильцхена позволить ей держать в своей комнате, и откинуть накрывающую его плотную ткань, как она видела наглядное подтверждение тех изменений, которые произошли с ней. Когда Белль чуть привыкла к своей новой внешности, она решила, что действительно не выглядит отталкивающе или уродливо, скорее причудливо, волшебно, как и подобает существу, наполненному магией. И единственное, что тревожило ее — это бессмертие, которое она обрела вместе с проклятием. Если она не сможет попасть в мир без магии, то навсегда останется такой, как сейчас — четырнадцатилетней девочкой, а Румпельштильцхен будет стареть и так никогда и не увидит в ней нечто большее, чем свою маленькую воспитанницу. Эта пропасть между ними будет только увеличиваться, пока в конце концов Белль не останется совсем одна… Тут она услышала уже знакомый крик неясыти за окном и выглянула наружу, чтобы увидеть свою новую знакомую. Та сделала круг на уровне глаз Белль, словно намеренно привлекая ее внимание, и плавно опустилась на мощеную площадку прямо под ее окном. В ту же минуту первый рассветный луч выскользнул из-за горизонта и тело неясыти содрогнулось словно от невыносимой боли. Сперва Белль показалось, будто птица умирает, но магическое свечение вдруг трансформировало ее тело в человеческую фигуру. Это был темноволосый, молодой мужчина. На нем не было ничего, кроме белой рубашки, чуть порванной на груди, и темных бриджей. Он медленно поднялся на ноги и посмотрел прямо на Белль, замершую у окна. Она настороженно наблюдала за мужчиной, готовая в любой момент испепелить его огнем, если потребуется. Но он, видимо, хорошо знал, с кем имеет дело, потому что поднял руки, показывая, что не вооружен, и спокойно произнес: — Простите, что вот так вторгся в ваши владения. Я пришел заключить сделку. — Сделку? — переспросила она, чувствуя себя крайне глупо. — Ну, вы же Темная… — прозвучало это растерянно, словно он ожидал какой-то другой реакции на свои слова. — Ну да, точно, — Белль постаралась взять себя в руки, но все равно ощущала себя так, словно играет чужую роль. Сделки — это то, чем занимался Румпельштильцхен. Он был хорош в таких вещах, он знал, что требовать и с помощью каких заклинаний или зелий оказывать свои услуги. Если она провалится с первой же попытки, то ославится на весь Зачарованный лес, как самая бездарная Темная в истории человечества. Белль судорожно вздохнула и одним грациозным прыжком, недоступным обычному человеку спрыгнула на площадку перед ночным гостем. И где только носит Темного, когда он действительно нужен? — Я вас слушаю, — с достоинством произнесла она, вспомнив уроки этикета, которые ей давала Белоснежка: «Если боишься сказать что-то не то — молчи и слушай. Лучше казаться загадочной, чем глупой». Мужчину ее тон явно обнадежил, и он начал сбивчиво рассказывать свою печальную и одновременно романтичную историю. Адам был обыкновенным пастухом в деревушке близ родной Белль Анволии. И у него была невеста — прекрасная девушка по имени Мари. Они очень любили друг друга, но ее родители были не в восторге от их союза. Они были состоятельны по местным меркам: держали постоялый двор, где часто останавливались богатые купцы и даже знатные вельможи — их деревня была единственным населенным пунктом между двумя крупными городами. Родители Мари мечтали выдать единственную красавицу-дочь за кого-нибудь, кто сможет предложить ей лучшую жизнь, чем простой пастух, и однажды такая возможность им представилась. Как-то вечером в деревню приехал богато одетый мужчина, который представился мессиром Рудольфом. Он с порога потребовал лучшую комнату и щедро заплатил хозяевам за все хлопоты. В тот день Мари помогала родителям обслуживать гостя, и, сама того не желая, привлекла его внимание. Рудольф был обходителен, казалось, искренне интересовался жизнью Мари, рассказывал о дальних странах, где побывал, и она охотно поддерживала беседу с ним, не видя в том ничего выходящего за рамки гостеприимства. Но когда мать на следующий день с сияющим лицом отозвала ее в сторону и сообщила новость, что мессир Рудольф попросил ее руки, не на шутку перепугалась. Родители уже дали ему свое благословение, но Мари была достаточно отважной, чтобы бороться за свою любовь. Она ничего не стала говорить Адаму, и сама пошла к Рудольфу, рассчитывая на его понимание и благородство, ведь он казался ей приятным человеком. Мари рассказала ему, что ей очень жаль, но она любит другого и не может принять его предложение, даже если ее родители считают иначе. Но вместо того, чтобы отступить, Рудольф стал убеждать Мари уехать с ним, предлагал ей роскошь, жизнь, о которой она не могла и мечтать, но она стояла на своем — ей ничего не нужно без любви. Рудольф пообещал, что Мари очень пожалеет о своем решении, и, обескураженная и огорченная, она в слезах прибежала к Адаму и рассказала эту историю. Она боялась, что Рудольф может убить его, но тот сделал нечто похуже. Он оказался человеком не чуждым темной магии, и наложил на Адама и Мари проклятие. На целый день Мари превращалась в ласточку, обретая человеческий облик только с наступлением темноты, а Адам оставался неясытью ночами, вновь становясь собой с первыми лучами солнца. Таким образом, они больше не могли быть вместе. И даже поцелуй истинной любви не мог расколдовать их, ведь они никогда больше не виделись будучи людьми. Превращаясь в птицу, Мари теряла свои человеческие воспоминания и вольно порхала где-то в вышине, и даже если бы Адаму удалось поймать ее, он бы не смог снять проклятие, ведь ласточка не помнила о своей любви к нему. Сначала он тоже терял свои воспоминания, но то ли разум неясыти отличался от ласточки, то ли его сознание было достаточно сильным, чтобы сопротивляться проклятию, но со временем, ему удавалось удерживать в памяти все больше человеческого. Адам пытался найти способ, как спасти любимую, прежде чем отчаяние заставит ее пойти на крайний шаг — Рудольф обещал снять проклятие, если Мари откажется от своей любви и останется с ним навсегда. И тогда Адам услышал о могущественнейшем колдуне в мире — Темном, будто ему подвластна любая магия. И он отправился на его поиски, оставив для Мари записку в условленном месте, чтобы она обязательно дождалась его возвращения, ведь если кто-то и сможет одолеть Рудольфа, то это Темный. — Честно говоря, я не ожидал, что тем самым Темным окажется… — он оборвал себя на полуслове, боясь оскорбить или высказать опрометчивое суждение на тему юной девушки, стоящей сейчас перед ним. Но Белль стало даже смешно видеть его замешательство. — Девчонка? — закончила она за него с легкой усмешкой, показывая, что вполне понимает его чувства. — Такая очаровательная девушка, — нашелся Адам и, словно оправдываясь добавил: — Просто мне рассказывали истории о Темном, как «о нем». Я прошу прощения… — Все в порядке… Белль выслушала его историю, разрываясь между желанием помочь несчастным влюбленным и осознанием, что она понятия не имеет, как это сделать. Ее первым порывом было найти Румпельштильцхена и спросить его совета, но Белль вовремя одернула себя. Он не станет помогать. Более того, в его власти вообще запретить ей участвовать в этой истории, сославшись на десяток очень разумных и неопровержимых аргументов против. Адам расценил молчание Темной по-своему: — Я понимаю, что ваши услуги дороги, но у меня есть кое-что, что может вас заинтересовать. — И что же это? — машинально переспросила Белль. Мысли о цене за свою помощь даже не приходили ей в голову, пока Адам сам не упомянул об этом. — Я следил за Рудольфом... — он понизил голос, хотя едва ли кто-то мог услышать их. — И однажды увидел, как он показывал кому-то браслет. На вид ничего особенного: просто гладкая широкая полоска черной кожи, но я слышал, как Рудольф сказал, что с его помощью он получит контроль над магией… Вроде как, этот браслет не из нашего мира… Я украл ларец, в котором он его хранит, но открыть не смог. Да и боюсь я, если честно, связываться с этим… — Это звучит интересно, — ответила Белль, думая о Регине и просьбе феи задержать ее, но прежде, чем обещать что-либо Адаму, нужно подумать, как это преподнести Румпельштильцхену и стоит ли это делать вообще. — Давай встретимся завтра в то же время, тогда я дам тебе ответ. — Хорошо, спасибо вам, — он поклонился Белль и чуть растерянно оглянулся. Видимо, с точки зрения совы, расстояние до Темного замка было не столь внушительным, как для человека. Белль стало жалко босого парня, но и разрешить ему остаться в замке она не могла. — Милях в двух вниз по этой тропе есть деревня, — все-таки не выдержала она и, взмахнув рукой, наколдовала пару добротных сапог для Адама— Возьми. — Спасибо… — ошарашенно ответил он и торопливо нацепив обувь бросился в указанном направлении, бросая через плечо недоверчивые и полные благодарности взгляды, пока окончательно не скрылся в чаще леса. Что бы ему ни рассказывали о сделках Темного, ничего подобного в тех историях явно не было. — А ты, я смотрю, так ничего и не поняла… — раздался над ухом разочарованный голос Темного, одновременно с острой болью, пронзившей виски Белль. — Никакой. Благотворительности. — Если бы я не дала ему сапоги, он бы так и торчал под стенами замка целый день и, возможно, шпионил, — сквозь зубы и волны боли прошипела она, посылая Темному сердитый взгляд. — Мог бы и и пораньше объявиться со своими советами… — Так значит это тактический ход? — обрадовался Темный. Боль схлынула также резко, как и началась, оставляя ощущение легкого онемения в голове. — Тогда приношу свои глубочайшие извинения, а также поздравления с первым почти состоявшимся клиентом. — Спасибо, конечно, но пока рано поздравлять… — поморщилась Белль. Присутствие Темного отвлекало от размышлений и грозило вылиться в очередную провокацию с его стороны, на которую, как она надеялась, ей хватит ума не поддаться. — Лучший способ уничтожить проклятие — это убить того, кто его наложил. Любые чары развеются со смертью заклинателя, — авторитетно доложил он, всем своим видом излучая готовность помочь. — Уверена, есть способы и менее… радикальные, — пробормотала она, скрестив руки на груди, и задумчиво добавила, едва ли отдавая отчет в том, кому именно делает подобное признание: — Сначала надо вернуть кинжал. — Отличная мысль, — одобрил Темный. Его голос тут же стал медоточивым, словно патока, когда он многозначительно произнес: — Я могу тебе с этим помочь… — Нет, я сделаю это сама, — резко оборвала его Белль, чувствуя внутри себя такую решительность, какую она не испытывала, пожалуй, с того боя с собственным страхом на пустынном пляже. Темный растворился в воздухе с легкой улыбкой. Рассвет еще едва занялся, и Белль была уверена, что Румпельштильцхен еще спит. Он часто засиживался допоздна со своими зельями и книгами, пытаясь разобраться, на что он способен теперь без силы Темного в своем распоряжении. Сосредоточившись, она переместилась в башню, где хранился кинжал. Этот прием все еще был не до конца освоен Белль, но в ближайшее время именно он ей и понадобится, если она настроена помочь Адаму снять проклятие, поэтому лишняя практика в телепортации ей не повредит. Румпельштильцхен не носил кинжал при себе постоянно, вполне полагаясь на защитные чары, которые не позволят чужаку без ведома хозяев проникнуть в стены замка. Однако, Белль не знала, защитил ли Румпельштильцхен тайник от нее самой. В его распоряжении была внушительная коллекция разных магических артефактов и зелий, и какое-то из них вполне могло если не ранить Белль при попытке забрать кинжал, то по крайне мере предупредить об этом Румпельштильцхена. Белль открыла потайной шкафчик в стене и посмотрела на отливающее серебром лезвие с ее именем. Она осторожно провела над ним рукой, пытаясь почувствовать искрящуюся магию, окутывающую кинжал, но обычного покалывания пальцев не ощутила. Ничего нет? Белль удивленно сомкнула пальцы на рукоятке и почувствовала вес кинжала. Значит все это время она могла свободно забрать кинжал и уйти, и Румпельштильцхен это знал. Значит каждый раз, когда они говорили на эту тему, и он убеждал Белль, что она еще не готова, он и вправду защищал ее, а не себя? Проклятие… Белль почувствовала, как волна стыда накрывает сердце, сжимая его в тисках. Все это время, когда она не доверяла Румпельштильцхену, подозревала и сомневалась… А он действительно заботился о ней. Любил ее. Белль медленно положила кинжал на место, сглотнув подступивший к горлу комок. Она так ужасно ошибалась на его счет… Пусть так. Это ничего не меняет. «Белль, я постараюсь что-нибудь придумать, чтобы не вмешивать тебя во все это» — Румпельштильцхен произнес это так, словно она не способна позаботиться о себе. Но она — Темная и докажет, что способна быть ею.