Некровное родство

Уже через несколько минут Лакс крепко спал, а у Асоки заснуть не получалось, задуманная проделка будоражила мысли и заставляла кровь бурлить веселыми пузырьками. План затеи складывался в её скором на выдумки и шалости уме как пазл в головоломке. Девочка не сомневалась, что брат, учившийся на два класса выше одобрит это и согласится во всем помочь, иначе и быть не может, ведь только ему она могла довериться во всех вопросах, даже в таких. Конечно, в отличие от неё, Лакс часто проявлял благоразумие и пытался иной раз отговорить Асоку от той или иной шалости, но, поняв, что ничего не вышло, начинал активно помогать. Причина была в том, что волей судьбы Лакс оказался единственным из сверстников, с кем Асока могла свободно общаться, не боясь быть осуждённой или непонятой. Ведь с раннего детства она была очень странным ребёнком, мало похожим на других. Весёлая и активная, открытая и позитивная, с улыбкой, почти не сходившей с её карамельных губ, такой Асока была большую часть суток,....но лишь в присутствии родных, стоило ей попасть в незнакомую обстановку, как с девочкой мигом происходила странная метаморфоза. Весёлый жизнерадостный ребёнок тотчас же превращался в угрюмое, хмурое и замкнутое существо, не способное ни с кем говорить без выражения крайней скуки и необъяснимой неприязни на симпатичном лице, украшенном белыми ромбиками рисунка. Это стало понятно лет в семь, когда девочка пошла в школу, в которую уже два года ходил её брат. Видя то, как маленькая Асока вела себя дома, родители не сомневались, что так же всё будет и в детском коллективе, но их ждала жестокая ошибка. Привыкшая к уважительному отношению родных к себе и своим привычкам, увидев неприкрытый и часто бесцеремонный интерес других детей к своей персоне, не особо считавшийся с её личным пространством, нагло залезая во все его незащищенные участки, Асока откровенно растерялась и выдала реакцию, показавшуюся ей самой простой и единственно правильной - начала активно защищаться от этих бесцеремонных проникновений. Она кричала на всех, кто подходил к ней близко и била по рукам любого, пытавшегося прикоснуться к её вещам, даже не пытаясь подружиться или хотя бы познакомиться с кем-то из них. Все они, эта гомонящая разноцветная толпа сверстников, представлялись ей как сборище агрессоров, нахально покушавшихся на свободу личности маленькой тогруты. Уже в первый час прибывания в учебном заведении, девочка сумела настроить против себя весь класс, а к концу дня твёрдо решила просить родителей учить её дома. Лишь только когда прозвенел последний за день звонок и девочка увидела стоявшего у дверей Лакса, зашедшего за ней, чтобы идти вместе, она оживилась и впервые за день улыбнулась. Такое повторялось изо дня в день. Естественно сидеть за одним столом желающих не нашлось и Асоке приходилось скучать весь день за одинокой последней партой. Одноклассники откровенно говорили: «Не желаем делить место с этой ненормальной. Она же в клочья порвёт любого, кто хотя бы посмотрит на неё!» разумеется, это не прибавляло Асоке любви к коллективу, но это ей не слишком и требовалось, главным являлось то, чтобы они не лезли к ней в душу, позволив жить так, как она хочет. Но не так-то всё было просто, ведь любой детский коллектив всегда выступает против, когда там появляется некто, не вписывающийся в общий стандарт, у всех возникает естественное желание подмять под себя не подчинившегося, раз и навсегда отбив у него охоту отрываться от остальных. Вот так же случилось и здесь, спустя примерно неделю после появления Асоки в их первом классе, трое отъявленных хулигана решили проучить независимую тогруту и для этого прогуляли последний урок, чтобы суметь застать девочку одну, до того, как придёт брат-заступник. Они спрятались за косяком двери в классную и дождавшись, когда Асока выйдет, окружили её с трёх сторон и больно схватив за все три лекку, так, что едва не оторвали их, после чего, не отпуская их, потащили отчаянно сопротивлявшуюся тогруту по коридору. Один из них догадался зажать ей рот, чтобы своими криками она не всполошила администрацию, затем, хулиганы затащили девочку в мальчишеский туалет, бывший в конце коридора, грязный и очень вонючий. Там открыли кран и со словами: — Что-то ты неумытая сегодня, не порядок, надо это поправить, держи её, Билли. Окунули тогруту лицом в холодную воду, одновременно держа ей обе руки. Потом, вдоволь натешившись захлёбывающимся стонами, трое мелких негодяев снова подхватили Асоку под плечи и потащили к крайнему унитазу, в котором не работало сливное устройство и потому он, весь до краев, был заполнен тем, о чем неприлично говорить в обществе. Девочка поняла, что сейчас с ней будет и всё её существо взбунтовалось, нет, только не это, она не позволит этим придуркам унизить её настолько, в конце концов она статусная особа, дочь самих Бонтери, известных на всём Ондероне. И уже через пару секунд, собрав все свои детские силы, девочка вытянулась в струну и совершив особо резкий рывок, освободила одну руку и сильно взмахнула ею, чтобы залепить затрещину тому, кто держал её до этого, но внезапно вышло совсем иное. Такого не ожидал никто, включая саму Асоку, но сильнее всего не ожидал Билли, оказавшийся ближе всех к унитазу, когда послушный руке тогруты, поток нечистот взметнулся из унитаза вверх и с ног до головы окатил по-бабьи завизжавшего хулигана. Другие, увидев такое, встали как оцепенелые и распахнули рты, и вовремя, так как через секунду они наполнились невероятно вкусным содержимым грязно-коричневого цвета. — Ну всё, ты покойница — грозно произнёс Билли, едва отплевавшись и протерев глаза — Сейчас мы устроим тебе шоколадное обёртывание по бюджетной цене. — Не думаю — запальчиво сказала Асока, окончательно осмелев, она поняла, что с ней опять произошло странное явление, когда она могла передвигать предметы, не касаясь их. Оно бывало не всегда, но каждый раз появлялось в нужный момент. — И, что ты мне сделаешь, кура рогатая? Забодаешь? — издевался Билли, при этом не сумев очистить одежду от нечистот и те густым коричневым слоем покрывали его дорогой красный свитер и корусантские джинсы известной фирмы. — А вот, что! — ответила девочка, на этот раз взмахивая обеими руками — Надеюсь, тебе понравятся мои процедуры! И тут же из фаянсовой чаши взметнутся новый поток, ещё более мощный, от которого досталось не только Билли, но и двоим его тупым друзьям, стоявшим неподалёку, лыбясь словно шакалы. — Я так и знала, что вам понравился обед, спасибо, что попросили добавки! Приятного аппетита, уроды — сказала Асока на прощание и вышла из туалета. И только оказавшись в другом конце коридора, девочка почувствовала сколько сил и нервов отняла у неё эта потасовка, плюс ко всему сильно болели поцарапанные лекку и плечи, захватанные этими придурками. С трудом передвигая ноги от неожиданной слабости, Асока спустилась вниз, где её уже ждал донельзя встревоженный Лакс. — Асока! Что с тобой? — только и смог он сказать, увидев потрёпанную тогруту. Девочка ничего не ответила, а лишь бессильно уткнулась ему в плечо и разревелась, совсем как в раннем детстве. Лакс, не отпуская её, молча вышел из здания школы и заведя сестру в ближайший сквер, спокойно попросил рассказать, что случилось. И когда девочка закончила исповедь, сжал кулаки с твёрдым намерением вернуться и самолично утопить в унитазе обидчиков его любимицы. Но Асока его остановила: — Не надо, Лакс, они того не стоят, я и так с ними разобралась, давай никому не говорить про это, а то мама расстроится и будет плакать весь вечер, я не хочу огорчать её. — Хорошо, их как раз сейчас нет дома, придут лишь вечером, пройдём чёрным ходом сразу в комнату, чтобы и Фригоза не видела — согласился с ней Лакс и посмотрев на сестру внимательнее, встревоженно произнёс — Ой, да они тебе все лекку изодрали, и на плечах синяки будут! Ох! Попадись они мне! Пойдём скорее, надо промыть, я знаю где аптечка лежит. И схватив сестру за руку, спешно повёл домой, после чего заставил её умыться и сам лично достал из аптечки антисептик и средство для заживления принялся за обработку её царапин. — Привыкаешь заботиться о народе? Верно, ты же будущий политик — улыбалась она сквозь слезы, царапины щипало, но Асока старалась терпеть. Потом, желая успокоить девочку, вынул из тайных запасов конфеты и отдал ей, и чтобы она окончательно успокоилась, согласился сегодня вечером посмотреть вместе с ней романтическую комедию, хотя, на самом деле, больше хотел боевик. И так было всегда. Впрочем, после этого случая в школе, Асоку там больше никто не трогал, её начали просто сторониться, держась на почтительном расстоянии от тогруты, пытаться её перевоспитать никто теперь не пробовал. Злились лишь Билли и двое его друзей—чудовищно толстый Лабан и тупой до невозможности Стэнли. Однако и они не проявляли открытой агрессии, лишь издали бросали на юную Бонтери злостные взгляды. Так прошло три года, теперь Асоке было десять и училась она уже в четвёртом классе. Девочка несколько изменилась за эти годы и даже могла спокойно и без подвохов говорить с одноклассниками, но это было всё, чего она добилась, закадычными же друзьями тогрута так и не обзавелась. В то время как у Лакса друзья не переводились, его любили все и всюду, где бы он не появлялся, быстро оказывался окружён людьми. Родители видели такой оборот и взялись помочь дочери справиться с этой проблемой. Поняв, что с одноклассниками у Асоки не клеится, Мина и Сэм начали пытаться познакомить дочь с детьми своих друзей и сослуживцев. Каждый раз, идя к ним в гости, они брали Асоку с собой и отводили в комнату, где уже играли несколько ребятишек её возраста, имя целью вовлечь девочку в их возню, однако, ничего путного из этой затеи не вышло. В то время как другие дети весело переговариваясь катали по полу игрушечные шарики или играли в куклы, Асока либо молча стояла у стены, задумчиво глядя в одну точку и размышляя о чем-то своём и когда к ней подходил кто-нибудь из детей желая познакомиться или позвать в игру, девочка бросала на него взгляд, полный такого недоумения, словно искренне не понимала, кто все эти люди и чего они от неё хотят, что те мигом отходили и переставали обращать внимание на странную гостью, считавшую минуты до того, как придут родители и заберут её домой в тихий и привычный ей милый мирок, где всё было знакомым и привычно-родным. Или же, что случалось чаще, самовольно подходила к шкафу с игрушками и взяв оттуда понравившиеся, отходила в наиболее тихий уголок и расставив игрушки на полу или на некоем возвышении и начинала свою собственную игру, с ей одной понятным сюжетом. Причём, увлекалась ею настолько, что часто забывалась и начинала разговаривать вслух, произнося реплики за персонажей игры. Эта игра для маленькой Асоки была в данный момент всем, заменяла малышке целый мир, являясь её способом взаимодействия с последним. И потому она относилась к ней с недетской ревностью и страстно оберегала её, будучи готовой порвать на куски любого, кто посягнёт на её уединение. И каждому, кто подходил к ней, пытаясь что-то подсказать или ещё как-нибудь вмешаться в игру, неслабо доставалось, иногда словом, а иногда и рукой. Так продолжалось около полугода, пока дети, уставшие наконец от присутствия в их комнате угрюмой, неприветливой и моментами грубой девицы, почти хором попросили родителей сказать супругам Бонтери, чтобы те больше не приводили Асоку к ним в дома. Мина и Сэм согласились, они и сами заметили, что у этой аудитории Асока популярность не завоюет и придумали нечто иное. Дождавшись лета, родители купили дочери путёвку детский лагерь, смена в котором длилась три недели и подумали, что уж за это время, проведенное отдельно от них и брата, Асока уж точно сумеет обзавестись друзьями и научиться жить в мире с другими детьми. Но и тут их поджидала неудача. Не прошло и недели как в рабочем кабинете сенатора Мины Бонтери раздался звонок. Женщина нажала приём и едва не оглохла от гневного голоса директора лагеря, велевшего в категоричной форме немедленно «забрать вашу безумную драчунью и скандалистку», иначе он об Асоке не отзывался. Оказалось, что за те несколько дней, проведённых Асокой в лагере, весь он просто стонал и ходил ходуном. Девочка всё время с кем-то ссорилась и дралась, её предупреждали, чтобы она прекратила вести себя так, но ничего не помогало, Асока продолжала отвечать агрессией на любые нелестные высказывания сверстников. И однажды, когда одна из её соседок имела неосторожность сказать: «Асока, а почему в твоей семье все люди, а ты тогрута? Может быть, тебя в детстве украли или взяли с улицы, когда ты подбиралась с бродячими кочевниками? Я в кино такое смотрела!» Маленькая Бонтери с диким криком набросилась на оскорбившую её обидчицу и в пылу ссоры, сама не поняв как, уронила на неё двухъярусную кровать, закончилось всё переломом руки и твёрдым намерением директора отправить Асоку обратно. К тому же, родители той девочки согласились молчать, не распуская о лагере дурную славу, если администрация немедленно уберёт оттуда «эту малолетнюю преступницу и будущую убийцу». — Я бы и сам с большой охотой её привёз, да не могу отлучиться из лагеря ни на минуту — сказал директор и Мина в тот же день поехала за Асокой и привезла девочку домой, твёрдо решив никогда больше не повторять ничего подобного. Больше попыток найти ей друзей и ввести в общество сверстников родители не предпринимали, решив положиться на провидение. Асока вздохнула с облегчением, наконец-то её оставили в покое. Она неоднократно удивлялась тому, что родители считали, что у неё обязательно должны быть друзья, искренне удивляясь как те не понимают, что Асоке этого не нужно. Дружба обременяла её, видясь чем-то таким, что невольно ограничивало свободу девочки и налагало на неё некие обязательства. Ведь если ты считаешься чьей-то подругой, то автоматически должна посвящать этому человеку часть своего времени, сидеть за столом лишь с ним, вместо же ходить в столовую и домой, попытка пойти с кем-то другим или же вообще одной приравнивалось чуть ли не к измене, грозило обидами и упрёками. Этого Асоке было не нужно. Она предпочитала иметь свободу в общении с людьми, когда сидишь или ходишь с кем хочешь, или вообще одна, когда никому ничего не должен и поступаешь так, как хочешь сама. Такая философия едва ли была применима к дружбе, но девочку это не смущало, равно как не особо интересовало общение с другими. Единственный вид взаимодействия с себе подобными, который она признавало—это лёгкие, ни к чему не обязывающие приятельские отношения, когда никто ничего никому не должен, нет никаких обещаний и особой привязанности друг к другу. Пообщались—разошлись, так проще. Иного Асока от людей не желала, они не привлекали её. Только в своей семье девочка могла быть сама собой и ничего не скрывать, прячась в скорлупу равнодушия. Но полностью хорошо и комфортно она ощущала себя лишь в присутствии одного человека, которому тогрута могла доверить всё, это был брат. Обычно разнополые дети редко ладят друг с другом, постоянно дерутся и соперничают, но это всё никоим образом не относилось к детям Бонтери. С самого первого дня Лакса и Асоку связывала трогательная в своей теплоте дружба. Они всё делали вместе—ели, делали уроки, ложились спать, делили между собой всё, что имели, хотя по сути своей были абсолютно разными—серьёзный и задумчивый Лакс, больше всего любивший читать и смотреть старые фильмы и активная, быстрая, как ртуть, Асока, смех которой почти не умолкал всё время, что девочка находилась дома. И тем не менее их дружба была нерушима. Они делили всё, и радость и...наказания. Хотя речь о последнем зайдёт только завтра.