Спазм

Теодор готов был просидеть так вечность, но минуточка шла. Грейнджер тяжело дышала, явно надеясь, что спустя минуту он встанет и уйдет. Однако Тео думал о другом — представил себя опозоренным мужем сварливой жены, ожидавшей драгоценное ожерелье, а в итоге получившей бусинку дешёвого аметиста. Мисс Каштанчик, сама того не зная, совершенно неожиданно натворила дел, которые довели его до состояния райской эйфории. Отдышавшись, он проанализировал этот казус и нашел в нём не только стандартное блаженство от бурного оргазма, но и нравственное удовлетворение путем собственного унижения. Специфический катарсис достиг одобрения со стороны рациональной части мозга, поскольку Тео лишний раз подумал о том, что Грейнджер достойна не только простой любви, но и откровенного поклонения, вот только, хвала небесам, она об этом не догадывалась. На секунду или две Тео предположил события, где малышка успешно сообразила что к чему, и… перед глазами появилась она, такая разгневанная и ненавидящая его до глубины души, сводящая с ума одним лишь пылким взглядом, грубой хваткой на затылке и неистовой возбуждающей фразой вроде — покажи, как сильно и одержимо ты меня хочешь! О Мерлин, он бы доказал ей всеми возможными способами, начиная от практики тантрического секса и заканчивая смертельным падением с небоскреба во имя любви, а Грейнджер в ответ удовлетворенно засмеялась бы, дерзко наклонив его голову к своей истекающей вагине. Кстати, об этом… Тео сделал глубокий вдох через нос, на мгновение задержал дыхание и выдохнул ртом, словно успокаивая остаточную слабость после эякуляции. Забавненько, но малышка сделала точно также, когда он вяло, будто бы с ленцой, потерся носом по плечу, и, придержав двумя руками её туловище, чуть отстранился, чтобы посмотреть на лицо. Слёзы градом без звуков и хныканья… самые горькие слезы на свете. Моя сладкая бедняжка! Одинокая во мраке и печали. Я бы разделил с тобой любые горести, но в данный момент не смогу избавиться от всеобъемлющего счастья, которым я наглым образом заразился после твоего похищения. — Малышка, — прошептал с предельной нежностью, наклонившись к лицу и легко мазнув губами по щеке, — ты сводишь меня с ума! — она зажмурилась, пустив на волю ещё одну соленую дорожку, которую он слизал языком. Гермиона беззвучно всхлипнула и отвернулась, слабо уперевшись руками в его живот. Из-за недавнего рывка она оказалась прижата к стене и сидела на палаче верхом, обвив ногами туловище. Сорочка осталась висеть на талии тонкой полоской, не прикрывая ни одного чувствительного места, а палач беззаботно сидел на коленях, придерживая её на себе. Каждое обращение, которое он произносил, вызывало дополнительную порцию удручающей импрессии. — Не называй меня так, — приглушенно прошептала, вытянув шею для наибольшего пространства между ними. Тео задержал губы напротив её скулы, а затем растянул рот в улыбке и намеренно плотно прижался к щеке, чтобы она поняла реакцию на своё бесполезное замечание. В голове пронеслось множество титулов, которыми он с детства награждал Грейнджер. Выбирай любое, милая! Помяв бока с обеих сторон, он направил руки вверх, медленно погладил рёбра и приложил ладони к груди, очертив большими пальцами нижние контуры. По привычке действовал синхронно, чтобы удвоить приятные ощущения от прикосновений к её телу. Тео был уверен, что каждый палец, прикасаясь к мягкости, обретал личный бодрящий импульс, который передавался по рукам и, соединившись с остальными, доходил до сердца, наполняя его нестерпимым жаром и зарядами тока. Гермиона крепко прижала сгибы локтей к телу, но мучитель был так близок к ней, что любое сопротивление становилось незначительным, а руки теряли возможность создать хоть какой-нибудь барьер. Она поймала мужские запястья с желанием оттащить их от груди, а спустя мгновение с трудом подавила болезненный стон от ужесточения его хватки. Пощупав мягкие боковые стороны, он надавил большими пальцами на соски, а затем ослабил напор и невесомо, почти воздушно погладил напряженные кончики. Гермиона нахмурилась от внезапного, непроизвольного вздрагивания, которое не смогла предотвратить. Увидев появление мурашек на её теле, Тео наклонил голову к плечу и прикусил изнутри щеку, изо всех сил сдерживая себя от комментариев, однако после того, как он более настойчиво и быстро закружил подушечками пальцев по соскам, и заметил её участившееся дыхание с появлением красного румянца, то не выдержал и придвинулся ближе, нарочито неуклюже поискав её рот щекочущем скольжением губ по щеке. Привлек её внимание неспешной скоростью и горячим дыханием, ласкающим кожу. На пути к желанной тесноте её рта снова попались слезы. Тео обмочил нос и, поймав одну, чмокнул Гермиону в губы, заставив почувствовать соленый привкус. Она сморщила лицо, рефлексивно надув губки, и постаралась отвернуться, но Тео потянулся следом и прижался к нижней губе, слегка всосав её в себя. Глаза не закрывались, а мутным взором смотрели вблизи на угрюмые черты её лица. Собственное состояние вновь нарастающего возбуждения отправилось на второй план, оставив в лидерах алчущую необходимость показать малышке грани непреднамеренной экзальтации. Молчи! Ты всё испортишь! Я не могу молчать. Она такая отзывчивая! Не говори ничего! Но я хочу сказать — какую горячую, необузданную похоть она вызывает во мне своими напрасными ужимками… Сделай, что обещал, но молча! Видишь, ей всё в новинку, она ревёт от брезгливости, но физиологическая податливость подтверждает защитную реакцию психики, откликаясь на контакт, как на единственный источник утешения, а стимуляция груди вовсе помогает сокращаться маточной мускулатуре. Вот и заставь её кончить. Молча! Но он не сдержался и не собирался её утешать отвлекающими маневрами. Пусть осознает и помнит, в чьих руках дрожит и пылает. Грейнджер была создана для того, чтобы он дразнил её. Тео слишком долго хранил молчание, следя за ней на расстоянии, а теперь не смог больше терпеть. Слегка оттянув приоритетную нижнюю губу, он выпустил её с влажным звуком и, не дав детке время, чтобы опять скривить личико, прошептал в уголок рта: — Ма-лыш-ка! — протянул каждый слог в ответ на её скупой кулачный бой куда-то в район его живота. — Как мне тебя называть? — поймав сосочки между большими и указательными пальцами, он чуть покрутил и потянул их на себя. Гермиона прерывисто выдохнула, едва не взвизгнув от появления ноющего ощущения в груди. Спрятала губы во рту и конвульсивно дернулась, когда он зажал нежную плоть, надавив на один из сосков ногтем. Эмоций для размышлений не осталось, она жила конкретным настоящим, сосредоточившись на одной спасительной мысли — любую пытку можно стерпеть. Гермиона вспомнила боль от Круциатуса и представила себя на полу под истеричным смехом Лестрейндж. Только бы палач молчал. Пусть делает, что хочет, но только бы молчал! Молчи, ублюдок! Молчи! Забирай, что хочешь, но заткнись! Я не здесь, и душегуба не существует. Это всего лишь очередное темное заклинание Пожирателей, желающих причинить вред друзьям Гарри. Это мэнор, не подвал! Молчи, молчи, молчи… Но, будто бы издеваясь над немыми мольбами, палач перефразировал свой нелепый вопрос, насильно вытянув её из спасительного самообмана: — Хочешь быть куколкой? — поскольку её губы были плотно сжаты и спрятаны за зубами, Тео ограничился посасыванием края подбородка. — Или моей принцессой? Она со свистом втянула воздух, когда он прикусил кожу в нежном местечке под подбородком. Постаралась опустить голову, закрыв шею, но в этот момент он выпустил из рук её грудь, чтобы резко подхватить под ягодицы и плотнее прижать её тело к стене. От внезапности движения Гермиона приоткрыла рот и по рефлексу ухватилась за его плечи, чтобы не завалиться вбок. В этом не было необходимости, поскольку Тео крепко держал её, чуть приподняв над собой. Вдохнул аромат, пройдясь носом по ключицам, и языком провел дорожку по ложбинке, достигнув вздымающейся груди. — Не надо! — выкрикнула сразу после того, как услышала звук плевка и ощутила последующий холодок на правом соске от стекающего сгустка слюны, однако, мгновением спустя, со скрытым недоумением закрыла рот и вздрогнула от быстрой смены прохлады на обжигающее тепло чужого языка. Непослушные пальцы сдавили его плечи, собрав ткань рубашки в кулачки. Гермиона потянула её от себя, услышав треск материи, но Тео не отодвинулся, а наоборот прижался ближе, обвив её талию кольцами рук. Он чувствовал бешеные удары её сердца, слышал шумное, взволнованное дыхание, ощущал боль от её ногтей на плечах… и захотел ещё. Малышка не отвечала на вопросы, но он знал, что эхо его слов стреляло по её ушам, усиливая связь с реальностью, а именно — с ним. От Тео она не смогла бы сбежать или скрыться. Ритмично запорхав языком вокруг соска, он увеличил трение путем энергичного покачивания головой. Гермиона прогнулась каждым позвонком от нервного импульса, проскочившего по органам малого таза, и невольно подалась навстречу, хотя всеми силами цеплялась за плечи палача, отодвигая его подальше от себя. Влажные пальцы сползли, задев ворот его рубашки, за который она ухватилась с такой силой, что отлетела верхняя пуговица. Тео наклонился к левой груди. Сдержал улыбку, когда лизнул кончик соска, и ощутил насколько твердым он стал от притока крови к молочным железам. Напряженным и грубоватым для нежностей… поэтому он чуть прикусил. Брови поползли вверх, когда вместо привычных криков он услышал протяжный всхлип, очень похожий на подавленный стон, и почувствовал, как рвется ещё одна пуговица. Оголенная кожа под ухом ощутимо засаднила от женских ноготков по причине порванного воротничка. На этот раз он не хотел больше ничего говорить — даже собрался выпустить из плена вожделенную грудь, чтобы перейти к более сладкому внизу и спокойненько отправить детку на небеса, но… — Отпусти меня! — по его мнению, этот выкрик был долго готовящимся зовом бедствия, который наконец-то раздался из искусанных губ. В первую секунду Тео затормозил от неожиданности и попытки Грейнджер испортить всю малину порывистым рывком, однако во второе мгновение он с едва сдерживаемой страстью сомкнул челюсти, чтобы не застонать от восторга. Как и в прошлый раз, малышка резко схватила его за волосы и небрежно оттащила от груди. Всё бы ничего, но то ли по глупому намерению причинить ему боль, то ли по случайности она напрягла бедра, чтобы освободиться из цепких рук, и заерзала на нём таким фантастически нужным образом, что Тео невольно испугался возможности снова спустить в штаны. Гермиона решила слезть с его колен и бегать от палача целую вечность из одного подвального угла в другой, пока ей на помощь не пришли бы авроры. С телом творилось что-то невероятное. Грудь, словно взывала к продолжению, мягко покалывая после активной стимуляции. С низа живота по ногам и рукам растекалось необычное тепло, напоминающее постепенное обволакивание кожи живительной водой из горячего источника. Стопы свело дрожью, вызвавшей желание до предела поджать пальцы, пока не исчезнет спазм. Между ног… она не захотела об этом думать. Но он захотел. Тео замотал головой, освободив себя из её пальцев. Если бы Гермиона могла видеть, то испугалась бы шального огонька, мелькнувшего в зеленых глазах. Она забила его по плечам, продолжив отталкивать от себя, чтобы сползти в сторону, но Тео вдруг жестким и быстрым движением схватил её за шею, сдавив горло, а пальцем другой руки без подготовки надавил на половые губы. Буравил взглядом её лицо с неистовым желанием заглянуть в глаза и оскалился от того, что нащупал внизу — выемка была влажной, наружные складки влагалища разгладились от сокращающихся стенок, большие половые губы набухли под натиском возбуждения, а малые обрели выраженную твердость, расслабив и увеличив входное отверстие. Вот, пожалуйста, хоть сейчас сука готова к кобелю, увлажнившись для траха без всякой подготовки. Тео позволил себе неспешно отправить взгляд с её лица ниже — соски топорщились не хуже покрасневшего клитора, разве что не стреляли смазкой во все стороны. Прищурившись, он дернул плечом, ощутив боль от царапин, посмотрел на порванную рубашку и наконец опустил взор вниз. Разводы на брюках, изнутри — от него, снаружи — от неё. Прикрыл глаза и неосознанно сдавил пальцы на её горле, потому что вспомнил кое-что из прошлого… то, что приносило боль, подкидывая мысли о самоубийстве. Сколько раз он чувствовал подобное? Сколько раз кончал от действий незнакомок? Сейчас он понимал Грейнджер как никто другой, поскольку точно знал, что испытывает человек, когда трахается с нелюбимой. Такой секс — дело техники, а не чувств. Он знал, что Грейнджер ни на минуту не смогла бы принять происходящее, как нечто сакральное и возвышенное — она просто кончит, испытав новые физические ощущения, потеряет чувство времени на семь-восемь секунд, а потом, придя в себя после оргазма, завоет в душе от отвращения и печали, что занималась сексом не с Уизли, а с ненавистным незнакомцем. Как похоже… Гермиона схватилась за его запястье, своей паникой напомнив про перекрытый кислород. Расслабила ноги и подумала лишь о том, что умереть от удушья не намного страшнее, чем сгореть в адском пламени. Тео сглотнул собравшуюся во рту слюну и прочистил горло перед тем, как глухо прошептать: — Чувствуешь? — спросил и немного разжал пальцы на шее, оставив их лишь придерживать малышку у стены. — Знаешь, что это значит, детка? — он с нажимом провел пальцами по клитору, собрав густую слизь. Гермиона нервно свела брови на переносице в жалобном выражении и отвернулась. Тео наклонился к так удачно подставленному уху и, закрыв веки, добавил в интонацию фальшивую нежность: — Это значит, что ты не куколка и не принцесса, — проведя ладонью по горлу до нижней челюсти и повернув её лицо к себе, он небрежно размазал белесую жидкость по губам и носу, вызвав новые унизительные слезы, — потому что так обильно текут только шлюхи ради щедрой оплаты. Как же плохо ей стало. В душе появился абсолютно новый пласт грязи, который наваливал на неё палач толстым, зловонным слоем. Она с яростью вонзила ногти в его ладонь, удерживающую горло, и пронзительно закричала: — Ты не смеешь так говорить обо мне! Только не ты, бессердечный и жестокий, не знающий чести! Тео прижался своей щекой к её и горько улыбнулся, поддавшись грусти за аналогию судеб. Грейнджер, как обычно, замечала границы, ни черта не разобравшись в сердцевине. Для него не существовало разницы в прозвищах и обращениях, даже если бы Грейнджер и вправду спала со всеми подряд, пряча под мелкую грудь заработанные галлеоны. — Не ворчи, ангелочек, — опустив ладонь к промежности, он неторопливо провел пальцем по выемке, — я тоже возбуждался от стараний неизвестных подстилок, — он чудом остановился, чтобы не добавить про их карие глаза и кудрявую гриву, — но теперь я теку исключительно от тебя одной! От насмешливой иронии его последних слов Гермиона опешила настолько сильно, что ослабила пальцы и не сразу заметила, как собрала под ногтями его кровь. Тео отвлек её от шока более настойчивым скольжением по клитору. Второй рукой он обнял Гермиону за талию, прижав к себе, и накрыл её губы деликатным, но требовательным поцелуем, добавив нежное терзание языком. Да уж, детка, какая ирония! Если раньше я трахался со шлюхами, позволяя чужим ртам умело играть с яйцами, то сейчас история меняется… Один, два, три — ты только посмотри, четыре, пять — милая, представь, что на минутку ты получишь проститутку… Тео прыснул от еле сдерживаемого смеха, напугав и себя, и Грейнджер ненужным дурачеством. Но как иначе-то? Тео вдруг ясно увидел ситуацию под другим углом, сравнив ощущения, и в душе рассмеялся, поскольку почувствовал себя хуже проститутки по причине того, что готов был задаром ублажать Грейнджер не только умелой игрой с сосками, но и мольбой для нескончаемых повторений. Она не ответила на поцелуй, а наоборот плотно свела губы. Тео погладил её по пояснице и активно защекотал клитор подушечкой пальца. Грейнджер вернула лапки к его плечам и вздрогнула, ощутив под пальцами теплую кожу, а Теодор решил, что пострадать за необратимость судьбы можно попозже, а сейчас… Пальцы легко скользили по влагалищу, окунаясь во влажность естественного лубриканта. Пространство погрузилось во вкусный запах похоти, а температура в помещении волшебным образом перешла на уровень душного зноя. Негативным моментом стала обида Грейнджер из-за его слов, брошенных под эффектом негодования на самого себя. Он опустил ладони, подхватив малышку под коленными суставами, и более настырно начал ласкать припухлые губы языком, а когда она сделала попытку, чтобы разорвать поцелуй, отодвинулся вместе с ней назад. От резкой смены положения Гермиона издала испуганный возглас. Поза оказалась крайне неудобной, поскольку теперь она спиной чувствовала твердый пол, а на стену опиралась только лопатками и затылком. Тео ненамеренно действовал грубо, когда обхватил её бедра и раздвинул их, преодолев мышечное напряжение, которое создала Грейнджер. Чтобы хоть немного избавиться от дискомфорта, она приподнялась на локтях. Тео пару секунд любовался открывшимся видом. В такой позе малышка, сама того не ведая, выглядела ожидающей, влажной самочкой, захотевшей понаблюдать за процессом. Конечно, реальность была другой, и доказательством служило её лицо, преисполненное страданием, но Тео всё равно считал такой вид до крайности соблазнительным. Она попыталась свести бедра. Без толку. Тео добился слабого хруста в коленке, раскрыв её ноги для себя. Сам встал на четвереньки и перед тем, как наклониться к киске, слегка подул на половые губы, забрав у Грейнджер прерывистый всхлип. — Детка, не принимай мои слова так близко к сердцу, — закинув её ноги на свои плечи, он поцеловал внутреннюю сторону бедра, — мы ведь знаем, что ты течешь только для меня, правда? — чуть приподнял её за бедра ближе к себе и развел их шире. — Поэтому никакой обидный ярлык не превратит тебя в шлюху. Грейнджер стукнулась затылком, когда по телу пробежал табун судорожных мурашек от едва различимого прикосновения. Тео дотронулся до кожицы над клитором только кончиком языка. Спустил слюну, дополнительно увлажнив, и медленно обвел окружность вокруг наиболее чувствительной области. Упругим кончиком надавил на полость, мимолетно касаясь головки клитора лишь боковыми сторонами языка. Поднял глаза на Грейнджер, которая тяжело дышала и запрокинула голову, слабо ударяясь темечком по доске. Отстранился на мгновение, облизнув рот, и неожиданно быстро защекотал языком непосредственно клитор. Услышал сдавленный стон малышки сквозь сжатые зубы… Гермиона выгнулась мостиком и не сдержала гортанного, пронзительного возгласа, когда Тео закружил языком по клитору, создав подобие стремительной вибрации, одновременно сжал её бедра и втянул клитор плотно сведенными губами на манер легкого всасывающего движения. — Г-господи, нет! — Гермиона со свистом засопела не в силах справиться с дыханием. Локоть соскользнул с пола, она неуклюже схватилась за стену, подняв руки над головой. Шея заболела от неудобного положения и давления подбородка на ключицы. Приподняться мешала потеря чувствительности в пояснице. Каждый мускул нашел свое убежище в половых органах, которые начали гореть от безумия нервных окончаний. Когда палач ласкал кожу вокруг клитора создавался эффект легкой щекотки по телу, напоминающей игру нежным, теплым перышком, а теперь… — Хватит! — все чувства обострились до предела, она закричала, неосознанно надавив пятками на его спину. Тео дал ей несколько секунд на передышку, выпустив клитор из посасывающих тисков. Приподнял её бедра и, расслабив язык, провел снизу вверх по наружному отверстию и половым губам. Его всегда удивляли особенности женских эрогенных зон — сколько влажные губки не ласкай, а девчушка всё равно не кончит из-за малого количества чувствительных рецепторов на них. Однако достаточно лишь лизнуть повыше и… Лизнул ещё раз и ещё. Ни пальцев, ни дополнительной стимуляции внутренней полости, достаточно одной точки… точнее двух — набухшего бугорка в обрамлении мокрой плоти и его языка с размеренным, энергичным давлением. Хочешь, не хочешь, а природу не обманешь — главное скорость сохранить, ну и… своего дружка в штанах, так сильно завидующего клитору малышки. Тео с трудом справлялся с дыханием, боясь испортить податливость Грейнджер собственной мастурбацией в такт ласке влагалища. Он напрягся и свел колени, потерев член по ткани брюк. Погладил пальцами бедра Грейнджер и, подув на клитор тонкой струей прохладного воздуха, поднял глаза вверх. Застонали в унисон. Увиденное зрелище её раскрасневшегося лица, искривленного в гримасе параллельного неверия, отрицания и запретного удовольствия, никогда не исчезнет из памяти. Грейнджер сломала ноготь, вцепившись в доски, и изо всех сил прикусывала губы, которые кровоточили от натиска зубов. Тео активнее задвигал головой, с одинаковым ритмом лаская клитор, а затем… Его лицо изобразило долю удивления, когда в комнате раздался звонкий, искренний стон, не скрываемый контролем и здравомыслием. Грейнджер по рефлексу напрягла бедра, поднимаясь навстречу источнику наслаждения, и, как только Тео отстранился, чтобы переждать её конвульсивную дрожь, она вцепилась в его затылок, зарывшись пальцами в волосы. Глаза широко раскрылись, когда он почувствовал произвольные подрагивания на затылке, словно малышка только сейчас осознала, что сделала, и боязливо зашевелила пальцами, не зная то ли прижать его к себе, то ли оттолкнуть. Её скромное прикосновение со слабым эффектом массажа подействовало, как взрыв динамита. Тео решил за неё… Наклонился и начал вылизывать, как она и просила в своей ранней пылкой речи. Следуя инстинкту, Гермиона спряталась в оковах собственного тела, и сдавила его волосы в кулачок. Мир потерялся в ярких красках, возникших под плотной повязкой. Конечности свело судорогами, горло протяжно затрепетало, выпустив на волю дикий, долгий стон. По промежности потекла смазка и закапала на пол. — Я-я… — она не знала, что хотела сказать, просто испугалась, задрожала, загорелась в безграничном пекле, пронизывающим каждый сантиметр кожи. Изнутри тело ударило мощнейшим током. Гермиона исступленно изогнулась, ощутив, как несуществующие нити потянули туловище вверх, и ухватилась за плечо Теодора, до крови вонзившись в него ногтями. Он боялся спугнуть потерю её контроля, поэтому не шелохнулся и лишь сморщил лицо от боли. Затылок ныл, плечи саднили, но душа пела фальцетом в обнимку с сердцем. Грейнджер — такая искренняя в своем горьком наслаждении. Слезы так и продолжали течь по щекам, её душа не танцевала с его душой, она закрылась под замком, хмуро наблюдая за порочностью тела. Пока малышка справлялась с дыханием, ослабив хватку и возвращаясь в действительность, её разум первым вернулся к истокам — добро пожаловать новой форме отчаяния и чувству вины… Тео аккуратно опустил её ноги, которые в бессилии согнулись в коленях, и печально вздохнул — раньше он чувствовал то же самое. Мог бы четко расписать каждую секунду возврата из сказочной нирваны. Вот, милая, прошу, смотри… Грейнджер лежала в прежней, неудобной позе, облокачиваясь на стену затылком, лицо постепенно теряло остатки забвения, брови медленно сошлись в хмуром взгляде, уголки губ потянулись вниз и задрожали от приближения нервного срыва и новых слез, грудная клетка перешла от глубокого, ровного дыхания на частое, прерывистое, которое больше подходило страху и ужасу, нежели счастью от пережитого оргазма. Тео кивнул сам себе, поставив мысленное «отлично». Дайте-ка угадаю, её рассудок задался вопросами — что сейчас произошло, как она посмела, и как дальше жить… О, угадал, Грейнджер закрыла рот двумя руками, завопив громче банши. Что ж, это истерика, в обиходе малышки — конец света, апокалипсис, или что там может возникнуть в невинных извилинах ангелочка… Тео открыл рот, чтобы сказать какую-нибудь чушь, вроде — детка, везде всё тлен, клиторок, как член. Когда сосут, то плачь и проклинай, но кончать не забывай! Но потом подумал, что она опять возведет его обычные слова до издевательских замечаний и не переживет такой ерунды, поэтому сделал проще… Гермиона моментально умолкла, отдаленно услышав щелчок ремня. — Нет, — из-за последствий оргазма слабый пинок ногой не достиг желанной силы удара, — ты сказал, что не тронешь меня, если… если… Тео потянул Гермиону на себя, вынудив опустить голову на пол, и лег сверху, раздвинув её ноги, подрагивающие от остатков приятной истомы. Пряжка ремня потерлась по обнаженному бедру, Теодор приспустил брюки вместе с нижним бельем и прошептал: — Если попросишь меня полизать тебе, я помню. Тео ощутил каждым мускулом, как сильно её затрясло от страха. Ладони безвольно сжимались и разжимались, на лице застыла мученическая маска. Гермиона звонко захныкала, почувствовав твердость плоти, приставленной к преддверию влагалища. — Я не говорил, что не трону тебя, детка, — не было необходимости, но Тео взял оба запястья одной рукой и завел их над её головой, прижав к полу, — тебе понравился мой язык? Свободной ладонью он обхватил основание члена и неторопливо толкнулся, удовлетворенно услышав хлюпающий звук влажного проникновения. Грейнджер зажмурилась и зажала внутренние стороны щёк боковыми зубами. Несмотря на расслабление сокращающихся стенок влагалища, головку члена встретила узкая мышечная теснота. — Нет! — она выкрикнула со злой ненавистью, почти выплюнув это слово ему в лицо. Тео придерживал основание члена тремя пальцами, чтобы в пылу возбуждения не вогнать его до упора. Входил ровно на получившуюся длину, врезаясь в преграду из собственных пальцев. — Т-ты… — произнес со второго раза, размеренно покачивая бедрами и уткнувшись в её шею, — хотела прижать меня ближе? — Нет! Он заглушил стон, прикусив кожу над яремной венкой, и поменял траекторию фрикций, проскользив по влагалищу фигурой, напоминающей восьмерку. Гермиона вздрогнула, издав короткий писк в закрытом рту, а Теодор ускорился и приглушенно прошептал: — Ты хотела, чтобы язык проник глубже? — Замолчи! Нет, малышка, скорее айсберг собьет ещё один маггловский Титаник, нежели я перестану вести с тобой культурные беседы. Тео убрал один палец и сделал резкий, глубокий толчок, достигнув дальней стенки влагалища. Она вскрикнула и запрокинула голову, а он выгнул спину и под градусом экстаза вымолвил: — О да, малышка, то что надо! Отпустил её запястья и уперся ладонями в пол по двум сторонам от её головы. Держал равновесие на вытянутых руках и прикусил нижнюю губу. Гермиона не чувствовала онемевших стоп и, преодолев болезненный спазм, чуть сдвинула колени, однако сразу же получила от палача слабый пинок по голени, запретивший сводить ноги. Теодор сделал несколько медленных, глубоких толчков, постаравшись не входить на всю длину, но поскольку преграды в виде пальцев больше не было, все старания канули в лету вместе с самоконтролем. Сознание поплыло по волнам физического требования, и он закрыл глаза. Аккуратно вышел, оставив головку члена в наружном отверстии, и улыбнулся, когда Грейнджер выдохнула чуть ли не с облегчением. Сначала качнул бедрами вправо-влево, будто бы устраиваясь поудобнее, чтобы не соскользнуть с влажных губок, и, дождавшись задержки дыхания малышки, резко и стремительно вставил до предела, соприкоснувшись концом с мышечным слоем у шейки матки. — Стой, — из её уст раздалось громкое визжание после ещё одного грубого толчка, — не двигайся! Тео смотрел на неё сверху вниз и снова повторил, а, достигнув преграды, с напором толкнулся глубже. Грейнджер в испуге схватилась за его предплечья и закричала от новой болезненной фрикции. — Прошу тебя… Сделав медленное поступательное движение, он издал краткий стон и сказал: — Ты знаешь, чего я хочу, детка, — явное утверждение едва не растворилось в крике от нового толчка, — я быстро кончу и отстану от тебя, если ты правильно ответишь на вопросы, — он согнул руки, опустившись на локти и придавив её к полу, — даже если это будет ложь. Последние слова дались ему с трудом. Гермиона странным образом потеряла какую-то промелькнувшую мысль про более важный смысл этой фразы. Мозг искал выход из ситуации, а тело страдало от пытки палача. Какие ответы? Что он хотел? Тео перешел на более грубый и быстрый темп, пропустив мимо ушей её визг. Он хотел забыться в предоргазменных конвульсиях не так, как Грейнджер, а с наивысшим блаженством души и тела, поэтому использовал малышку в качестве источника жизненных сил. — Ответь, детка, когда я облизывал клитор, ты хотела раздвинуть ножки шире? — толкнулся, на окончании ужесточив давление, и испепелял взглядом её лицо, источавшее смесь ненависти и боли. Гермиона схватилась за его бока для попытки замедлить движения. Он вынудил её жалобно прокричать: — Да! Опустившись лбом к её лбу, Тео покачал головой и, вытащив член, снова толкнулся до конца, вдавив содрогающееся тело в твердый пол. Общей смазки стало так много, что каждая фрикция сопровождалась чавкающими звуками от быстрого трения. Подвал пропитался кисло-соленым запахом, в котором не было и намека на приятный аромат, поскольку обоняние могло распознать только соленые ноты потовых желез и терпкость застывшей на брюках спермы. — Не годится, малышка, попробуй ещё раз, — он потерял ритм, начав долбить без определенных интервалов, — ты хотела, чтобы я трахал тебя языком? Боль распространилась по гениталиям острыми иглами. Гермиона закричала, внутри щипало, как если бы на открытую рану вылили перцовое зелье. Где-то глубоко появилось ощущение сильного покалывания. Ей стало откровенно наплевать, что говорить. Если бы он заставил умолять, она бы согласилась, лишь бы избавить себя от тяжести и запаха палача. — Да! Да! Хотела! Мне нравилось! Я хотела! Тео замедлился и опустил ладонь вниз, обхватив основание члена. Кивнул, удушливо вдохнув кислород в пустые легкие, и возобновил толчки, придерживая себя пальцами. — Хотела, чтобы я ласкал твою мокрую дырку? — Да, я очень хотела! — Скажи это, — он задрожал, максимально запрокинув голову, и выдохнул, — скажи, что хочешь меня! Гермиона судорожно всхлипнула, почувствовав набухание плоти внутри себя, и с придыханием произнесла: — Я… — закрыла рот, когда на её губы упала капля пота с его подбородка, — я хочу тебя, — пробормотала в изгиб локтя и стерла её. Он напряг пальцы на члене, сдавив вздувшиеся вены, и со стоном глубоко вошел, чтобы кончить внутрь. Затрясло от переизбытка чувств и её слов. Он крепко зажмурился. Разум больше не работал и не отвечал за слова: — Люблю тебя! Сперма испачкала пальцы, с хлюпом излившись за пределы влагалища. Зрение и слух пропали в агонии волшебной кульминации. Руки не смогли держать вес тела. Он расслабился, прижав собой Гермиону. В уголках глаз скопилась соленая влага, а язык завернулся к нёбу. Он вовсе потерял свою жизнь и повторял про себя только одну фразу — вот как нужно кончать с любимой! Без обреченного сожаления и вынужденного возбуждения. Без удушающих цепей чувства вины. Тео с трудом открыл покрасневшие глаза. Мутная пелена не сходила с сетчаток, подзывая к частому морганию. Грейнджер хныкала себе под нос, а он не мог встать из-за сладкой, томительной слабости. Уголок рта тронула скупая улыбочка. Если бы его спросили, Теодор бы ответил, что впервые в жизни кончил так чисто и искренно. Что ж, детка, вот и разница, которую я испытал. Посмотрел, как кончаешь ты, и как кончил я. Ты несчастна, а я счастлив, почему? Потому что я люблю тебя. Всё дело в любви, о которой ты, сука, не имеешь ни малейшего представления! Так просто, грустно и одновременно трогательно. Он вытащил член, с упоением посмотрев, как уменьшился проход, через который стекало семя. Он бы хотел, чтобы Грейнджер постоянно ходила с его спермой между ног, с густой, капающей по бедрам… Гермиона не знала, куда себя деть, и боялась шевельнуться. Мерлин, она ждала, когда он уйдет и оставит её в подвале, только тогда она посмела бы встать. Господи, уйди! Нынешнее состояние сильно отличалось от прежнего. Образы настоящего мира — того другого, над подвалом, померкли, утонув во мраке и вони чужих выделений. Даже лица некогда родных друзей и родителей закрылись туманной дымкой… Тео не отрывал от неё взгляда, застегивая ремень и поправляя порванную рубашку. Смотрел из-под полуприкрытых век и облизывал внутренние стороны губ. Его испугал ступор Грейнджер, лучше бы она снова заревела… — Не нужно винить себя, это бессмысленно, — он встал и размял шею, покрутив головой, — никто не осудит тебя за полученное от меня удовольствие. Гермиона до боли прикусила язык, чтобы промолчать. Как же сильно она ненавидела этот всезнающий, заносчивый тон. Ублюдок не хотел моей лжи? Что же, иди к черту! Гори в аду! Думаешь, я забыла, чем можно срезать твой уродливый оскал? Точнее, кем?! Гермиона выпустила язык из зубов и в отчаянии злобно соврала: — От тебя? Ты не способен доставить мне удовольствие. Тео снисходительно улыбнулся. Малышка всегда очень мило ворчала. — Грейнджер… — собирался сказать, что в реакциях женского организма он разбирался лучше, чем она, однако его прервали. — Под повязкой можно вообразить кого угодно, а под пальцами представить густые рыжие волосы! Дернулось веко. Улыбка исчезла с его лица. Ладонь на автомате судорожно забилась по бедру. Он закрыл глаза и часто задышал, пытаясь начать считать вдохи, но… Мерлин, он не смог сбежать от её выпада и отвлечься счётом. Скривил лицо и резко обхватил себя за голову, закрыв руками уши. Сука. Нет! Нет! Только не это! Какая же она сука! Она врет! А если нет? Врет! Не врет! Какая разница, врет или нет, разве ты не собирался позволить ей трахаться с Уизли! Но не здесь! Не в подвале! Не тогда, когда она со мной! Нет, нет, нет! Гермиона испытала извращенное удовлетворение от мести и очень хотела посмотреть на выражение его лица. Подавись! Она с неожиданностью для себя задумалась о том, что не пожалела бы о своих словах даже под угрозой новой боли от его большого члена. Тео постукивал зубами. Ему нужно было сбежать. Он всегда трусливо убегал в такие моменты, но… — Надеюсь, что ты с таким же удовольствием представишь в себе сперму Уизли, — он ловким движением содрал сорочку с её талии и, подойдя к душу, забрал трусики, — ведь в ближайшие дни ты не сможешь смыть её с себя. Гермиона со стоном села, обняв себя за колени, и нахмурилась, не поняв его слов. Внезапно она дернулась от неожиданного появления жестких веревок на руках. Тео взмахнул палочкой, заведя её ладони за спину, и крепко стянул их бечевкой. — Ты не можешь… — она начала выворачивать запястья, но не смогла ослабить путы. — Ешь аккуратнее, детка, без рук это занятие покажется тебе сложным. Тео поставил на тумбу открытую бутылку воды и зелья. Он так торопился уйти, что едва не забыл свою мантию, с помощью которой хотел спрятать неопрятность внешнего вида от глаз любопытных учителей. Напоследок бросил взгляд на Грейнджер, и… в голове зазвучал её голос. Проклятые рыжие волосы… ненавижу Уизли! Он сделал ещё один взмах палочкой. Гермиона с ужасом услышала лязг металла. Ручка душа отлетела в сторону. Палач лишил её воды… Она села на колени и низко опустила голову, напрасно дергая запястьями за спиной. Теодор сложил губы в трубочку и медленно выдохнул. Настроение спустилось в ад, омыв сердце горечью. Хотелось покурить. Он открыл дверь и зачем-то спросил у Грейнджер: — Ты курила когда-нибудь? По-видимому, она его не услышала, страдая в собственных невзгодах. Он кивнул. — Я научу тебя в следующий раз. Он скрылся за дверью. Она истерично засмеялась, уверенная, что сама выбила себе надгробие. Сперма начала застывать, а доказательства женского возбуждения неприятно размазались по промежности. Она бы всё отдала, чтобы смыть с себя все следы и отпечатки его рук. Час за часом. В темноте и духоте. С завязанными за спиной руками и грязью между ног. Гермиона опустилась лбом до пола и протяжно завизжала, но никто не услышал. Час за часом. Наступила ли ночь? Для нее теперь всегда ночь. Где же друзья? Потерялись во мраке. Когда нет возможности занять себя бытовыми проблемами и водными процедурами, то разуму ничего не остается, кроме как возвращаться к объекту ненависти. Час за часом. Внезапно низ живота заныл медленно подступающей болью. Только не это! Гермиона свела колени. Ей знакомо это ощущение. Какой сегодня день? Как давно она здесь? Меньше недели? Будто бы вечность… Боль возникла не из-за стараний ублюдка, а от естественных причин. Гермиона легла на бок, поджав колени к груди. Обреченно закрыла глаза, почувствовав, как между ног становилось более скользко от так некстати наступившей менструации. Так и гасли звезды, пропадала свежесть, высыхали водные источники и тускнело солнце. Темнота, вонь и грязь, а в эпицентре — жертва обстоятельств… Обстоятельств? Смешно. Она лишь забава для безумца. «Люблю тебя» Она открыла глаза и нахмурилась. Ранее такие приятные для слуха слова никогда не ассоциировались с опасностью. Гермиона мрачно усмехнулась возникнувшей мысли — палач не умел любить её без боли…