Несчастны, как Ромео и Джульетта. История о Юнги и Хосоке

      Экран телефона. Глаза болят от непривычки, ведь он долго не выходил на улицу. Но это было важное мероприятие. В конце концов, знаменитый художник и по совместительству хороший товарищ Юнги пригласил его, и он просто не мог отказаться. Хотел, конечно, очень хотел… Но вот он уже стоял здесь, уже видел эти картины и вздыхал. Снова посмотрел в горевший экран, будто что-то в нём потерял.       – Мин Юнги?       Юнги встряхнулся и посмотрел на стоявшего рядом Чимина. Стоп, что он тут забыл?       – Куда нам нужно идти?       Ах да, точно. Юнги же позвал своего редактора с собой. А зачем?       – Да куда глаза глядят…       Как он мог забыть. Юнги же очень испугался того, что реально может помереть от одиночества.       Они прошли куда-то в сторону и остановились у большой картины. Юнги явно забудет композицию сразу, как выйдет отсюда. Не то чтобы всё было заурядно и скучно, просто Юнги ну совсем не в настроении был это всё созерцать и уж тем более размышлять об этом. Он смотрел на мягкие, ровные мазки, соединённые в необычных фигурах, что в свою очередь открывали вид на то природу, то человека, то животного, и это всё выглядело так ярко и оживлённо… Но Юнги снова подавил рвавшийся изнутри зевок. Как обычно не выспался.       – Ох, там мой знакомый! Извините, Мин Юнги, я отойду на пару минут?       Юнги даже его не услышал. Он отстранённо кивнул, и, когда Чимин удалился, вновь опустил голову. Взгляд его упал на всё так же горевший экран телефона.       Юнги в сотый раз прочёл сообщение, что получил ранним новогодним утром на прошлой неделе.       «Знаю, в пять утра все нормальные люди спят, особенно после праздника, но я всё же решил сделать это сейчас. Боюсь, что потом замотаюсь.       С Новым годом, дорогой Юнги! Я, как твой брат, очень хотел бы в эту минуту крепко тебя обнять и поздравить вживую. А ещё я хотел бы угостить тебя той прекрасной индейкой, что приготовила моя жёнушка! У нас очень много дел из-за того, что мы только переехали в новый дом, а ещё… Ещё у меня есть для тебя новость, которую я согласен рассказать тебе, только когда ты приедешь к нам ;)       Мы на самом деле очень скучаем и ждём тебя в гости. Твоя мама часто жалуется на то, что её любимый сын так эгоистично с ней поступает! Но это, конечно же, не всерьёз. А если говорить прямо: Юнги, приезжай к нам, как только сможешь. Я хочу о многом с тобой поговорить.       С Новым годом ♡»       Экран наконец погас. Юнги вдохнул воздуха, населявшего каждые картинные галереи, и поискал глазами Чимина. Он нашёл его стоявшим в дальнем углу с каким-то человеком.       Юнги потупил взгляд в какую-то картину, и в его мозгу стали прокручиваться картинки, словно старая рваная плёнка.       Юнги увидел это сообщение около девяти часов утра. Он разлепил глаза и с ужасом не узнал дивана под собой и вообще комнаты, в которой находился. Пощупал простыни, подушку, одеяло, мирно лежавшее на нём… И вдруг осознал. Вернее, откуда всё это, он не особо осознал, а вот откуда он здесь – это в памяти всплыло постепенно и очень неприятно. Юнги закрыл лицо руками и, кажется, задержал дыхание. Открыл лицо всё тот же Юнги: испуганный, отчаянный и очень злой на себя и своё пристрастие к неприятностям.       Это напомнило ему тот день, когда он переспал с пьяным Хосоком. Забавно, что в этот раз всё вышло в точности наоборот. Кроме одной детали.       Юнги для уверенности поднял одеяло и убедился, что штаны на нём так и остались. Даже не ясно, радоваться этому или нет.       Но что теперь? Притвориться спящим, а то и мёртвым? Пойти проверить, что или кто таится за дверью? А может лучше…       Юнги быстро кинул взгляд в сторону – прямо на большое окно. Это подойдёт.       Он быстро, но максимально тихо встал и подошёл к шкафу, стоявшему рядом с дверью перед диваном. Открыв его, он стал очень быстро окидывать взглядом каждую кофту и наконец-то нашёл более-менее тёплую, в которой он не умрёт от холода, пока будет ждать такси где-нибудь в подворотне. Закрывая шкаф, он на секунду замер, соображая, почему у Хосока столько вещей пастельных цветов. Это было совсем не в его стиле.       Сильно спеша, Юнги надел кофту и съёжился от чувства, будто коснулся чего-то очень родного для Хосока. Это было слишком сентиментально, и оттого неприятно. Окно уже через десять секунд открылось, и Юнги вдохнул побольше воздуха, перешагнув боязливо через белый подоконник.       – Доброе утро.       – Блять!       Юнги резко пошатнулся от испуга и не удержался на одной ноге, поскользнулся и, с грохотом перевалившись через окно, упал на ледяную землю. Вспомнил резко о том, как это же сделал ночью, и зашипел уже от злости. Он только и услышал, как Хосок подорвался и скоро распахнул входную дверь, нечаянно ударив её о панель дома. Даже не обратив на это внимания, он мигом подбежал к всё ещё без сил лежавшему Юнги и поднял его на ноги. Тот покачнулся, так что Хосоку пришлось его поддержать за плечи для уверенности в том, что он больше не упадёт.       – Какого хера ты творишь?!       Юнги поморщился от крика в ухе и насупился.       – Разве не видишь? Я сбегаю.       Хосок умолк и, кажется, смешался. Но он снова взял себя в руки, когда мимо дома прошёл какой-то старый мужчина – видимо, сосед.       – Ладно. Для начала пойдём в дом, чтобы осмотреть тебя.       – Что сделать?!       – Осмотреть, идиот. Ты, если не заметил, упал спиной на голые камни.       Юнги рефлекторно опустил голову и увидел, что стоит на тёмно-серых, плоских камнях. И правда не заметил.       Не дождавшись ответа, Хосок повёл Юнги в дом. Захлопнув за собой дверь, он указал Юнги рукой на кухню: там, насколько он помнил, должна была быть аптечка. Юнги увидел, что его пальто и толстовка висели на вешалке у входа, и неспокойно двинулся в заданном направлении. Ему страшно хотелось резко обернуться и сбежать из этого проклятого дома. Но сзади шёл Хосок. Если бы Юнги обернулся, то наверняка уткнулся бы в его шею. Одним словом – засада.       Господи, да как же так вышло?..       Кухня была на удивление убранной. Юнги сел на один из стульев и оглядел не без интереса бежевые шкафчики, висевшие над белыми столешницами. И только теперь Юнги посетил этот страшный вопрос, что никак не мог достучаться до его ещё не очнувшегося мозга: а чей, собственно, это дом?       Хосок возился с найденной аптечкой. Юнги смотрел на него с недоумением.       – Как… я здесь оказался?       Хосок замер. Юнги мог хорошо видеть, как он повёл глазами в сторону: думал, что ему ответить.       – Не знаю. Думаю, тебя кто-то привёз. Но это можешь знать только ты сам.       – Ничего не помню. Хотя…       Хосок ещё помедлил в ожидании, а затем достал то, что могло пригодиться: вату, перекись, ещё что-то… Юнги совершенно ничего не понимал в этом. Да и мало хотелось.       – Хотя?       Хосок подошёл. Юнги поднял голову и встретился с его блестящими глазами так, словно увидел их впервые. Даже рот приоткрыл неосознанно. Хосок дал ему знак головой, чтобы он снял кофту. К слову, его любимую кофту. Юнги, слегка покраснев, повиновался, и скоро оголил себя по пояс, тут же отвернувшись. Потому, что он был теперь открытым. Потому, что ему совсем не идёт румянец.       – Я припоминаю, что меня отвёз какой-то парень. Милый такой, добрый… Джуном себя назвал, кажется.       Юнги не заметил, как застыл на месте Хосок, и понятия не имел, как в его голове хаотично начали проноситься всевозможные мысли. Это продолжалось так долго, что Юнги уже было хотел обернуться и проверить, что случилось. Но его бледной кожи тут же коснулись холодные пальцы.       – Пара царапин. Сейчас подштопаем.       Юнги сразу переменился. Он стал стесняться, словно школьник. Сжимал ткань джинсов, насколько позволяла их узость. Кусал губу и пытался забыться в цветах сакуры, распустившихся на картине перед ним. Хосок трогал, гладил его через небольшой слой ваты, и Юнги шипел от неприятного чувства на ссадинах. Более того, ему хотелось шипеть уже оттого, что он сидел прямо тут, перед этим Чон Хосоком, которого видел в последний раз с тем парнем в розовом свитере и, господи, как же хотелось стереть это из памяти, а эта картина с сакурой совершенно в этом ему не помогала…       Юнги съёжился оттого, что внутри него что-то забурчало. Хосок без проблем догадался, что это заурчавший желудок Юнги.       – Ты голоден? Приготовить что-нибудь?       «Почему…»       – Нет, не стоит.       «Почему ты такой…»       – Уверен? Я научился недавно азам кулинарии, поэтому мог бы сварганить хотя бы омлет.       «Такой добрый, словно между нами…»       – Я же сказал: не надо. Я поем дома.       «Хотя я знаю, что…»       – Мне надо настаивать?       «Что…»       – И твой ответ?       «Что…»       – Юнги?       – Я знаю, что ты живёшь не один!       Вырвалось. У Юнги, всего красного, просто вырвалось. Вырвалось всё, что занимало сейчас мысли. Хосок и этот… этот… этот. Этот парень явно любил бежевые тона и так неожиданно подобревшего Чон Хосока. Это была она. Та, кого так лелеял в душе Юнги, не подозревавший даже, что на самом деле лелеял ложь. Это была любовь.       – Причём тут это?       Он даже не стал отпираться. Он даже не разозлился. Он даже… он даже не попытался ни разу показать хоть что-то, что было в нём раньше!       Он не видел его три месяца, а казалось, что целую вечность. И теперь Юнги должен был сидеть рядом с ним и спокойно говорить о чём-то, будто ничего никогда не было, будто ему всё приснилось. Приготовит завтрак? Залечит раны? Да как, чёрт возьми, Юнги должен на это реагировать после всего?!       И что было хуже – Юнги страшно завидовал этому новому возлюбленному Хосока, потому что именно он смог изменить его так сильно, не говоря уже о том, что Хосок любит его, а не…       – Это ведь он? Тот самый парень, который ждал тебя после суда?       Голос Юнги дрожал. Дрожала и его спина, которой Хосок перестал касаться, боясь, что этим только сделает хуже.       – Я только и думал все эти три месяца о том, чтобы забыть тебя, но у меня ничего не выходило. Зато ты так легко выбросил эти воспоминания, потому что у тебя появилась любовь. Я больше… не хочу видеть тебя, понимаешь?..       На самом деле, он понимал. Понимал, что не достоин того, чтобы залечивать раны Юнги. Понимал, что тот больше не хочет иметь с ним что-то общее. Понимал всё, кроме одного.       – Тогда почему ты не ушёл этой ночью?       Зря Юнги появился здесь. Зря вошёл в этот дом и пометил его своим запахом, своим теплом, своей душой. Хосок медленно перевёл взгляд на картину с ветками сакуры, но не смог забыть в ней то, что он находиться в этой комнате с тем, кого он так и не смог забыть.       – Ты всё ещё любишь меня?..       – Нет. Не люблю.       Проходили секунды, заполненные удушливой тишиной. Хосок, не отдавая себе отчёта, ласково провёл указательным пальцем по позвоночнику Юнги, как бы мягко подначивая его к чему-то. Он хотел одёрнуть руку. Правда хотел.       – Я не поверю тебе, пока ты не скажешь мне это в лицо.       Юнги вдохнул побольше воздуха и неспокойно повернулся. Теперь он видел его совсем близко. Теперь замерло даже его сердце. Юнги мысленно заставил себя успокоиться. Сейчас он готовился стать самым сосредоточенным лгуном на свете.       – Я тебя не люблю.       Молчание. Чьё-то сердце громко стучало в висках. Чьё-то дыхание шумно перебивало тишину. Чьи-то руки дрожали от одной мысли о том, что сказанное Юнги – полная правда. Хосок усмехнулся и повёл головой. Снова усмехнулся и посмотрел на Юнги. Снова усмехнулся и неосознанно сжал вату в кулаке.       Юнги слегка повернулся и встал. Он видел в этом конец разговора, но не видел конец истории. Слишком часто судьба обманывала его, давая знак решить, что всё наконец закончилось. Юнги устал ждать.       – Думаю, мне лучше уйти.       Он, совершенно спокойный снаружи, прошёл мимо Хосока, и тот вскоре услышал, как Юнги надел утерянные ночью вещи. У него было отвратительное парадоксальное чувство. Ему казалось, что если он ничего не сделает, то упустит что-то очень важное, но если всё-таки что-то предпримет, то определённо пожалеет об этом.       На самом деле, Хосок очень хотел пожалеть.       Конечно, он знал, что это глупо, и совсем не понимал своих поступков с того самого момента, как Юнги появился на пороге этого дома. Но Юнги никто для него. Он кричал себе это слишком много раз, так что эта фраза въелась глубже, чем какая-либо татуировка. Он отпускал Юнги вновь и вновь и был рад думать, что всё закончилось. Но с каждой новой встречей ему всё сильнее хотелось украсть его и стать для него стеной.       Наконец, Юнги повернул ручку двери.       – То есть, это всё?       Юнги повернулся с отвращением и снова пожалел о том, что не сбежал гораздо раньше, позволив начаться их разговору. Кто бы сомневался, что он закончится очередной ссорой.       – Ты просто вот так пришёл, напомнил о себе, соблазнил меня, отхлестал своей «правдой в лицо» и теперь собираешься просто уйти?       – А что ты хотел? – Раздражённое выражение лица Хосока принуждённо смягчилось удивлением. – Думал, я настолько помешан на тебе, что упаду на колени и буду умолять принять меня снова? Думал, стану лезть к тебе и говорить, как сильно люблю? Думал, что я что-то ещё чувствую? Да я все эти три месяца только и думал о том, как ненавижу тебя и как ты мне противен! Я выбросил все вещи, связанные с тобой, и нисколько об этом не жалею! Да я вообще понятия не имею, что делал этой ночью, а ты говоришь про какой-то там соблазн?!       Хосок был словно повержен. Его оросили грубостью и криками, руганью и правдой, которую он совершенно не хотел принимать. Он злился всё больше и больше и чувствовал себя животным, которое, будучи голодным, никак не может поймать свою жертву. Хосок подсознательно готовился напасть, но Юнги отпугивал его словами, словно самим огнём.       – Знаешь, Хосок, если уж я и правда сделал ночью что-то, как ты говоришь, «соблазняющее», то учти: это было потому и только лишь потому, что я был чертовски пьян и наверняка захотел бы переспать с кем угодно. Будь передо мной хоть твоя новая любовь – я бы полез на него с поцелуями.       Он трясся. Часы молчали. Хосок смотрел свирепо. Пытался понять, что движет языком Юнги. Боялся правды. Ненавидел правду.       – Хосок.       Хосок уже боялся продолжения. Он мысленно заткнул уши, но…       – Какое тебе вообще дело до того, что я к тебе чувствую?       Удар ниже пояса. Удар по лёгким. По сердцу. По бедным глазам Хосока, которые вдруг неприятно заблестели в темноте коридора. Часы вдруг затикали с такой силой и скоростью, что Хосок испугался. Время вдруг завертелось вокруг него. Он увидел Юнги, стоявшего перед ним в слезах. В его глазах был ужас. Страх. Отчаяние. Но Хосок был слишком зол, чтобы обращать на это внимания.       – Вот только не понимаю одного… тебе-то какое дело до этого?       – Я…       Юнги покачал головой и снова дотронулся до ручки двери. Но, нажав на неё, он не отворил её. Вместо этого он пронзительным взглядом последний раз уткнулся в Хосока и одарил его невыносимым холодом. В этот раз была очередь Юнги закрывать за собой дверь.       – Спасибо, что приютил этой ночью. И извини за беспокойство.       Закрытая дверь. Оставшийся холод. Зима. Хосок, кусавший кончик сигареты зубами и встречавший ушами солнечный голос Сокджина. Громкая связь. Соскучился.       – Я скучаю, Хосок-а. Страшно хочу тебя увидеть.       – Я тоже скучаю, малыш.       Скучает по Мин Юнги.

***

      – Оh my gosh, неужто это сам Мин Юнги?! My darling, я так рад тебя встретить спустя столько времени!       Юнги радушно улыбнулся, про себя поморщившись с глупой привычки приятеля смешивать английский с корейским. Хоть поначалу это и казалось забавным, потом уже этого было по горло.       Чимин тихо-молча стоял рядом, пока Юнги не вспомнил о нём и не представил.       – Это мой новый редактор, Пак Чимин. Очень талантливый мальчик с прекрасным личиком.       – Это я сразу заметил. Боже, so awesome!       Они о чём-то говорили, и Чимин нет-нет, да вставлял пару фраз. Но Юнги видел, что его не особо интересовал этот диалог.       – Я рад, что вы пришли. Правда. Я долго работал над этими картинами и уже тогда мечтал, что ко мне на будущую выставку придёт великий Мин Юнги и приведёт с собой какого-нибудь друга. Но, to be honest, я ожидал увидеть немного другого человека.       – Кого это?       – Ну, знаешь, ты ведь так одинок всегда был. Я подумал, что тебе просто некуда вывести на свидание свою вторую половинку, вот я и устроил всё так, чтобы тебе дали билет «+1».       Чимин изогнул бровь и не удержался от вопроса.       – Извините, но что значит «+1»?       Художник, поглаживавший в это время свою красивую бородку, вскинул тонкие бровки и моргнул красивыми глазами с длинными ресницами. Если не общаться тесно с таким человеком, можно даже ненароком влюбиться. Но этот художник был слишком импульсивен и странен для этого мира, чтобы его любили за его характер. Да он и не был против. Юнги хорошо знал, что таким художникам хватает случайных связей и флирта со своими картинами.       – Это, my sunshine, означает, что мистер Мин Юнги может взять с собой somebody совершенно бесплатно. Хотя ему в принципе сам этот билет бесплатно достался.       Чимин кивнул. Юнги не заметил, как он задумчиво опустил взгляд. Он лишь снова добродушно улыбнулся, и они обменялись ещё парой слов, прежде чем пойти разглядывать картины дальше. Они понемногу стали разговаривать о том, что автор хотел передать этими или другими мазками, а иногда просто тихо смеялись с того, какие нелепые догадки приходили на голову. Юнги начал чувствовал что-то вроде облегчения. Сегодня он понял, что, оказывается, ещё не разучился общаться с людьми. Юнги даже ощущал себя живым, человеком. Это было приятно и даже как будто льстило. Вот только Юнги замечал, что он здесь не единственный рассеянный человек. Чимин, как и он, то и дело окунался в свои мысли и не всегда с первого раза понимал, о чём ему говорят. От этого Юнги чувствовал противоречивые эмоции: ему было грустно смотреть на Чимина, но и не радоваться тому, что у них было что-то общее, он не мог.       Почти у выхода Чимин, о чём-то поразмыслив, вдруг вскинул глаза на Юнги и спросил:       – Простите за вопрос, Мин Юнги…       – Не прощу.       – Ваш знакомый-художник, – продолжил Чимин, уже не обращая внимания на подобного рода вставки писателя, – сказал, что вы могли пригласить кого-то ещё. Этим кем-то оказался я?       – Конечно, ты. Я ждал, когда ты спросишь про цену билета, чтобы я, как истинный джентльмен, сказал, что плачу за тебя. Однако план сорвался.       – Но, Мин Юнги, если была такая возможность, почему вы пригласили меня, а не кого-то более близкого?       Юнги потупил взгляд в очередную картину.       – Потому что… – «У меня никого нет». – Я хотел поближе познакомиться с тобой. Знаешь, я ведь имею много знакомых и так называемых «друзей», – Юнги показал кавычки пальцами. – Однако же я не особо много общего имею с ними.       – А что на счёт этого художника? – как назло, Чимин никак не мог запомнить его имя.       – Ну-у, с ним другое дело. Мы друг другу помогали в своё время: он рекламировал меня, я – его. Да и общего у нас побольше, чем у меня с, скажем, какими-то другими авторами. Не считая работы.       Чимин понимающе кивнул. Ему польстило то, что Юнги хотел узнать его лучше, но из-за этого он теперь чувствовал неловкость. Вернее, ещё большую неловкость, чем прежде. Ему впервые довелось в принципе проводить свободное время с автором. Он всегда думал об одной работе, когда дело её касалось. Теперь же, думая о работе, он гадал, не вычудит ли Мин Юнги ещё чего-то сверхъестественного. И вот, таким образом он вновь задумался, не замечая на себе любопытного взгляда Юнги.       – Ну а ты, Чимин?       – Что?       – Если бы ты был на моём месте – хотя, конечно, такое вряд ли реально, – то кого бы ты пригласил?       – О…       Чимин уставился на Юнги, на его довольную собой, как и всегда, улыбку, и не мог не удивляться его поведению. Вернее даже, не его поведению, а его, самого Чимина, чувствам по отношению к Юнги. Он всегда слишком наглый, слишком холодный и слишком… слишком. Сначала Чимин думал, что попал в ад, как бы ни пытался оправдать всё это, а потом… привык. Привык настолько, что теперь Юнги казался ему не дерзким зазнайкой, а талантливым писателем, который просто-напросто знал, что собой представлял. И Юнги представлял собой того, кто мог поделиться большим опытом и с кого следовало брать пример.       Чимин всё же не пропустил вопрос мимо ушей и как-то стушевался. Он правда не знал, что следовало ответить.       – М-м, возможно… вас?       Юнги в ту же секунду заполнил коридор своим хохотом, так что все на него посмотрели с удивлением, а некоторые даже с испугом. Чимин испытал на пару секунд испанский стыд*. Когда Юнги снова успокоился, он посмотрел на Чимина с такой искренней теплотой, что тот решил: ему наверняка показалось.       – Что ж, кажется, мы нашли друг друга.       Этой фразой он закрыл свой вопрос. И Чимин выдохнул с облегчением, потому что дело было не в том, что ему некого было пригласить. Чимин думал, что сейчас просто не смог бы пригласить того, о ком подумал с самого начала.       Они двигались к выходу, когда Чимин замер перед последней картиной. Она не вызвала у него сильных эмоций, однако показалась другой. На ней не было абстракции, ярких красок и необычных фигур. На ней Чимин увидел стаю лебедей, круживших над спящим вулканом.       – Эй, Чимин, ты чего?       Чимин шелохнулся, словно тронутый ветром лист дерева.       – Да нет, ничего, – и направился к Юнги. Картина осталась в укромном уголке его памяти, который вряд ли озарится когда-нибудь светом.       Выйдя на улицу, Юнги и Чимин ощутили, как глаза непроизвольно стали закрываться от палившего солнца. Хотя было не жарко, лучи его всё равно, кажется, постоянно хотели испепелить глазные яблоки. Однако Юнги старался не обращать на это внимания и тут же потянул Чимина за собой, приобняв за плечо. Они вошли в самую гущу людей, пытаясь скрыться от солнца. Юнги даже пожалел немного, что не носит солнцезащитные очки.       Они шли молча, и толпа понемногу стала рассасываться. Чимин думал о чём-то своём, а Юнги… Юнги никак не мог забыть то сообщение, отправленное Минсу тем новогодним утром.       Чем больше он размышлял о нём, тем яснее для него становилось, как сильно он соскучился. Он знал Минсу с самого детства, и хотя у них были разные семьи, они часто играли вместе. И, насколько бы скучным ни был серьёзный Юнги и насколько бы ни был вечно занятым Минсу, они любили спустя много лет проводить всё один и тот же маленький, коротенький ритуал: каждый год они звонили друг другу и вспоминали старые времена. От этого, собственно, Юнги чувствовал себя ещё старее. Но было приятно. И даже очень.       Но Юнги боялся, что, если бы они должны были провести этот ритуал в скором времени, он бы его отменил. Не потому, что он разлюбил Минсу, и даже не потому, что у него как никогда много работы над романом. Юнги просто боялся, что по одному его голосу Минсу сразу догадается, что что-то в его жизни не так. А в жизни его не так абсолютно всё.       Но Юнги скучал. От одного прочтения этого сообщения в нём подскакивало всё: сердце, совесть и дикое желание ощутить руки Минсу на своей спине. Юнги готов был сломаться прямо перед ним, рассказать ему всё до последней крошки, последнего словечка, сказанного им Хосоку. Юнги, словно маленький мальчик, очень боялся, что обо всём узнают его самые близкие люди. Но чего боялся Юнги больше, так это сумасшествия, которое догонит его, если он как можно скорее не получит совета. Даже самого крохотного, крошечнее крошки, совета.       «Решено», – вдруг вдохнул полной грудью Юнги, даже остановившись посреди толпы. Он знал, что может справиться с этим. Ему нужна была лишь крупица родного тепла. И поэтому он решил.       Он поедет к своей семье.       – Мин Юнги?       – А?       – Вы… что-то увидели?       – Нет. С чего ты взял?       – Просто… – Чимин оглядел Юнги с ног до головы. Это было легко сделать: он стоял на месте. – Вы не двигаетесь.       – А… А! Прости, я уже иду.       «Извинился даже. Прогресс…» – подумал Чимин, поджидая подходившего Юнги.       Затем Чимин вернулся к разглядыванию магазинов, протягивавшихся за длинной парковкой, как вдруг заметил что-то. Он поднял брови.       – Что там? Новый магазин?       К слову, заметил что-то не он один.       Юнги буквально хватил озноб, когда он понял, что не спутал чёрно-белый мотоцикл ни с чьим другим. Он боязливо, очень-очень медленно поднял глаза. Всего в десяти метрах от него с его взглядом встретился взгляд взволнованного Хосока.       Чёрт бы побрал эту судьбу! Юнги яростно начал перебирать всевозможные мысли, летавшие у него в голове в хаотичном порядке, и он не успевал словить одну, как в него врезалась уже другая. Его молнией в голову ударили воспоминания о том странном разговоре, что был неделю назад, и уверенность в том, что Хосок должен окончательно убедиться, что Юнги на него плевать. Даже если это откровенная ложь. Так он точно закончит эту историю, и никакая судьба уже не сможет вмешаться в его жизнь.       Юнги готовился к отражению атаки хищника. Он разжигал огонь и готовил головни**, которые кинет в случае надобности. А надобность эта определённо появится.       Юнги должен был доказать своё безразличие: Хосоку, богу и самому себе. И хотя эти головни горели точно так же, как и его любовь, он был готов защищаться ими, пока сам не сгорит в уготовленном им огне.       – А вы знаете…       Чимин повернулся как раз в тот момент, когда Юнги, прожигаемый чужим взглядом на расстоянии десяти метров, потянулся к его лицу. Его недосказанные слова утонули в неожиданном поцелуе, в ту же секунду что-то сотрясшем. Таким образом, целое землетрясение случилось в треснувшем Чон Хосоке.       Юнги отпрянул от Чимина и в шоке посмотрел на него, словно не понял сам, что только что натворил. Наверное, это была победа. Но он ощущал совершенно не её.       Он тут же захотел обернуться – совершенно рефлекторно, чтобы найти кого-то. Но резкий возглас не дал ему этого сделать. Они с Чимином резко посмотрели вперёд – в толпу, которую нагло расталкивал какой-то парень. Юнги не мог тут же не узнать в нём писателя Чон Чонгука.       – Какого чёрта, Пак Чимин?!       Юнги испугался горевшего адским пламенем взгляда писателя, который, как ему казалось, даже его не узнал. Но тут ничего удивительного: Юнги вообще редко показывался на людях. А учитывая то, что Чонгук не появлялся никогда на вечерах, посвящённых писателям, они и не пересекались. Но Юнги уже не до этого… Ему в принципе не до всего этого. Он страшно хотел узнать, где Хосок. Он просто не мог успокоиться, пока этого не выяснит.       Юнги наскоро обернулся – но Хосок исчез. Какое-то странное, пугающее чувство поселилось тут же в его груди.       Назад дороги не было. Юнги надо было теперь максимально успокоиться, потому что действия разворачивались слишком быстро даже для него. Он попытался уловить суть разговора.       – Н-нет, Чонгук, это…       – Я случайно, извиняюсь, – пожал плечами Юнги, очень неправдоподобно, криво ухмыльнувшись. Тут же он заметил изменение в Чонгуке: тот явно понял, кто он такой. Но понял он вряд ли правильно.       – Так это ты? «Чимин сейчас слишком занят, чтобы говорить с вами»? Что это вообще значит, Чимин?! Ты проводишь ночь чёрт знает с кем, гуляешь чёрт знает с кем, так ещё и сосёшься у меня за спиной?! Какого, блять, хера?!!       Юнги даже задрожал. Мало того, что этот писатель оказался таким диким и пугающим, так ещё и это волнение, как будто… как будто Юнги сделал что-то ужасное, но ничего не может с этим поделать прямо сейчас.       – Чонгук, прекрати, люди… – голос Чимина дрожал.       – Так тебя сейчас волнуют лишь они? Я волнуюсь, ищу любую свободную минуту, чтобы побыть с тобой, а это твоя плата? Ты в своём уме?! – голос Чонгука дрожал не меньше.       Юнги, не смотря на переполнявшие голову мысли, вовсе не относившиеся к этой паре, схватил прижавшего ладонь ко рту Чимина за плечи. Нужно было заступиться, он слабо чувствовал эту необходимость.       – Давайте я всё вам объясню…       – Мне не нужны твои объяснения! Мне нужны объяснения от него! – он указал пальцем на еле стоявшего, дрожавшего Чимина. – Так что всё это значит, Чимин?       – Хватит! Вы пугаете его! – Юнги крикнул это, вдруг начав озираться по сторонам. Искал его во всём вокруг, не понимая даже, зачем это делает. – Пойдём отсюда, Чимин.       Но Чонгук тут же приблизился и осипшим голосом прошипел:       – Отойди от него...       Юнги опустил руки во всех смыслах. Он сдался, отдал Чимина в лапы зверя и поймал яростный взгляд Чонгука на себе и его последние слова:       – Не смей прикасаться к нему.       И Чонгук утащил его в толпу людей. Юнги, сокрушённый и выбитый из колеи совершенно, пытался собрать крупицы сознания воедино, потому что мыслить логически было очень трудно.       Он уже почти распрощался со своим редактором навсегда. Но вдруг его неожиданно отвлёк неприятный звук, донёсшийся из стороны. Мерзкий скрежет, словно созданный шинами по асфальту, прошёлся по ушам, и Юнги зажмурился, в то же мгновение обернувшись в сторону дороги.       Зрачки его в ужасе расширились.       Он успел лишь увидеть, как чей-то разбитый мотоцикл отлетел на несколько метров от наискось стоявшей машины.       Это ведь...       Сердце пропустило глухой удар. Юнги совершенно забыл, как двигаться и дышать. Но что-то грубо толкнуло его, и он, запинаясь, со сбившимся дыханием понёсся сломя голову к столпившимся у дороги людям. Он толкал их, молил их разойтись, кричал столь привычное имя и не ощущал катившихся слёз по алым от холода и влаги щекам. Он молил бога, молил судьбу и молил всё, что приходило только в обезумевший разум, чтобы это оказалось ошибкой, чтобы он перепутал, чтобы ему показалось...       Но вот он очутился посреди дороги впереди всех людей и упал на колени от изнеможения и оттого, что сквозь размывавшие всё кругом слёзы он увидел лужу крови. А следом за ней – лежавшее без движения тело Чон Хосока.