Некровное родство

Успокоительное оказало сильное действие на ослабленный стрессом организм девочки и Асока проснулась лишь к вечеру. — То есть, девочка всё знает? — спросила Мина, когда они ещё стояли возле стрелянной двери. Спрашивая мужа об этом, женщина совсем позабыла про Лакса, который хотя и отошёл к кофейному автомату, но скоро должен был уже вернуться. — Да, так вышло, что прислуга проговорилась и теперь Асока знает, что она приемная — подтвердил Сэм самое ужасное из предположений. — И кто же из них? Вот же дрянь! Покажи мне эту неблагодарную и я отправлю её чистить все унитазы в доме, пока от хлорки кожа не слезет с её рук! — всплакнула, как зажженная свеча, госпожа Бонтери, сжав одну руку в другой. — Не стоит, Мина, она случайно, обе не знали, что Асока за дверями, она подошла незаметно и услышала разговор — рассказал Сэмюэль правду, он, честно сказать, был от всего этого в неменьшем шоке, чем остальные и не знал, что теперь будет, ясным было только одно—то, что по-прежнему не будет уже точно. — Должно быть, это наша ошибка, мы должны были сказать ей всё сами — нерешительно произнесла Мина, она очень надеялась, что проснувшись, Асока не станет обвинять их во лжи, хотя она была и во благо. — Да, я сам об этом думал, но мне каждый раз казалось, что ещё рано, что она слишком маленькая, чтобы принять правду и сохранить трезвость рассудка — задумчиво сказал Сэм — Но раз уж случилось так, как случилось, нам остаётся лишь уповать на волю Силы, как говорит наш друг. — Надеюсь, она сумеет справиться с этим ударом и понять, что сделанное нами не несло в себе ничего плохого, напротив, не возьми мы тогда её в семью, девочка сейчас росла бы в детдоме— ответила Мина, стараясь успокоиться, ни к чему Асоке сейчас видеть её нервозность. Разговаривая довольно громко они не услышали тихого вскрика удивления, раздавшегося совсем рядом. «Что значит приемная?» — подумал Лакс — «Я ничего не понимаю, и почему Асоку должны были отдать в детдом? Надеюсь, мне хоть кто-то объяснит, что случилось и главное—что же такого узнала моя сестра, что угнала спидер и едва не погибла? Впрочем, она мне сама расскажет, у Асоки нет от меня секретов» — решил мальчик и держа в руках два стакана крепкого кофе подошел к родителям. — Папа — не удержался он всё-таки от вопроса — Почему Асока разбилась? Я слышал, ей что-то сказала Эйлин! Ох! Я ей задам, что раз об этом пожалеет, наглая болтунья! Все кости ей поломаю! — Лакс, дорогой, успокойся, пожалуйста, этим ты сестре не поможешь, ей сейчас как никогда нужна наша поддержка, мы все должны помочь девочке, ей будет очень трудно — стараясь быть спокойной сказала Мина, взяв сына за руку. — Хорошо, мама, только ради тебя...и ради Асоки — добавил он в последний момент, хотя при звуке имени сестры внезапно задумался о том, что услышал. Приемная. Детдом. Семейная тайна. Какие непонятные и потому страшные слова, так и хочется заслониться от них, спрятаться за родителей, как в раннем детстве, когда увидишь в фильме ужасных чудовищ. Но теперь такое недопустимо, он вырос и пришло время самому становиться таким защитником. Хотя, это обещало стать непростой задачей... Тем временем наступил вечер и в стеклянном окошке двери появилось некоторое оживление. Сэм первым заметил, что девочка, лежавшая на кровати, приоткрыла глаза и попробовала потянуться, но вскрикнув от боли в руке и во всем теле, вернулась в прежнее положение. Взгляд недоуменно обвёл палату, словно пытался вспомнить, куда попала его хозяйка и что этому предшествовало и главное, почему это левая рука намертво прикручена к телу, так, что ею даже не шевельнуть? Асока не помнила как попала сюда помнила лишь как она на высокой скорости потеряла управление спидера, упала в воду и больше ничего, но стоило её глазам достигнуть дверного окна, как взгляд из недоуменного превратился в испуганный, а на дне его заметался безумный вопрос и дикое желание исчезнуть, провалиться сквозь землю, рассыпаться на молекулы, только бы перестать существовать в этом мире, мире, где нет правды. Ложь, подобно острию лезвия, вонзается прямо в сердце и в душу, причиняет не физическую, но душевную, невыносимую боль заставляя страдать от этого, и хотя время лечит раны, быстро или медленно, но след от душевных ран остаётся навсегда в этот момент остаётся вопрос, избавиться от этого, или продолжать с этим жить. Однако, ей не дали над этим подумать, так как через несколько минут в палату зашёл врач, спешно вызванный кем-то из родителей, пробыв у неё недолгое время, он счёл состояние маленькой пациентки удовлетворительным и разрешил родителям забрать её домой. — Асока! Девочка моя! Как же ты нас всех напугала! — бросилась к ней Мина и тут же принялась бережно обнимать и ощупывать Асоку, проверяя, действительно ли она в порядке. В ответ на такую горячую встречу, девочка никак не проявила себя, лишь безучастно сидела на кровати, опустив голову вниз. Точно так же она отреагировала и на внимание отца. Лишь только когда брат приблизился к ней, на лице Асоки появились какие-то признаки оживления. — Асока, пойдём, я не сержусь на тебя за спидер, его можно отремонтировать, только не молчи, пожалуйста, поговори с нами — сказал ей Сэм, обескураженный безразличием, в котором пребывала его дочь. Однако всё было бестолку, Асока так и не сказала ни слова за всё то время, что они ехали домой. Вот только когда спидер оказался в знакомом дворе, тогрута словно заволновалась и заметала беспокойный взгляд по территории сада и холла. Она будто бы вспоминала о чем-то таком, что всеми силами хотела бы забыть или вообще не знать. Казалось, будь её воля, она никогда больше не вошла бы сюда. В то место, где с треском разрушился такой милый и уютный привычный для неё мирок. Теперь ей осталось лишь пытаться построить новый на этих руинах, что трудно было даже попытаться себе вообразить, не то, что начать реализовывать. Думая так, девочка не подозревала о том, что через недолгое время привычный мир будет разрушен для ещё одного представителя до этого такой дружной и процветающей семьи Бонтери. Но это пока только предстояло, а сейчас... Асока хранила упорное молчание, но едва оказавшись в их с Лаксом комнате, тогрута подняла на отца прямой и пронзительный взгляд чистых голубых глаз и с недетской твердостью произнесла, скорее даже не просьбу, а требование: — Отец, скажи мне правду! Под этим взглядом матёрый бизнесмен ощутил себя неуютно, словно смотрел на него, как минимум, налоговый инспектор, а не его маленькая девочка, которую он носил на руках и укачивал в коляске. Это было что-то новое и пугающее и Сэм, пожалуй, почти впервые в жизни решительно не знал, что ему делать. — Асока, девочка моя, тебе сейчас нельзя переживать, может быть, ты чего-нибудь хочешь, так скажи, я всё сделаю — начал он говорить лишние и совсем не обязательные слова, лишь бы не показать свою растерянность, но Асока оказалась не так проста: — Что я хочу, ты спрашиваешь? Так я ведь уже сказала, правду, вот что мне нужно! А про отсутствие переживаний, это ты верно, да вот только я не прекращу переживать до тех пор, пока ты мне не расскажешь, правду ли говорили слуги! Я стану так переживать, что разболеюсь ещё сильнее, да ещё и покрушу тут всё, на что упадёт взгляд — дерзко ответила тогрута, задохнувшись от долгой речи, эмоции гнали её дальше, но тело, ещё недостаточно окрепшее, не позволяло им управлять девочкой. Хотя, зачем же нужна физическая сила, если у неё есть кое-что получше! И в качестве подтверждения того, что не шутит, Асока вытянула вперёд здоровую руку и резко взмахнула ей, отчего висевший на стене светильник уронил плафон на пол и тот в миг усеялся мелкими белыми осколками — Скажи мне всё, папа, я тебя прошу — добавила она уже смягченным голосом, полным душевного страдания. Тут дверь в комнату открылась и туда вбежали встревоженные Мина и Лакс, привлечённые громким звуком упавшего плафона. — В чем дело? Вы что-то уронили? — спросило женщина встревоженно. — Асока, ты цела? — поинтересовался Лакс, садясь рядом с сестрой и внимательно её разглядывая. — Цела, только монтраллы отяжелели, от той лапши, что на них висит — съязвила она тут же, характер не изменил ей даже в такой ситуации. — Как хорошо, что вы все сюда пришли, садитесь рядом, пускай все мои близкие и любимые будут по обе стороны моего сердца — не замечая её тона сказал Сэмюэль — и я расскажу вам одну историю. Красивую, но очень грустную. И он рассказал обо всем, ничего не скрыв и не приукрасив, о том, как полюбил, как ради этого чувства пошёл на обман и как узнал о существовании девочки. И наконец закончил смертью несчастной Амалии. Все трое слушали, не решаясь прервать. Мина комкана в руках носовой платок, а после, когда муж наконец закончил говорить, взяла с дивана небольшую мягкую игрушку, плюшевого эвока серого цвета, довольно старого и потрепанного. — Асока, ты помнишь как он попал к тебе? — спросила она вдруг, будучи уверенной, что та забыла об этом, у детей короткая память, но Асока её удивила: — Помню, ты подарила его мне, когда я заболела простудой, мне было очень плохо, а ты пришла и протянутая мне его, сказав: «обними и тебе станет легче, я всегда так делала». — А я тогда ещё удивился и спросил: «Мина, что ты делаешь, это же твоя игрушка! Ведь Лаксу ты его и трогать не разрешала!», но ты лишь махнула рукой — включился тотчас же Сэмюэль. Отойдя немного от шока открывшейся правды, все они в подсознательном желании на время абстрагироваться от неё, чтобы проще было смириться, начали хорош вспоминать самые светлые моменты их совместной жизни. — А вот это помнишь? Это Лакс нарисовал, когда твоя мама ушла на небо — сказал Сэм и открыв ящик стола, вынул оттуда листок бумаги, чуть пожелтевший от времени, изображавший высокую, стройную тогруту, летящую к небу, а возле неё ангела. Асока взяла его и стала удивлённо разглядывать, припоминая какие-то далёкие, почти забытые образы. — Я сейчас, дочка, подожди минуту — попросил Сэм и вышел из комнаты, вскоре вернувшись, чтобы отдать девочке самое ценное, что у него было—фотографию Амалии, единственную, оставшуюся у него — Возьми, дорогая, пусть она будет у тебя, напоминая о том, кто дал тебе жизнь. Девочка приняла из рук отца старое фото и впилась взглядом в лицо знакомой и незнакомой женщины, очень похожей на её собственное. Мина и Сэм поняли всё правильно и потихоньку встав с дивана, пошли к выходу, кивнув и Лаксу тоже, но внезапно Асока схватила его за руку и шепнула: — Не уходи. Пожалуйста. — Позвольте мне остаться, я тоже хотел бы поговорить...с другой мамой Асоки — попросил Лакс родителей и те уступили. Оставшись без них, тогрута ещё раз внимательно посмотрела на фотографию и очень серьёзно произнесла: — Здравствуй, мамочка. Мне ужасно жаль, что я не могу всегда оставаться возле тебя, мы обе знаем, что это невозможно, как бы мы не хотели, но ты не переживай, у меня здесь всё хорошо. Папа хороший и добрый, а мама Мина очень ласковая, они довольны мною, а вот я часто огорчаю их своим поведением. Я слишком живая и подвижная и слишком непохожа на моего брата.Вот он совершенно другой — любит читать, изучает программы голонета, помогает маме в работе сенатора. Мне же всё это не по душе. Какая моя вина в этом? Вот и сегодня я страшно огорчила их всех, разбив машину и едва не разбившись сама, но я очень стараюсь стать лучше и сделаю для этого невозможное, но исправлюсь. Я обещаю тебе это, мама. И ещё, познакомься, это Лакс, мой брат, и самый близкий и лучший друг. Я всё ему всегда рассказываю, он добрый и хороший. Он всё понимает, люби и ты его так же, как любишь меня, стань мамой и ему тоже и тогда мы все станем по-настоящему родными и близкими. Я люблю вас всех. Очень. И тебя, моя дорогая. И крепко поцеловав снимок, девочка убрала его под подушку и крепко обняла брата. Так они и просидели до самой ночи—сидя на диване в объятиях друг друга. И казалось теперь, приняв в своё сердце ещё одного человека, семья ещё сильнее сплотилась и стала крепче, и действительно, поначалу всё было так, но вот спустя некоторое время...