Ты мог бы мне сниться и реже

«Хочу я быть ребенком вольным И снова жить в родных горах, Скитаться по лесам раздольным, Качаться на морских волнах. Не сжиться мне душой свободной С саксонской пышной суетой! Милее мне над зыбью водной Утес, в который бьет прибой! Судьба! возьми назад щедроты И титул, что в веках звучит! Жить меж рабов — мне нет охоты, Их руки пожимать — мне стыд! Верни мне край мой одичалый, Где знал я грезы ранних лет, Где реву Океана скалы Шлют свой бестрепетный ответ! О! Я не стар! Но мир, бесспорно, Был сотворен не для меня! Зачем же скрыты тенью черной Приметы рокового дня? Мне прежде снился сон прекрасный, Виденье дивной красоты… Действительность! ты речью властной Разогнала мои мечты. Кто был мой друг — в краю далеком, Кого любил — тех нет со мной. Уныло в сердце одиноком, Когда надежд исчезнет рой! Порой над чашами веселья Забудусь я на краткий срок… Но что мгновенный бред похмелья! Я сердцем, сердцем — одинок!..» Д. Байрон.

Внезапно мощная сила оторвала тело Киллиана от Румпельштильцхена и отшвырнула на добрый десяток метров в сторону джунглей, и раздался спокойный властный голос: — Достаточно, капитан. Румпельштильцхен, осознав, что его смерть вновь откладывается, поднялся на нетвердых ногах и, бросив взгляд на недовольно отряхивающегося от налипших веток и листьев Крюка, настороженно повернулся к своему спасителю. Тот стоял в тени раскидистого дерева на линии пляжа, и его фигуру было сложно разглядеть при скудном освещении Луны, но разве мог он быть кем-то иным, кроме… — Какого черта, Пэн? — зарычал Киллиан, возвращаясь на пляж с самым свирепым видом. Кинжал все еще зажат в руке, в глазах буря ярости. — Ты забываешься, Джонс, — спокойно ответил Питер, выходя на свет. За его спиной, среди деревьев, Румпельштильцхен заметил движение — должно быть потерянные мальчишки — личная маленькая армия Пэна. Он не знал, что и думать о своем нежданном спасении, поэтому благоразумно помалкивал, наблюдая за разворачивающейся перед ним сценой. — Это моя земля, и я не потерплю тут беспорядков. Только я решаю, кому тут жить, а кому умереть. — Мы заключили сделку на НЕГО, — заорал вконец потерявший самообладание Крюк, указывая Румпельштильцхена. — ЕГО ты должен был помочь мне убить! Но я все сделал сам! Уйди и не мешай мне! — Поправочка! — поднял указательный палец Пэн, ни капли не впечатленный горячностью Крюка. — Я обещал тебе помочь уничтожить Темного. Этот человек — не Темный. И значит, ты нарушаешь мои правила. А ты знаешь, что я делаю с теми, кто так поступает. — Ты не смеешь… После всех этих лет… — неверяще пробормотал Киллиан, делая шаг назад. Его сотрясала крупная дрожь: он почти убил его, оставалось всего одно движение, один миг — и от Крокодила осталось бы лишь воспоминание. И надо же было Пэну вмешаться и все испортить лишь бы покрасоваться перед своими шестерками… Киллиану и в голову не приходило, что Пэн может обернуть их договор против него самого. Вдруг, догадка пронзила его разум: — Ты знал! Ты все это время знал, что наш договор уже не имеет силы, но продолжал держать меня при себе, как ручную собачонку… Ты подлый ублюдок, Пэн! — Осторожнее в выражениях, Киллиан, — Пэн поднял руку, его пальцы чуть сжались, и Крюк захрипел, удерживаемый за шею невидимой хваткой. — Согласен, я немного сжульничал, и лишь поэтому оставлю тебя в живых и спущу твои оскорбления в первый и последний раз. Возвращайся на свой корабль и убирайся отсюда. Молча и быстро. Команде «Веселого Роджера» не нужно было повторять дважды. Они отлично знали, насколько опасен этот хрупкий юноша с вкрадчивым голосом. Видели, как он расправляется с дерзнувшими проникнуть на остров, и не желали разделять их незавидную участь. Пираты — народ, конечно, храбрый, но одно дело вступать в равный бой с такими же сорвиголовами, как они сами, и совсем другое — связываться с магией, которая может лишить их жизни раньше, чем они сделают вдох. Пэн отпустил задыхающегося Киллиана, и тот осел в руки проворно подоспевшего мистера Сми, который помог ему взобраться в одну из шлюпок. Остальная команда уже отчаливала. Крюк бросил последний взгляд на Румпельштильцхена, а затем на Пэна и со сдерживаемой злостью спросил: — Зачем он тебе, Пэн? Ты знаешь, как долго я мечтал убить его… Почему ты так поступаешь со мной? — Поверь, ничего личного, Киллиан, — искренне ответил Питер, провожая взглядом удаляющиеся шлюпки. Румпельштильцхен понял, что попал из одной западни в другую, но не мог разобраться, какая же страшнее. Пока Киллиан и Пэн разговаривали, он попытался незаметно покинуть недружелюбный берег и скрыться в джунглях, однако при первой же попытке ему навстречу вышел долговязый юноша с тяжелым взглядом. Он поигрывал внушительной дубиной, и Румпель понял — парень не будет думать дважды, прежде чем обрушить сей инструмент на его и без того многострадальную голову. И хотя Румпельштильцхен в душе бесился от того, что не может просто вызвать огненный шар в руке и испепелить надменного юнца вместе с его дубиной, но одновременно с этим непривычное, доселе незнакомое чувство поднялось в его душе — гордость за себя. Несмотря на то, что он едва не проиграл в этой схватке, но тот момент, когда Крюк пропустил удар, и Румпельштильцхен поймал его неверящий взгляд, полный удивления и… опаски, вызвал в его душе почти мальчишеский восторг. Впервые в жизни, кто-то опасался не его магии, а его самого. Однако, сейчас было не время думать об этом. Что-то подсказывало ему, что в ближайшее время ему еще не раз придется проявить отвагу на этом проклятом острове. Лодки достигли «Веселого Роджера», и Пэн наконец повернулся к Румпельштильцхену. Повисла тишина, нарушаемая только звуками ночи: стрекотом цикад, шумом волн, накатывающих на берег, ветром, шелестящим листвой. Наконец раздалось деликатное покашливание, и Питер резко повернул голову на звук, прожигая взглядом все того же юношу, с которым Румпель уже успел столкнуться. — Чего тебе? — раздраженно бросил ему Пэн, и, не дожидаясь ответа, махнул рукой в сторону джунглей: — Возвращайтесь в лагерь, дальше я сам разберусь. — Но, Питер… — парень неуверенно покосился на Румпельштильцхена. — Я сказал, уходите, — в голосе Питера прорезался металл, и потерянные мальчишки тут же покинули пляж, углубившись в джунгли. Как только их шаги стихли, он вновь перевел взгляд на Румпельштильцхена и тихо сказал: — Ну здравствуй… сын… — Давно не виделись, — холодно кивнул Румпель, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу. Заклинание, поддерживающее его больную ногу уже почти рассеялось, и стоять на остывшем песке становилось все более неудобно. — Чем обязан твоему визиту? Раньше ты настойчиво игнорировал мой маленький клочок земли. Что же изменилось? — Мой сын здесь. — Вот как… — усмехнулся Пенн, поглаживая подбородок кончиками пальцев, и полувопросительно произнес: — Значит тебе нужна моя помощь. Румпельштильцхена так и подмывало послать его к черту, сказать, что он отлично справится сам, точно так же, как делал это всю свою жизнь, развернуться и гордо уйти. Он презирал отца так сильно, что был даже не в силах ощутить хотя бы намек на признательность за спасение своей жизни. Но, к сожалению, Пэн был прав — Неверленд принадлежал ему, и он мог заставить Румпеля бродить кругами по всему острову в тщетных попытках найти Бея хоть до конца времен. — Скорее, твое невмешательство, — уточнил он, сделав глубокий вдох, чтобы успокоиться. — Если ты не будешь вставлять мне палки в колеса, я сам найду Бея и заберу его отсюда. — Ты так говоришь, словно я его похитил, — усмехнулся Питер, всплеснув руками. — Мальчики оказываются здесь не случайно, знаешь ли. И уж точно не случайно остаются. Я не дам ему уйти с тобой, если он того не захочет. — А если захочет? — Думаю, мы сможем договориться… — игривая улыбка заиграла на его губах, и Пэн растворился в воздухе, оставив Румпельштильцхена гадать, что же задумал его отец. Хотя Луна ярко освещала берег, не стоило и думать о том, чтобы углубляться в джунгли до рассвета. Больная нога стала беспокоить Румпеля все сильнее — плата за использованную магию, которая позволила ему безболезненно сражаться с Крюком. Вдоль берега росли неизвестные ему мохнатые деревья, листья которых опускались до земли и по размеру доходили Румпельштильцхену до пояса. Он устало сорвал штук десять и разложил на песке, устраиваясь на ночлег. Со стоном усевшись на свое импровизированное ложе, он вспомнил о своей сумке, отброшенной перед схваткой куда-то в сторону джунглей, и, тяжело вздохнув, вновь поднялся на ноги, надеясь, что пираты были слишком увлечены происходящем на пляже, чтобы заинтересоваться ее содержимым. К счастью, все было на месте, и Румпельштильцхен с наслаждением приложился к фляге с водой, которую он заранее наполнил еще на корабле, только сейчас ощутив, насколько у него пересохло во рту. Он сделал еще несколько глотков и закрутил крышку, переключив внимание на выпавшую из сумки карту острова, которую ему когда-то передал Джефферсон, вернувшись из своего путешествия в Неверленд. Он нарисовал ее сам и достаточно умело и подробно, чтобы Румпельштильцхен теперь смог ориентироваться здесь. На карте было также указано и расположение лагеря Потерянных мальчишек, куда завтра первым делом и стоило направиться. По крайней мере, пока Пэн не проявлял открытой враждебности в отношении поисков Бейлфаера. Хотя и это было под вопросом… Румпельштильцхен терпеть не мог действовать вслепую, это было противно его натуре. Планирование и точные расчеты были основами его успешной работы, но это было раньше, когда проклятие еще не покинуло его. А теперь импровизация стала уж слишком частой спутницей бывшего мага, и это выбивало из колеи. А все попытки составить хотя бы подобие плана действий сейчас буксовали на имени Питера Пэна. Румпель никак не мог разобраться в его намерениях и целях и не знал, чего ожидать дальше. Думать о нем, как о своем отце, не выходило — слишком много лет прошло, слишком многое пролегло между ними, оставив лишь призрачное воспоминание и горький осадок где-то на самом дне души, зарытое в вековую пыль. Даже если Пэн ему не враг, но и считать его союзником было бы преждевременно. Впервые, он почувствовал себя на месте тех, с кем когда-то заключал свои темные сделки — таким же отчаянным, растерянным и зависимым от чужой изощренной фантазии. Да, это было неприятное чувство, но Румпель не собирался терять голову из-за него. * * * Солнечный свет едва начал пробиваться сквозь трещины в скале Черепа, а Питер все также сидел на земле рядом с бессознательным телом Нила (точнее Бея, мысленно поправил он себя), рассматривая его ярко-красное сияющее сердце без единого темного пятнышка. Он никак не мог поверить, что этот мальчик — его внук. И хотя Румпельштильцхен назвал совсем другое имя, но у Пэна не было ни малейших сомнений, кого именно он ищет. Таких совпадений просто не бывает. Вопрос, который стоял перед ним теперь — что делать с этим открытием? Позволить Румпелю забрать Бея и просто отпустить их? Нет. Это было бы слишком… слишком… Пэн не хотел признавать, что это разбило бы ему сердце. Через столько лет вновь увидеть сына, узнать о внуке и вновь остаться одному было бы самым невыносимым из всего, что случилось с ним за эти годы в Неверденде. Он закрыл глаза, и картины прошлого стали оживать в его голове. Сын всегда был для Малкольма камнем, висящим на шее. И хотя он честно пытался заботиться о нем, как умел, но постоянно ловил себя на мысли, насколько бы легче была его жизнь, если бы на руках не было ребенка. Да и для Румпеля оставаться с таким непутевым отцом тоже было не лучшей судьбой — Малкольм понимал и это. Им обоим нужен был лучший шанс. И этим шансом стал Неверленд. Остров был его воплощенной детской мечтой, где он больше не был неудачником Малкольмом, но хозяином целого мира — Питером Пэном. И сперва новизна происходящего захватило его настолько, что мысли о сыне, который стал ценой за все обретенные блага, почти не посещали его. Питер летал среди облаков, купался в море, о котором раньше мог только слышать, изучал остров, учился пользоваться магией. Он был опьянен вернувшейся молодостью и силой. А когда порой ночами заплаканное лицо мальчика, зовущего отца, вдруг являлось ему во сне, Питер говорил себе, что все к лучшему, что он все равно не создан для того, чтобы быть отцом. Тень сообщила, что вернула его к дому прях, которые были не против взять Румпеля к себе, а значит и его жизнь должна была наладиться. Так он убеждал себя и сам верил в свою ложь. Прошли месяцы, а может годы, и Питер начал ощущать нарастающее одиночество. Он не был на острове совсем один: здесь водились и русалки, и феи, и другие волшебные существа. Каждую ночь сюда переносились во снах души одиноких детей, желающих на время забыться в счастливом мире Неверленда, но к рассвету все они уходили, а волшебные создания слишком отличались от людей, чтобы заводить с ними дружбу. Тогда Питер решил создать свой первый отряд потерянных мальчишек. Тех, кто бы жил на острове постоянно и стал бы ему близок. Он даже убедил себя в том, что делает это из благородных намерений помочь таким же одиноким и отчаявшимся юным душам, какой обладал и сам когда-то. Однако, в глубине его сердца крылась правда — Питер надеялся, что к нему вернется сын, и каждый раз с надеждой вглядывался в каждого мальчишку, которого приносила Тень. Но это всегда был кто-то другой… В заботах о благополучии потерянных мальчишек и безопасности острова, который Питер небезосновательно считал своим, он начал постепенно замечать всю иронию сложившейся ситуации. Всю жизнь он бежал от ответственности и обязательств, а в итоге добровольно возложил на себя и то, и другое. Питер всегда отличался изворотливым умом, который делал его неплохим шулером, но, получив возможность направить свои усилия в более стоящее русло, он открыл в себе настоящий талант руководителя. Под его чутким началом остров преобразился за короткий срок, став не просто затерянным уголком детской фантазии, но и равноценным игроком на мировой арене, а имя Питера Пэн стало общеизвестно. Однако, хотя интриги и политика увлекали его разум, но сердце все еще тосковало. И Питер с горечью осознавал, что ему нет места среди этих детей, которые беззаботно играли и прыгали через костер сутки напролет. Они могли позволить себе забыть обо всем, их души были чистыми, не отягощенными сожалениями о прошлом. Питер мог получить юное тело, но оно не меняло того факта, что разум его принадлежал мужчине, которому потребовалось слишком много времени, чтобы повзрослеть. И тогда Пэну наконец хватило мужества признаться самому себе, что ему никогда не обрести покой, пока он не отыщет своего сына. Он осознавал, что опоздал с извинениями на годы, что не заслуживает прощения, но Питер больше не мог жить среди всех этих брошенных, одиноких, потерянных мальчишек и не мучиться вопросом: что же все-таки стало с его мальчиком? Жив ли он еще… Но судьба вновь посмеялась над Питером. Он был волен пользоваться магией острова по своему разумению, создавать и рушить здесь хоть целые города. Он был в праве казнить и миловать, как единственный владыка Неверленда. Питер был свободен во всем, кроме одного — он не мог покинуть остров даже на мгновение. Впервые осознав это, он почувствовал себя самым ничтожным из людей. Какой смысл владеть всем, если не можешь получить то единственное, чего действительно желаешь? Но вскоре жизнь свела его с капитаном Крюком. Именно он впервые за долгие годы произнес имя, которое Пэн уже не чаял когда-либо услышать вновь — Румпельштильцхен. Пират рассказал о Темном, о злобном Крокодиле, который отрубил его руку и убил любимую женщину, о его коварных сделках и своих планах мести. Питер слушал его внимательно, пытаясь представить, насколько же изменился тот кареглазый парнишка, образ которого уже почти стерся из его памяти за эти годы. В его мыслях не было ни капли осуждения, несмотря на старания Крюка рассказать о Темном побольше жутких баек, повествующих о его беспрецедентной жестокости, а только жадное любопытство и даже гордость за то, насколько великим человеком стал его сын, что даже короли склонялись перед его могуществом, под стать самому Питеру. Тогда он решил держать капитана Крюка поближе к себе, заключив с ним договор, который одновременно убивал двух зайцев: решал внешние проблемы Неверленда и отвечал личным интересам Питера. Он не мог сказать, на что именно рассчитывал, косвенно приглядывая за жизнью сына через призму ненависти Крюка, но чувствовал, что рано или поздно это может пригодиться. И интуиция его не подвела. Вздохнув, Питер еще раз взглянул на лежащего мальчика и одним движением вставил его сердце на место. Не прошло и минуты, как его веки дрогнули, дыхание чуть сбилось, и он с тихим стоном повернулся на бок, все еще сонно оглядываясь по сторонам. — Где я? — хрипло спросил он, заметив фигуру Пэна рядом с собой. — Что произошло? — О, ты просто уснул, — беззаботно ответил Питер. — И я перенес тебя в свое убежище. Решил, что тебе стоит немного отдохнуть от шумных мальчишек. — Спасибо, — сконфуженно ответил Бей, поднимаясь на ноги. Мышцы его ныли, и он поморщился, снова обращаясь в Питеру: — Как долго я спал? — Довольно долго. И к тому же пропустил кое-что любопытное… — Пэн внимательно следил за реакцией Бея, не желая упустить ни одной эмоции. — Что же? — без особого интереса спросил он. — Твой отец здесь. — Что? — Бей отшатнулся, тщетно пытаясь скрыть ужас, который явственно отразился на его лице. — Это… Невозможно… — Пора бы тебя знать, что в Неверленде нет ничего невозможного, — мягко ответил Пэн, однако его острый взгляд никак не вязался с его тоном, и по спине мальчика прошла дрожь от этого контраста. — Особенно, когда твой отец Румпельштильцхен… — Ты все знаешь… — мрачно констатировал Бей и, помолчав какое-то время, тихо спросил: — Он приходил к тебе? Что он сказал? — Что хочет забрать тебя домой. — Нет… Я не пойду с ним… Я не могу, — зачастил Бей, обращаясь скорее к самому себе, чем к Пэну. Он начал в панике ходить взад-вперед по пещере. — А я думал, тебе тут не нравится, — растерянно поддразнил его Питер. — Ты не понимаешь! — воскликнул Бей. — Он больше не мой отец, он стал чудовищем! Тьма поглотила его… Где угодно лучше, чем рядом с ним. Пожалуйста, не дай ему найти меня! — Так, ладно… Давай сделаем так. — успокаивающе произнес Пенн, пытаясь представить, от каких же ужасов сбежал его внук, раз одно упоминание об отце вызывает у него такую реакцию. — Я помогу тебе, если ты расскажешь мне все в подробностях, что произошло с тобой и твоим отцом. — Почему тебе это интересно? — чуть сбавил обороты Нил, бросив на Питера испытывающий взгляд. — Если уж он и правда такая угроза, как ты говоришь, я должен знать о нем как можно больше, — с невинным видом ответил Пэн, разведя руками, и Бей, тяжело вздохнув, согласно кивнул. * * * Белоснежка направлялась к замку Злой Королевы с тяжелым сердцем. «Бывшей Королевы» — поправил бы ее Дэвид, но слишком уж сильно над ней довлела тень мачехи, чтобы сбрасывать ее со счетов словом «бывшая», будто она уже не важна или не представляет угрозы. О нет, Регина останется Королевой до своего последнего вздоха, даже если у нее не останется ни королевства, ни слуг. И именно поэтому они и должны сделать это сейчас или никогда, как бы на душе у Белоснежки не ворочался ужас. Дэвид настаивал, чтобы она осталась в замке, в безопасности, под присмотром слуг и охраны, но Белоснежка пригрозила отправиться за ними тайком, если они не возьмут ее с собой. Зная, что с упрямой Снежки и впрямь станется так поступить, он, скрепя сердце, уступил ее желанию. И вот сейчас она тряслась в единственной во всем отряде карете, из окошка наблюдая за огнями факелов ее небольшой, но мощной армии. Здесь были и люди — самые опытные и храбрые солдаты; гномы (куда же без них), феи и несколько оборотней, которых привела с собой Руби. Сейчас она сидела рядом с Белоснежкой и ласково гладила ее ладонь, пытаясь утешить подругу. — Не стоило тебе ехать, Снежка, — с мягкой укоризной сказала она. — Ты должна думать о малыше… — Я не могу просто отсидеться в замке, пока вы рискуете жизнью! — Мы ничем не рискуем, — в сотый раз заверила ее Руби. — С тех пор, как шкаф был уничтожен, даже Голубая согласилась, что иного пути спасти Зачарованный лес, кроме смерти Регины, нет. С магической поддержкой фей, мы легко справимся с ней. — У нее все еще есть стражники, кто-то может пострадать, — глухо возразила Снежка и голосом полным самоосуждения добавила: — И потом, Злая Королева — это моя ответственность, это из-за меня она стала такой… Я не имею права отдыхать где-то с чашечкой чая, когда вы делаете всю грязную работу за меня. — Ты только зря расстраиваешь себя пустыми сожалениями, — всплеснула руками Руби и огорченно нахмурилась, глядя на замкнутое бледное лицо Белоснежки. — Ты не можешь брать на себя вину за то, какие решения принимала Регина, чтобы стать такой. Ты дала ей шанс начать новую жизнь даже после всего, что она натворила, но она им не воспользовалась. У нас нет другого выхода, Снежка. Мы должны убить Королеву. Это уже не вопрос добра и зла, а выживания. — Я знаю, Руби, — устало вздохнула Белоснежка, прерывая пламенную речь подруги. — Я виню себя не в смерти Даниэля, а в том, что не казнила ее, когда была такая возможность. Именно из-за моего неуместного милосердия все мы и оказались сейчас в таком положении. Из-за меня весь Зачарованный лес вот-вот погибнет. Именно поэтому я должна исправить свою ошибку. — Ладно, — сдалась Руби. Она не хотела продолжать тему, которая явно расстраивала подругу, поэтому она шутливо пихнула ее локтем в бок и сказала: — Главное не роди на поле там… — Уж я постараюсь, — ворчливо фыркнула Снежка. Она была уже почти на седьмом месяце беременности и становилась все более округлой, что очень ограничивало ее подвижную и непоседливую натуру. В окошко кареты заглянул Дэвид: — Дамы, мы почти на месте, — объявил он и послал очередной недовольный и полный тревоги взгляд супруге: — Ты помнишь, что остаешься в карете, пока не закончится бой? — Ты повторил это уже раз сто, Прекрасный, — Белоснежка послала Дэвиду взгляд полный нежности. Хотя ее и раздражало его навязчивое желание оградить ее от всех опасностей, но она знала, что вела бы себя на его месте точно также. — А я уже в сотый раз отвечаю — да, я помню и не собираюсь размахивать мечом, обещаю! — И луком тоже! — И им… — улыбнулась она его настойчивости и подняла ладони: — Никаких колющих и режущих предметов! — Ладно… Я люблю тебя. — И я тебя. Послышался отдаленный звук горна, и лошади, как по команде встали на месте, недовольно переступая с ноги на ногу. Белоснежка высунулась в окно, пытаясь понять причину остановки. Замок Королевы, располагающийся между двух скал на Северной оконечности близ моря, казался особенно мрачным на фоне поднявшейся Кровавой Луны. И хотя Белоснежка была достаточно начитана, чтобы не испытывать перед этим астрономическим явлением никакого суеверного ужаса, но даже по ее спине невольно прошла дрожь, словно в предчувствии беды от этого совпадения. — Что происходит? Почему мы остановились? — спросила она, наблюдая, как помрачнело лицо Дэвида. Ей было плохо видно из кареты, но Белоснежка осталась на месте, как и обещала. Если предстоял бой, Дэвид не должен волноваться еще и за нее. Ничего не ответив, он послал коня вперед, и Снежка нетерпеливо обратилась к замершей рядом с ней Руби: — Иди, узнай, что там. Руби заколебалась. Дэвид попросил ее оставаться с Белоснежкой, чтобы защитить ее и их ребенка, если что-то пойдет не так. Он знал, что она наотрез откажется от любой другой охраны, но разрешит подруге быть рядом. Но неизвестность давила на них обеих, и Руби решила, что будет разумно быть в курсе событий. — Я сейчас, но ни шагу из кареты! — бросила она и стремительно выскочила за дверь. Ночной холодный воздух тут же ударил ей в нос тысячей запахов, которые едва бы различил обычный человек, но органы чувств оборотня позволяли ощущать намного больше, чем Руби порой бы хотелось. Сейчас воздух был буквально пропитан темной магией, которая словно вязкий дым кружила вокруг. Спустя пару секунд послышался нарастающий гул — сотни фей спешно улетали прочь. На их лицах застыл страх и сожаление. — Голубая! — возмущенно закричала Белоснежка в открытое окно. Побег фей не укрылся и от нее. Когда большинство сияющих крылышек скрылось во тьме, одна из самых последних фей отделилась от своих и стремительно спикировала к карете. — Уезжай, Белоснежка! Немедленно! — закричала она еще на лету, размахивая руками. — Почему вы нас бросаете? Что происходит? — Они знали, что мы придем… Темная здесь… Она защищает Регину… — задыхаясь ответила Голубая с болью в голосе: — Прости, Снежка, но мы не сможем одолеть их обеих. Это самоубийство! Я обязана спасти своих сестер! И ты уезжай… Пожалуйста… — Но, Голубая… — растерянно отозвалась Снежка с ужасом переглянувшись с Руби, которая вернулась к карете, чтобы услышать их разговор, но фея, больше не медля ни секунды, вновь поднялась в воздух и исчезла, оставив после себя лишь бледную искру в небе. Белоснежка отчаянно повернулась к Руби: — Почему Белль так поступает с нами? Мы же были друзьями… Зачем ей защищать Регину? — Потому что Дэвид прав — она Темная теперь, не строй иллюзий, Снежка. Тебе надо возвращаться в замок. Немедленно. — Руби отошла дать инструкции кучеру и забралась в карету к Белоснежке. Та словно оцепенела, и лишь когда карета пришла в движение вновь обрела дар речи: — Дэвид! Я не уеду без Дэвида! — воскликнула она и едва не вывалилась в окно, пытаясь разглядеть происходящее впереди дороги. — Руби, помоги ему! Я доберусь сама, но ты нужнее там… — взмолилась Белоснежка, глядя на подругу. В ее глазах стояли слезы, и сердце Руби дрогнуло. Она тоже не хотела терять друзей. — Хорошо, но не вздумай возвращаться за нами, иначе я тебя… — Руби не смогла подобрать достойную угрозу, которую бы на самом деле смогла воплотить в жизнь, поэтому просто сбросила свой красный плащ на колени Снежки и выпрыгнула из стремительно уносящейся прочь кареты, трансформируясь в прыжке в огромного каштанового волка. Приземлившись, она сипло тявкнула карете вслед и бросилась бегом назад. Если в облике человека Руби обладала острым слухом и обонянием, то, перевоплотившись в волка, эти качества усиливались многократно. Она ощущала металлический запах крови, словно маревом опустившийся на все вокруг; слышала запах своих друзей, но когда она добралась до места остановки, поляна была уже пуста. След обрывался, и шерсть на загривке волка приподнялась от наэлектризованного воздуха. Магия. Темная и Регина забрали их всех. Руби подняла взгляд на замок Злой Королевы, понимая, что живые или мертвые — ее друзья находятся там. Ее звериное начало едва не заставило ее броситься за ними и разорвать Регине глотку, но человеческая рациональная половина взяла верх — одна против целой армии людей и двух самых могущественных магов мира, от которых даже Голубая сбежала без оглядки, Руби не выстоит и минуты. Она была почти уверена — главной целью Регины была Белоснежка. Вскоре она заметит, что среди пленников ее нет, и тогда Королева отправится за ней, теперь полностью беззащитной. И если что-то Руби и может сделать сейчас, так это постараться защитить ее. Волчица в последний раз оглянулась на замок и бросилась догонять карету Белоснежки.