***
Так проходили наши дни. Лето сменилось осенью, осень — зимой… Месяц за месяцем мы отслеживали рост и вес Дианы, хорошо ли она разговаривает, сделаны ли у неё все прививки. В детский сад в три года она наотрез отказалась идти, и я осталась на дистанционной работе. Незаметно, словно и не было прошлого года, Диане исполнилось четыре. Она стала на год взрослее, а я — на год старше. Люди всё ещё странно реагировали на татуировки на моём лице. Многие открыто спрашивали, зачем они мне нужны — выделиться, что ли? Кто-то в очереди в поликлинике разок назвал меня ненормальной. Я немного не поняла, как рисунок на нижней губе может влиять на уровень моего интеллекта, но решила на всякий случай притвориться вдобавок слабослышащей. У нас с Ди был свой, размеренный, быт. И в этот быт я не то чтобы не хотела… не могла впустить кого-то третьего. Просто встречаясь с мужчиной — а я делала неоднократные попытки знакомства — я со скучающим видом примеряла к нему уже знакомый трафарет, понимая, что этот парень напротив, рассуждающий о сложности офисной работы, тяжелее мышки от компьютера ничего в жизни не поднимал. Да и дело даже не в этом. Не в образе жизни, не в работе, не в физподготовке и не во внешности. Просто эти ребята, ни один из них — не Мол, даже отдалённо. Был, правда, один очень хороший мужчина, мой клиент. Я работала в его фирме копирайтером и мы не раз доброжелательно общались по телефону, потом встретились в жизни, затем сходили в кафе… Как-то раз он зашёл к нам домой, принёс Диане симпатичную итальянскую куколку в коробке и торт-мороженое. Разумеется, это я его пригласила. Приготовила лёгкий салат, свиную рульку, купленную в «Икее», и отварной картофель с горошком. Налила Ди лимонад. Прихорошилась. Юра с улыбкой шагнул за порог и поцеловал меня в щёку. А в следующую секунду его вышвырнуло из квартиры, да с такой силой, что он едва не упал с лестницы — чудом успел ухватиться за перила. Торт безнадёжно развалился белым пломбиром прямо на лестничной клетке. Куклу он по инерции продолжал держать во второй руке. В глазах у Юры сквозил неприкрытый ужас, когда он увидел, как холодно смотрит на него маленькая девочка, которая стоит сбоку от меня. Я вообразила эту картину, белую как мел себя и сверкающую взглядом Диану. Мне тоже было бы страшно… Юра сказал: с кем не бывает, оступился! Но что-то ему стало тем вечером нехорошо, так что он прямо как был, так и спустился с лестницы на своих двоих, пока его не спустили Силой… А я сокрушённо посмотрела на Диану, но ничего ей не сказала. Мороженое убрать — руки бы опустились совсем. Решила оставить его часика на два, не сбежит же никуда… Сама отвела дочку в небольшую кухонку, посадила на её стул и, присев напротив, сомкнула руки в замок. — Зачем ты это сделала? — спросила я, сделав небольшую паузу. Ди отвернула взгляд, засопела смешным курносым носом. — Он же совсем не плохой человек. — Он мне не понравился, — заявило это мелкое исчадие Ада. Крохотулечные рожки прятались под густыми волосами, которые я убирала ей в два пучка. Невольно проведя сравнение с Оменом, я вздохнула. — Ты его даже не знаешь. Вот совсем. А он почти такой же, как Василий Петрович. Василий Петрович был нашим соседом с первого этажа. Выгуливал ежедневно свою болонку Глафиру, играл в шахматы с другими дедами в парке и давал Диане стучать своей палочкой, когда она была ещё совсем маленькой. С этим бравым усатым дедушкой у неё была настоящая дружба на высоком уровне — при встрече они жали друг другу руки. Диана насупилась. — Он мне не нужен, — заявила она вдруг совершенно по-взрослому, и я поняла, к своему ужасу, что она моментально сообразила, к чему были Юркины смотрины, кукла и торт. Мне стало вдруг от себя противно. Я словно бы дебильный русский сериал посмотрела, залпом, под семечки. Аж затошнило. Сглотнув, я поморщилась. — Согласна. Но всё равно, так выпиннывать человека из квартиры нельзя. Это всё же гость, даже если он тебе не нравится. Давай в другой раз решим вопрос, как леди. Диана опустила взгляд, ковырнула ногтем уголок стола. Когда на неё не кричишь и не устраиваешь истерику, она начинает сокрушаться от содеянного куда больше. Нет стимула противостоять. — Папа же к нам придёт, — вдруг сказала она смущённо. — Он вернётся, а тут — этот. Липкий холодок пробежался по спине. Мне стало ещё более мерзко от самой себя. За столько лет я не нашла правильных слов, чтобы сказать дочке: папы у тебя с самого рождения нет и не будет. Нет, если и будет, конечно, то только лишь отчим. А вот так, чтобы родной… — Дианочка, — начала я и осеклась. Почему всё это звучит так по-идиотски? Набравшись смелости, я взяла её за плечо и решила хоть в этот раз поговорить серьёзно. — Послушай. Я понимаю, ты скучаешь по папе. Девчушка подняла на меня взгляд. Тоскливый такой. И снова упёрлась им в свои же коленки. Ну конечно, она эту сказочку слышала всю свою короткую жизнь. Как она может в принципе скучать по кому-то, кого она даже не знает и никогда не видела? Так, хочет ощутить то, чего у неё никогда не было. Смотрит на полноценные семьи, уже сейчас — анализирует, задаёт вопросы, от которых мне становится тошнотно. Каждый раз мне удавалось как-то выкрутиться, отвлечь. Вокруг по счастью были магазины игрушек и конфет, мультики, пластилин, детские передачи… Сейчас мы сидели в тихой кухонке. За окном сыпал меленький снежок. Никто и ничто не могло бы сейчас спасти меня от этого разговора. Поэтому я погладила Диану по голове и продолжила, даже не понимая, что творю: — Но папы нет, и ты его лучше не жди. То, с какой скоростью она испуганно взглянула на меня, прострелило мне сердце насквозь. Глубоко в зрачках произошло полное осознание, а может, я только что разбила какую-то её детскую хрустальную мечту, где родной её папка, а не какой-то там незнакомый Юра, заходит в дверь, снимает пальто и вешает его на крючок… Где она наконец-то с ним встречается, что там дальше по её сценарию, точно не знаю — я-то своих родителей в других сюжетах видела. В тех, где они чудом выживают и всё это время, не знаю, были в коме или потеряли память, но так или иначе, мы друг с другом находимся. Лишиться этого и осознать, враз, что хрупкой мечте сбыться не дано, очень больно. Маленькая ты или большая, в целом — неважно. Эту её глухую, вязкую боль я сейчас ощущала как свою. Её не прогонишь объятием или поцелуем. Поэтому я не стала трогать дочку, а продолжила: — Я могу рассказать тебе о нём всю правду. Если ты узнаешь всё так, как было, ты поймёшь, что твой отец с радостью бы никогда нас не покидал. Но жизнь сложилась, как сложилась. Диана поджала губы. Я не особенно умела разговаривать с детьми, не было практики — разве что с сестрой… а потому и с Ди говорила, как со взрослой. Она кивнула. — Да, расскажи. … Это был очень долгий вечер. Мне пришлось здорово скорректировать все наши приключения с Молом, даже нашу встречу с ним — тоже, да и образ его значительно приукрасить, чего уж там. Я рассказала ей всю правду, такой, какой она и была, понимая, что Диана в свои четыре с половиной года легко поверит мне, когда не поверит весь мир. И рассказывая, я чувствовала, как медленно, по капле, воспоминания, которые я старалась не ворошить… покидают меня, утекают, становятся не только моими, а уже нашими. Общая боль, общая память. Я говорила и говорила, иногда путаясь и забывая, что дочка ещё совсем мала и каких-то вещей не понимает. Но в четыре года некоторые дети обыгрывают в шахматы профессиональных гроссмейстеров, кто-то обладает тягой к химии или бегло читает энциклопедии… Моя Диана, не считая своего происхождения и таланта в Силе, была ребёнком удивительно обыкновенным. Но сейчас она точно враз повзрослела, и даже щекастое лицо будто бы вытянулось, стало восковым и печальным, как свечка. Снаружи продолжал идти снег, будто кто-то сыпал его через сито. На французский балкончик, куда мы выставили на зиму маленький новогодний натюрморт — четыре красные свечи, еловые ветки и шишечки — намело так, что всё наше украшение оказалось безнадёжно погребено в сугробе. Мы с ней после этого разговора попили чаю впустую, без ничего, и я отвела дочку в постель, без чистки зубов и прочей ерунды… уложила, подоткнула тёплое одеяло. Долго сидела рядом, пока она тихонько всхлипывала в кулачок, и похлопывала ладонью ей по ногам. Вмешиваться в её переживания я не хотела. Наоборот. Хочет плакать — пусть плачет. Хочет кричать — пусть кричит. Вот я не плакала и не кричала, почти что. До сих пор стоит в горле ком, такой, что дышать иногда бывает трудно. Сглотнув его, я обратила внимание на детское личико, расслабившееся во сне. Смешной нос бусинкой, мои губы. Не решилась погладить её по голове, как бы ни хотелось: только осторожно сняла резинки с пучков, позволяя волосам рассыпаться по плечам. Я сунула ноги в тапочки, прошла в коридор потихоньку. Прикрыла дверь в нашу комнатку, где стояли моя и её кровати, наш комод, две корзинки с игрушками и стеллаж с книжками и куклами. Ночник мягко погас за закрытой дверью, я оставила Ди в одиночестве — сейчас ей было легче… а сама взяла ведро, тряпку и пошла в подъезд, отмывать следы пломбирного преступления. Через весь подъезд гулял холодный ветер. Снег всё сыпал и сыпал, не кружился, а мушками падал вниз. Я посмотрела немного в подъездное окно, крепко стискивая ручку ведра, а затем принялась собирать совсем растаявшее, раскисшее мороженое. Когда эта жизнь перестала быть моей? Когда я влюбилась? В какой момент это произошло? Я всхлипнула, с сочным звуком опустила тряпку в мороженое, протерла. Прополоскала тряпку в ведре. И снова — в мороженое. Вся моя жизнь — как это проклятое мороженое. Она подавала надежды, была сладкой, красивой, хрустально-ледяной и в шоколадных кружевах. А потом кто-то один раз пустил её под откос во время простой автомобильной аварии. Затем — второй раз — когда уже при совершенно фантастических обстоятельствах я лишилась, наверное, очень близкого мне существа. Я даже не предполагала, насколько близкого. Пол был уже относительно чистый, но я продолжала тереть, с какой-то злостью обрушивая тряпку на площадку и желая сделать камню больно.***
Диане было побольше пяти, почти что шесть, и в сентябре она должна была пойти в подготовительный класс. До школы оставалось каких-то пол-месяца. Это и школой-то в полном смысле слова не было, но обе мы воспринимали это с тоской. Сейчас же, стараясь не думать, что уже почти середина августа, мы сидели вдвоём в кафе-мороженое на летней террасе и наслаждались двумя большими порциями, по три шарика в каждой. У Дианы вся порция была обильно посыпана мармеладными мишками. Я улыбнулась. Я тоже в детстве так любила… — У меня чай закончился, — протянула она. Август стоял прохладный, мы кутались в толстовки и носили кепки. Рядом с Дианой на стуле сидела любимая плюшевая игрушка — потрёпанный временем снежный барс с озорными голубыми глазами. Взамен утраченной в песочнице Налы купленный… Я вздохнула. — Чаю ещё хочешь? — ММММ! — она сунула сразу всю ложку в рот и выпучила глаза. — Не ешь сразу так много мороженого, лижи потихоньку, — сказала я строго. Встала, взяла чайничек прошла до двери. Я только туда и обратно, просто попросить долить горячей воды. Иначе она точно простудится. Диана незаметно положила клубничного мишку барсу на нос, покосилась на меня. Я усмехнулась и сделала вид, что ничего не заметила. Когда она начала стесняться того, что любит и кормит Фырчуна? Когда так быстро выросла?.. Я толкнула дверь. В кафе было тихо и пусто. Август… многие ещё с отдыха не вернулись, другие были на даче. Я прекрасно видела Ди в огромные окна и была спокойна. Дочка ела мороженое, махала ногами и возила по морде Фырчуна ложкой. Какая же она ещё маленькая. — А кипятку долить можно? — бодро спросила я. — И еще капучино… — Оставьте здесь, мы сейчас все принесём, — вежливо сказала девушка. Я кивнула ей, отвернулась на миг, чтобы поставить чайник на стойку. Повернулась… и меня прошиб холодный пот. Где Диана. Я не подозревала, что умею так быстро двигаться. Вылетела из кафе, даже не поняв, как в один прыжок очутилась на пороге, ведя глазами по улице. Никого нет. Где она? Каждая секунда была мучением. Я резко посмотрела влево, подскочила к столику, не видя ничего перед глазами от страха, схватила за лапу Фырчуна дрожащими пальцами. — Диана!!! — каркнула я хрипло и даже голоса своего не узнала… И вдруг сообразила просто посмотреть вперёд. Диана стояла перед мужчиной в чёрной худи, с наброшенным на голову капюшоном. Он присел на колено и словно бы выслушивал её, клоня голову набок. Диана, смущённо заложив ручки за спину, что-то тихо и старательно ему рассказывала. Я заледенела. — ДИАНА! Оба, и он, и она, резко прекратили общаться. Он обратил на меня капюшон, медленно встал, и мне захотелось что есть сил съездить по башке этому извращенцу, а кто ещё пристает к маленьким девочкам без сопровождения взрослых?! Диана посмотрела на меня из-за плеча, довольно улыбнулась. Неожиданно, взяла за рукав незнакомца, дёрнула его пару раз. — Мама! — звонко воскликнула она, заставляя меня едва не упасть в обморок от ужаса. — Мама, папа вернулся!…