Ты мог бы мне сниться и реже

«Так было, так будет в любом испытанье: кончаются силы, в глазах потемнело, уже исступленье, смятенье, метанье, свинцовою тяжестью смятое тело. Уже задыхается сердце слепое, колотится бешено и бестолково и вырваться хочет ценою любою, и нету опасней мгновенья такого. Бороться так трудно, а сдаться так просто, упасть и молчать, без движения лежа… Они ж не бездонны — запасы упорства… Но дальше-то, дальше-то, дальше-то что же? Как долго мои испытания длятся, уже непосильно борение это… Но если мне сдаться, так с жизнью расстаться, и рада бы выбрать, да выбора нету! Считаю не на километры — на метры, считаю уже не на дни — на минуты… И вдруг полегчало! Сперва неприметно. Но сразу в глазах посветлело как будто! Уже не похожее на трепыханье упругое чувствую сердцебиенье… И, значит, спасенье — второе дыханье. Второе дыханье. Второе рожденье!» Вероника Тушнова

Румпельштильцхен представлял себе встречу с сыном тысячи раз. Прокручивал в голове мысленные диалоги и монологи, полные раскаяния, любви и надежды. Он думал, что готов встретиться с ним лицом к лицу. Но только сейчас, глядя в эти испуганные глаза, которые метались между ним и Пэном, деликатно стоящим на шаг позади, он понял, как же заблуждался. В горле пересохло, и Румпельштильцхен, славящийся своим красноречием, вдруг ощутил себя словно рыба, выброшенная на берег. Он беззвучно силился вспомнить хоть слово из всех тех заготовленных речей, и не мог. — Бей, — наконец выдавил Румпель хриплым, дрожащим голосом, все еще до конца не веря, что это и правда наконец произошло. После всех этих лет надежды, ожидания, отчаяния, когда он думал, что опоздал, Бейлфаер вновь вернулся к нему. Румпельштильцхен ожидал увидеть его совсем взрослым, учитывая, сколько прошло лет, но время Неверленда всегда стояло на месте, и Бей выглядел таким же, как Румпель его и запомнил: нескладным подростком с густыми вьющимися волосами, доставшимися ему от матери и тепло-карими глазами, как у отца. — Бей, я вернулся… — Думаешь, чары помогут мне забыть, кем ты стал? — перебил его сбивчивую речь Бей, поджав губы и скрестив руки на груди. Он все еще посылал Питеру взгляды полные обиды, но основное его внимание было все же сосредоточено на отце. — Чары? О чем ты говоришь? — откровенная неприязнь в голосе сына больно резанула по сердцу, но Румпель знал, что эта злость вполне заслуженная, и не ждал, что Бей легко его простит. — О том, как ты изменил свою внешность… — нахмурился он. — Думаешь, если будешь выглядеть, как раньше, то я вернусь с тобой назад? Где ты снова станешь чудовищем, убийцей? — Все совсем не так, Бей, — нервный смешок сорвался с губ Румпеля. — Это не чары и не уловка. Я больше не Темный. Проклятие снято. — Но… как?.. — Бей перевел недоверчивый, растерянный взгляд на Питера, и тот незаметно кивнул, подтверждая, что Румпельштильцхен говорит правду. — Голубая сказала, что ты освободишься от проклятия, только если уйдешь в мир без магии… — Она тебя обманула, — просто ответил Румпель, не желая вдаваться в детали. Последний разговор с феей в замке Белоснежки снова всплыл в его памяти. Ее слова о том, что если бы поцелуй истинной любви сработал с Беем, и он бы стал Темным, до сих пор наводили на Румпеля ужас. Темный Бейлфаер… Что бы Румпельштильцхен делал тогда? Смог бы он помочь своему сыну, когда еще сам не успел научиться владеть этой силой? Скорее всего это разрушило бы их обоих в итоге… Бейлфаер снова недоверчиво прищурился и сделал шаг вперед, словно желая рассмотреть отца поближе, убедиться, что это и правда не иллюзия и не обман. Затем еще один. Румпельштильцхен замер. Его губы сами собой дрогнули в счастливой улыбке по мере приближения сына. Наконец, когда между ними оставалась всего пара шагов, он решился протянуть руку, и после, казалось, бесконечной паузы Бей неуверенно ее принял. Его пожатие, сперва невесомое, стало почти болезненным, когда он порывисто обхватил отца руками. И тогда между ними словно прорвало плотину: брызнули слезы, зазвучали тихие слова сожаления и прощения. А когда вновь воссоединившиеся отец и сын отстранились, Питер Пэн уже ушел, оставив это мгновение для примирения только для них двоих. Им столько нужно было рассказать друг другу, стольким поделиться. Бей рассказал о мире, где он успел побывать до Неверленда. Там он оказался в замечательной семье Дарлингов, которые приняли его в свой дом. Бейлфаер с большой теплотой говорил о своей подруге Венди и ее младших братьях, которых он спас от Тени Питера Пэна, пожертвовав собой. Когда Румпельштильцхен спросил, сколько же времени он провел в Неверленде, Бей лишь пожал плечами. Время на острове текло незаметно, дни сливались, и единственное, чего он боялся здесь — это забыть свое прошлое: Дарлингов и Румпельштильцхена. Как бы Бей ни сердился на отца, но не мог отрицать, что все-таки тайком мечтал, что однажды он вернется и заберет его с этого проклятого острова. Постепенно разговор перешел на жизнь самого Румпельштильцхена. На большинство вопросов Бея он сумел ответить более-менее уклончиво, не желая разочаровывать и расстраивать сына историей про свою попытку проклясть весь Зачарованный лес и всех его обитателей. Но от последнего вопроса отмахнуться столь же легко у него не вышло. — Так все-таки как случилось, что ты больше не Темный? — Истинная любовь разрушает любое проклятие, — тяжело вздохнув, ответил Румпель. — Значит ты нашел свою любовь? И… кто она? — такого ответа Бей явно не ожидал, и теперь смущенно покраснел, не зная, как реагировать на подобные новости. Он всегда расстраивался, что отец так больше и не женился, после того, как не стало мамы. В Румпельштильцхене было столько нерастраченной любви, и Бейлфаер желал ему счастья. — Нет… Это не совсем то, что ты подумал, — неловко ответил Румпель, отвыкший от прямолинейности, с которой сын всегда выражал свои мысли и чувства. — Белль… она… была моей воспитанницей. Вы ровесники… — Была? Что с ней случилось? — тон Бея стал обеспокоенным, и Румпельштильцхен понял, что не сможет солгать сыну. — Это… долгая история. Видишь ли, поцелуй истинной любви в случае с Темным проклятием работает иначе. Оно не разрушилось, а перенесло мое проклятие на нее. И Белль стала Темной, а я — снова человеком… — О нет! — воскликнул Бей. — Ты знал, что так случится? — Нет! Конечно, нет! — замотал головой Румпельштильцхен. — Откуда мне было знать? Никому раньше и в голову не приходило любить Темного! Я бы никогда не допустил, чтобы это случилось с ней, если бы только знал. — Значит, — чуть помолчав, медленно произнес Бей, — я тоже мог стать Темным? Раз я тоже люблю тебя… — Румпель улыбнулся словам сына. Бейлфаер всегда был сообразительным мальчиком. — Верно. Голубая хотела спасти нас обоих от этой судьбы, но я упустил свой шанс. И мне очень-очень жаль. — его голос прервался. На мгновение он закрыл глаза, чтобы взять себя в руки, а затем почувствовал как сын успокаивающе сжал его плечо. — Все в порядке, папа. Ты вернулся за мной. И ты больше не Темный. Но как же ты нашел меня? Это та девушка, Белль, помогла тебе? — Да, но не совсем, — медленно и печально произнес Румпель. Ему не хотелось бередить не зажившую рану так скоро, но и солгать не мог. Не об этом. Не о Белль. — Я пытался найти тебя годами, но все было бесполезно. А когда упал последний лепесток волшебной розы, которая должна была цвести всю твою жизнь до последнего дня, я решил, что время вышло, что я опоздал. Я оплакивал тебя… Даже не знаю, что бы я делал, если бы не встретил Белль. Она дала мне смысл жить дальше, и я полюбил ее… А потом был этот поцелуй, и проклятие сделало ее Темной. Я старался защитить ее… Много всего произошло с тех пор… А потом одна злая ведьма как-то узнала о тебе. Что ты жив. Узнала, где ты. И потребовала отдать кинжал Темной взамен на эту информацию… Я боялся, что если не соглашусь, она доберется до тебя первой и убьет… Мне пришлось выбирать: или ты, или Белль… — И ты выбрал меня… — прошептал Бей. — А что же стало с Белль? — Я не знаю, — пожал плечами Румпельштильцхен, ощущая весь груз вины, давящей на него стальной плитой. Где Белль сейчас? Что Регина заставляет ее делать? Он вздрогнул от картин, которые невольно появлялись в голове. Чувство вины росло и крепло, но даже сейчас Румпельштильцхен не мог пожалеть о своем решении. Он нашел сына, все было не зря. И как бы он ни ненавидел это признавать, но, если бы пришлось заново делать этот выбор, он бы ничего не изменил, хотя и мучился бы не меньше. — Наверное, ей очень тяжело сейчас, — с сожалением сказал Бей после паузы, пока обдумывал все, что отец ему рассказал. — Я думал, у тебя предубеждение против Темных, — поддразнил его Румпель, стараясь подбодрить этим скорее самого себя, чем сына. — Я думал, Темный поглотил тебя, — серьезно покачал головой Бей. — Что ты стал чудовищем в облике моего отца, что от тебя уже ничего не осталось… Я рад, что это все-таки не так… — Конечно, нет, Бей! — в замешательстве воскликнул Румпельштильцхен. — Я никогда не менялся, не становился кем-то другим. Но эта сила… Она порой сводит с ума. Как навязчивый шепот в голове, который искушает и толкает тебя за черту, которую ты бы ни за что не пересек в здравом уме. Но ты должен поверить, что я никогда не переставал любить тебя. — И Белль? — настойчиво уточнил Бей. Румпель бросил на сына настороженный взгляд, опасаясь увидеть ревность. Возможно, Бейлфаер был готов принять возлюбленную отца, но не что-то вроде сестры? Румпельштильцхен не стал бы отказываться от своей привязанности к Белль даже ради того, чтобы не ранить чувства сына. Словно прочтя его мысли, Бей добавил: — Не подумай, что я ревную. Я рад, что ты не был один. И Белль должна быть очень особенной, раз смогла разглядеть в Темном тебе человека и полюбить. Мы должны спасти ее! Румпель поднял на сына удивленный взгляд. Лицо Бейлфаера было решительным и торжественным. Он взглянул отцу в глаза в поисках поддержки. Несмотря на все, что он пережил, его сердце не ожесточилось, и мечты о рыцарских подвигах не покинули его. Румпельштильцхен хотел было спустить Бея с небес на землю. Рассказать о том, сколько препятствий стоит на пути к этой цели. Договор с Пэном, с Региной и еще сотни трудностей, которые будут ждать их впереди, но затем он одернул сам себя: разве вернуть Бея было легко? Разве не приходилось ему изо дня в день преодолевать собственное отчаяние и заставлять себя подниматься после каждого нового провала и снова искать пути, которые приведут его к сыну. Да, в итоге все произошло не так, как он ожидал, но жизнь так непредсказуема, и Румпельштильцхен повидал слишком многое, чтобы сказать, что в ней есть что-то невозможное. Белль была частью его сердца, его семьей. И Румпель знал, что точно также, как он не мог быть по-настоящему счастлив без Бейлфаера, он также не обретет покой и теперь, пока не вернет Белль. И пока он жив, он будет искать способ освободить ее, даже если она никогда его не простит. Тем более, что на этот раз ему не придется бороться в одиночку. — Мы спасем ее, — кивнул он с улыбкой. * * * Когда на лестнице раздались шаги, в подземелье мгновенно повисла тишина. Все замерли, прислушиваясь. За неделю, что Дэвид и остальные провели в темницах Злой Королевы, сюда никто еще ни разу не спускался, кроме Темной в самый первый день. Хлеб и вода неизменно появлялись рядом с решетками с помощью магии, и Дэвид воспринимал отсутствие новостей, как хороший знак: если они все еще живы, значит Белоснежка смогла скрыться. Никто не хотел признавать, что это лишь вопрос времени, но надежда упрямо жила в сердцах каждого заключенного, потому что больше и цепляться-то было не за что. И вот теперь шаткое равновесие было нарушено чьим-то появлением. Люди и нелюди затаили дыхание, не зная чего ожидать — смерти или спасения. Когда на пороге темницы появилась Белоснежка, все сперва восторженно ахнули. Она выглядела здоровой и ухоженной. Ее волосы были заплетены в простую косу, а светло-голубое платье шелковыми складками мягко прошуршало по полу, когда она пошла вперед. Новость о ее приходе мгновенно разнеслась до самого конца коридора. Взгляд Белоснежки заметался между уставшими, осунувшимися лицами друзей, глядящих на нее с надеждой из темниц. — Снежка! — позвал Дэвид, и она мгновенно устремилась в его направлении. Он взволнованно обхватил ее лицо ладонями через прутья решетки и заглянул в глаза полные слез и такой невыразимой муки, что у него сжалось сердце. Он перевел взгляд ниже, на ее снова плоский живот, и вопрос огромным комком застрял в его горле, но Белоснежка без слов поняла его мысли и, силясь улыбнуться, прошептала: — С Эммой все хорошо, она здорова. Хочешь ее увидеть? — Конечно! — взволнованно воскликнул Дэвид, и словно тугая пружина разжалась в его сердце. Снежка обернулась, и только тогда он заметил выступившую вперед Темную. В ее руках лежал сверток с мирно сопящим младенцем. Страх и отвращение поднялись в Дэвиде при виде дочери на руках у этого сияющего чудовища с ледяными глазами. Однако, Белоснежка не казалась испуганной. Она протянула руки, и Темная, хоть и с явной неохотой, передала ей ребенка, не переставая пристально наблюдать за каждым движением Снежки. Дэвид с ненавистью посмотрел на прутья решетки, которые не давали ему возможность взять свою дочь на руки. Белоснежка, со струящимися по лицу слезами и приклеенной улыбкой, откинула краешек одеяльца, и у Дэвида перехватило дыхание, когда он впервые увидел лицо малышки Эммы, мирно спящей на руках у матери. Она казалась ему самой прекрасной в мире. Ее светлые волосы были совсем, как у него, и хотя глаза ее были закрыты, Дэвид был уверен, что они такого же цвета, как у Снежки. — Она великолепна. Моя принцесса, — восхищенно прошептал он, на мгновение забыв обо всем вокруг. — Но ведь… было еще слишком рано, чтобы она родилась… — Это магия, — объяснила Снежка, мучительно подбирая слова. — Зелье ускорило процесс на пару месяцев, чтобы она скорее появилась на свет… — Его дала тебе Темная? Или Регина? Зачем ей наш ребенок? — волна страха прошла по телу Дэвида от одной мысли, что эта чокнутая ведьма хоть пальцем тронет его дорогую малышку. — Не волнуйся, с Эммой все будет хорошо, — убежденно ответила Снежка. — Никто ее не обидит! Но прежде чем Дэвид успел спросить еще что-то, раздался взволнованный голос Темной: — Белоснежка, нам пора… — Пожалуйста, Белль, еще минутку, — умоляюще произнесла она. — У нас нет минутки, — Темная непреклонно скрестила руки на груди. — Я и так нарушила правила, приведя вас с Эммой сюда. — Ладно, извини, ты права, — с тяжелым вздохом сдалась Белоснежка и перевела взгляд на мужа. — Дэвид… Прости, я не могу остаться. Я просто так хотела, чтобы ты увидел нашу Эмму, прежде чем. — ее голос сорвался, и она сделала шаг назад. — Снежка! Подожди, ты не можешь вот так уйти. Что вообще происходит?! Снежка! — в отчаянии кричал Дэвид, вцепившись в решетки. Он едва успел увидеть свою дочь, а Темная уже вовсю нянчится с ней с полного одобрения Белоснежки, которая навещает его в тюрьме Злой Королевы, словно все так и должно быть. Имеет он хотя бы право знать, какая судьба уготована им всем? Что происходит? От его окрика Белоснежка сжалась, опустила взгляд и молча вернула малышку Темной, их окутал фиолетовый дым, и спустя мгновение они исчезли. И все, что Дэвид мог с этим поделать — это выместить свой гнев на злополучных решетках, которые удерживали его вдали от семьи. Что-то было не так, очень сильно не так. * * * Как только Белоснежка вновь оказалась в комнате, ее ноги подкосились, и она едва добрела до постели, чтобы утонуть в горе подушек. Ее тело содрогалось от неконтролируемого плача. — …я — монстр… настоящее чудовище, — всхлипывала она, пока Белль укладывала малышку в резную колыбельку. — Я говорила тебе, что спускаться туда — плохая идея, — невозмутимо заметила она, магией заставляя хрустальных единорогов кружиться над головой восхищенно замершей Эммы. — Для тебя это совершенно ненужные страдания. — Я должна была увидеть его… Думала, что смогу… объяснить ему, что я должна сделать…что это ради нашей дочери… Должна была попросить прощения… Но я не смогла… не смогла… — всхлипывала Белоснежка, безуспешно пытаясь взять себя в руки. Она села на кровати, бросив на Белль отчаянный взгляд. — И теперь он ничего так и не узнает…не поймет… И мне придется раздавить его сердце, глядя ему в глаза… Как я смогу сделать это, Белль? — Тебе не обязательно встречаться с ним лицом к лицу для этого, Снежка. Не обязательно ничего объяснять, — голос Белль был серьезным и убежденным. — Я сама принесу тебе сердце, ты быстро уничтожишь его. Дэвид умрет, ничего не зная, и даже не почувствует боли. — Это неправильно… Это трусость и лицемерие, — поморщилась Белоснежка. — Как будто, если я раздавлю его сердце без его присутствия, это сделает меня меньше виноватой, меньше убийцей… — Можно подумать, у тебя есть выбор! — раздраженно всплеснула руками Белль. — Даже если бы у тебя хватило мужества пересказать Дэвиду все детали вашего с Региной договора, он бы не смог осудить тебя. Он бы понял и сделал все ради безопасности Эммы. Но не думай, что тебе стало бы легче от этого… То, что ты называешь трусостью — скорее милосердие. Пусть лучше он проведет свои последние часы с мыслями о своей дочери, которую ему удалось повидать, а не о смерти. — Наверное, ты права, — Снежка протянула Темной руку, и она сжала ее, сочувствующе глядя в заплаканные глаза принцессы. — Я хотела тебя спросить… Я думала, что увижу в подземелье Руби… — Она в одной из башен. Я решила, что это не разумно отправлять ее в темницу к остальным. — Да, конечно… — смутилась Снежка. — Уж лучше Дэвиду совсем ничего не знать, чем узнать из третьих рук… Пусть и дружеских. — Тебе надо отдохнуть, Снежка, завтра будет трудный день. — Белль послала ей утешающую улыбку и предложила: — Прими ванну, а я пока погуляю с Эммой. Тебе не стоит быть с ней в таком состоянии… Белоснежка провела рукой по опухшему от слез лицу и угрюмо кивнула. Ей не хотелось разлучаться с дочкой ни на минуту, зная, как мало времени у них осталось вдвоем, но Белль была права: малышка не должна запомнить маму такой, если она вообще сможет ее запомнить. — Дай мне полчаса, — сдалась Снежка, поднимаясь с постели. Белль с готовностью кивнула и покатила колыбельку к двери. Эмма уже медленно засыпала, убаюканная танцем хрустальных единорогов, и плавный ход колыбели по полу окончательно усыпил ее уже на середине коридора. Белль привязалась к девочке с первой минуты ее рождения, и малышка явно отвечала ей взаимностью. Ее совсем не пугала необычная внешность Темной. Эмма всегда улыбалась ей, завороженная игрой света на ее коже, а Белль в свою очередь устраивала ей маленькие магические шоу в те редкие моменты, когда кроха не спала. И даже Белоснежка была не против присутствия Темной рядом с дочерью, видя как заботливо и осторожно та с ней обращается. Впрочем, Белль не была единственной, кого покорила эта светловолосая девчушка. При Белоснежке Регина никогда не выходила из образа холодной и безжалостной Злой Королевы, которой нет никакого дела до ребенка своей ненавистной падчерицы, как и до кого-либо вообще. Любовь — это слабость, а слабости были ей незнакомы. Но Белль хорошо помнила тот вечер, когда Эмма только родилась. Белоснежка тогда впала в глубокое забытье. Зелье, ускоряющее рост плода, вытягивает из тела матери в десять раз больше сил само по себе, плюс роды, и хотя Регина, не желая рисковать своими планами, дала Белоснежке живую воду, которая мгновенно исцелила ее тело, но разум Снежки все еще был слаб, и большую часть того дня она провела без сознания, а Регина получила возможность впервые почувствовать себя в роли матери. Она взяла девочку на руки так осторожно, словно боялась, что та вот-вот рассыпется на части, на всегда таком суровом лице Королевы вдруг появилось открытое и нежное выражение, так странно контрастирующее с ее кожаными черными одеждами и ярко-красной помадой, которые придавали ей грозный и величественный вид. Вместо жестокой усмешки — искренняя улыбка радости, вместо кровожадного блеска глаз — лучащееся добро, наличие которого в Злой Королеве было настоящим открытием для Белль. Все это время она была рядом, на подхвате — не доверять же было заботу о ребенке одному из лишенных сердца слуг. Но Королева не стыдилась проявлять свои истинные чувства при Темной. В конце концов, идея оставить ребенка принадлежала именно ей, и настолько увлекла Регину, что она даже не пожелала ждать положенный срок, чтобы наконец увидеть своего малыша. А считать Эмму своей она стала сразу же, ревниво поглядывая на Белоснежку, которая поглаживала свой живот и что-то тихонько напевала. И потом, нельзя было точно сказать, как проклятие может отразиться на ребенке в утробе, и Регина не собиралась рисковать, возможно, единственным шансом обрести свое долго и счастливо. Белль провезла колыбельку по коридору и осторожно вкатила ее в покои Злой Королевы. — Наконец-то! — тихонько воскликнула она, подхватывая Эмму на руки. — Почему так долго? Она не простыла? Там такой холод в подземелье… — С ней все отлично, я завернула ее в то пуховое одеяльце, — едва сдерживая улыбку, отрапортовала Белль, глядя как Злая Королева воркует над захныкавшей малышкой. — Сколько у нас времени? — суетливо осведомилась она шепотом. — Белоснежка была так сильно расстроена, что я убедила ее принять ванну, так что полчасика есть, — ответила Белль, и с легким укором посмотрела на Регину: — Знаешь, это все-таки было жестоко позволять ей видеться с Дэвидом просто ради этого… — Она сама этого хотела, ее нужно было всего лишь немного подтолкнуть. А я хотела побыть со своей малышкой, чтобы эта не крутилась рядом, — отмахнулась Регина, не отрывая взгляда от Эммы и медленно покачивая ее на руках. Кроха тут же умолкла и снова погрузилась в сладкий сон. Как ни странно, девочка всегда вела себя намного спокойнее с Региной или Белль, чем с собственной матерью. Регина считала, что это все влияние эмоций Белоснежки. Та была постоянно слишком взвинчена и вечно в слезах, что было вполне понятно, учитывая обстоятельства, но Белль думала иначе. Магия была заложена в крови этой крошки, и обостренные сенсоры Темной уже улавливали еле заметные вспышки зарождающейся в ней силы. Могла ли Эмма чувствовать себя комфортнее в окружении таких же магических созданий, как и она сама? Белль улыбнулась, наблюдая за Региной, напевающей Эмме колыбельную. Это было настолько умиротворяющее зрелище, даже несмотря на ее жалость к судьбе Белоснежки и Дэвида, которые, конечно же, не заслужили того, что заготовила им судьба в лице Злой Королевы. Смерть от руки любимой, разлука с собственным ребенком — все это было ужасно, но Белль давно перестала делить жизнь на черное и белое. По крайне мере счастливая Злая Королева, возможно, перестанет быть такой уж злой, подумалось ей. Единственное, что беспокоило Белль в свете грядущего проклятия — это ее собственная судьба. Румпельштильцхен говорил, что тот мир, в который их перенесет проклятие, практически лишен магии, а значит для Регины Белль будет бесполезна. Что с ней станет тогда? Без воспоминаний и магии, она станет обычной девчонкой пятнадцати лет, что даже по меркам этого мира было недостаточно, чтобы жить самостоятельной жизнью. Разве что снова оказаться в каком-нибудь притоне… — Тебя что-то беспокоит, дорогая? — раздался голос Регины. Белль даже не заметила, как она приблизилась и уложила мирно спящую Эмму обратно в колыбель. — Я просто думала о том, что будет в том мире, после проклятия… Что будет со мной? — было страшно задавать этот вопрос, но Белль знала, что Регина не станет ей лгать. И даже реши она заточить ее в какой-нибудь башне до скончания времен, она так и скажет, зная, что власть кинжала все равно не даст Темной помешать ее планам. — А чего бы ты сама хотела? — спокойно осведомилась Регина. И, увидев замешательство в глазах Белль, добавила: — Ты сослужила мне хорошую службу, Белль, не пытаясь обмануть меня или предать. Я это ценю, и не вижу причин делать тебя заложницей своего проклятья, как остальных. Подумай, какую бы жизнь ты хотела, и мы это обсудим. Белль молча кивнула, озадаченная намного больше, чем прежде. Какую бы жизнь она хотела? Белль помнила свои детские мечты, но сейчас они казались ей такими глупыми и наивными. Когда она стала Темной, то тоже мечтала, как они с Румпельштильцхеном спасут Зачарованный лес и останутся жить в мире без магии, где Белль не придется нести на своих плечах груз Темного проклятия, и где она сможет повзрослеть, и где он наконец разглядит в ней женщину… Так глупо… Теперь у нее не осталось никого и ничего, что делало бы ее счастливой. Разве что малышка Эмма чуть-чуть пробила брешь в ее ледяной броне, заставив чувствовать хоть что-то напоминающее радость. Насколько же потерянной нужно быть, чтобы даже не знать, о чем мечтать? — Я пока не знаю, чего хочу, но точно знаю, чего не хочу — застрять навечно в возрасте пятнадцати лет. Так что было бы неплохо стать немного постарше… — криво усмехнулась Белль. — Дать тебе немного повзрослеть? — удивилась Регина. — Лет до восемнадцати? Лучший возраст… — Подойдет. — Но, если будут еще пожелания, обращайся, пока есть время. А сейчас, думаю, тебе стоит вернуть Эмму, пока Снежка не хватилась, — с сожалением произнесла Регина. Она склонилась над колыбелью и прошептала: — К счастью, теперь уже недолго осталось, малышка. Скоро мы будем вместе всегда… * * * Высоченные своды пещеры Черепа потрясали воображение. Место, где располагались огромные песочные часы было залито светом, струящимся из сотен щелей в стенах и потолке, создавая причудливую иллюминацию всего помещения, напоминая любому, кто входил сюда, о своей магической природе. Это было сердце Неверленда, которое билось все еще сильно, но время его стремительно истекало. Когда Бейлфаер узнал о договоре отца с Питером Пэном, то изъявил желание непременно помочь решить эту задачу. Он не знал, какую конкретно пользу может принести, но был полон решимости посильно поучаствовать и просто быть на подхвате. Хотя Румпельштильцхену в любом случае и в голову бы не пришло прогнать сына. Они все еще наверстывали упущенные годы, много разговаривали и строили планы на будущее. Бея серьезно захватила идея освободить Белль, которая представлялась ему эдакой прекрасной дамой в беде, которую он непременно должен спасти, и это одновременно тревожило и восхищало Румпельштильцхена. Они были такими непохожими, отец и сын: испульсивность против скрупулезности, отвага против осторожности, благородство против рассчетливости, но, несмотря на различия, они прекрасно ладили, уравновешивая качества друг друга. И Румпельштильцхену с каждым новым днем, проведенным вместе с сыном, все больше казалось, что эта разлука и тяготы, свалившиеся им на головы, только сильнее сблизили их. Оба сильно изменились за это время и теперь узнавали друг друга под новым углом. Бей повзрослел и стал иначе понимать поступки и мотивы отца. Перед ним наконец открылась та жестокая истина, которая неизменно настигает каждого — понимание, что отец — всего лишь человек, который тоже сомневается и совершает ошибки. И с этим пониманием пришло и прощение. А Румпельштильцхен, в свою очередь, тоже стал иным, чем его помнил Бей. Наблюдая за работой Румпельштильцхена в пещере Черепа, он не переставал восхищаться, как много отец знает о самых разных вещах: о магии, о минералах, о свойствах веществ. Благоговейно следил, как Румпельштильцхен смешивает какие-то порошки и жидкости, перегоняя их из реторты в реторту, что-то нагревает, охлаждает и снова по кругу. Все это казалось очень интересным, но мало похожим на ту магию, с которой Бей сталкивался. Когда он сказал об этом отцу, тот только улыбнулся: — Магия и наука похожи. И там, и там нужны точные расчеты, без которых результат может быть совершенно непредсказуемым. Если даже в безобидном сонном зелье ошибиться с пропорциями, то можно случайно превратиться в рыбу. Поверь мне, у меня был случай… Питер почти не появлялся первые несколько дней. Нарушив уединение Румпельштильцхена и Бея только раз, когда привез все необходимое для работы с волшебной пылью из часов. Румпельштильцхен сразу отмел идею с поиском сердца истинно верящего. Для этого было слишом мало информации и времени. Все равно, что искать травинку в поле. Поэтому начать он решил с того, чем они уже располагали. Теория Румпельштильцхены была проста: если разобраться в сути этого волшебного песка, то, возможно, тогда найдется нечто, что сможет его заменить и спасти магию Неверленда. Например, если окажется, что Голубая и ее феи используют ту же пыльцу, то проще будет спланировать нападение на шахты гномов, чем, опять же, искать мифического мальчика, который, возможно, еще даже не родился. Все это казалось Бейлфаеру совершенной бессмыслицей, но Пэн план одобрил. И вообще, казалось, вздохнул с облегчением, что наконец нашелся человек, который видит в сложившейся ситуации хоть какие-то новые варианты. Спустя неделю с начала работы, Питер наконец посетил пещеру Черепа. Едва он вошел, как столб густого розоватого дыма вырвался прямо ему в лицо, заставив его вздрогнуть и отшатнуться. — Извини, Пэн, ты немного не вовремя, — раздался веселый голос Румпельштильцхена. Он был явно в приподнятом настроении, и это обнадежило Пэна. — Что у вас здесь происходит? — откашлявшись, спросил он, подходя ближе к рабочему столу, заставленному всякой всячиной. Бейлфаер выглядел сконфуженным, и Питер догадался, что именно он виновник происшествия. — Просто неудачный эксперимент, — отмахнулся Румпельштильцхен, рукой разгоняя остатки дыма. Бейлфаер принялся спешно убирать беспорядок. — Я хотел бы узнать, как идут дела? Ты уже что-то выяснил? — Да, и у меня для тебя две новости… — начал Румпель, отбрасывая все веселье. — Хоть одна из них хорошая? — тяжело вздохнул Пэн, твердо глядя сыну в глаза. — По крайней мере, у нас появилась некоторая определенность, — уклончиво ответил он. — Первая новость состоит в том, что песку еще сыпаться в течение лет пятнадцати, плюс-минус год. — Так… — Питер сглотнул, и его шея конвульсивно дернулась. Он понимал, что Румпельштильцхен только что озвучил, сколько ему осталось жить. — А вторая новость? — А вторая новость самая противоречивая… — Румпельштильцхен сцепил пальцы в замок, наклоняясь к Питеру ближе. — Я пока еще не разобрался с этим до конца, но уже могу с уверенностью сказать, что само существование Неверленда не естественно. — Что ты имеешь в виду? — непонимающе нахмурился Пенн. — Я имею в виду, что его вообще не должно было быть, — Румпельштильцхен поиграл пальцами, словно подбирая правильные слова прямо со стола. — Это сложно объяснить, но то, как он устроен и по каким правилам существует, больше похоже на то проклятие, которое я создавал многие годы. Оно должно было перенести всех в другой мир, созданный по желаниям того, кто использует проклятие. Люди бы забыли, кем были прежде и навсегда были бы разлучены с теми, кого любят. Здесь мы видим похожую ситуацию. Потерянные мальчики не помнят свои семьи, ты контролируешь весь остров. Не хватает только главного условия — жертвоприношения сердцем того, кого любишь… — А разве не это я сделал с тобой? — печально предположил Питер, отведя взгляд. — Я пожертвовал своим сыном, и хоть ты и остался жив, но для меня разница была невелика, потому что я не могу покинуть остров. Я здесь, как в тюрьме. — Что ж, это только подтверждает мою теорию… — заключил Румпельштильцхен. — А это ведет нас к хорошей новости. Любое проклятие можно снять. Вопрос лишь — как. — Погодите-ка, — вдруг раздался голос Бейлфаера, о присутствии которого и Румпель, и Питер немного забыли, погруженные в свои размышления. — О чем это вы говорили? Вы были знакомы раньше? — Ох, Бей, это… сложно объяснить, — Румпельштильцхен страдальчески поморщился, но все же нашел в себе силы честно признаться: — В общем, Питер Пэн был моим отцом. — Был… кем? — ошарашено переспросил Бей, бросая на Питера недоуменный взгляд. — Моим отцом. До того, как стать Питером Пэном, которого ты знаешь, — Румпельштильцхен сделал жест рукой в сторону замершего Питера. Тот лишь пожал плечами, послав Бею кривую ухмылку: — Да, мы одна семья… — Отец — бывший Темный, дед — Питер Пэн, — задумчиво произнес Бей вслух, пытаясь придать новой информации хоть какой-то смысл. Затем он тяжело вздохнул и сказал: — Даже не знаю, что мне в жизни надо совершить, чтобы не выглядеть на вашем фоне слишком серо… — Ты никогда не будешь выглядеть серо, Бей, честное слово, — клятвенно заверил его Румпельштильцхен, переглянувшись с Питером, который точно также едва сдерживал смешок от потрясенного вида Бейлфаера. * * * Фиолетовый дым сплошной пеленой окутал небо Зачарованного леса. Ветер ревел в ушах, пока Темное проклятие входило в полную силу. Белоснежка так и не увидела больше своего мужа. Не обращая внимание ни на что вокруг, она тихо выла над горсткой пепла, которая осталась от его раздавленного сердца. И только на лице Злой Королевы сияла счастливая улыбка человека, который наконец-то получил в жизни все, о чем только мечтал и вот-вот получит еще больше. Она перевела взгляд на Белль, которая не казалась ни радостной, ни огорченной. Темная просто стояла и смотрела на небо. Начиналась новая эра.