Ты мог бы мне сниться и реже

»…Я звал тебя, но ты не оглянулась, Я слезы лил, но ты не снизошла. Ты в синий плащ печально завернулась, В сырую ночь ты из дому ушла. Не знаю, где приют твоей гордыне Ты, милая, ты, нежная, нашла… Я крепко сплю, мне снится плащ твой синий, В котором ты в сырую ночь ушла…» А. Блок.

Весь день Белль была как на иголках, разрываясь между бунтарским желанием доказать, на что она способна, и жгучим чувством вины перед Румпельштильцхеном и за то, что плохо думала о нем, и за то, что собиралась действовать у него за спиной. Поэтому она, по возможности, избегала его общества, стараясь при этом не вызывать подозрений. Ее план был прост: ночью забрать кинжал, чтобы Румпельштильцхен не смог остановить ее в разгар спасательной операции Адама, затем с рассветом отправиться к этому Рудольфу, а вот потом… потом… Пытаясь найти какой-то действенный способ, чтобы снять проклятие без непосредственного столкновения с колдуном, Белль расположилась в библиотеке, пока Румпельштильцхен снова закрылся в своей башне. Но ничего подходящего не попадалось. Все рекомендации сводились либо к поцелую истинной любви, либо к смерти заклинателя. И поскольку оба варианта не подходили, то Белль решила посоветоваться с тем единственным, кто может поделиться какой-нибудь полезной информацией, и при этом не станет отговаривать ее от задуманного. — Эй, Темный, ты тут? — О, меня никак на секретное собрание пригласили, — заговорщически прошептал он, появляясь за спиной Белль. — Это не секретное… — она досадливо закатила глаза и сделав глубокий вдох, повернула к Темному книгу, которую как раз читала. — Я хотела узнать, что ты думаешь об этом. — «… и тогда раскаялся он в деяниях своих и отказался от дьявольской силы…» — зачитал он с все возрастающим изумлением и повернулся к Белль: — Только не говори, что это и есть твой план. Такое даже Голубой не снилось… — Да нет! — Белль выхватила книгу и указала на другой абзац, в котором говорилось, что исправившийся колдун освободил всех когда-либо проклятых им людей. — Видишь, значит он может это сделать сам — освободить Адама и Мари. — Естественно может, только с чего твоему колдуну это делать? — в голосе Темного звучал неприкрытый скепсис. — Я должна убедить его так поступить, — убежденно ответила Белль. — Все-таки я Темная, возможно, угрозы будет достаточно, чтобы он… — Да кого ты можешь напугать, ради всего темного? — его рот дернулся в презрительной усмешке. — Запомни, куколка, если угрожаешь кому-то — будь готова привести угрозу в действие в любой момент, а иначе ты провалишься. Ты готова лишить Рудольфа жизни, если он откажется выполнять твою «просьбу»? — Я… Я… Ну… — Никаких колебаний — либо да, либо нет. И лучше определись с этим сейчас, — беспощадно пригвоздил Темный и смерил ее проницательным взглядом, так хорошо знакомым на лице Румпельштильцхена, чей облик он все еще использовал. В памяти всплыл случай, когда на одной тренировке она вывихнула кисть, а Румпельштильцхен был как раз в одном из своих «темных», непредсказуемых настроений. Белль тогда пожаловалась, что не может держать меч в таком состоянии, но он настоял, чтобы она закончила поединок так, словно ничего не случилось, несмотря на боль, потому что настоящий враг, заметив ее слабость, ударит именно туда, где больно, и покончит с ней без всякой жалости. «Никаких слабостей», — учил он. — «Не перед лицом врага». И сейчас Белль видела то же вызов в глазах Темного. Способна ли она пойти до конца, если придется. — Я готова сделать это, если он меня вынудит. Белль надеялась, что это прозвучало достаточно твердо и уверенно, потому что ни того, ни другого, она на самом деле не испытывала. — Что ж, хорошо. Тогда, возможно, ты и сможешь его… убедить. — в интонации Темного прозвучала неприкрытая насмешка, с которой он растворился в воздухе. * * * Белль шла по пустым коридорам замка и размышляла. Она просто не могла оставаться на месте — слишком много мыслей вертелось в голове. Вместо того, чтобы почувствовать воодушевление, что план действий кое-как начал вырисовываться, Белль впала в еще большую меланхолию. На задворках сознания всплыла трусливая мыслишка просто отказать Адаму, а за ней еще более трусливая — вообще не выходить к нему, но Белль решительно прогнала их, словно назойливых мух. Она не станет уступать своему страху. Не такой ее хотел бы видеть Румпельштильцхен, не такой он учил ее быть. Ведь дело вовсе не в том браслете, который мог бы помочь им с Региной. Белль видела огромную коллекцию магических предметов Румпельштильцхена, и была уверена, что во всем мире нет такого артефакта, который он не прибрал к рукам, если тот и впрямь был настолько мощным, как описал Адам. Дело было в желании помочь двум невинным людям обрести свое счастье. Пусть опыт Румпельштильцхена и был плачевным, но так не обязательно должно быть. Если Рудольф снимет свое проклятие сам, то Белль не придется использовать магию Темного, а значит и платить за нее. А с другой стороны, если ей все же придется убить его (естественно, без магии тут будет не обойтись) как это будет выглядеть с точки зрения магического равновесия? Если убийство человека — это, без сомнения, плохой поступок, то как на счет убийства злого колдуна? Имеет ли для вселенной какое-то значение, кем был убитый, и за что именно его убили? В какую сторону в этом случае склонятся весы? Белль почувствовала, что вконец запуталась, и, пожалуй, было бы намного проще, если бы она не чувствовала такой ответственности за последствия своей магии, за благополучие людей, которые могут пострадать из-за нее. Белль могла бы последовать совету Темного: использовать магию ради собственного удовольствия, скользя сквозь человеческие жизни с легкостью и небрежностью. Это было бы так просто. Но просто — не значит правильно. Наверняка, Злая Королева даже секунды своего времени не посвятила мыслям о тех, чью судьбу она сломала. Белль многое слышала о ней и от Румпельштильцхена, и при дворе Белоснежки. Люди рассказывали об ужасах правления Королевы, о публичных казнях, о ее черных рыцарях, всюду сеющих страх и боль по приказу Ее Величества. И Белль боялась стать такой же: небрежной и высокомерной, для которой люди — не более, чем муравьи. Поэтому, дождавшись глубокой ночи, она тихонько проскользнула в башню и, не колеблясь, взяла кинжал Темного, и вместе с его тяжестью в тело Белль словно ворвался радостный вихрь. Чувство свободы опьяняло и толкало к действию. Она чувствовала себя… цельной и более живой. Магия бурлила где-то внутри, подпитываясь ее адреналином и предвкушением. Белль пробежала пальцами о гладкому лезвию кинжала и, решительно убрав его за пояс кожаного походного костюма, переместилась во двор замка. Рассвет был уже близко. Неясыть нетерпеливо кружилась вокруг замка, но стоило Белль оказаться в поле ее зрения, как она тут же спикировала вниз и уставилась на нее своими огромными желтыми глазами. Белль успокаивающе улыбнулась, чувствуя, что именно сознание Адама заставляет неясыть вести себя так нервно. — Я помогу тебе, Адам, — тихо произнесла она, чувствуя себя немного странно, разговаривая с птицей, как с человеком. Неясыть в ответ наклонила голову вбок, а затем издала какой-то странный горловой звук и повернулась к востоку, пристально глядя, как розовая полоска света становится все ярче. Наконец с первым лучом, издав протяжный стон, неясыть вновь стала Адамом, и тот медленно поднялся на ноги, неловко отряхивая налипшие листья с бриджей. — Это должно быть очень больно, когда ты превращаешься, — полувопросительно произнесла Белль, на мгновение забыв о своей роли великой и ужасной Темной. — Ну, приятного мало, — кашлянул он. — Я… верно понял, что вы согласились помочь мне? — Заключить сделку, — поправила она, не желая вызвать очередной приступ гнева Темного. Будет сложно объяснять Адаму тонкости ее взаимоотношений со своим темным «я», если она вдруг начнет корчиться от боли, разговаривая сама с собой. Это уж точно пошатнет ее репутацию на корню. — Да, конечно, — с готовностью подтвердил Адам. — Я спрятал шкатулку в лесу рядом с замком Рудольфа. Дальше просто не успевал уйти до заката, но я легко найду это место… — Я не сомневаюсь, что так и есть. А сейчас, может, скажешь, где я могу найти этого Рудольфа? — перебила его Белль, слишком взвинченная, чтобы быть вежливой. — Он не покидал свой замок последнее время. Я думаю, он все еще там, ждет, когда Мари… передумает. — Хорошо, тогда отправляемся туда, — Белль протянула Адаму руку, которую он, поколебавшись взялся, и через мгновение их окутал фиолетовый дым. * * * Румпельштильцхен проснулся, словно от толчка. Он медленно сел и настороженно прислушался. Тишина. Стараясь двигаться как можно бесшумнее, он зажег свечу и вышел из комнаты. Все казалось мирным и погруженным в сон, но за этим кажущимся покоем Румпельштильцхен ощущал какое-то неуловимое изменение в воздухе. Словно ускользающий шлейф духов или аромат азота после грозы: стоит вдохнуть чуть сильнее — и запах теряется. Это напоминало ему о чем-то знакомом… Магия… Белль. Румпельштильцхен со всей скоростью, на которую он только был способен, вновь поднялся наверх и открыл дверь ее комнаты — никого. Чувствуя нарастающую тревогу, он отправился в башню, чтобы призвать ее с помощью кинжала. Возможно, было глупо так волноваться. Возможно, Белль просто отправилась на прогулку, но Румпельштильцхен должен был знать, что с ней все в порядке. Темная или нет, но для него она оставалась просто его маленькой воспитанницей. Той, за которую он нес ответственность, и чье благополучие стало целью его жизни после смерти Бея. Однако, когда он поднялся в башню, то в глаза ему сразу бросился распахнутый шкафчик, где хранились особо ценные предметы его коллекции. И он готов был поспорить на свою здоровую ногу, что именно из него пропало. Кинжал… Ну конечно, что же еще? Сначала Румпельштильцхен почувствовал облегчение. Посторонний проникнуть в стены замка не мог, а значит Белль сама забрала крис. Вот только зачем? Она и так должна была понять, что он не собирается использовать его, и даже не удосужился по-настоящему спрятать: не накладывал охранные заклинания или скрывающие чары. Румпельштильцхен старался доверять ей, чтобы заслужить доверие в ответ. Вот, что было важнее всего. Сохранить их шаткий мир, семью, которую однажды изобразила Белль на листке бумаги. Он все еще хранил тот рисунок, как доказательство, что он больше не один, что любовь все еще жива в его сердце. Ему потребовалось время, чтобы понять это после падения проклятия. Все происходило слишком быстро, а Румпельштильцхен никогда не был человеком, легко меняющим свои привычки и заведенный уклад жизни. Но как бы ему ни было тяжело, он понимал, что для Белль все в разы сложнее, и это помогало задвигать собственный эгоизм в дальний угол сознания. Ради Белль, ради их семьи. А теперь она забрала кинжал и ушла… Куда? Тревога вновь зашевелилась в его сердце. Что-то в этом поспешном побеге посреди ночи казалось ему неправильным. Белль не было необходимости так себя вести, если только… Он вернулся в ее комнату для более тщательного осмотра. Рисунки всегда были отражением душевных переживаний Белль. Она рисовала вдохновенно, полностью погружаясь в это занятие, также, как Румпельштильцхен мог выпадать из реальности, проводя время за прялкой. Но если по результатам его работы нельзя было судить о его настроении или планах, то рисунки Белль могли дать ему подсказку. Он собрал листки, рассыпанные по полу и подошел к окну, чтобы лучше рассмотреть их. Утро вступало в свои права, и первые лучи солнца уже начали освещать комнату сквозь распахнутое окно. На подоконнике Румпельштильцхен обнаружил перо довольно крупной птицы. Сперва не придав этому значения, он углубился в рисунки Белль, но наткнувшись на изображение огромной совы и ласточки, пронзенных обоюдоострой стрелой прямо в сердце, вернулся к своей находке. Картинка сама по себе казалась странно зловещей, но вкупе с исчезновением Белль породила в сердце Румпельштильцхена очень плохое предчувствие. Он покрутил перо между пальцев и, тяжело вздохнув, решительно отправился в башню. Что бы Белль ни задумала, он очень надеялся, что успеет перехватить ее раньше, чем она попадет в беду. * * * «Я - Темная, могущественней меня никого нет…» — мысленно повторяла Белль про себя, подходя к замку. Рисковать и переноситься непосредственно к самому Рудольфу она не рискнула. Мало ли что ее ожидает внутри замка. Белль хотела быть смелой, но не путала отвагу с безрассудством. Адам молча шел рядом, и Белль была не против его компании. Замок производил впечатление своими размерами и укреплениями. Огромные металлические ворота были плотно закрыты, острые пики частоколом окаймляли высокий каменный забор. Замок больше напоминал неприступную крепость. И, возможно, все эти укрепления задержали бы войско, но не Темную. Несколько пассов рукой, и Белль без труда расчистила путь ко входу в замок. В главном зале навстречу незваным гостям вышли вооруженные люди, и Белль отшвырнула их в сторону одним взмахом руки. Она не собиралась никого убивать, но заявить о себе была обязана. Пока один из мужчин приходил в себя после внушительного удара об стену, Белль подошла к нему и нарочито вежливо поинтересовалась: — Где я могу найти хозяина, уважаемый? — вместо ответа он вытянул палец в направлении лестницы. В глазах охранника плескался страх. — Не беспокойте нас, пожалуйста, — добавила она напоследок и грациозно взбежала по ступенькам. Адам следовал за ней, как верный пес. Рудольф обнаружился за первой же дверью второго этажа. Это был кабинет. Большой письменный стол из красного дерева, заваленный бумагами, занимал большую часть комнаты. Стены были сплошь уставлены книжными полками. Он просматривал одну из книг, когда Белль магией распахнула дверь, обернулся и уставился на них со снисходительным удивлением. Это был мужчина с иссиня-черными волосами, аккуратной бородкой и пронзительно-зелеными глазами. Он мог бы быть красивым, если бы не заостренный нос, придающий всему лицу какое-то хищное выражение. Под его взглядом Белль почувствовала себя ребенком, залезшим куда не следует, но постаралась подавить это чувство. — Чем обязан такому неожиданному визиту этим утром? — мелодично спросил Рудольф, переводя взгляд с Адама на Белль. — Я хочу, чтобы ты снял проклятие с Адама и его невесты. — Белль убедилась, что ее лицо кажется застывшей маской, не выдающей внутренний трепет. — Боюсь, что это невозможно, — протянул он с усмешкой. Раздраженная Белль молча сделала стремительный шаг вперед и схватила Рудольфа за горло, прижимая его тело к книжным полкам. Магия внутри нее кипела и побуждала сжать руку сильнее, сломать ему шею, почувствовать, как эта ухмылка навсегда исчезает с его лица. Но усилием воли, она удержала свою силу в узде и сквозь зубы прошептала ему: — Ты ведь знаешь, кто я, правда? Так, может, просто выполнишь мою просьбу, вместо того, чтобы играть с огнем? — В насилии нет никакой необходимости, — сухо ответил Рудольф. И когда Белль чуть ослабила хватку, вполне миролюбиво добавил: — Как и в снятии проклятия, потому что я сделал это как раз сегодня на рассвете, иначе, боюсь, вы застали бы меня в такой час еще в постели… — Он лжет! — воскликнул Адам, а Рудольф потянул за шнурок у двери, и спустя несколько секунд, смежная дверь распахнулась, и в комнату вошла девушка. Она была красива. Ее пышные волосы цвета спелой пшеницы гладкими волнами лежали по плечам и богато расшитому бархатному платью. Она казалась печальной. По судорожному вздоху Адама, Белль поняла, что перед ней та самая Мари, его невеста. — Зачем, Мари? — сдавленно произнес он, не решаясь подойти к ней. - Прости меня, я не могла поступить иначе… — Мари опустила глаза, не в силах смотреть на своего возлюбленного. — Люди говорили, что на неясытей собираются открыть охоту. Я не могла допустить, чтобы тебя убили… — Но все еще можно исправить, — наконец Адам сделал шаг к Мари и взял ее за руку. — Я договорился с Темной и… — Хватит болтать, мальчик, — нетерпеливо перебил его Рудольф. — Я и так милостиво дал вам попрощаться. Цени это и больше не показывайся мне на глаза, потому что следующую нашу встречу ты не переживешь. И прежде, чем Адам с искаженным от гнева лицом бросился на него, а Белль успела среагировать, Рудольф взмахнул рукой, вызывая фиолетовый дым, а в следующую секунду их в комнате осталось трое. — Спасибо, дорогая, можешь отправляться к себе. Наша сделка в силе — твой пастух будет жить. — сказал он Мари, не отрывая взгляда от растерянно замершей Белль. Повисло молчание. Мари судорожно сглотнула и молча проследовала тем же путем, что и пришла. — Я все еще могу убить тебя, и ваша сделка потеряет силу, — тихо сказала Белль, когда шаги Мари стихли. — Если бы могла, — уточнил Рудольф, поднимая руку, в которой был зажат кинжал Темного. Нет. Белль в ужасе отшатнулась, машинально потянувшись к поясу, где находился кинжал. Пусто. Как она могла так оплошать? Когда? В какой момент? Какая же она идиотка… — Как конфету у ребенка, — Рудольф рассмеялся, глядя на как на лице Белль проступает ужас. В отчаянии она попыталась выхватить кинжал из его рук, но на полпути словно врезалась в невидимую стену. — Темная Белль, теперь ты повинуешься мне, — торжественно произнес Рудольф и приказал: — Перенеси нас в подземелье. Белль ощутила тошноту, когда что-то мощное и неотвратимое воззвало к магии внутри нее, сметая ее волю, словно ураган песчинку. Это было намного хуже, чем когда ею управлял Румпельштильцхен, потому что каждая ее клеточка тела и разума восставала против приказов Рудольфа, желала вырваться и убежать как можно дальше, хоть пешком до Темного замка, лишь бы не ощущать эту ужасающую по своей силе власть над собой. Когда они оказались в подземелье, Рудольф указал Белль на одну из камер и приказал: — Оставайся здесь, пока я тебя не призову. Темной ведь не нужен комфорт, чтобы жить, верно? Отвечай! — Не нужен… — помимо воли вырвалось у нее обреченно. Ноги сами несли ее в промозглую сырую клетушку, и Рудольф даже не стал закрывать за ней дверь. — Вот и хорошо. Лучше тебе пока не попадаться никому на глаза, — задумчиво произнес он и добавил с ноткой мечтательности: — У меня на тебя большие планы, маленькая Белль… Не горюй, может, тебе даже понравится быть их частью… С этими словами, Рудольф пошел к выходу, и каждый его шаг эхом отдавался в каменных стенах подземелья. И этот звук похоронным маршем звучал в ее ушах. Наконец все стихло, и Белль бессильно сползла вдоль стены в метре от открытой двери, в которую ей не дано было выйти. В отчаянии она схватилась за голову, ненавидя себя за беспечность, самоуверенность, наивность и глупость. Глупая, глупая девчонка, возомнившая себя кем-то большим… Ее затопило презрение к самой себе, к своей беспомощности. Белль приказала себе не плакать. Слезами она себе ничем не поможет. Румпельштильцхен бы сказал ей тоже самое. Румпельштильцхен… Мысль о нем, всколыхнула новую волну боли и вины. Что он подумает, когда она не вернется? Решит, что она бросила его? Было бы вполне в его духе воспринять это именно так, будто и Белль тоже оставила его позади, как и все, кто когда-либо был ему дорог… Хотя намного страшнее, если он поймет, что случилось на самом деле… Что если Румпель отправится ее спасать? Один, без магии, с хромой ногой, против колдуна. Если он погибнет из-за нее, Белль никогда себе этого не простит… Нужно что-то делать… Раз Рудольф намерен пока скрывать, что в его власти оказалась Темная, она сможет выиграть время и найти способ спастись… Хотя кого она обманывает? Она даже пальцем пошевелить без разрешения не сможет… Белль с ненавистью посмотрела на такой близкий и недостижимый выход из камеры. Слезы уже бесконтрольно лились по щекам, и она не видела смысла пытаться их сдержать. Наконец отчаяние, вина и гнев вырвались наружу в истошном крике и выплеске магии такой силы, что, по ощущениям, она не должна была камня на камне в этом замке оставить, но, связанная кинжалом, вся сила лишь разбилась о невидимую границу камеры, словно волна о скалу. Белль безнадежно закрыла глаза и плакала, мысленно умоляя Румпельштильцхена не искать ее.