Несчастны, как Ромео и Джульетта. История о Юнги и Хосоке

      – Ауч…       – Ты как-то слишком чувствителен стал, – заметил Намджун и снова сосредоточенно стал вводить иглу под кожу на спине Хосока.       – Просто задумался.       – Неужели?       Этот день был мрачен и по-зимнему холоден. Холодно было настолько, что даже обогреватель в мастерской Намджуна не помогал. А он ещё умудрялся жаловаться, что ему жарко…       Работа над татуировкой шла полным ходом, и скоро она должна была закончиться. Однако Хосок так устал её делать, что это стало своеобразной рутиной. Уже вошло в привычку приходить сюда, ложиться на выпрямленное кресло, наблюдать за работой Намджуна в впереди стоящем зеркале, слушать какие-то рассказы вечно переполненного ими друга, тонуть в своих мыслях, пока он что-то снова рассказывает, а потом получать словесного леща за свою невнимательность. Типичная рутина окончательно задолбавшегося от всего на свете Хосока.       – Сколько ещё осталось?       – А что, уже надоело? Кажется, будто ты вовсе перехотел эту татуировку. Хотя я бы сказал – татуировищу!       Хосок слабо улыбнулся. Клонило в сон как никогда.       – Да нет, не в этом соль. Просто…       Намджун перебил его, не отводя взгляд от иглы:       – Значит, куда-то спешишь?       Хосок скривился. Вот опять он его не слушает до конца.       – Ты невыносим.       – Спасибо, милый, я стараюсь.       В дверь резко постучали, и Намджун даже не дёрнулся. Лишь спокойно сказал «Войдите» и спрятал небольшую ухмылку от уже насторожившегося Хосока. Дверь открылась и радушно пропустила человека, а заодно и принесённый им холод с улицы. Хосок поёжился от прошедших по телу мурашек, а затем и от того, что увидел в стоявшем впереди зеркале до раздражения знакомое детское личико.       – Давно не виделись, Намджун-а!       – Ох, а я тебя совсем не ждал ~.       Хосока могло вырвать от этой расчудеснейшей картины расцветавшего Намджуна, что вот уже оставил работу и заключил в объятье это мелкое существо, пропахшее ярким одеколоном, который наверняка позаимствовал без разрешения у своего отца.       «Хоть Намджун и педофил, зато ему будет, что внукам рассказывать».       Всего за полмесяца этот «мелкий» (этим прозвищем любезно его одарил Хосок) стал чувствовать себя в студии как дома, и теперь по-хозяйски включил чайник и снова вернулся к губам Намджуна. Хосок даже представить боялся, как эти двое ведут себя у Намджуна дома. У мелкого-то явно в хоромах всегда родители мешаются.       Хосок в который раз убедился, что Намджун отличный игрок, когда дело касается любви. Хосок также знал, что это его любимейшая игра уже на протяжении многих лет. Хосок помнил первых подростков, которых Намджун приводил сначала попить чай в студию, а потом заняться сексом, а потом и вовсе уже не приводил. Он всегда получал один и тот же вопрос от Хосока после каждых его отношений: «Чем этот не угодил?» – и всегда выдвигал один и тот же вердикт: «Скучноват». Это было их забавным ритуалом, и Хосок уже начинал гадать, когда он повторится вновь.       Когда подросток отлип от Намджуна, то тут же с ухмылкой на лице потянулся к его уху и игриво стал дёргать серёжку зубами. Тут уже отвлечённый Намджун, кажется, вспомнил о том, что он и его жертва здесь не одни.       – Продолжение будет дома, малыш. Не видишь разве, что у нас гость?       – «Гость»? – саркастично поднял бровь Хосок и вдруг заметил любопытный взгляд мелкого на своей открытой спине, неплохо так исписанной рукой профессионала.       – Крутая, – видимо, подумал он вслух, не отрывая глаз от татуировки и медленно приближаясь, будто зачарованный. Хосок скривился, а Намджун не скрыл горделивой улыбки. – Я тоже такую хочу!       – Кто много хочет – тот мало получит, – с явным экивоки* подметил Намджун, спокойно сел обратно и вновь принялся за работу. Подросток досадно вздохнул и пошёл за чаем. Намджун, как бы прочтя мысли Хосока, которых на самом деле вовсе не было, сказал: – Ему нельзя делать татуировки, потому что в школе могут заметить, а это у них строго запрещено. Я запрещаю сделать даже самую маленькую, чтобы потом он не сумел огрести проблем. Но, как видишь, душа бунтаря рвётся наружу…       – Ты же ему не отец, в конце концов, а всего лишь любовник, – заметил Хосок и получил отчего-то злобный вскинутый взгляд в зеркале. Удивлённо уставился на нахмурившегося Намджуна и принуждённо замолк. Хосоку даже как-то совестно стало. Он, что, обидел его чем-то?       Послышалась какая-то назойливая мелодия, и обе головы повернулись в сторону подростка. Он держал телефон и уже, кажется, мысленно сорвался на улицу, чтобы ответить.       – Это мама! Я поговорю с ней и быстро вернусь!       Он наскоро выскочил на улицу с курткой в руке, и дверь гулко захлопнулась за ним. Хосок дёрнулся от неприятного треска старой двери. Уже самое время её заменить.       Прошло десять минут, двадцать, а беглец так и не возвращался. Намджун то и дело усмехался, не отвечая на вопросительные взгляды Хосока, а потом наконец удосужился развеять всё непонимание.       – Поди, мама домой погнала. Он ещё слишком мал, чтобы за него не беспокоились.       – Хочешь сказать, я тоже всё ещё маленький?       – Ты всегда для меня ребёнок, мой птенчик. Но, позволь не без грусти заметить, что у тебя ситуация немного другая.       – Позволю. Но, Джун...       – Да?       Хосок смотрел, как то и дело замирала рука Намджуна, но вновь и вновь продолжала свою работу. Он выглядел как художник, а Хосок был его самым удачным и самым любимым холстом.       – Как долго ты планируешь играть с ним?       Рука Намджуна вновь замерла, но уже не продолжила работу, как раньше. Намджун поднял серьёзный нахмуренный взгляд и как будто вот-вот хотел сказать какую-то мудрую мысль такому неопытному Хосоку. Но в его взгляде, помимо всего перечисленного, Хосок заметил и какую-то толику разочарования.       Он медленно помотал головой и пожал плечами.       – Это всё в прошлом, малыш. Неужели не видно?       – Не видно что? – покосился недоверчиво Хосок, уже вообще не понимавший, что происходило с его другом. Другом, которому, вообще-то, в таких ситуациях должно быть смешно и весело от одного разговора о том, как он поматросит и бросит своего нового «малыша».       – То, что это по-настоящему. Ну, типа не игра, а... реальная жизнь.       – Джун, ты только недавно говорил мне, что играешь в любовь.       – В любовь играют все, Хосок-а, – голос Намджуна прозвучал так, словно принадлежал не другу Хосока, а его наставнику и главному мудрецу на свете. Слишком быстро Намджун поумнел за такое короткое время. – Вот только не все играют в неё по-честному.       – И ты всегда был именно одним из этих «не всех».       – Ключевое слово «был».       Намджун тепло улыбнулся и вернулся к работе, как бы этим завершая столь странный и необычный разговор «по душам». Хосок потупил взгляд, уставившись куда-то в пол, но вовсе его не видя. Напротив, он видел что-то более реальное. Что-то… нежное и приятное.       Он видел лицо Сокджина. Тот снова приносит ему завтрак в постель, как делает это каждые выходные, и интересуется учёбой. Хосок что-то тараторит про какую-никакую успеваемость и закидывает в рот кусочек омлета, как вдруг взгляд его цепляется за угол книжного шкафа. Не имея сил отцепиться, Хосок проходится глазами по названиям книг.       – Ты реально тот ещё книжный червь!       Сокджин смеётся и подходит к полкам. Ласково проводит подушечками пальцев по тиснениям книг, отчего у Хосока появляется ощущение его рук на своей коже, и выборочно достаёт одну. Хосок не без интереса пытается разглядеть инициалы на переплёте и как бы между прочим спрашивает:       – Что за автор? – и закидывает в рот ещё один ломтик омлета, закрывая глаза от удовольствия. Почему каждый день не воскресенье…       – Ох, это мой любимый: Мин Юнги.       Хосок резко распахивает глаза и давится завтраком. Сокджин тут же подскакивает к нему и помогает отдышаться.       – Эй! Ты чего?       Хосок смотрит в одну точку и не может собрать все мысли воедино. Сокджин обеспокоенно хлопает его по спине, заглядывая в глаза. Но в них он видит лишь пустоту и какую-то пугающую прозрачность. Хосок смотрит в пол, но видит лишь чьё-то размытое лицо перед глазами.       «Что ж это за…»       – А ты?       – А? – слегка встрепенулся Хосок, тут же подняв глаза. – Что я?       – Ты играешь по-честному?       Секунда, две, но Хосок всё равно не понимает, что к чему. Прокручивает моменты их диалога, но не успевает всё припомнить, уже получая новый взволнованный вопрос.       – Ты какой-то сам не свой в последнее время... У тебя проблемы с Сокджином?       «О нет, не с Сокджином. Точно не с Сокджином…»       – Я просто… никак не отвяжусь от одного тупого чувства, что привязалось недавно.       Намджун отложил иглу и внимательно посмотрел в глаза Хосока. Тот сделал вид, будто ничего не сказал секунду назад. Но эта тактика, к сожалению, не сработала так, как хотелось.       – И что же это за чувство? Когда началось?       – Да чёрт бы его знал… – Хосок сел на кресло лицом к Намджуну. – Кажется, когда я увидел твоего лю… ну, этого подростка. И какое-то ощущение появилось назойливое, будто…       Хосок смотрел на Намджуна и не знал, что говорить дальше. Что он мог сказать? Он ведь сам ни черта не понимал, что происходило и как можно было объяснить его поведение и внутренние противоречия.       Он вздохнул и на секунду прикрыл глаза, будто опасаясь реакции сидящего впереди друга.       – Будто я что-то делаю неправильно.       Он открыл глаза и, как ни странно, увидел понимающее кивание Намджуна. Он кивал так долго и важно, что даже успел сходить за чем-то в конец комнаты и вернуться с двумя бутылками пива.       – На сегодня хватит с тебя, птенчик. У меня рука уже устала держать эту долбанную иглу.       На этих словах он своей уставшей рукой так просто вскрыл две бутылки, что Хосок с ухмылкой вскинул брови. И хотя он не особо горел желанием впускать в свой организм эту гадость сегодня, мудрый взгляд гуру-Намджуна прямо-таки принудил его прильнуть губами к горлышку. Ну и ладно. С Хосока и правда на этот раз хватит...       Хосок вдруг ощутил вибрацию телефона на тумбе рядом с собой и тут же взял его. Намджун внимательно следил за лицом Хосока, что тут же тепло улыбнулся телефону, а затем ответил.       – Да, Сокджин-а?       Намджун усмехнулся и отпил из бутылки. Но тут же заметил, как улыбка Хосока мгновенно исчезла.

***

      Новый год. Новый год. Новый год…       Юнги никогда особо не любил праздники. Он не любил дарить подарки и тем более их получать, ведь и в той, и в другой ситуации ему всегда приходилось чувствовать смущение. И чем известнее он становился, тем ценнее и дороже подарки получал, а это в свою очередь создавало наиужаснейшее ощущение того, что Юнги кому-то отныне обязан.       И вот он – этот самый праздник, семейный и такой тёплый, хотя на улице температура ниже десяти… Юнги смотрел с балкона на бежавших куда-то детей, укутанных в тёплую одежду и смеявшихся с чего-то. Почему они смеялись? Что дарило им такой огромный запас энергии, чтобы играть, смеяться, кричать и быть самыми счастливыми на этом свете? Юнги захотел срочно узнать рецепт у этих мелких малышей.       Он скурил сигарету и ушёл в кабинет. Включил компьютер и первым делом зашёл на почту: нужно было проверить, пришло ли письмо от издательства на счёт какого-то там важного вопроса. Однако первым в списке входящих Юнги нашёл письмо от другого адресанта. Сердце на мгновение замерло, и Юнги в прострации нажал на «просмотр».       «С Новым годом, дорогой Юнги! Надеюсь, ты не сильно занят в этот день, ведь от работы нужно отдыхать хоть иногда. Я вот, например, взяла отпуск за свой счёт, чтобы провести каникулы со всеми. Сегодня мы собрались, чтобы устроить ужин и сходить на салют. Но нам очень не хватает тебя, сидящего за единственным свободным местом…       Кстати, я хочу поздравить тебя с таким прекрасным достижением, как награда за «Лучший роман года»! Я как только по телевизору увидела, так сразу себе на заметку взяла, что нужно будет тебя поздравить. Прости, что делаю это только так, в электронном письме. Я не хотела отвлекать тебя звонком, зная, как ты это не любишь…       Я очень хочу, чтобы у тебя прошёл хорошо этот замечательный праздник. Пожалуйста, ответь мне, как только сможешь. Все мы безумно скучаем и ждём от тебя вестей.

С нежнейшей любовью, Твоя Семья»

      Юнги с минуту стоял на месте и смотрел на напечатанные без единой ошибки слова. Четыре буквы последнего слова застряли у него в горле, и он тяжело обдумывал дальнейший план действий. Ответить? Проигнорировать? Юнги чувствовал огромную вину и ощущал себя слишком беспомощным и беззащитным перед этим нежным письмом. Он представил, как мягко давили на клавиши морщинистые пальцы его матери, набирая такие заурядные слова. И не то чтобы он никогда особо не делился с семьёй своими новостями, просто…       «Сейчас у меня лишь одно на душе. И вряд ли это то, о чём стоит рассказывать близким людям».       Юнги с тяжёлым камнем на сердце свернул письмо и открыл второе – уже от издательства «Бесконечность». И хотя ему не особо интересно было его содержание, это хоть как-то помогло ему отвлечься от всего, что так мучило. Даже несмотря на то, что этот «отвлекающий манёвр» длился всего пару минут.       Тем не менее, Юнги стал выглядеть гораздо лучше за последние три месяца. Он понимал, что чрезмерным употреблением алкоголя, курением и самоуничижением в виде голодания ничего, кроме гастрита, не заработает. Гастрита и ещё какой-нибудь болячки, о которой он даже думать не хотел. Главной его задачей стала одна единственная и элементарно простая: выглядеть презентабельно и чувствовать себя в состоянии работать. Если он будет поглощён романом, он забудет все причины, из-за которых и довёл себя до такого плачевного состояния несколько месяцев назад.       Юнги стал лучше есть, хотя сначала делал это через силу. Однако теперь он стабильно питался и наконец-то начал чувствовать аппетит. К тому же, благодаря великому снисхождению и терпению его нового редактора Пак Чимина Юнги отныне ел ещё больше, ведь тот безоговорочно покупал всё, что тот пожелает: от калорийных пирожных до сладких ананасов. Хотя Юнги с самого начала лишь хотел проверить, когда тот сорвётся. Тест этот он назвал «Методом величайшего писателя Мин Юнги» и с его помощью сделал вывод, что Пак Чимин – потрясающий редактор, достойный стать правой рукой Юнги. Осталось лишь провести обряд посвящения.       За окном сильно стемнело, и Юнги заметил это лишь тогда, когда ему пришла СМС. Он с нежеланием, но не без лёгкого чувства любопытства взял телефон и, увидев отправителя, ухмыльнулся, спустя время набрав ответ и затем отложив гаджет обратно. Тогда он обернулся и заметил черноту неба. Посмотрел на настенные часы. Одиннадцать вечера.       Вдруг Юнги услышал чьи-то крики, доносящиеся сквозь закрытое окно. Он тут же подскочил на месте и устремился к звукам, распахнул окно до конца и выглянул на улицу. Лицо тут же обдал леденящий кожу ветер, и он поёжился. Юнги взбудоражено посмотрел вниз и вдруг осознал, откуда исходил крик. Это была всего лишь девушка, которую подхватил на руки какой-то парень. А он уже испугался…       Юнги без интереса закрыл окно и уставился устало на монитор компьютера и кипу лежавших вокруг листов. Он потёр глаза, предварительно подняв на макушку очки, и ощутил дикое желание выпить вина. Грех не порадовать себя хоть бокалом подобным праздничным вечером.       Он шёл по коридору, быстро включая перед собой свет в комнатах и мигом пересекая тёмные углы. С бушевавшим сердцем он всё-таки преодолел полосу препятствий и добрался до шкафа со звенящей и такой драгоценной тарой. Но только он дотронулся до одной из бутылок, как по квартире эхом раздался грубый дверной звонок. Юнги чуть рассудка не лишился от испуга.       Он с до сих пор подскакивавшим сердцем добрался до двери и осторожно посмотрел в глазок, только потом открыв её. На пороге стоял Чимин, который всего четвертью часа ранее спросил разрешения прийти в своём коряво написанном сообщении. И, естественно, Юнги безоговорочно тогда согласился.       Он, заметив красные пятна под глазами Чимина, немного изумлённо и погодя пропустил его и даже помог снять куртку. Отвёл Чимина в зал и усадил перед телевизором. Повисла какая-то угнетающая атмосфера. Юнги срочно нужно было что-то с этим сделать. Он нервно потянул подол длинной голубой футболки и вдруг осознал, что даже не надел штаны за весь этот день.       Юнги решил разгрузить атмосферу первопришедшим в голову вопросом.       – Пива или вина?       Чимин ответил спустя долгую паузу, будто услышал слова далеко не сразу.       – Вина.       Юнги кивнул и быстро скрылся. По пути к желанным бутылкам он продолжал думать о внешнем виде чем-то явно угнетённого редактора и о причинах такого его состояния. Даже как-то жалко стало парня. Юнги ведь тоже совсем недавно был точно таким же. И хотя прошло всего несколько месяцев, ощущались они как целые несколько лет.       В конце концов Юнги решил выбрать свою наилюбимейшую тактику и, натянув выражение лица уверенного в себе, беззаботного и безразличного ко всему мужчины, ступил обратно к Чимину с наполненными наполовину бокалами. Зайдя обратно в зал, он застал его в той же позе, в которой оставил, и медленно подошёл ближе. Голос его был как всегда ярок и звучен.       – Ваше вино, дорогой коллега!       И тут же, как по щелчку, Чимин, не отводя взгляда от невидимой точки на стене, взял бокал и выпил всё залпом. У Юнги аж мурашки по телу пробежались.       «Так и всё вино, не дай боже, на него истратить умудрюсь!»       Как бы то ни было, Юнги терпеливо забрал бокал и ушёл, вернувшись с ним же, но уже вновь наполненным. На этот раз доверху. На всякий пожарный.       Юнги сглотнул и включил телевизор, однако тут же получил монотонное возражение снизу.       – Может, без этого? – Юнги удивлённо посмотрел на него, но не получил ответного взгляда. – Хочу встретить этот Новый год в тишине.       Оказалось, что Чимин даже командует мягко. Юнги это показалось милым и забавным, но вот не менявшееся совершенно лицо редактора казалось совершенно противоположным.       Тишину нарушил резкий звук задрожавших искр в небе, тут же осевших на невидимом диске. Юнги испытал детский восторг, и он, обхватив свои ноги руками, неотрывно глядел на пускавшийся в темноту фейерверк. Это было красиво до безобразия. До безумия. До колющей боли в груди.       Прямо сейчас, должно быть, вся его семья в другом городе тоже смотрела на падающие звёздочки, только другие. Хотя выглядят они все, собственно, одинаково.       Юнги тепло улыбнулся воспоминаниям и как будто даже отогнал на время всю грусть от души. Было что-то особенное в этой банальности. Что-то перехватывало дыхание лишь от вида взрывавшихся маленьких бомбочек, или как ещё можно описать салют во всей его красе. Юнги никогда особо не любил фейерверки, фестивали и, конечно же, праздники. Однако прямо сейчас ему показалось, что это имеет огромное значение. Это, как бы сказать, помогает человеку забыться.       И Юнги забылся с застывшей на лице улыбкой, пока его голову не посетил один интересный вопрос. Он не отвёл взгляд и спросил:       – Почему ты пришёл ко мне?       Юнги обернулся, поймал взгляд Чимина и уже тогда услышал его ответ. Какой-то даже сокрушительный и печальный.       – Потому что больше не к кому.       – А жена?       Юнги помнил их недавний разговор и то, что Чимин – женатый человек. И хотя он понимал, что Чимина и его супругу ничего не связывало, кроме каких-то там официальных бумажек, он всё же считал, что, когда на душе нехорошо, поможет присутствие любого человека рядом.       Чимин так и не собрался ответить на заданный вопрос.       – А тот, кто тебе нравится?       Юнги проследил за тем, как Чимин тяжело вздохнул, и не успел проникнуться ещё большим любопытством к тому, что с ним случилось: их грубо прервал телефонный звонок. Чимин безэмоционально достал телефон и стал крутить в руке, как будто играясь. Юнги уже раздирал интерес, когда Чимин уловил это в его взгляде и всё-таки ответил.       Юнги внимательно слушал весь диалог, слабо улавливая доносившиеся слова в ответ на грубые ответы Чимина. Он делал вид, что увлечён фейерверком и медленным поглощением вина. Да, кстати, просто сногсшибательного вина.       Вот что он понял из этого странного разговора: Чимина кто-то хотел увидеть, а этот кто-то общался в это время с каким-то там Тэхёном (и Юнги был готов дать руку на отсечение, если Чимин не ревновал собеседника к этому Тэхёну). За это время Юнги неплохо так разозлился на того, с кем говорил Чимин, поэтому медленно встал и подошёл к редактору. Думал, что делать дальше, и, услышав резкий возглас из чужого телефона, без предупреждения выхватил его и спокойно возразил:       – Извините конечно, но Чимин сейчас слишком занят, чтобы говорить с вами.       Он отключился с блаженной ухмылкой и только потом заметил гневный взгляд Чимина снизу. Ухмылка тут же сползла с лица. Юнги виновато сглотнул и тут же попытается сохранить хотя бы капельку уверенности, неосознанно оправдываясь:       – Что такое? Мы ведь празднуем, а он нас отвлекает!       – А не волнует ли вас хоть немного то, кто это был? Что вы вообще себе позволяете?!       Юнги даже испугался такого неожиданно грозного тона. Что ж, он ошибался насчёт Чимина: не всегда он такой мягкий и пушистый, как Юнги считал до этого страшного момента.       Но он всё уже понял. Прекрасно понял, кто это был, зачем звонил и как связан с сегодняшним состоянием Чимина. И Юнги было… обидно за своего редактора. Юнги не отпускало чувство, что он и Чимин очень схожи друг с другом.       – Неужто кто-то особенный?       Ведь всё бы ничего, если бы Юнги не был так отчаянно уверен, что из телефона Чимина отчётливо доносился мужской голос.       – Самый особенный...       Юнги вновь сел на пол рядом с Чимином, достал сигарету из лежавшей на кофейном столике пачки и оттуда же взял зажигалку. Он поёжился – то ли от холода, то ли от собственных догадок – и нервно закурил. Он больше не смотрел на Чимина, вновь засмотревшись на салют, что немного утих и стал менее контрастным на фоне поглощавшей всё черноты.       – Если хочешь, можешь идти к нему.       – Нет, – резко отрезал Чимин, – всё в порядке, – и осушил залпом бокал. Юнги про себя горестно усмехнулся и вернулся к раздумьям.       Он вдруг ощутил острое желание напиться и броситься под поезд. И это желание оказалось настолько сильным, что он чуть не сорвался с места, но всё же смог удержаться из последних сил. Всё сжалось внутри и оцепенело, как будто окуталось морозом и табачным дымом. Юнги задержал дыхание и прикусил кончик сигареты, лишь бы подавить колючее чувство в горле.       Мин Юнги тридцать шесть лет. Он является писателем со стажем, имеет много наград и огромный талант и потенциал. Все знают его как человека с отличным образованием и большими познаниями в психологии, которые он использует в своих бестселлерах и всех остальных произведениях в общем. А также Мин Юнги – взрослый человек с больными костями, туберкулёзом и плохим зрением, зависимостью от алкоголя и от депрессивных мыслей, которые он сдерживал в себе на протяжении этих трёх месяцев и так боялся выпустить их, что готов был делать всё, что угодно. Он не мог лишь только выходить на улицу, ведь прекрасно понимал, что, попади он туда, он окажется безоружным. Он будет в открытом доступе. Его раненная душа будет в открытом доступе.       Юнги случайно выпустил что-то ужасное, и прямо сейчас он остался один в квартире. Чимин покрылся тенью, мраком, которого Юнги так теперь боялся. Он посмотрел в сторону этого мрака и увидел в нём чью-то шею с татуировкой в виде кинжала.       Юнги затряс головой, и мрак тут же рассеялся. Он вновь посмотрел на сидевшего в комнате Чимина и, схватив пачку со столика и решив как можно скорее выйти на балкон и скурить пару-тройку сигарет, сказал ему:       – Не хочешь сходить со мной в следующий понедельник на выставку в картинную галерею? Обещаю, ты не пожалеешь, – и, поспешно достав сигарету, подмигнул Чимину. Немного подумав, тот слабо кивнул головой.       Юнги криво ухмыльнулся, поняв, что ему как никогда нужно было отвлечься не просто работой, а общением с обычным человеком. Если Чимин пойдёт с ним, кто знает, может, ему станет немного легче?       Дальше Юнги ушёл на балкон, предупредив об этом Чимина. И пока он курил, он не мог прикрыть глаза ни на секунду: каждый раз, когда это происходило, он нехотя видел размытый кинжал на чужой шее. Он безумно, просто нереально сильно хотел бы забыть эту татуировку и того, кому она принадлежит, на веки вечные.       Когда он вышел с балкона и направился в зал, то заметил у прохода копошившегося Чимина. Юнги изумлённо вскинул брови.       – Куда ты спешишь?       – Извините, Мин Юнги… Я просто решил, что это было бы чересчур бестактно – оставаться у вас дольше, – Чимин, тараторя это, смотрел на Юнги так виновато, что тот и забыл, как говорить. Это ведь он всего несколько минут назад выглядел так, словно готов был вот-вот выпрыгнуть из окна?       – Это… что ж… Не то чтобы это было проблемой… Я ведь один живу, знаешь.       – Знаю. Но я не могу. Думаю, что она – ну, жена – будет беспокоиться. Я, как её супруг, обязан показываться ей на глаза хоть иногда.       Юнги совсем застыл на этих словах. Он даже ничего не смог больше сказать: Чимин быстро попрощался и скрылся за дверью, и как только она за ним захлопнулась, Юнги ощутил такую животную тоску, что непроизвольно схватился за грудь.       – Как же это… неприятно…       У Юнги было ощущение, что его бросили буквально все в этом мире. Он стоял под светом ламп и чувствовал себя одной из тех, что вот-вот лопнет, раскрошится, разлетится на тысячу осколков и перестанет светить навсегда. Он отшатнулся назад и ухватился рукой за край стоящей рядом тумбы. В прострации он стал ходить по кухне, не имея сил ни о чём совершенно думать. Его преследовала его тень и уже не преследовал шум салютов за окнами: там была кромешная тьма. И лишь слабые отголоски чьих-то весёлых криков и счастливого смеха ещё тревожили слух Юнги. Он стал на месте и поднял опустошённый взгляд на столешницу. Прямо перед глазами его стояла бутылка откупоренного вина.       «Что ж… была – не была».       И на этой несчастной ноте Юнги схватил бутылку и опрокинул её над головой, заранее прислонившись к горлышку болезненно потрескавшимися губами.

***

      По ярким улицам Сеула раздавались такие же яркие вспышки голосов и музыки. В центре весело проводили праздник люди всех возрастов, и, несмотря на холод, никто не хотел пока расходиться по домам. Для многих этот тёплый семейный день был одним из тех немногочисленных, когда можно провести время с теми, кого любишь.       Юнги, нацепив капюшон и закутавшись в тёплое пальто, всеми силами старался не быть узнанным и не броситься под первую попавшуюся машину. Он то и дело подносил к губам горлышко очередной бутылки какого-то алкоголя, цену которого он не запомнил и который просто взял наугад, и ощущал себя реальным алкашом. Было обидно от этой мысли, но зато она была вполне себе правдивой.       Юнги было плохо, и он не скрывал это от себя. По крайней мере, этой ночью точно. Все эти три месяца он был самым обворожительным, самым высокомерным и самым трусливым человеком во всём Сеуле. Но сегодня он решил сорваться с цепи, которую навоображал себе сам. Он решил твёрдо, хоть и пьяным разумом, что нет никакой опасности в людской толпе.       Да и не людей он, собственно, избегал. Плевал он на всех этих счастливых, беззаботных людей…       Юнги остановился резко, но продолжая немного пошатываться, когда увидел впереди детскую площадку, в некоторых местах усыпанную снегом. Он заметил какую-то упавшую девочку и услышал её раздирающий, противоречащий совершенно такому праздничному настроению плач. Однако он был недолгим: уже совсем скоро к ней подбежала женщина, подхватила её на руки и успокоила всего лишь несколькими вещами: спокойным голосом и нежной улыбкой. Как немного, казалось бы, нужно для счастья ребёнку.       Юнги только начал сохранять равновесие, как тут же был сбит с ног и повалился наземь. Он болезненно захрипел, бутылка выпала и укатилась куда-то в сторону, а в его адрес кто-то виновато стал опускать извинения, пока помогал Юнги вновь оказаться на дрожащих ногах. Когда Юнги поднял глаза и со сведёнными бровями взглянул на своего убийцу-спасителя, то поймал ответный взгляд чему-то удивившегося парня.       – Вы… Мин Юнги, так?       «Чёрт, всё-таки узнал кто-то… Надо было быть осторожнее».       – Ага… я…       Юнги опустил глаза на изрисованную татуировками шею незнакомца и сплюнул про себя. Он был готов поспорить, что у этого панка вообще всё тело изрисовано. Стоп, Юнги, что, стал размышлять как старик?       Он уже был готов к тому, что у него сейчас попросят автограф (хотя он бы одновре́менно удивился, что такой парень как-то связан с книгами), однако незнакомец лишь удивился ещё больше и просто захлопал глазами. У Юнги терпение кончалось. Нужно было ещё выпить.       Кстати об этом: наверняка парень заметил то, насколько Юнги пьян, по его неравновесию. Юнги это было не особо на руку, ведь вряд ли новость о том, что известнейший писатель в Корее – заядлый алкоголик и одиночка, будет хорошей новостью. Но Юнги было уже всё равно. Он был слишком пьян и слишком апатичен, чтобы беспокоиться об этом теперь.       – Ещё раз извините за это столкновение. Я хотел устроить сюрприз любимому человеку, но немного просчитался во времени. – Незнакомец засмеялся и почесал затылок. Юнги уловил хвост от татуировки на его запястье. Он тут же снова пошатнулся и, казалось, мог упасть в любую секунду. – Вы плохо себя чувствуете?       – Что? А, да… Голова раскалывается…       Юнги хоть и был пьян, но ещё мог врать. Если вдруг этот парень так и не понял его состояния, то пусть думает, что Юнги просто-напросто болен. Душевно, например.       – Вы заболели? Хотите, чтобы я отвёз вас домой?       – Да. То есть, да, болен, но… не надо.       Незнакомец не унимался и даже придержал Юнги за локоть, чтобы тот не упал. Странный тип, но Юнги хотя бы точно теперь не смог бы повалиться. Он меньше всего желал сейчас валяться на холодной земле.       – Я заказал такси, и оно стоит на парковке вон там, – парень прищурился и указал вдаль на огромное скопление машин. Юнги с трудом поворачивал голову. – Так что, если хотите, я могу вас подвести. Всё равно сюрприз уже не успею подготовить.       Пока незнакомец грустно улыбался, Юнги тщательно, насколько позволял пьяный мозг, обдумывал его предложение. Парень, кажется, это понимал, и в ожидании стоял впереди, немного приподнимаясь с носков на пятки. Рядом продолжали шуметь детские голоса и смех молодёжи, что забиралась на замки и скатывалась с горок. Из-за них появилась очередь из недовольных и нетерпеливых детей, и парень, увидев это, недовольно фыркнул. Это как будто немного убедило Юнги в том, что ему можно доверять. В конце концов, он на самом деле больше ни секунды не хотел оставаться среди людей…       – Ладно…       Парень изумлённо повернул голову в сторону Юнги, будто не знал, что тот всё ещё стоял перед ним. Затем он тепло улыбнулся и повёл Юнги в сторону парковки, во время этого спросил адрес его дома, потом открыл для него дверь, усадил на задние сидения и сам сел впереди. Пока он тихим и спокойным голосом говорил адрес водителю, Юнги думал: он ведь даже не узнал имени своего помощника. Тот, конечно, его имя знал, как и подобает всем, кто хоть как-то увлекается литературой. Но Юнги всё ещё не мог поверить в то, что этот человек читает книги.       «Возможно, ему кто-то рассказал обо мне? Некоторые люди знают меня из новостей или из разговоров, а то и из сплетен. И всё же мне даже интересно стало, кто этот парень такой…»       Юнги хоть и не шатался уже, потому что сидел, но был уверен, что упадёт, как только выйдет из машины. Он уткнулся лбом в стекло и без интереса смотрел на проплывавший город. Он даже не заметил, как свет от фонарей превратились в боке**, став расплывчатыми искорками на чёрном фоне. Юнги всё больше закрывал глаза, стал видеть несвязные картинки в голове и почти заснул, когда машина вдруг остановилась, и на удивление приятный незнакомец повернулся к нему и с улыбкой сказал:       – Вот вы и приехали, сэр.       Юнги тупо посмотрел на него, а потом на автомате стал выходить, осторожно цепляясь за сиденье, чтобы не повалиться на землю. Но его снова окликнул голос.       – И, кстати, меня зовут Джун. Приятно было познакомиться с вами вживую.       Когда машина уезжала, Юнги ещё продолжал смотреть ей вслед, пока она не скрылась за деревьями и другими машинами. Тогда Юнги тяжело выдохнул и обернулся, сделав шаг. Но он тут же замер, словно вкопанный, и широко раскрыл глаза. Он вдруг совершенно не узнал дом, перед которым оказался.       Это была совсем не многоэтажка. Юнги, даже немного протрезвев от шока, с макушки до фундамента оглядел двухэтажное светлое здание с единственным горящим окном.       «Это ошибка… или у меня глюки?»       Юнги мысленно себя поздравил. Значит, он по-пьяни неправильно назвал адрес или его просто не поняли, что было проще простого, учитывая то, как у него всё время заплетался язык.       Юнги полез в карман джинсов, чтобы достать телефон. Но карман почему-то оказался пуст.       Вот же ж…       Юнги, осознав, что телефон дома, а такси перед таким, как он, не остановится, снова посмотрел с опаской на дом. Да, наверно, просто глючит. А может, это был сон, и на самом деле он до сих пор ехал с тем незнакомцем в машине. Как его там звали? Кун? Нет, как-то не так.       Юнги сглотнул, и какая-то невидимая рука подтолкнула его ко входу в дом. Он ей запротивился. Но она снова на него надавила.       «Я очень хочу, чтобы у тебя прошёл хорошо этот замечательный праздник».       Юнги зажмурился и, когда он открыл снова глаза, ему на долю секунды померещилось, что он стоит у дома своей семьи. Он видел свет в одном лишь окне и представлял, как все они: мама, папа и старший брат сидят за столом. Однако тарелок больше, чем их самих. Одна лишняя приготовлена для Юнги и ждёт его каждый год. Но она уже боится, что никогда не дождётся.       Юнги часто заморгал и пошатнулся. Икнув один раз, он с вызовом посмотрел на стоявший впереди дом и сжал кулаки. Ну и плевать, что не его квартира. Плевать, что он был пьян и почти не соображал. Плевать, что в окне он видел не свою семью, а какие-то шкафы с книгами и спинку дивана. Плевать. Юнги уже потянулся к дверному звонку.       Когда раздался писк от нажатия на кнопку, Юнги подскочил, только теперь испугавшись того, что наделал. Нет-нет-нет! Надо скорее бежать! Это ему не Хэллоуин, когда детям дают конфеты. Юнги сейчас получит как минимум газетой по голове…       Юнги резко развернулся и чуть не упал, когда дверь за ним без предупреждения распахнулась, и он непроизвольно оглянулся назад. И это самое последнее, что он должен был сделать в этот момент.       – Юнги?..       Перед ним стоял Хосок. Такой реальный, долгожданный Хосок.       Юнги не мог остановить бешеное биение сердца и чувство, будто в его лёгких целый дом мешал ему дышать. Он, не отдав себе отчёта, резко и полностью отвернулся от двери и Хосока, словно испугавшись того, что тот может увидеть, насколько плохо Юнги выглядел. А он и правда выглядел ужасно: его бледной коже совсем не шёл румянец.       – Юнги, что ты здесь делаешь?       Юнги молчал. Ему казалось, что, издай он звук, его голос сломался бы. Он испуганно смотрел вперёд, но не двигался с места. Потому ли, что боялся упасть? Или потому, что чего-то ждал?       – Ты ведь не мог знать этот адрес… – Хосок заикался от волнения. – И сегодня Новый год… Ты… почему ты…       Юнги прикусил губу и подавился слезами. Он знал, что Хосок хотел сказать.       – …один?       Юнги вдруг понял. Всё понял. Юнги никогда, никогда и ни по кому не скучал так безумно, как по тому, кто разрушил его. Юнги душил дом, поселившийся внутри него. И Юнги было ещё душнее от осознания того, что в этом доме стал жить Хосок.       Он скучал. Он скучал... Он так сильно скучал, что у него поджимаются пальцы на ногах и краснеют уши, так скучал, что перестаёт чувствовать землю под ногами и теряет рассудок, так скучал, что готов оставить в себе этот дом и сделать всё, чтобы Хосоку было комфортно в нём жить. Так неистово скучал, что не волнуется о том, как странно бы выглядело то, как после всего того ужаса, что случился в его жизни, он бы поцеловал Хосока. Юнги хочет проверить это больше всего на свете.       – Малыш…       Юнги разворачивается и впивается в хосоковы губы.       Хосок, кажется, ждал только этого. Он, не контролируя себя, схватил Юнги за талию и протащил в дом, захлопнув за собой дверь. Он слишком долго не касался его. Это ощущалось настолько ярко, что у Хосока заалели кончики ушей, а штаны и подавно стали ему слишком тесными. Он был в домашней футболке и настолько доступным, что Юнги не медля потянулся к краям верхней одежды, чтобы избавить от неё Хосока. Но его остановил вид соблазнительно открывавшихся ключиц, и Юнги, прижимавшийся к стене и ощущавший трение чужой ноги между своих бёдер, опустил голову и стал покрывать долгими поцелуями шею Хосока. Тот запрокинул голову и сильнее сжал талию Юнги, пока он, становясь пьянее уже от чего-то, что посерьёзнее алкоголя, покрывал прозрачными метками каждую клеточку чужих ключиц, чужой шеи, чужого кинжала и чужой лозы, окутывавшей лезвие и поглаживающей его своими мягкими листьями. Юнги нетерпеливо стонал одновременно со жмурившимся Хосоком и ясно ощущал себя этим самым кинжалом в нежных руках обнимавшего его парня. Юнги помнил Хосока как грубого любовника, что всегда вжимал его в матрас и шептал его имя, входя до самого конца и часто изливаясь внутрь, даже когда Юнги этого не хотел. Юнги знал Хосока как жадного энергетического вампира, который, ставя засос на его белой шее, высасывал его энергию вместе с душой, а затем оставлял на этом месте хорошо заметный укус. Юнги любил Хосока как обделённого вниманием питомца, который любил кусаться, когда его не гладили, и даже когда он делал больно, Юнги любил его всё сильнее. Но сейчас Хосок не был питомцем, не был вампиром и не был его любовником. В этот момент, когда темнота коридора обжигала двоих уже полураздетых людей, Хосок был нежным парнем двадцати четырёх лет, которого Юнги никогда не знал. И это ясно не только по тому, как он осторожно и одновременно тесно прижимался к Юнги и словно пытался насытиться, растягивая удовольствие и медля. Это ясно и по тому, какая аура тепла исходила от него, когда Юнги увидел его перед собой спустя столько времени. Юнги мог ошибаться и, скорее всего, так оно и было, но…       Юнги казалось, что стоявший теперь перед ним Хосок – совсем не тот Хосок, которого он знал три месяца назад. Три долгих, невыносимых по своей тяжести месяца.       Юнги больше не мог медлить. У него плыло перед глазами, когда он смотрел на Хосока и просил отвести его в спальню. В голове его была ужасная каша, когда Хосок опускал его аккуратно на диван, спинку которого Юнги видел в окне, и опускался перед ним на колени, пальцами щекоча кожу на животе и прикасаясь горячими губами к паху. Юнги запрокинул голову и ухватился за лохматые волосы Хосока, пока он проводил языком дорожку от чужого пупка до пряжки ремня. Юнги был готов ко всему. Он уже почти ощущал, как его заполняет изнутри горячий член Хосока, и улыбнулся одним уголком губ. Юнги никогда не хотел Хосока так сильно, как в эту новогоднюю ночь.       Хосок оставил последний поцелуй на животе Юнги, и тот больше ничего не чувствовал. Он в недоумении приподнялся и увидел, как Хосок, стоя перед диваном, смотрел в противоположную от Юнги сторону и тяжело дышал. Уши его продолжали гореть, но он оставался пугающе серьёзным, держа руки в карманах штанов. И Юнги совершенно не понимал, почему эти руки там, а не на ширинке его джинсов.       – Хосок?       Хосок так и не встретился с Юнги взглядом. Перед глазами продолжало всё плыть, и усталость без разрешения медленно окутывала разум ничего не понимавшего Юнги. Он нервно усмехнулся, встряхнув головой так, что на глаза его упала чёлка.       – Ты всегда доходил до конца в такие моменты. Ты ведь даже не всегда спрашивал разрешения, просто брал и…       Юнги не договорил, сглотнув. Он с надеждой смотрел на Хосока и сам не понимал своей позиции: он, что, почти упрашивает Хосока переспать с ним?       – Что ж, – подал вдруг голос Хосок, и Юнги так резко вновь поднял голову, что в неё тут же будто ударил молоток. – Видимо, это моя вина, раз ты считаешь, что я воспользуюсь пьяным тобой, пока ты ничего не понимаешь и ни черта не контролируешь... Так что советую тебе сейчас просто лечь спать.       Юнги в полнейшем недоумении следил за Хосоком, который окутал его последний раз виноватым взглядом и стал уходить из комнаты, напоследок проговорив:       – И раз уж ты здесь, Юнги… С Новым годом тебя.       Дверь закрылась, и свет погас в комнате. Юнги снова остался один. Один в этой комнате, в этом доме и в этом полном праздничного веселья мире...