Некровное родство

— Ты не разрушишь мою семью, мерзавка! Ты слышала? — с почти звериным рычанием вырывалось у Мины, когда она с пугающей быстротой приближалась к отступавшей от неё в угол комнаты перепуганной Асоке. Девочка, дрожа всем телом, смотрела на Мину, которая раньше была к ней так добра и так хорошо относилась, почти как Мама, теперь же она кричала на неё, говорила всякие гадости и грозилась чуть ли не расправой над ней. Детскому уму было непросто осознать и вместить в себя такую резкую и ничем не объяснимую перемену. «Мамочка, помоги мне, я боюсь»? — Со слезами мысленно просила о помощи Асока, обратившись к единственному существу, которое, как ей теперь казалось одно любило её и могло помочь. Девочка ещё не знала, что милой и кроткой заступницы больше не было в этом мире и теперь она осталась на свете одна, под властью этой женщины, такой хорошей несколько минут назад и такой страшной и злой теперь. И когда Мина наконец настигла Асоку и грубо взяла маленькую тогруту за руку, имя целью не иначе как ударить ею о стену или вышвырнуть в окно, в гостевую ворвался испуганный криками Сэм, который в ужасе увидел как его жена, сильно и резко схватила руку Асоки и что было сил тянула её на себя, не замечая, что девочка уже охрипла, крича от боли и страха. — Папочка! —Закричала Асока первое, что пришло на ум, когда увидела в двери фигуру отца, Мина увидев того, кого она, несмотря ни на что, любила, называя любящим мужем и отцом, на миг одумалась, но вспомнив недавний разговор, поняла, что сейчас перед её глазами стоял жестокий изменщик, предатель семьи. И резко отпустив тогруту, почти отшвырнув её от себя, так, что не устояв на ногах, девочки упала на разваленные по полу после игры подушки, женщина стремительно подошла к нему и не говоря ни слова, со всей силы дала ему пощёчину и красный след от её удара вмиг проступив надолго остался на его щеке. — Как ты посмел?! — Начала кричать женщина после того как ударила его — Ты два года от меня скрывал, что у тебя была любовница! Врал Мне! Ты привёл эту мерзкую девчонку от неё, показывая, какой ты добрый и заботливый… — Мина тяжело дышала от накопивший злости глядя на Сэма, который ничего не сказал, стоял перед ней с поникшей головой. — Мина я… — попытался он сказать хоть что-то. — Ненавижу тебя! Ты сделал мне больно! Я не хочу тебя видеть и разговаривать с тобой тоже не хочу! Иди лучше к ней, к это тупой тогруте! Она подарит тебе ещё кучу таких рогатых выродков! Ненавижу! — снова начала бесноваться Мина опять кидаясь к девочке, та беспомощно выставила перед собой руки и странно взмахнула ими, после чего женщина запнулась за стоявший до этого возле Асоки пуфик, непостижимым образом оказавшийся теперь между ними. Женщина взмахнула руками и повалилась вперёд, Сэм успел подхватить жену, та, почувствовав прикосновения предателя, тут же затрепыхалась в его руках, пытаясь вырваться и громко орала на весь дом: — Пусти меня, подонок! Я ей сейчас так вмажу, быстро забудет, как отнимать у меня семью! Она и её мамаша! Чего ты на меня уставилась?! — обратилась она уже к Асоке — Молчи лучше, мерзавка безродная! Выплюнув последнее слово, Мина часто и глубоко задышала, слова кончились, остались только чувства. Сэмюэль продолжал сжимать её в руках, опасаясь, как бы Мина не натворила чего дурного, ведь то, что он видел сейчас являлось просто из ряда вон выходящим событием. Все годы совместной жизни Мина всегда была в глазах Сэма образцом сдержанности и уравновешенного спокойствия, максимум, что она могла, когда нервы сдавали, —это слегка повысить голос, но вот так вот безобразно орать, скандалить и плеваться грязными ругательствами она никогда себе не позволяла. Такой свою жену он видел впервые, аккуратное темное каре растрепалось и волосы торчали во все стороны, лицо было красным и мокрым от слез, а глаза сузились и просто метали молнии. Когда же она в очередной раз дёрнулась в сторону Асоки, Сэмюэль не выдержал и сильно сжав ей руки, развернул лицом и себе и приблизив своё вплотную к нему, серьёзно и строго произнёс: — Быстро замолчи и прекрати орать на девочку! Сегодня, между прочим, умерла её мама. Я только что от врача. Ей как никогда нужна наша поддержка, ведь у неё остались лишь мы. Каждое слово мужа вбивалось в мозг женщины подобно гвоздям, полное осознание того, что свалилось на них благодаря этому известию плавно входило ей в мысли, вызывая активный протест. «Эта девчонка останется у них? Это значит, что напоминание о той боли и унижении, которые причинил мне своей изменой муж навсегда останется у меня перед глазами. Можно ли допустить такое? Нет, нет и нет!» — подумала женщина, глядя Сэму в лицо и постепенно в её голове сложился план дальнейших действий, о котором она пока не собиралась никому говорить, особенно мужу, прежде следовало кое-что прояснить. — Сэм, — сказала она уже много спокойнее — Ты сейчас сказал правду? — Да, Амалии больше нет, она умерла у меня на руках, — не смог сдержаться Сэмюэль — Это просто ужасная несправедливость. Почему именно она? Он сильно пожалел, что не сдержал этот порыв перед женой, Мина, успокоившись было до этого, вновь посерела лицом и сорвалась почти на крик: — Да как ты смеешь... как у тебя вообще хватает совести говорить мне такое?! Сэм вздрогнул, поняв как двусмысленно и бестактно прозвучала его последняя фраза по отношению к жене и почувствовал угрызения совести, но Мина не желала слушать его оправданий. — Ты хоть понимаешь, что ты сейчас сказал? — глухо произнесла она — ты, что, действительно хотел, чтобы умерла я, а не эта… твоя тогрутская шлюха? — Мина! Не выражайся при ребёнке, — укорил её муж, не в силах сказать большего. — Нет, признайся, что хоть раз подумал об этом? Не ври, я знаю, что это так! Думаешь, я не понимаю, что ты меня не любишь? Что никогда не любил? Женился лишь потому, что я подхожу по статусу и живешь сейчас только из-за Лакса! — не слыша его продолжала Мина. Сэм откровенно растерялся. В другое время он непременно нашёл бы, что сказать, но горе от смерти возлюбленной и этот скандал, устроенный женой, просто выбили бизнесмена из колеи и он не знал, что предпринять, но Мине, похоже, были и не нужны никакие объяснения, как и реакция мужа, она хотела лишь выплеснуть свою накопившуюся боль. — Ты целых два года меня терпел, а вечерами бегал к ней! А после наплёл небылицу про какую-то сестру, хорошо, что Сирена мне позвонила и сказала, что никакой дочери у неё нет, а ты наглый и беспардонный врун! Скажи, ты настолько сильно её любил? — продолжала плеваться огнём Мина. — То есть, она всё-таки меня помнит? — уцепился Сэм за возможность на время отложить опасную тему, но Мина была на чеку: — Ты не ответил! Скажи, ты любил эту тогруту? Советую признаться, тогда может и разрешу видеть сына. — Да, — коротко ответил мужчина, уставший уже от этой сцены, которую во все глаза наблюдала маленькая Асока, сидя по-прежнему на подушках. Девочка удивлённо смотрелась споривших взрослых изредка что-то бормоча себе под нос и когда ей надоело сидеть, она встала и подошла к отцу, взяв того за руку, приближаться к его жене она не решалась. Это внесло диссонанс в скандальную обстановку и Мина тут же словно пришла в себя и не глядя на мужа, который вышел из комнаты, взяв девочку на руки, чтобы успокоить, а заодно и самому найти покой в её обществе, повернулась к двери, крикнув в сторону кухни: — Фригоза! Старая служанка явилась через минуту, за ней плёлся Лакс, всё ещё не отошедший от увиденного. — Да, в чем дело? — поинтересовалась она, вытерев руки о передник. — Я сейчас ухожу в Сенат, вернусь к вечеру, присмотри за детьми, после постели мне в комнате Лакса, сегодня я ночую там, — коротко и отрывисто отдавала она указания — И ещё, следи, чтобы мой сын не общался с этой… в общем, с Асокой. Ею я займусь уже завтра, сегодня у меня уже не времени, не желания нет. — Хорошо, госпожа Бонтери, но можно узнать, что вы решите по поводу девочки? — не смогла сдержать вопроса пожилая женщина. Работая в доме уже много лет и с пелёнок воспитывая нынешнего хозяина, женщина вполне имела право знать о делах обоих. — Не твоё дело, Фригоза, лучше собери пока её вещи, ведь она останется здесь максимум до завтра! — резко ответила хозяйка и пошла в комнату, собираться. Сэм тоже ушёл, ему следовало заняться организационными вопросами похорон и подготовкой места на кладбище. Он так и не решился сказать Асоке о смерти мамы, подумав, что скажет об этом вечером и оставив дочь на попечение Фригозы, отбыл вслед за женой. Выполняя указания хозяйки, служанка усадила Лакса рисовать и писать в прописи, а Асоку увела к себе на кухню, чтобы она всегда была перед её глазами. Девочка не мешала наоборот, старалась помочь, повторяя за ней все действия, причём очень старательно и умело для двухлетней. — Ты, наверно и дома с мамой всегда готовила? — спросила Фригоза, видя с каким усердием Асока вырезает из теста круги. — Да, я люблю, мама тоже любит — отвечала девочка, не отрываясь от своего занятия, после они вместе лепили пирожки, при этом Асока, заложив сладкую начинку в три больших и круглых пирожка, отложила их в сторону. — Папа, Лаксик, Мина, — произнесла она чётко и последний отложила отдельно пояснив — Скушать и не лугаться. Люблю. У старой служанки выступили слезы, она поняла замысел этого ребёнка, не знавшего о том, какую судьбу ей готовят. — Эх ты, милашка, всё-то видишь — умилилась Фригоза, погладив Асоку по голове. — Я сама. Сама отдать — проговорила она торопливо, услышав как хлопнула входная дверь. Женщина вышла встретить хозяйку, а это была она, Асока вышла чуть позже, так как заворачивала пирожок. — Фригоза, — начала она с порога — ты собрала вещи Асоки? Я договорилась с кем надо и завтра отвезу её в приют. Фригоза, услышав такое, вздрогнула всем телом, уж не ослышалась ли она. — И я прошу разбудить её пораньше, хозяин ничего не должен знать. Я сама ему всё объясню, — продолжала тем временем Мина, снимая свой модный серый плащ. Служанка поняла, что не ошиблась в своих подозрениях и знаком велев Асоке не выходить из кухни, отвела хозяйку в сторону и откровенно спросила: — Вы точно это решили? А знаете ли, что будет с девочкой, когда она туда попадёт? Прежде, чем ответить, Мина слегка задумалась, но скоро взяла себя в руки и сказала: — Думаю, её быстро заберут в приёмную семью, ты же знаешь, сколько у нас есть людей, мечтающих о детях, но не способных родить самостоятельно, Асока развитая, здоровая, её быстро возьмут. Фригозу немного покоробила такая уверенность хозяйки и она решила немного остудить её пыл: — Уважаемая, вы проявляете потрясающую наивность. Да, вы правы, многие хотят взять приёмного ребёнка, но представьте себе, насколько они придирчивы! Так, что шанс один к ста, что всё детство и отрочество Асока проведёт в обычном детдоме. Вы же не раз бывали в таких по долгу службы и понимаете, какие там условия, я и сама выросла в приюте, знаю, о чем говорю. Подумайте как следует, я прошу вас. Словно не услышав слов доброй прислуги, Мина ещё раз приказала собрать вещи девочки, упомянув, что проклятому бастарду не место в их семье, пошла в свою комнату, принять успокаивающее, от всех треволнений у неё разболелась голова. Но дорогу ей бесцеремонно преградила маленькая тонкая фигурка цвета карамели, она стояла посреди коридора и улыбаясь, светло и радостно, протянула к ней руки, державшие большой румяный пирожок в белой полотняной салфетке. Добрая девочка не помня недавней обиды, спешила порадовать приютившую её женщину. — Скушай, он вкусный. Мы с Фигозой лепили. Скушай и не лугай Ашоку, она не хотеля обидеть тебя. Ашока хулиганит, но любит, — бесхитростно произнесла малышка, протягивая женщине пирожок и глядя ей прямо в лицо своими большими наивными голубыми глазами. И от этого взгляда Мине стало не по себе, глаза словно смотрели ей в душу. Она вдруг с небывалой живостью представила себе эту девочку в холодных серых стенах детдома. Там много людей, но ты всегда одинок. Много детей, но поиграть не с кем. Много игрушек, но тебе ничего не достанется. И такого чистого, простого и бесхитростного ребёнка туда? И за что? За одно только то, что его отец полюбил и полюбил совсем не жену, а мать этой ни в чем не повинной малышки, которая ещё не зная мира уже тянется к нему с отрытым и самоотверженным сердцем, будучи обречённой расплачиваться за грех своего отца, который и грехом-то назвать нельзя. Любовь—это не грех, а великое счастье. Стоит ли судить за это? Если и стоит, то точно не того, кто появился уже после того, что случилось. Мина почувствовала ужасную душевную боль, слезы отчаянного раскаяния обожгли ей глаза. Слезы того ужаса, который она едва не совершила и отвечая на слова девочки, сенатор Бонтери со стоном рухнула перед ней на колени и крепко обняв девочку обеими руками, начала прижимать её к себе и поливая слезами, исступленно произносить: — Прости…умоляю тебя прости меня…я не хочу этого…я никогда больше не сделаю так…не отдам в приют… никогда, обещаю, клянусь своей жизнью я буду тебя любить всем сердцем и никому тебя не отдам. — Слова вырывались со всхлипами, руки женщины при этом беспорядочно гладили Асоку по голове и спине. Девочка непонимающим взглядом смотрела на неё, не решаясь ничего сказать. На шум прибежал Лакс и увидев такую странную картину—мать, отчаянно рыдавшую, обнимая маленькую тогруту и бормоча какие-то слова, подошёл к ним и весел произнёс: — Вы чего левете? Вы, что малысы? Мина обернулась на голос и увидев сына, позвала: — Лакс, сынок, иди к нам! Мы теперь будем жить все вместе, мы-одна семья. И когда мальчик приблизился, все трое крепко обнялись и сидели так, на полу, пока не пришёл Сэмюэль. Теперь их будущее зависело от его слова, которое могло оказаться любым.