Спазм

Щёлкнуло. Дважды. Она пропала. Мгновения в темноте превратились в пожизненное богатство. Щёлк-щёлк и пропала. Несостоявшийся оргазм неожиданно стал для Гермионы сакральным откровением, защёлкнувшим на её сердце стальной замок. Физиология откликнулась ощутимым дискомфортом, когда Гермиона остановилась и с трепетом поглощала реакцию Тео, прервав стимуляцию и подавив собственное возбуждение. В пылу максимальной сексуальной агонии и состояния, близкому к аффекту, она смогла найти волю и остановила движения как только тело под ней напряглось до предела, а затем начало медленно расслабляться после финала. Вот тогда-то и щёлкнуло в первый раз, безнадежно и безвозвратно. Гермиона смутно подозревала себя в неправильной оценке восприятия по отношению к сексу. За время учебы эта тема сама по себе превратилась в табу, потому что Гермиона соответствовала окружению и вела себя подобающим образом, ориентируясь на воспитание и вполне закономерную смущенную реакцию на пошлость. Если в сознании случайно мелькали возможные варианты отношений с парнями, Гермиона воспринимала каждый свой неловкий жест как катастрофический конфуз. В её мыслях было так: преждевременно обняла — мужчина подумает про навязчивость и доступность, невпопад поцеловала — он посмеется, ущемив гордость, неуклюже дотронулась, посмотрела, улыбнулась, сказала… каждое движение и брошенное из уст слово подвергались оценочному фильтру, который в обязательном порядке воспринимал общение, как верный способ выставить себя на посмешище. Никак иначе. В голову вовсе не приходили домыслы, что её недостатки могли бы кому-то показаться милыми и очаровательными. Только сейчас Гермиона поняла, почему её так сильно ошеломил поступок палача в подвале, когда под душем он изобразил своё унижение и с готовностью упал к её ногам. Теперь она изменила оценку случившегося. В тот момент он не показывал неловкость и стыд, единственное, что он демонстрировал в подвале — это доверие и откровенность. Палач, как бы сильно её ни мутило от этого, открывал перед ней свою душу. В любви не было места конфузам. Стыд терялся в более сильных эмоциях и превращался в обоюдный секрет. Любовники хранили подобные секреты, смущаясь публичной огласки, но вдалеке от внешнего мира свободно делились ими между собой, возможно просто обсуждали, а может, задорно смеялись, поддразнивая друг друга, но в общении никогда не присутствовал унизительный стыд, поскольку все: близкие люди, родственные души, парочки, влюбленные с первого взгляда или осознавшие чувства спустя года, неискушенные подростки и наученные опытом супруги… все хранили доброжелательность по отношению к партнеру по одной простой причине — они познали любовь. Если первый щелчок, объясняющий мотив палача вызвать в ней раскрепощение, точнее — раскрытие границ доверия, Гермиона смогла бы пережить, то второй добил её окончательно, поскольку сейчас… Его учащенное, затрудненное дыхание… Кислород для двоих наполнял не только лёгкие, но и дарил жизнь, обволакивая душу теплом. Его влажное тело… Под её пальцами, скользящими по его груди, интенсивно билось сердце, когда-то считавшееся чужим, но только не сейчас. В данный момент враг прятался за личиной Теодора, а ноттовское сердце Гермиона приняла как родное. Его, его, его — другого она не замечала. Поставила его превыше себя и не почувствовала принижения гордости, признав Теодора, как неопровержимый приоритет. Даже про своё сердечко забыла, поставив штамп заморозки. Подсознательно из самой далекой глубины появились слёзы из-за несправедливости судьбы — почему вдруг чужая жизнь стала настолько ценной и необходимой?! Это не чувство дружеской преданности, которую она испытывала к Гарри и Рону. Это не привычная забота о Джинни и Луне, это не общепринятая любовь к матери и отцу. Тогда что? Снаружи Гермиона гладила его мягкие волосы и шептала восторженную романтическую ерунду, внушая себе реализм фантазий, а внутри металась по углам в поисках спасения, поскольку Гермионе хватило одного мгновения искреннего самообмана, в котором Тео был рядом с ней, и этот короткий миг клеймил её больнее палача, потому что внушил в измученное умишко новые убеждения наподобие клятвы верности к Нотту, безмерного обожания и всестороннего альтруизма. Но почему? Теодор даже другом не являлся, тогда почему интуиция так рьяно кричала ей про более близкую связь… Гермиона наклонилась ближе, почувствовала невесомое прикосновение к бедрам и продолжила гладить его по волосам. Почему, почему, почему… — Грейнджер, — медленно с придыханием прошептал и судорожно прочистил горло. Гермиона сморгнула набежавшие слезы и опустилась на локти. Он аккуратно поднял ладони и завел её кудри назад, мягко придержав их на затылке. Почему? Болезнь? Хворь? Обман? Суггестия? Палач заразил. Это чистейшая ноттовщина с характерными симптомами и чувствами. Выхода не существовало, за исключением единственного пути — она должна была поговорить с настоящим Тео и опровергнуть свою симпатию к нему. У Гермионы осталась слабая надежда на спасение. Если Нотт не оправдает её любовь, то она сорвет с себя замок, оглушив его более громким щелчком. Глубоко вдохнув, она спрятала образ Теодора, пальцы застыли в волосах палача, а в голове по-прежнему звучало «почему». Помнится, этот вопрос был частым посетителем разума, когда палач изнасиловал её в первый раз, только тогда Гермиона спрашивала, почему именно с ней произошла такая страшная трагедия, а сейчас она мучилась от вопроса — почему именно Тео получил бремя её пламенных чувств. Посредник их любви не носил лица и не имел голоса, в данный момент затих и неторопливо поглаживал её щеку, а Гермиона закрыла глаза и случайно упустила слезинку, опустившуюся к его пальцу. Тео замедлил движение, ощутив влажность на её лице. Первая догадка о причине слёз — разочарование от секса, но спустя несколько секунд он отогнал эту глупую мысль. Теодор любил глубоко копаться в грейнджеровских мозгах и с детства старался найти истинные причины её поведения. Он понимал стратегическое и теоретическое мышление, но с практической точки зрения у Тео возникали изъяны, поскольку сейчас Грейнджер попала в окружение, которое не посещала раньше… К счастью для Нотта, она впервые стала мишенью назойливого поклонника. Он не мог точно просчитать её действия, и подобная непредсказуемая игра превратилась в мучительный анабиоз, напомнив ему про свою падкость на мазохизм. — Почему… ты плачешь? — спросил и услышал тихое хмыканье, сделав непреднамеренную паузу после первого слова. Минуты самовнушения уже прошли, Гермиона больше не воспринимала палача, как миролюбивого Тео, и небрежно освободила пальцы из шевелюры, уповая на выдирание волосяных фолликулов. Он не двинулся, а всматривался в темноту, рисуя перед собой образ малышки. Опустив ладони по её спине, он дошел до поясницы и с нажимом помял кожу. В голосе Гермионы отчетливо звучало презрение, разбавленное утомлением и горечью: — Потому что ты лишь жалкая копия оригинала. О, детка, восхитительный ответ! Однажды я произнес похожие слова и получил бутылкой по башке от какой-то особо впечатлительной шалавы. Замечательно, малышка, благодаря тебе я скорее всего лишусь заслуженного заработка. Дважды услышать про жалость из твоих уст довольно-таки непривычно, хотя… Мерлин! Грейнджер даже не кончила, поэтому вполне обоснованно ворчит в духе неудовлетворенной миссис Каштанчик! Твою ж… Теодор обескураженно жевал щеки, не сумев подобрать достойный ответ на её слова, поэтому сделал единственное, до чего додумалась закисшая в ликовании голова. Приподнялся корпусом и попросту врезался в губы Грейнджер. Хорошо, что не выбил зубы, ведь малышка воскликнула от внезапного столкновения и явно получила не только по зубам, но и по носу. Мантии в наихудшем состоянии валялись где-то в ногах. Теодор слабо представлял, в каком состоянии у него спина, но в почку активно толкался мелкий камешек, а под лопаткой ощущалась сухая тряпка, которая терлась по коже, как наждачная бумага. Гермиона резко отпрянула, прервав атаку на губы, но Тео потянулся следом и небрежно толкнул её назад. Они поменялись позициями, только Грейнджер удобно упала на мантии и возобновила возню по карманам. Прежде чем сказать, Тео раздумывал над фразой, но всё равно выдал спокойную, воодушевленную интонацию, которую хотел бы скрыть: — Оригинал спустил бы раньше меня, ангелочек! Можешь проверить и убедиться в этом, но… — он навис сверху на вытянутых руках, — ты не станешь, верно? Гермиона готова была застонать от безысходности. Где волшебные палочки? Она бы отдала всё на свете, лишь бы пальцы нащупали хотя бы одно древко. Ситуация казалась абсурдной. Каким образом ей победить палача? Как сбежать? Палач совершенно точно не будет ждать, пока она оденется, а выбегать из чулана обнаженной ей едва ли позволит гордость. Единственный путь — атака палочкой и спасительный шум на подмогу. Авроры не смогли бы проигнорировать вой банши, да и палач вполне способен получить от неё мощный Конфундус. Привыкнув спорить, она яростно прокричала: — Ты помешался на сравнениях! Оставь Теодора в покое! Палач протянул глухое мычание, якобы размышляя про выпад Гермионы, и как бы невзначай провел ладонью по талии, остановившись чуть ниже пупка. — Нет, малышка, я помешался на тебе, другие меня не интересуют, — внезапным грубым пинком Гермиона оттолкнула его и перекатилась на бок, наконец нащупав палочку, — однако… — прошептал, поделив слово на слоги, и лёг рядом за её спиной, схватив за волосы и запястье, — что ты скажешь о себе? Вскрикнув, она запрокинула голову и, отпустив древко, вцепилась в его руку у своего затылка. — Ч-что? — выдохнула, когда палач потянул копну на себя. Гермиона попыталась отстраниться и лечь на живот, но её вернули в прежнее положение. Палач опирался на локоть и лежал на боку, прижимая Гермиону к своему телу за волосы, а потом развязно закинул ногу на её бедро и подтянул ещё ближе. Она зажмурилась и прикусила губу от соприкосновения ягодиц с членом. Паника таинственным образом затерялась в прошлых попытках самозащиты, Гермиона прерывисто дышала, но не тратила лишнюю энергию на сопротивление, поскольку знала бесполезность физической силы. С каждым вдохом грудь поднималась под интенсивной работой лёгких, в горле першило, но она застыла в одной позе, открыла глаза и тихо ответила: — Что ты хочешь услышать? — Тео удивился такой формулировке, ослабил хватку на волосах и перевел ладонь на её горло. — Правду, — ответил и прижался лицом к макушке, одну руку подложил под её туловище и, обняв кольцом, погладил грудь, а второй помассировал шею. Гермиона не знала правды. С момента их первого контакта она плясала под дудку палача, даже влюбилась в Тео по его заказу! И горько, и смешно! Она долго раздумывала, почему палач так спокойно воспринимал третьего участника их отношений, и пришла к выводу, что причина скрывалась не только в его уверенности про отвращение Нотта к магглорожденной, но и в пристрастии к давлению на сознание. Палач играючи получал удовольствие от ставок и рокировок… быть может, психопат вовсе не любил Гермиону, а наслаждался манипуляциями. Эта внезапная мысль шокировала её, с губ сорвалось: — Правда заключается в том, что ты помешан на контроле чужой жизни! Я - случайная жертва твоих игр! Она сделала глоток, его указательный палец очертил гортань. Палач слегка выгнулся навстречу и сымитировал ненавязчивый, по его мнению, толчок. Гермиона напряглась и сделала попытку отодвинуться, а палач засмеялся, заглушив свои звонкие голосовые связки в её волосах. — Раз, два, три, и я внутри, — Гермиона содрогнулась, когда сквозь смех услышала неуместные слова, а палач толкнулся три раза, головка члена прошлась по углублению между ягодицами. — Ты по-прежнему считаешь, что случайно попалась мне на глаза? — несмотря на демонстрацию веселья, вопрос прозвучал в риторической форме, а в его голосе мелькнула обреченная нота. — Я хочу услышать от тебя другую правду, малышка! — Не понимаю, о чём ты! — выкрикнула с пренебрежением, хотя отлично поняла, что он имел в виду. Гермионе пришлось ухватиться двумя руками за его предплечье, которое прижалось к её горлу. Палач надавил, вынудив запрокинуть голову на его плечо. Она карябала кожу ногтями, чтобы отодрать руку, но он усилил давление. Так же сильно напряг ногу, зажимающую её бедра, а второй рукой обвил талию. Гермиона попалась в тиски, по телу распространился жар. В тесном пространстве и так хватало духоты, а палач закрыл её в горячий кокон, вызвав приступ удушья. — Ты познала помешательство, Гермиона? Ей совсем не понравилось звучание имени в его устах, в особенности насмешливая манера произношения. Она молчала и всем телом рванула вперед, желая освободиться из его лап, но случилось неприятное: палач поймал её. Перекатился на спину вместе с ней и уложил на себя, обняв руками вокруг горла и туловища. В её уши словно вгрызлись клопы, когда он продолжил допрос и хрипло прошептал: — Захотела запретного? До скрежета стиснув челюсти, Гермиона задергалась ногами, но палач придавил их своими и развел шире, пока её коленки не прижались к полу. В мышцах появилась ноющая боль, Гермиона с отвращением сравнила себя с лежащей на спине лягушкой. Мягкость чужого тела едва ли создала комфорт. Она ощущала спиной биение его сердца. В отчаянии огрызнулась: — Нет! И сразу же пожалела об этом, потому что её вновь придавили к себе за горло, заставив вцепиться в предплечье палача, а внизу она ощутила настойчивое скольжение ладони по животу. Палач издал нечто похожее на фальшивое, удивленное «а» и одним грубым движением погрузил два пальца в вязкую смазку на половых губах. — Ты уверена, киска? — Гермиона поморщилась от двусмысленного обращения и замотала головой, толкнув его виском по подбородку. — Мне кажется, ты давно вкусила запретный плод в своих извращенных фантазиях! Рёбра предельно натянули кожу, когда Гермиона прогнулась мостиком от стремительного проникновения трёх пальцев. Палач не ласкал, это было мерзкое копошение и болезненное растягивание. Он надавил на проход ногтями, широко развел пальцы и вставил их глубже. Гермиона один раз качнула головой в отрицании, а разум терпел вымогательство сокровенной тайны. Она не хотела рассказывать подробности притяжения к Тео, ведь всё что говорил душегуб в подвале в каком-то смысле сбылось — Гермиона действительно захотела сделать с Ноттом то, что делал с ней палач, правда в другой форме, но факт остался фактом. Великие маги! Что же с ней произошло?! К чему привела судьба?! Ублюдок всё шептал, выпытывал, вынюхивал, как подлая, зубастая тварь, а Гермиона не знала, что больнее: признаться в параноидальном психозе или страдать от боли в гениталиях. — Хватит, — затылок соскользнул с его плеча, Гермиона сильнее запрокинула голову и если бы повернулась в сторону, то дотронулась бы до ненавистных губ своими, — пожалуйста, хватит! Тео не притормозил, поскольку шестое чувство активно кричало о том, что ещё чуть-чуть, и он доберется до истины. Грейнджер должна признаться в чувствах, нет ничего более внушающего, чем словесное подтверждение. Вдолбить формулу в разум легко, но до тех пор пока связки не изрекли концепцию, данная теория считалась абстрактной, чувства хранились под замком, лишь изредка мелькая в поведении. Тео «изредка» не хотел, поэтому требовал эмоционального взрыва, который произойдет только тогда, когда Грейнджер разберется в себе и завоет признание. — Зачем нам останавливаться, детка? — он развел её ноги шире, придавив к полу, и поцеловал в щечку. — Ты вполне готова принять в себя двоих, — он всосал кожу на её щеке и причмокнул, повторил, зажав складочку зубами, а внизу закружил большим пальцем по клитору. — Нет! — Гермиона с ужасом вскрикнула, когда он двинул бедрами вверх, головка члена уткнулась в вагинальный проход, но палач не убрал пальцы, а наоборот ускорил возвратно-поступательные движения. — Ты… нет! Не вставляй! Он сделал толчок. Она закричала. Головка члена вошла в проход, плоть попалась в тиски, но сразу же выскользнула из-за вставленных пальцев. Тео ещё раз кратко укусил её за щеку, а свободной рукой обхватил горло и направил лицом к себе. Повернул пальцы и увеличил трение по стенкам влагалища, создав подобие полового органа. — Разве ты не об этом мечтала? — пылкий поцелуй заглушил новый крик, когда он двинулся и сильным толчком вставил член до крайней плоти. — Мы трахаем тебя вдвоём, малышка, как ты и хотела! — пальцы задвигались в одном темпе с твердым органом. Вцепившись в его запястье двумя руками, Гермиона сделала усилие, чтобы достать пальцы, но внезапно палач раздвинул их, и по её ногам пробежала судорога, а вагинальные мышцы стрельнули тупой болью. Через фобию и страх перед новым кровотечением она сдавленно выпустила на волю правду, которую он хотел услышать: — Я всё понимаю, ублюдок! Мне знакомо помешательство! — он замедлил темп фрикций и приоткрыл рот, ощущая на устах случайное касание её губ. — Я наблюдала и следила за Тео, украла его кольцо, ревновала к слизеринке, злилась на его холодность, возбуждалась от мимолетного контакта, не спала ночами, думала только о нём и удовлетворяла себя, используя элемент фетишизма! Произошло слишком быстро — он вытащил пальцы и сделал глубокое возвратно-поступательное движение членом. Гермиона выгнулась и зажмурилась от нового спазма, а потом ощутила мокрую ладонь на своём лице. Палач повторил движение и поставил стопы на пол для опоры. В её глазах появились яркие крутящиеся точки из-за резкой смены положения. — П-подожди! — она чуть не поперхнулась, когда он засунул в рот кончики пальцев. Гермиона почувствовала собственный солоноватый вкус и прикусила его указательный палец клыком, но в тот же момент ко рту присосались его губы. Она не смогла сомкнуть уста из-за пальцев в уголке, а палач слизал со своего ногтя смазку и протолкнул язык глубже. Однако поцелуй проигрывал в скорости с ритмом толчков. Гермиона рефлексивно схватилась за его руки, когда он приподнялся и толкнулся до упора. Тео готов был, как девчонка, стонать от малышкиных слов. Каждая деталь гнала его в безбрежную нирвану, а угроза быть раскрытым ещё больше возбуждала каждый нерв. Грейнджер начала соскальзывать, когда он приподнялся, оставив опору лишь в качестве стоп и лопаток, поэтому Тео подхватил Гермиону под коленными чашечками и прижал их к её груди. Ускорился и зарылся носом в волосы за ухом. Такая страстная реакция с его стороны казалась слишком подозрительной, и Тео поторопился приглушенно пробормотать: — Больше не смей представлять его на моём месте! Гермиона безвольно опустила руки висеть вдоль его тела и усердно пыталась сосредоточиться на последствиях небрежного домогательства, но в данной позе член с давлением скользил по передней стенке влагалища, головка массировала углубление и получала соответствующие конвульсивные сокращения вагинальных мышц. Палач держал её на себе, будто куклу, его пальцы сдавили коленные суставы, а стоны не содержали плавных переходов и звучали с короткими паузами, периодически срываясь на гортанные вздохи. Она раскрыла глаза от самого сильного толчка и услышала его неистовый голос: — Запомни, детка, ты принадлежишь мне! Только я имею право трахать тебя во все отверстия, — отпустив одну её ногу, он прижал ладонь к лобку и неторопливо погладил клитор, член двигался по вагине со склизкими звуками. — Именно я растянул твои губки, милая! — она всхлипнула и напрягла бедра, когда он провел пальцами по половым губам и оттянул мягкую кожицу, слегка задев толкающуюся в них плоть. — Я порвал тебя при первой близости, — с быстрой скоростью он вышел и резко толкнулся до глубины. — Это мой член ты испачкала кровью, детка! — его голос невозможно было узнать из-за сдавленных связок и хриплого шепота. — Именно я заставил тебя вкусить наслаждение, ведь со мной ты испытала свой первый оргазм! Шлепки тел и скользкие, влажные звуки создали дополнительный эффект интимного прессинга. Гермиона хотела бы с яростью отрицать его слова, но ситуация не позволяла отпрянуть или хотя бы ясно сформулировать мысли. Реакция на жаркий, сладостный зуд в теле была сродни сознательному затмению, закрывающему её мысли от негатива. — Н-нет… — короткое слово превратилось в стон, а трение дошло до скорости экстремальной пульсации. Резким маневром палач обвил её под грудью, перекатился на бок и, подхватив Гермиону под коленку, широко развёл её ногу. По бедру пробежала дрожь от напряжения мышц, она в истомном бессилии опустила руки на пол. Палач прижимал Гермиону к себе, удерживая на боку. Он прикусил её плечо, заглушив свой рычащий стон. — Да! — парировал Тео. — Ты запомнила мой вкус, детка?! — полувопрос, полуутверждение, после которого палач стиснул её щеки грубой хваткой и повернул лицом к себе. — Я был первым, у кого ты взяла в рот… Нажав на щеки, он заставил её свести губы в трубочку и изобразил имитацию, несколько раз толкнувшись горячим языком в узкую окружность. Гермиона скорее по защитному рефлексу, нежели от прямого умысла, решила вытолкнуть его язык своим, но в итоге, благодаря напору палача, они сплелись в яростном, агрессивном поцелуе. Тела — единые источники раскаленности, Гермиона испытывала в голове такой же жар, как и в других частях тела. Даже пошлые речи палача не могли понизить градус состояния. Разум с отторжением относился к антисексуальным принципам и не желал останавливать подобное безумие. Движения палача стали более рьяными и жесткими, он вдалбливался в неё не только членом, но и навязчивыми суждениями о своей роли в её жизни. Возвел себя во главенство, внушал ей уродливые и дефектные взгляды на их отношения. Задохнувшись в откровенном отсасывании губ, Гермиона оторвалась от его рта и со стоном втянула в себя воздух. Между лицами тянулась тонкая струйка слюны. Стыд из-за собственных слов так и не появился, зато накопились злоба и желание спорить с палачом любым способом, даже таким: — Ты первый, но… — она не узнала свой глухой, надрывный голос, — не последний! — намеренный желчный выпад. Он небрежно схватил её двумя руками за волосы и едва не вырвал густой клок, когда толкнул Гермиону на живот, упал сверху всем весом и потянул её гриву на себя. Потеряв воздух из легких, она с трудом могла дышать из-за тяжести. Внутренние органы работали на износ, сердце не просто стучало, а долбилось в грудную клетку, почти разламывая кости, циркуляция крови не соответствовала стандартному ритму. В ушах звенело эхо хлюпающей внизу секреции, а перед глазами плясали яркие огни. Позвонки и коленки хрустнули от давления мужского тела. Член выскользнул, но палач спешно завозился и, выдернув одну ладонь из её волос, направил себя в истекающий смазкой проход. Вставил одним толчком во влагалище и с довольством промурлыкал от плотных мышечных сокращений. Гермиона слегка согнула одну ногу, дыхание превратилось в хрипловатое сопение, из глаз потекло. Слишком много влажности, терпкие запахи двух тел смешались в один общий. Она даже не заметила, как палач накрыл её ладонь сверху и скрестил пальцы. На плече возникла щекотка из-за слюны, он провел языком до ушной раковины и сменил угол проникновения, ускорив темп фрикций. Остановил поступательные толчки и двинул бедрами, проведя округлую фигуру членом по всей полости вагины. Единство страсти, как никогда, возводило секс в гармоничную тональность интимной патетики. Теодор, так же как и Гермиона, понял, что слова не изменят ровным счетом ничего. Психология не всегда могла одолеть физическую нужду. Малышке были противны его владельческие заскоки, но он чувствовал реакцию её тела. В данный момент в приоритете — искушение плоти, которому взаимно поддались преступник и жертва. Тео обвил руками её плечи, придержав их на весу над полом, и уткнулся лицом в макушку. — Последний, — без компромиссов жёстко утвердил и услышал в ответ долгий, прерывистый возглас, — первый и последний, Гермиона, — повторил, сорвавшись на неритмичные, быстрые движения. — Я… — её слова затерялись в стонах, Гермиона сжала руками ткань мантии перед собой, — я… Он выгнул спину, плотнее придавив её животом к полу, и сказал вместо Гермионы: — Я буду первым и последним, кто отымеет тебя на публике как свою личную суку, — на его руки упали слёзы с её лица, Тео обхватил горло, а второй ладонью провел по спине и сдавил ягодицу, — первым и последним, кто подарит тебе нежность, детка! Гермиона в панике распахнула глаза от противоречивости его заявлений. Интонация не содержала угрозу и самодовольство. Несмотря на смысл, он произнес это весьма миролюбиво, и от его тона Гермиона с ужасом осознала, что она настолько привыкла к его поведению, что восприняла фразочки, как проявление защиты по отношению к личным вещам, но… Гермиона не была вещью, и не поняла, почему в разуме мелькнула уверенность, что в будущем обязательно произойдет нечто подобное. Нежность? Не совместима с насилием, верно?! Она наклонила голову назад, врезавшись затылком в палача, и задрожала в преддверии оргазма. Тео ощутил наплыв жара по её телу и сохранил ритм, медленно встречая нарастающую пульсацию стенок влагалища. Он закрыл глаза и в мыслях порадовался, что недавняя эякуляция позволит продолжить… — К-кто я для тебя? — дрожащий голосок случайно изрек вопрос в момент, когда Гермиона судорожно задергалась и напряглась каждым позвонком в приступе разрядки. Спросила и улетела, издав крик, напоминающий жалобный писк. Тео прижал её голову к себе, положив ладонь на лоб, и нахмурился от выброшенных в пылу страсти слов. Конвульсивно задрожал сам от вагинальных тисков, но не кончил, а замедлился и неспешно двинул бедрами вправо-влево, но Гермиона приглушенно воскликнула, ясно давая понять, чтобы он остановился. По её конечностям по-прежнему долбили нервные окончания, кожа горела, оргазм отступал очень медленно. Она облизала рот и оставила язык на нижней губе. Даже на это движение не хватало сил. Дурман окутывал сознание, а тело расслабилось безвольным набором косточек. Её аккуратно опустили на ткань. Тео положил ладони по двум сторонам от её головы и вытянул руки. Слабый, любимый ангелочек мирно лежал перед ним, не испытывая дискомфорта от твердой плоти в собственной дырке. Вместо того, чтобы отстраниться, Тео сделал плавный толчок. Грейнджер тихонько вздрогнула. Он повторил и улыбнулся, когда услышал нечто похожее на вопросительное бормотание. Держался на вытянутых руках и, опираясь на колени, толкнулся ещё раз, а сам кратко раздумывал о смысле её вопроса. Если учесть, что до этого она услышала от него пошлую грубость, то вполне возможно, что обидчивая малышка насупилась из-за принижения её достоинства в подобной манере… Гермиона тяжело дышала и поднесла ладонь к лицу, чтобы потереть глаза. Беда в лице возбужденного врага перестала волновать, поскольку оргазм принес с собой расслабление и безмятежное чувство безразличия. Во рту больше не ощущался яблочный вкус сидра, она чувствовала другой привкус… который познала в начале года в этой же каморке. Однако слух четко отреагировал на неожиданный томный полушепот позади: — Ты моя возлюбленная, в мечтах - супруга и мать моих детей, губительное наваждение и единственное спасение. Ангел и шлюха в одном лице, — она прижала ладонь ко рту, когда он снова сделал медленный толчок и, наклонившись к уху, ласкательно-обольстительной интонацией добавил, — но не в том смысле, который ты принимаешь за оскорбление, просто я считаю тебя самой очаровательной и соблазнительной, — невесомо потерся носом по ушной раковине и, чуть сместив колени, плавно увеличил скорость фрикций, — ты способна заставить меня кончить от одного лишь взгляда. Тео готов был рассмеяться от несвоевременного порыва довести малышку до обморока путём предложения руки и сердца, но успел остановить душевный порыв. Отвлекся на тактильные ощущения и стимуляцию члена, но мозг моментально создал цепочку действий: попрощаться с ролью палача, наладить контакт с Грейнджер в качестве настоящего Нотта и… Да уж, было бы замечательно, но Гермиона обязательно узнает его, когда отношения с ноттовским оригиналом достигнут стадии постели. Не права была бабушка, которая на смертном одре вымолвила совет по сохранению ствола в его первоначальном виде. Тео никогда бы не подумал, что по члену могут кого-то опознать, но секс — дело слишком чувственное. Когда теряешь контроль над эмоциями и телом, двигаешься согласно привычным, врожденным инстинктам. Гермиона точно поймет, чей член надел на себя мальчонка Нотт. Какая ирония… В общем, Тео решил, что со своим дружком он что-нибудь придумает позже. Кстати говоря, дружок входил слишком свободно, растянутая дырочка зазывала вставить глубже. Теодор облизнул верхнюю губу и боролся с соблазном, чтобы не начать ласкать более тугое колечко мышц, так ради пикантности. Малышка справилась с дыханием и подложила ладони под грудь с намерением приподняться, но был бы свет её попытка показалась бы напрасной и неуклюжей, поскольку ослабшие руки не выдержали веса, и она с обреченным стоном снова опустилась на мантию. Тео воспринял бы свои действия, как пытку для терпения, если бы не жаждал почувствовать ещё один оргазм Грейнджер. Она качалась на волнах, наполовину из-за нового головокружения от усталости и, очевидно, из-за наступившего слабого похмелья, наполовину от неспешных, слегка дразнящих толчков. — Я не… — сглотнула и осталась неуверенной, что её услышали, — я не хочу больше… Тео протянул долгое утешающее «тсс» и помассировал шею, спустившись мягкими щипками до поясницы. Гермиона недовольно простонала, когда он обвил её вокруг талии и чуть приподнял, заставив согнуть ноги и встать на колени, но остаться лицом на мантии. Обхватив основание члена, вытащил с влажным чавкающим звуком и провел головкой между ягодицами. — Только не… — Не буду, детка, расслабься! Он натянул пальцами анальное отверстие и медленно проскользил по нему членом. Нежная, влажная кожа головки создала приятный, ласкательный эффект. Трение уздечки по промежности вызвало новое хлюпанье смазки. Тео наклонился к Гермионе, оперевшись на одну руку возле её плеча, и направил себя во влагалище. Гермиона подавила облегченный вздох. Его движения… что ж, теперь он нежен, ну да! Разнообразие жизни обеспечено. Щеки запылали пуще прежнего, когда он опустил обе ладони на пол возле её головы, устойчиво поставил колени и, нависнув над ней, снисходительным, прельщающим тоном сказал: — Встань на локти. — Я не могу. — Попробуй, тебе понравится, — Тео прикусил уголок губы и невнятно пробормотал, — обещаю. Уже позже она в ступоре размышляла, почему без злости послушно приподнялась корпусом, опираясь на пол коленями и локтями. С двух сторон она касалась его предплечий и сместила руки к центру. Вздрогнула от горячего дыхания возле ушка. — Прогнись, — Тео сделал слабый толчок, когда она выгнулась дугой, заодно выдвинув вверх пятую точку. Он прикрыл веки и выдохнул воздух через мелкий овал губ. Чуть подался назад и, шире расставив ноги, сделал глубокий толчок. Раздался негромкий шлепок яиц по ягодицам, а по её бедрам стекли капли смазки. Гермиона сморщила лицо и случайно подалась вперед, член покинул углубление, задев особо чувствительную эрогенную зону. В её закрытом рту зазвучал краткий стон. Тео крепче зажмурился и вошел, вернув прежний чересчур медленный и плавный ритм. Гермиона провела языком по зубам, чтобы подавить любые гортанные возгласы. Каждый раз, когда палач скользил по передней стенке, по спине пробегал табун дрожи, но странным образом эти скачки были настолько кратковременными, что причиняли скорее неудобство, нежели… что-то другое. Гермиона не хотела вновь думать о наслаждении, но на его очередное слишком томительное движение случайно заерзала и качнулась назад, самостоятельно пустив по телу сильный импульс от нужного угла проникновения. Над ней раздался полуоблегченный, полустрастный вздох. — Трахайся, малышка, — она не шевельнулась, тогда он опустил голову ближе к ней и тихо произнес, — он в твоём распоряжении, трахай себя. На секундочку в ней прогремел гнев, она так устала и, скорее всего, палач хотел лишить её последних сил. Он снова медленно двинул бедрами, мучительно, как бы лениво. В любом случае, он не оставит её в покое, пока не кончит. Гермиона сильнее выгнула спину и сделала покачивание, насадившись на член. Не думала о неловкости, а неуклюже, даже нагло начала ерзать, пристраиваясь к его промежности, сдвинула колени и завертела задницей, пока член не надавил на нужное мышечное углубление. Дыхание за спиной стало протяжным и глухим. Гермиона нашла в этом месть за его предложение. Двинулась плавно, а затем, получив теплый импульс, начала насаживаться в неровном ритме. Поза способствовала более долгому половому акту, но работала по назначению, поскольку вскоре Гермиона с недоумением почувствовала необычный наплыв тепла. Ощущения отличались от прежних резкими наплывами и спадами, словно оргазм достигался стимулирующими колебаниями, а не ритмичными, быстрыми толчками. — Тебе хорошо? Она настолько была поглощена процессом и удивлением от своей реакции, что забыла про… вообще-то, про человека, на которого насаживалась, и с языка сорвалось нервозное: — Молчи! — закрыла глаза и продолжила. Будь он не в процессе скорой эякуляции, обязательно закатил бы глаза, а так до крови прикусил губы, когда детка просто до умопомрачения верно и упоительно насаживалась на член. Руки дрожали, но не от проблемы держать себя на весу, а от тяжести вен. На шее, руках, набухшей плоти, везде. Под глазами забились кровотоки, нервно тикая и дополняя взрыв сосудистой системы. Грейнджер великолепна в своём неудержимом стремлении постичь страсть, однако Тео понимал, что каждый раз насильно заставлял её это делать и задался вопросом: как она поведет себя с реальным Теодором? Будет ли сжиматься, аки целка перед кумиром или же… Нет, он не мог думать, вообще ничего не мог, кроме получения нового приступа эйфории. Мускулы горели, Грейнджер двигалась и стонала. Сейчас она была не ангелочком, а течной сучкой, которую Тео воспринимал с особым азартом. — Малышка… — Заткнись! — выкрикнула, соскользнув с локтей, и резко встала на ладони, вытянув руки. Ускорила движения, прислонившись спиной к его груди и, что вдвойне ошеломило Теодора, завела ладонь вверх и больно вцепилась в его волосы. Он не собирался сдаваться, хотя вены плотно сжали связки, оставив в горле жалкое подобие на голос: — Я люблю тебя! — Я… — она не обратила внимания, а крепче сдавила пальцы в его волосах, сильнее выгнула спину, двигалась вперед-назад более резко и неистово. Тео пошатнулся, когда Гермиона убрала другую руку с пола. Так же как и первую, завела назад, вонзив ногти в его шею и буквально повисла на нём, делая глубокие движения. Заскулила в такт его вздохам и до предела напрягла бедра. Он не выдержал обоих из-за сильной судороги, член обильно качал сперму. Они упали на мантии, не сумев приглушить стоны. Тела превратились в оголенные нервы. Тео толкнулся сам и кончил в пульсирующую киску, а Гермиона зажала зубами мантию и закричала, плотнее обняв тело за спиной. Они кончили вместе и долго не могли прийти в себя. Тео запаниковал, когда не смог привстать от последствий оргазма. Ноги и руки свело спазмами, голова гудела, веки дергались от сильного нервного тика. Нет сил… о боже, он потерял связь с реальностью и обессиленно сместился под бок к Грейнджер, но по-прежнему закрывал половину её тела собой. Язык онемел, он хотел бы сказать, что это самый… пожалуй, он подобрал слово — самый глобальный оргазм в его жизни. По его мнению, от такого можно умереть. Получить тромб или остановку сердца. Теодор даже не с первого раза смог закрыть глаза, потому что мозг потерял связь с телом, в особенности с лицом, потому что выражение походило на наркомана под дозой. Гермиона запаниковала от всестороннего паралича и полета головы. Она явно отделилась от тела, поскольку не было ясности в происходящем. Где? Что? С кем? И почему? Вопросы, на которые она ответила спустя минут десять… Ей было тепло. Свобода ещё никогда не ощущалась настолько извращенной. Рядом с Гермионой лежал ещё один участник торжества. Сколько времени прошло? Они едва шевельнулись. В головы били колокола. Тео наконец проморгался, но затем сразу же закрыл глаза. Без сил он просто потерял сознание. Гермиона наконец поняла, что голова при ней, но она не смогла пошевелиться и всего лишь повернулась лицом к объекту слева и сместила руку. Случайно нащупала волшебное древко и сомкнула на ней пальцы, не совсем поняв, что нашла-таки оружие. Без сил она просто потеряла сознание. Оба поверили, что умерли, но в итоге просто натрахались и уснули…