Утреннее небо Ондерона хмурилось неприветливыми облаками, едва ночь уступила ему права. Последний день пребывания Амалии в мире живых явно обещал быть непогожим, словно сама природа противилась тому, чтобы умирали такие существа чистые и искренние в своей доброте и желании помочь другим, пусть даже в ущерб самому себе.
Сэмюэль встал по звонку будильника, показавшего десять утра, похороны были назначены на двенадцать, но ему следовало приехать заранее, чтоб дать распоряжения рабочим. Уже умывшись и одевшись в строгий чёрный костюм, мужчина не выдержав зашёл в детскую комнату.
В утреннем полумраке раздавалось тихое уютное сопение, из-за тонких занавесок едва виднелось серое небо без единого проблеска света. Лакс спал на своей слишком большой для четырехлетнего ребёнка кровати, раскинувшись на ней и смешно открыв рот, оделяло почти сбилось, а его порядком отросшие каштановые волосы разметались по подушке, похоже, ему снилось что-то хорошее.
А рядом, на небольшом диване, предназначенном для его друзей, желавших остаться на ночь, мирно спала маленькая Асока. Она свернулась клубочком под белым махровым покрывалом, одну руку малышка положила себе под щеку, вторая лежала поверх. Даже во сне её лицо выглядело серьёзным и грустным, похоже, во сне она была там, в своём маленьком домике, рядом с любимой мамой.
«Бедная девочка» — подумал Сэм с неизъяснимой нежностью — «Такая маленькая, а уже столько перенесла.»
Сэмюэль наклонился и очень осторожно, чтобы не разбудить, поцеловал её в тёплую щеку. Девочка тихо вздохнула и вытянула ручку навстречу отцу, дотрагиваясь до него.
— Спи, милая, я с тобой и никогда тебя не брошу. Верь мне, — шепнул он ей и поправив покрывало, неслышно вышел. Он сделает всё, чтобы ей хорошо жилось в его семье, чтобы больше никогда она не узнала, что такое горе.
«Меня ты не потеряешь, дочка, обещаю тебе», — сказал он мысленно и не став ничего есть за завтраком, а лишь выпив кофе, закусив его бутербродом, поспешил на кладбище, бывшее на окраине Изиса. Оно было старое, ещё времён правления Ордена Ситхов. По левому краю, немного к середине, трое рабочих в серых комбинезонах старательно выкапывали яму, которая станет последним приютом для той, кто там мало пробыла на этом свете и уже успела завоевать любовь многих людей.
Амалии Тано, единственной и не повторимой. Несчастна твоя дочь, что вырастет, не помня матери. Тем временем из небольшого спидербуса с ритуальной символикой четверо крепких гробовщиков-трандошан выносили красивый гроб, обитый зелёным атласом, любимого Амалией изумрудного оттенка. Внутри него, на золотистой подушке, лежала она сама, трогательно хрупкая, со спокойным и умиротворённым лицом, казалось, что она спит и видит самые лучшие сны на свете.
Простое, но очень идущее ей зеленое платье с узором из веток и вишен, скрывало болезненную худобу. Руки, сложенные на груди, сжимали небольшое изображение Девы Алтеи—покровительницы расы тогрутов. На прежде оранжевой, а теперь желтовато-серой коже лица чётко выделялись две белые, прямые черточки бровей и длинные чёрные стрелы ресниц, сомкнувшемся, приняв зловеще холодный поцелуй смерти.
Могильщики опустили гроб на землю, следом за ними из спидербуса вышла Линда и несколько коллег по работе, любивших эту простую, добрую женщину. Все были одеты в чёрные траурные одежды и на лицах у каждого была написана неподдельная скорбь. Последним из дверей вышел священник-тогрут, прилетевший с Шили специально для того, чтобы достойно проводить в последний путь бывшую соотечественницу.
Процессия выстроилась вокруг гроба и священник завёл траурную речь, рассказывающую о таинстве принятия в загробный мир, о божествах, стоявших на страже входа, а так же о благах, ожидающих чистые души, поднявшиеся к небу. Сэмюэль находился в какой-то прострации, не видя и не слыша ничего вокруг.
Линда подошла к нему и попыталась что-то сказать, но Сэм глянул на неё таким растерянным взглядом, что женщина тотчас же отошла. Ей было неловко перед подругой за то, что она вынуждена была волей судьбы распоряжаться её дочерью и просить отца взять её, хотя Амалия просила именно Линду присмотреть за Асокой, не зная, что той скоро улетать на Пантору.
Однако, если верить тому, что она слышала в толпе, жена Сэма приняла девочку и вроде бы всё налаживалось, душа умершей могла быть спокойна. Тут пошёл небольшой дождь, участники процессии подняли воротники и капюшоны, один лишь Сэм стоял с непокрытой головой, капли дождя прозрачными алмазами повисли на его седеющих волосах, они же стекали по монтралам и лекку Амалии.
Одна из капель, упав на веко, стекла по щеке, отчего казалось, что покойница плачет и этими слезами просит прощение у всех, пришедших её проводить, за то, что она уходит, что для неё все беды и тяготы этой жизни уже закончились, впереди только вечное блаженство, а они все здесь и им предстоит пережить ещё так много всего тяжёлого.
Священник как раз закончил прощальную речь и сказал присутствовавшим, что каждый может проститься с покойной. Все встали в очередь и осторожно коснувшись губами лба женщины отходили, некоторые не сдерживали слез.
— Она была как ребёнок, наивная, светлая и удивительно хорошая, слишком хорошая, чтобы жить долго, — сказала Линда, вытирая глаза платком.
— Словно солнышко была, как только придёт на работу, в магазине сразу становилось светлее — произнесла растроганно директор магазина автозапчастей, в котором последние годы работала Амалия.
Сэм подошел последним и особенно долго стоял возле гроба, глядя в навеки застывшее лицо любимой, он в безумной надежде продолжал верить, что всё ещё можно переиграть, вернуть обратно, что смерть может взять обратно свой неумолимый приговор. Но, увы, не могла. Или же не хотела, ведь небу тоже нужны новые души.
— Прости, родная, — вырвалось у мужчины единым порывом, когда последний раз коснувшись губами лица Амалии, он держался одной рукой за гроб. Его попытались оттащить в сторону, но он не отпускал руки до тех пор, пока вдруг не стало светлее.
Все с удивлением подняли головы вверх и увидели как тяжёлые серые облака раздвинул один-единственный тонкий лучик солнца, который, пробравшись сквозь толстую пелену облаков, спустился за землю и отдавая почести покойной, спустился прямо в гроб и ударившись о золотистый обруч на её голове, рассыпался блестящими искрами, ознаменовавшими то, что на небе стало больше ровно на одного ангела.
И лишь только тогда когда прощавшиеся отошли и могильщики, заколотив гроб, опустили его в яму, Сэм наконец-то понял, что всё. Этап жизни, где была взаимная любовь навсегда закончился. Всё, что осталось теперь, это навещать иногда небольшой могильный холмик с плитой из розового мрамора с изображением ангела с красивым и печальным лицом и надписью, сделанной красивыми буквами, извитым шрифтом:
«Амалия Тано 22–44 гг. Любящая мать и самая лучшая женщина». Чуть ниже шла эпитафия, сделанная золотыми буквами: «Тебя нет, но ты не забыта. С искренней любовью Асока и Сэмюэль Бонтери».
Сэм ещё какое-то время смотрел на небо как тучи постепенно расходились, давая солнцу озарить землю яркими лучами света после чего мужчина поехал обратно домой, там, где его ждёт любящая семья.
Спустя три дня
Вот уже полчаса Мина и Сэм беседовали с приехавшим по их просьбе необычным гостем из расы Кел-дора, который был Джедаем и принадлежал к Высшему Совета Ордена, бывший так же ближним приятелем семьи Бонтери и попутно смотрели как Асока и Лакс весело играли в саду с другими детьми.
Поводом разговора была как раз Асока, которая по словам Мины была чувствительна к Силе, женщина вспомнила тот момент, когда она играла с ней и с Лаксом и тогда девочка, толкнув шкаф с посудой, вытянула свои ручки в сторону, когда несколько фарфоровых чашек выпали с полки и как бы зависли в воздухе. И потом она рассказала об этом мужу тот в свою очередь решил связаться с Орденом и к ним прибыл Магист Джедай Пло Кун, чтобы обсудить насколько верно то, что видели родители.
— Если вы говорите, что ваша дочь и правда чувствительна к Силе, то значит она…может вступить в Орден. — задумчиво произнёс Магистр, глядя на детей в окно.
— Вы вправду так считаете? — спросила Мина, уверенная в своих словах.
— Конечно, я сам ощутил это когда пришёл к вам, правда вы мне говорили, что её родная мать умерла и вы взялись за её воспитание, — согласился с женщиной Пло.
— И… когда вы готовы взять её в Орден? — Спросил Сэм после минутного молчания.
— Я готов взять девочку сегодня и договорившись с Советом я возьму её на обучение. — быстро ответил Пло, как раз не имевший сейчас ученика.
То, что сказал Джедай сильно напугало Мину и Сэма они считали, что Асока ещё не готова к тому, чтобы она сейчас покинула дом и отправилась на Корусант, где находился храм Джедаев.
— Прошу вас, уважаемый, я понимаю, у вас свои традиции, но она ещё такая маленькая, она пережила тяжёлую утрату, и только снова обрела семью и мы не хотим, чтобы она опять лишилась этого. Мы считаем, что она не готова к таким переменам в жизни, — поспешила сказать Мина, не желавшая, чтобы ребёнок пережил стресс от смены обстановки.
Джедай подумал над тем, что ему сказали. С одной стороны он должен соблюдать кодекс и традиции Ордена, но с другой он часто делал исключения и его тронула трагическая история маленькой девочки.
— Хорошо… я соглашусь с вами, я не буду забирать её сейчас, вы правы она не готова к этому учитывая, что она пережила, — ответил ей Магистр.
— Спасибо вам, мы сообщим когда она будет готова, — обрадовалась Мина возможной отсрочке.
— Я буду терпеливо ждать. Да прибудет с вами Сила, — после этих слов Джедай покинул квартиру оставив Мину и Сэма в раздумьях над словами Магистра
— Как думаешь, дорогой, она и правду может стать Джедаем? — спросила Мина, закрыв дверь за Кел-дорцем.
— Я не знаю, милая, время покажет, но если это так, то… значит это такова её судьба. Не нам противиться воле Силы, — ответил Сэм, невольно задумываясь. Сам для себя он решил, что ни в какой Орден свою Асоку он не отдаст и нечего вообще ничего ей говорить про одаренность, пусть спокойно растёт в семье, так будет лучше.
Да, лучше, но лишь на данный момент.
