***
***
***
День 9. Университет.
С самого утра университет стоит на ушах. Мало того, что сегодня в столовой проходят съёмки для какой-то популярной подростковой мелодрамы со восходящими звёздами французской киноиндустрии, так ещё и декан решил устроить общий зачёт, который сам и будет принимать. Так сказать, чтобы отвлечь и без того безмозглых студентов от их кумиров. Маринетт сидела в позе лотоса на ступеньках напротив двери в аудиторию декана и зубрила, зубрила, зубрила. Следующая — она, поэтому омега со скоростью света повторяла всё, что когда-либо учила. Рядом с девушкой плюхнулось тело и навалилось на её плечо. — А ты удобная, — заметил Адриан, прикрыв глаза. Маринетт не дышла. Просто не могла. Почему её сердце бьётся сейчас так быстро? Почему руки стали мелко дрожать, а щёки предательски покраснели? Парень почесал щёку об её узкое плечо и убрал руки в карманы. — Ты дрожишь. Волнуешься? — поднял голову Адриан и уставился на испуганную собственным непонятным состоянием омегу. — Да там не сложно, не загоняйся. Даже я на «отлично» сдал. — Ну раз даже ты сдал, то мне даже думать не придётся, — усмехнулась девушка, совладав с ритмом сердца. — Эй, я тут значит её успокаиваю, а она… Дверь в аудиторию открылась, в проёме показалась сначала чья-то макушка, затем нос с горбинкой, очки, а после стало ясно, что это зам.декана, Мадам Бюстье. — Дюпен-Чен здесь? — спросила женщина, глядя на «парочку», сидящую на ступеньках. — Это я! Омега скинула с себя альфу и быстро встала. — Надеюсь, что учитесь вы лучше, чем зажимаетесь с парнями, — пренебрежительно кинула женщина, пропуская девушку внутрь. — Послушайте, — вскочил на ноги Агрест. — Какое вам дело, с кем и как она зажимается? — грубо спросил Адриан, складывая руки на груди. Маринетт обернулась на него и удивлённо приоткрыла рот. — Считаете, что можете говорить такие вещи в лицо своим студентам только по той причине, что вы старше и якобы умнее? — Мистер Агрест, вы слишком много… —… себе позволяю? Раньше вас это не смущало, — вздёрнул бровь парень. Женщина смутилась после этих слов, ибо это было правдой. Она всегда спускала этому студенту с рук всё, что он здесь творил. Её губы сложились в одну кривую линию, намекая на то, что ей нечего на это сказать. — Проходите, Дюпен-Чен, декан ждёт вас, — произнесла женщина и закрыли двери за собой и студенткой. —«Господи, что я творю?», — подумал Адриан, как только остался один перед аудиторией. Сердце билось бешенно, тело трясло от нарастающей злобы и… обиды? Ему обидно за эту омегу? Вообще, это первый раз со смерти матери, когда он чувствует несправедливость, когда чувствует себя обиженным и даже оскорблённым.***
***
***
Лука сидел в библиотеке, ибо к столовой не подпустили на пушечный выстрел, и читал роман «Роковая любовь». Нино пыхтел рядом над какой-то задачкой по экономике и тихо, как он думал, выражался: — Чтоб тебя, сранная ты часть дерьма, я тебя решу также быстро, как и предыдущие части дерьма. Ты думаешь, что ты особенная, единственная задача, которую я не решу, но ты, блять, ошибаешься, — шипел Ляиф, в сотый раз читая непонятное условие. — Лечись, — кинул Лука, не отрываясь от книги. Только Нино хотел поднять голову и напомнить другу о его нездоровой мании победы над Арестом, как к их столу кто-то подошёл. Это была Алья. Она явно нервничала, что было видно по бегающим туда-сюда глазам, и теребящим край свитера трясущимся рукам. — Нино, мы можем поговорить? — с ноткой надежды спросила девушка, не поднимая глаз. — О чём мне говорить с такой, как ты? — одним вопросом разбил все надежды Нино, продолжая пялиться в задачник. — Вали, твоё присутствие мешает думать. Лука оторвался от книги и взглянул на бету. Казалось, она была на грани истерики. Хотя… почему казалось, так и было. Глаза Альи стали наполняться слезами, поэтому, чтобы не расплакаться прямо тут, она развернулась и быстро скрылась за ближайшим стеллажом. Как же больно, когда тот, кого ты любишь, когда тот, кого тебе приготовила сама судьба, продолжает тебя игнорировать и отвергать. Как же обидно каждый раз унижаться и просить о всего лишь минутном разговоре, но получать лишь «вали, бесишь». — Долго ещё будешь мучить себя и её? — спросил Лука, протягивая Нино салфетку, ибо у того вновь пошла кровь из носа. — Пока моя мать не перестанет следить за каждым моим пуком, — вытер красную дорожку с подбородка Ляиф. — Или пока не сдохну от ненависти к своей родовой, — с отвращением добавил альфа. — И почему у меня вечно кровь идёт из носа, как её обижу. — Карма? — предположил Куфен.***
***
***
Старый особняк на краю города. Всё выглядит так, будто сейчас средние века, а здесь живёт семья графа. Хотя, по сути, так оно есть, только век, разве что, двадцать первый. Ляифы — потомки одного из богатейших графов Франции средних веков. Представляете, какая должна быть самооценка у этой семьи, купающейся в золоте и положении? У всех родственников Нино есть синдром "богатого-человека-с-завышенным-чсв": у матери, у покойного отца, у брата, у сёстры, у тёти, у дяди, у бабушек и дедушек. У всех, кроме него. Почти невероятно, что этот парень вырос с абсолютно трезвым взглядом на окружающий его мир, слыша только «да мы… да у нас… голубая кровь…». Нино ненавидит своё происхождение всеми фибрами своей души, ведь именно оно мешает ему сейчас быть с девушкой, в которую он влюблён ещё со школьной скамьи. По своей глупости, он рассказал не умеющий держать язык за зубами сестре про свою судьбу, и понеслась: «она тебя не достойна, да её семья нищая, да чтоб потомок графа был с нищенкой и оборванкой». Мать даже приставила к нему частного детектива, который предоставляет ей каждое воскресенье отчёт о действиях её сына: что ел, с кем говорил, сколько раз чихнул. Каждый раз, когда на снимках появляется Алья, Нино ждёт наитупейшая, по его мнению, лекция от мамы. Он так устал. Если бы вы знали, как он от этого всего устал. Как ему хочется просто быть со своей бетой, как его сердце ломает рёбра, стоит только заметить в толпе измученных студентов вечно ярко улыбающуюся Алью Сезар. И кто бы знал, как его душа сдирает с него кожу, когда он знает, что эта вечно яркая улыбка тухнет из-за него, идиота, который не может в свои двадцать дать отпор матери. Нино заходит в обеденную комнату и садится за стол. С тех пор, как отец умер, он сидит на его месте — напротив матери. — Как прошёл день? — спрашивает женщина в дорогих украшениях, не переставая сверкать вилкой возле своего рта. — А то ты не знаешь, — кидает Нино и принимается за ужин. — А твой? Твой ручной чихуахуа ещё не потерялся? — Прекратить называть моего мужа чихуахуа, — строго сказала женщина, отпив вина из бокала. — Прекратить называть мою будущую жену нищенкой и оборванкой. — Это не одно и тоже. Её статус никогда не позволит тебе жениться на ней. — Послушайте, сударыня, двадцать первый век на дворе, — закипал Нино. — Сословий уже давно нет, чтобы запрещать мне любить кого-то из-за материального положения. — Да, но пока ты часть этого дома и этой семьи, ты будешь соблюдать здешние правила. И всё. Это была последняя капля. Последний колышек, наглухо забитый в мозги Нино. — В таком случае, — парень встал из-за стола. — Я больше не хочу быть частью этого древнего дома и этой сгнившей от денег и статуса семьи. Я ухожу. — В таком случае, молодый человек, вы уйдёте с тем, с чем пришли. — Конечно, я заберу то состояние, которое оставил мне мой дед, а затем и след мой простынет, — усмехнулся Нино, напоминая матери о том, что 1/3 состояния принадлежит ему по документам после смерти деда. — Уйдёшь ради этой девки? — спокойно спрашивает мать Нино. — Уйду ради любви. — Любовь. Бред полнейший. Тебе только двадцать, а на нашей планете пару миллиардов бет. Влюбишься в другую через пару месяцев и вернёшься. — Такого не будет. Я не ты, чтобы бегать туда-сюда. Мимо Нино пролетел бокал и разбился об стену. — Чтобы духу твоего здесь не было, — отчеканила каждое слово женщина и вытерла рот салфеткой. — Не переживай, даже смотреть в эту сторону города не буду. Нино вышел из обеденной комнаты, быстро поднялся на второй этаж, похватал некоторые нужные вещи на первое время, быстро настрочил Адриану сообщение, в котором предупредил его, что будет тепепь жить с ним, достал бумаги и чеки, запихнул всё наспех в рюкзак и ушёл. Просто ушёл, больше не произнеся ни слова никому в этом древнем доме со сгнившими людьми.***
***
***