Спазм

Бедный Хогвартс — была главная мысль Гермионы после того, как она переступила порог школы. В тот момент она воспринимала замок как живой организм, ступивший на путь реабилитации, поэтому каждый коридор, каждая ступенька и каждый портрет были удостоены трепетной жалости. Сильнее всего она боялась зайти в Большой зал, встретив мрачную атмосферу и суровость новых преподавателей. Задолго до приезда она узнала из Ежедневного пророка, что к учебе вернется более шестидесяти процентов от числа тех, кто учился во время зверств Кэрроу и директорства Снейпа. Преобладающее количество — гриффиндорцы и слизеринцы. Разрушенные стены вернулись к прежнему состоянию, но с магией были проблемы… сбои лестниц, исчезнувшие призраки, ошибки эльфов, отсутствие нужных единиц преподавательского состава и много чего плохого. Ученики теснились за столами, вмещая не только тех, кто повторял курс, но и первогодок, а директор Макгонагалл пыталась найти оптимальную середину между пожеланием счастья в новом году и памятью о прежнем порядке. Однако, чем дольше её слушали, тем более мрачно становилось вокруг. Трое друзей были в шоке — Гарри с ужасом обнаружил, что карта мародеров больше не показывала имена присутствующих. Гермиона предполагала, что связь директора с Хогвартсом нарушена по причине вторжения тёмной магии в устав и порядок школы, а Рон застыл на объявлении, что любые мячи, оказавшиеся на поле для квиддича, теряли возможность летать. Кстати, на этом же объявлении застыл и Гарри вместе с большинством учеников. Почему это случилось — никто не знал, да и предположений не выдвигалось, потому что Минерва сразу перешла к другим новостям, постучав по бокалу и призывая к тишине. Гермиона слушала её очень внимательно и с облегчением выдохнула, когда речь зашла про старост факультетов. Она бы с удовольствием загрузила себя простыми хлопотами, вроде составления расписания или отчетов, потому что ей хотелось вернуть прежний настрой к учебе, но за прошлый год она пропустила все важные события, которые способствовали отторжению магии от Хогвартса, поэтому брать на себя ответственность за возможность каких-нибудь происшествий ей совсем не хотелось. Гермиона ни разу не встретила взгляд Макгонагалл на себе, поэтому предполагала, что её уж точно не назовут. Почему-то она была уверена в этом и на момент объявления фамилий сделала большой глоток тыквенного сока. — Блейз Забини исполнит обязанности старосты Слизерина, — Минерва сделала паузу, а затем улыбнулась и вместо назначения гриффиндорского ученика вопросительно произнесла, — мисс Грейнджер? За всё время выступления в зале стояла абсолютная тишина, поэтому удивленный, тихий звук, прочищающий горло, был запросто слышен в ближайшем окружении. Гарри с Роном перевели на неё взгляды, вытянув вверх брови, а Гермиона глупо себя чувствовала под внезапным вниманием собравшихся. Осторожно поставила стакан и приподнялась, чуть улыбнувшись новому директору. Минерва обратилась к ней со спокойной и мягкой интонацией: — Мисс Грейнджер, вы успешно занимали эту должность раньше, хотели бы вы продолжить? В памяти Гермионы подобного никогда не случалось. В Большом зале при таком количестве людей редко кого-то опрашивали или делали замечания. Для подобных бесед были кабинеты и личные консультации, поэтому Гермиона была слишком удивлена вопросу и неумышленно приоткрыла рот от неожиданности. Не ответив сразу, она опустила взгляд, раздумывая над предложением и чувствуя себя совершенно по-дурацки на обозрении у всех. Отказаться, значит показать боязнь ответственности, согласиться — пойти против желания. Отрицательный ответ задел бы гордость, а положительный — совесть. Зрачки метались по пространству, а затем случайно поднялись перед собой, невольно задев соседний слизеринский стол. И вот здесь что-то щелкнуло, брови сошлись в хмуром взгляде, и разум наполнился лишь чувством ответственности, поскольку перед её взором мелькали лица тех, кто спокойно наблюдал за работой Пожирателей в Хогвартсе. Взяв на себя права старосты, она сможет контролировать прежних обидчиков Луны, Невилла, Джинни и остальных — большего числа гриффиндорцев, когтевранцев и пуффендуйцев. Уж лучше она, чем кто-то другой. Вот, пожалуйста, Малфой — пустой взгляд, мрачный вид, но вполне себе здоровый и ухоженный. Гойл — скучающий, летающий в облаках, совсем не обделённый отличными нервами. Ухмыляющийся Забини, смотрящий на неё с издевкой. Паркинсон — бледная, искоса посматривающая на свою компанию. Гермиона уже знала ответ, когда глаза застыли на Эдриане Пьюси, крутящем пустой стакан в руках и смотрящем на окружение Гермионы, и на неё саму, с легкой улыбкой. Насмешливо, но без тени презрения или злости. А его сосед… секундочка у Гермионы ушла, чтобы озадаченно посмотреть на вытянутого по манере идеального, ровного позвоночника и напряженного вида Нотта, который довольно странно выглядел с закрытыми глазами за столом. Нахмурившись, он сидел со сцепленными в замок ладонями, постукивая пальцами друг о друга. Ещё чуть-чуть, и задел бы вилку, лежащую на столе в нескольких сантиметрах от него. Гермионе пришла в голову мысль, что он ненавидел её за то, что она тратила его время на пустую болтовню с директором. Будто бы в доказательство, он резко открыл глаза, и, к большому удивлению Гермионы, его взгляд сразу же оказался на ней. Мгновение — он исподлобья смотрел на неё слишком злобно, но… Гермиона моргнула, и его эмоция перешла на резкую смену — сначала у него дернулось веко, будто бы он не был готов, что после открытия глаз уловит её взгляд, а затем расслабил надбровные дуги и улыбнулся. Не так как Пьюси, а снисходительно, даже мило. Будь они друзьями, Гермиона трактовала бы эту улыбку, как поддержку, одобрение и призыв принять лестное предложение директора. — Да, профессор Макгонагалл, — сказав последнее слово, она поняла, что ответила на автомате. Посмотрела на преподавательский стол и после слов Минервы, выражающих благодарность за рвение и храбрость, опустилась на скамью. Гермиона засияла, словно после согласия осознала его правильность. Широко улыбнулась и завела локон волос за ухо. — Я не сомневался, что она предложит тебе эту должность, — Рон сидел напротив и сиял так же ярко, а Гермиона не могла сдержать порыва дотянуться до его руки, которую он нежно сжал в ответ. — Спасибо! — прошептала, наклонила голову и смотрела на него так, будто он самое лучшее чудо света. Речь директора продолжалась. Им пришлось сесть ровно. Как только момент душевной близости с Роном прошел, Гермиону тянула навязчивая идея посмотреть на реакцию слизеринцев. Начала с сестер Гринграсс и закончила Ноттом, которого… не нашла из-за пустого места за столом. — Как вы заметили, в преподавательском составе произошли существенные изменения, — продолжила Минерва, — хочу вам представить преподавателя защиты от тёмных искусств Николаса Роя. Николас Рой произвел на Гермиону неплохое впечатление. Невысокий, крепкий брюнет в темной мантии и с длинным носом кивнул и поднял ладонь к груди, выразив почтение. Если бы её спросили, то Гермиона указала бы единственным недостатком преподавателя несуразное перо, торчащее из нагрудного кармана мантии и вызывающее воспоминание павлиньих перьев Локхарта. — Должность преподавателя по уходу за магическими существами займет Лориус Уитник. Второй же вызвал улыбку, так как побил рекорд профессора Флитвика в плане роста. Старец-карлик с белоснежной бородкой в бирюзовом, шерстяном костюме помахал собравшимся, высоко подняв ладонь. — Где Хагрид? — Как он собирается ухаживать за животными? На вопросы друзей Гермиона покачала головой. Остальная часть вечера прошла в приятной ностальгической обстановке. *** Как оказалось, башня Гриффиндора совсем не чувствовала магических изменений Хогвартса. С начала занятий прошла неделя, Гермиона крутилась по школе, умудряясь взять на себя всевозможные хлопоты старосты. Она часто заходила к Макгонагалл, отчитываясь за свой факультет, поддерживала первогодок, зачитывалась учебниками и радовалась полной отдаче. Единственный дёготь — она не знала, как вернуть родителям память. Гермиона обращалась за советами в больницы, спрашивала Макгонагалл, жалела, что погиб Снейп, который мог бы дать совет, как опытный легилимент и храбрый герой, способный владеть разумом и памятью на высшем уровне. Несмотря на первоначальную безнадежность, она верила, что найдет выход, и совсем не задумывалась о проигрыше. Глубоко внутри Гермиона нашла причину духовного подъёма в своей влюбленности. Рон постоянно мелькал в сознании. Когда они оставались наедине в гриффиндорской гостиной, то вели себя как идиоты, вечно улыбающиеся и болтающие о чепухе, что было совсем несвойственно Гермионе, но прилично грело её душонку. Она и счастье — теперь едины, а скорая дата дня рождения навевала мысли, что друзья отпразднуют его с особой радостью. Рон проболтался насчет сюрприза, а Гермиона краснела, как первогодка, которой пообещали кучу игрушек и надувных шаров. Гарри во всем их поддерживал. Вот такой яркой компанией со смехом и счастливыми лицами они ввалились в Большой зал на завтрак за неделю до дня рождения Гермионы. Будь она гадалкой, то начала бы обратный отчет своего падения в бездну именно с этого утра понедельника. *** — Смотри, куда идешь, Паркинсон! Здесь иные издевательства. Группа слизеринок протискивалась к местам, и одна из них наступила ей на ногу. Панси пошатнулась, щеки раскраснелись, а нос скривился. — Это ты мне на ногу наступила, поэтому сама смотри! — подняла голову по привычке благородного общества. Но все бесполезно. Её толкнули ещё раз и отошли, а она посмотрела на бывших друзей. Никто не заступился. Драко было всё равно, Астория следовала за всеобщим бойкотом и презрительно хмыкнула. Панси пришлось сесть одной. Ей было больно. Теперь она являлась изгоем. В какой-то момент рухнуло всё. Кто бы мог подумать, что её поступок получит такую реакцию на родном факультете. Невзирая на ненависть к гриффиндорцам, большинство семей сильно пострадало под гнетом Тёмного Лорда, поэтому они втайне были благодарны Поттеру за свободу. Все началось с Драко. В первый же вечер в Хогвартсе он публично высмеял её, напомнив про жалкую попытку спастись, когда она надрывала горло, побуждая отдать Поттера Лорду. Затем Панси почувствовала на себе ненависть остальных факультетов, словно она само воплощение всех последствий войны. Их своеобразная месть за Поттера давила морально, а дружба проверила себя на прочность и разбилась вдребезги, когда её родителей посадили в Азкабан и конфисковали имущество. О полезных связях, деньгах теперь не могло быть и речи, а просто так её никто не захотел защищать. Так и повелось — из-за Поттера её обходили три факультета, а из-за Малфоя её перестали замечать на Слизерине, временами ставя на место выходками, подобными сегодняшней. Она вздохнула, её состояние никого не волновало. Посмотрела на Драко. Подавила слезы и назло ему вздернула подбородок, но предательское чувство скорби по собственному достоинству блуждало по телу, уничтожая остатки положительных эмоций, а смех проходившей мимо гриффиндорской троицы не вызвал даже злости, потому что глубоко внутри она понимала, как сильно ошиблась с выбором друзей и чувствовала раскаяние за свою же ошибку… *** — Ты слишком жесток, — на другой стороне стола Блейз кивнул в сторону Панси, — если бы она знала все подробности смерти Дамблдора, то могла бы достойно тебе ответить. Малфой вздрогнул, зыркнув на него красноречивым взглядом, но, заметив отсутствие серьезного укора, пожал плечами и слабо вздохнул. — Можешь утешить её, но я не собираюсь больше терпеть эти выходки. Сидевшие рядом сестры Гринграсс и Милисента прислушивались к диалогу, пока одна из них не перевела внимание на шум за соседским столом. — Что на этот раз? Поттер завалил ещё одного василиска? — Дафна кивнула в сторону троицы, привлекая собравшихся к представлению. — Ничего особенного, — Блейз не поворачивался, заранее узнав на собрании старост про празднование, — пока не завалил, но скоро завалит, правда, не василиска. Зажав между зубами клубничку, он подмигнул Дафне. — О чем ты? — вопрос задал Малфой. Блейз дожевал и небрежно махнул рукой. — У Грейнджер скоро день рождения, они готовят оргию всей башней. Девчонки засмеялись, Малфой закатил глаза, а слева от него раздался голос Астории: — И когда родилась эта выскочка? Замолчали. По большей части всем было до лампочки, поэтому кто пожал плечами, кто просто забил на всё, продолжив трапезу, пока рядом с Милисентой не послышались звук перелистываемой страницы учебника и последующий бесстрастный, будничный голос: — Девятнадцатого сентября. Перевели на него взгляд, а он неторопливо разгладил задравшийся уголок потрепанной библиотечной книги. Вздохнул, поднял голову и… Компания дружненько вместе с ним разразилась гоготом не хуже гриффиндорцев. Он смеялся громче всех, а затем услышал насмешливую иронию Блейза: — Ты серьезно? Теодор активно закивал, раскрыв руки в открытом жесте, мол, так получилось. — Не повезло тебе, — Малфой выразительно поиграл бровями, — родиться в один день с… Никто так и не узнал, назвал бы он Гермиону грязнокровкой, потому что Тео его перебил: — Сам удивлён, — опустил взгляд вниз, отвернулся и тихо добавил, изменившись в лице на скептическое выражение, — случайно узнал. Руки зачесались. Ему было откровенно наплевать на их каламбур, но… он закрыл книгу, поправил столовые приборы, подвинул стакан к тарелке на ровное расстояние, согласно этикету, но руки чесались. Под кожей, а может, в костях. Иногда ему казалось, что костная ткань начинала кипеть настолько сильно, что вызывала резорбцию, сводя его с ума. Раз коллаген, два коллаген, он представлял, как фибриллярный белок не справляется с задачей, разрушает каждый хрящик… — Кажется, ты ошибся, Блейз, — сказала Дафна, — судя по сладкой парочке, Поттеру придется встать в очередь. Хрящик разбился. — Что ты имеешь в виду? — спросил случайно, пожелав после вопроса воткнуть ей вилку в рот, чтобы не узнать ответ. Как и все присутствующие, по обыкновению Дафна считала Теодора перфекционистом до мозга костей, поэтому она не удивилась, когда он ровно сел и поправил тарелку с десертами, смахнув ягодку на край к остальным. Дафна улыбнулась. Идеальный и полный достоинства. Настоящий хранитель чистокровного рода… А в реальности он чесал руки. Скрёбся и зудел. Повернул графин в свою сторону, разгладил салфетку, потянулся к чайнику и… — Грейнджер каждый день воркует с Уизли, зажимаясь в коридорах. Застыл. Повернулся к Дафне. Она вздрогнула. Он улыбнулся. Наклонился, чуть ли не навалившись на Милисенту, и прошептал: — Фригидность не лечится. Она скорее того карлика в себя засунет, но не позволит Уизли ничего большего, чем простое лобзание. Тео перегибал палку, портя свой образ, но не удержался и кивнул в сторону нового преподавателя. Дафна сглотнула, широко раскрыв глаза, пожалуй, впервые слыша что-то подобное от Нотта. Как и Милисента. Прозвучал колокол к скорому началу занятий. Теодор встал, прижав к себе учебники. Сделал шаг. Внутренне скривился, ощущая взгляды в спину. Вдохнул. Ещё шаг и сделал ошибку — наклонил голову вниз и повернул в правую сторону… Красная, как рак, с куском чего-то сладкого за щекой и активной жестикуляцией, улыбка до ушей, расслабленный галстук и болтовня с Уизли. За исключением последнего пункта, малышка выглядела родной и привычной. Она всегда всё делала правильно. Он почувствовал, как зуд покидал тело, ненадолго прощаясь с ним для нескольких часов нормального поведения. Развернулся и ушел. *** Его остановил портрет. Опять. Теодор гордо вышагивал по коридору. Шажок, портрет, шажок, портрет. Лестница. Стоп. Он замер, смотря вперед, покачал головой, отстраненно наблюдая, как лестница уплывала в воздухе. Не разворачиваясь, он сделал шаг назад к портрету какого-то волшебника энного века, который мирно посапывал на топчане, и дотянулся до края, подталкивая раму в сторону. Проклятая картина всегда свешивалась с угла, и каждый раз Тео поправлял её к исходному положению. Рама нервировала. Он отвлекался. Он всегда так отвлекался. Подошел, примерился, поправил углы. Блестяще. Даже измеритель не несите, Тео — глазомер, а ещё он наблюдатель. Понаблюдает пару раз, получит кипяток в свои кости и пойдет поправлять картины. Его часто подводили руки, пока он не нашел лекарство — дергать ногой под столом, да так, что однажды чуть не кончил от трения и спазма гениталий. — Нечем заняться, милок? — княгиня на соседнем портрете не вовремя открыла рот. Высунув кончик языка, Тео прикрыл один глаз, оценивая расстояние от одной картины до другой. Видел Мерлин, сука княгиня была не вовремя, потому что в этот момент рухнуло самообладание, и Теодор резко обхватил голову, зарываясь в волосы с двух сторон от ушей. Портрет накренился, а ему было плевать. Сегодня был вторник, и сегодня он увидел своими глазами воплощение слов Гринграсс.