Спазм

Теодор сомневался в успехе дебюта своего нового амплуа. Теперь ради Гермионы он стал целителем. Сам себя назначил и утонул в эйфории от переизбытка чувств. Изнуренная борьбой, малышка сипло кряхтела под ним, пытаясь привстать и сползти с кровати, но он просто придавил её сверху и больше не двигался. Долю секунды Тео потратил на то, чтобы положительно оценить твёрдую грудь, не такую как раньше, а более упругую, однако мысль исчезла от простенького напоминания, что такое впечатление могло возникнуть из-за плотного свитера. — Отпусти! Ты обещал! — ангелочек вонзил священные ноготки в спину. — Не смей снова! Нет! — закричала и дала пинка по коленке. Без толку, разумеется. Тео хотел бы взять ситуацию под контроль как можно быстрее, но… Сам с трудом справлялся с переживаниями. Рассудок скорострельно воспроизводил новые мысли, направляющие его к логичному поведению, которое понравилось бы Гермионе, хотя слово «понравилось» едва ли допустимо к их ситуации. Скорее — успокоило бы её… объяснило бы его действия без слов. Да, с ней Тео всегда всё делал без слов. В голове болтал сам с собой, временами страдая от чрезмерной активности и головной боли, а когда надо бы плести интриги, то часто крутил языком в сторону полезных друзей и соседей по обществу. С Грейнджер было по-другому. Он безмолвно её чувствовал. Ранее не догадывался, но основные органы чувств, изголодавшиеся по Грейнджер за время его школьных наблюдений, постоянно подкреплялись дополнительным, самым сильным источником проницательности — душой. Обычное зрение показывало ему лишь образ, помогая запоминать малышку в среде привычного круга общения. Слух улавливал интонацию и тембр её голоса, наделившие его умением распознавать настроение и расположение духа. Обоняние хранило единственный в своем роде аромат, который он познал в конце второго курса, вроде бы даже не аромат, а свежий глоток воздуха, но такой бесценный и… Тео всё бестелесное называл ярким, потому что светоч и малышка были единым целым, а он любил слепнуть, да и глохнуть, задыхаться, часто переходил черту и тонул, тонул, тонул, пока не увязнул. Увязнул, потому что испытал переизбыток ещё одного органа чувств — осязания. В течение долгих лет Теодор считал его ненужным и бесполезным, поскольку малышка была под защитой строгого табу неприкосновенности. Осязание сгубило… или спасло его. Холод или жар её тела, лёгкое или тотальное давление, осторожные или грубые прикосновения, прерывистая вибрация в приступе дрожи, мирный покой во сне, сжатие и уплотнение мышц, прохлада и липкость на коже, тепло и терпкость… Губило так же сладко, как и спасало. Ощутил вкус — ещё один вид, чувство непередаваемого наслаждения. В данный момент, когда судьба привела его в темницу, а Грейнджер страдала от разногласий собственного рассудка, Теодор запретил себе думать об инстинктах, побуждающих к грубому, голодному сексу. Да, такое часто бывало раньше, когда Гермиона умоляла его остановиться, а он не мог, даже наоборот становился жестоким, потому что любил крамольную колоссальность и вседозволенность. Сейчас запретил инстинктам брать верх и в одночасье подумал, какими ничтожными стали его глаза, уши, ноздри, язык и тело… всё, включая его самого, погрузилось под тени бездарности, потому что он умел жонглировать эмоциями Гермионы вовсе не из-за искусных органов чувств. Тактильность ни при чём. Вот! Наконец-то, он нашел способ хоть как-то успокоить малышку. — Теодор! — она больно укусила его за ухо с явным намерением порвать мочку или вырвать хрящик. Кратко про себя поблагодарив её за отвлечение внимания от мыслей и жжения в причинном месте, Тео дернул головой. Зубки клацнули в дуэте с её криком. Гермиона обвила ладони вокруг его горла и попыталась оттолкнуть, как вдруг он сам запрокинул голову и посмотрел в её глаза. Совсем близко, почти соприкоснувшись носами, он прошептал: — Я не управлял тобой! — она задышала часто и шумно, а лицо изобразило горестное неверие. — Ты использовал меня, заставляя делать то, чего я не хотела! Нет же! Нет! Всё не так! Не совсем так! Ему было сложно говорить, нужные слова совсем некстати застряли в глотке, ведь он не знал, как объяснить так, чтобы она поняла. Гермиона закрыла глаза, царапнув ногтями его шею и предприняв ещё одну попытку освободиться. — Смотри на меня, детка! — Нет! Он слегка боднул её, подзывая к зрительной связи. Его нос заболел и, по всей видимости, грейнджеровский тоже, потому что ангелочек воскликнул и поморщился, а потом, к счастью, открыл глаза. Правда, в тот же момент сам Тео зажмурился от трения члена по её бедру. Приятного было мало, эрекция — не эрекция вовсе, а последствие пережатых вен, твердость — лишь отёк, позывы к деуринации — физиологический обман… по крайней мере, Тео надеялся на это. — Ты заставил меня… — она заговорила, когда глаза встретились, — манипулировал! — Чувствовал! — громко сказал, будто с нетерпением и недовольством. Дышать невозможно. Гермиона запрокинула голову, двинувшись грудью вверх, чтобы вдохнуть воздуха. Тео вцепился в перекладину, держа равновесие, и немного приподнялся корпусом. Помогло, она свободно вздохнула. — В тебе нет чувств! — губы гневно скривились, страх отступил. — Только хитрый, безнравственный расчёт! И вдруг шире раскрыла глаза, встретив с его стороны слабый намек на улыбку. Гермиона в бессилии ослабила руки, положив их вдоль тела на матрас, и уставилась на его лицо. Однако улыбка медленно сползла. Теодор избавил лицевые мышцы от напряжения. Гермиона оценила его выражение, как открытое и готовое в чём-то сознаться. — Я впустил тебя в душу, — заговорил едва слышно, вложив в интонацию настойчивую нежность, — даже без особого желания я всегда знаю, о чём ты думаешь. — И пользуешься этим! — нижняя губа дрожала, Гермиона издала протестующий стон, когда он наклонился и кратко поцеловал в уголок рта. Отстранившись от губ, Тео сглотнул и произнес: — Чувствую не интеллектом, детка. Каждую эмоцию я переживаю вместе с тобой! — после короткой паузы он спросил. — Разве можно жить, не зная собственной души? Будь он в другой ситуации — в кабаке, например, то заказал бы бокал хереса и расплакался бы от собственной сентиментальности, коряво исповедуясь пропитому бармену о беспечной юности. В немом возмущении Гермиона истерично усмехнулась. Приступ паники ушёл окончательно, напомнив, что она не в подвале и не на сырой земле в кругу глумливых шакалов. Здесь только он, и он слаб, жалок, да и вовсе не приятная личность! Он, он, он! Он добавил, чуть прищурив глаза: — Ты тоже меня чувствуешь, — посерьёзнел и понизил голос до проникновенно-чуткого. Теодор заранее подготовился к её ответам: положительному или отрицательному. Что-то знакомое заблестело в её глазах. Нечто, увиденное Теодором ранее, когда детка уличила его во лжи насчёт колдографии из синей тетради. Что-то, вспыхнувшее ещё раз, когда она прошептала «мой палач». Явление интереса и не просто интереса, а волевой решимости противостоять… вот только чему именно: своему притяжению или его упрямству?! *** Гермиона зажала в кулачки белую простынь, стараясь абстрагироваться от дискомфорта в теле. С тех пор как она подверглась насилию в лесу перед стадом Пожирателей, физическое недомогание перешло на новый уровень болезненных спазмов. Несмотря на то, что она лежала на вполне удобном матрасе, поясница ныла тупой болью, к горлу подступала тошнота. Да, её часто подташнивало… вследствие стресса и нарушения аппетита. Особенно покалывало в низу живота. Если не поменять положение, то вполне возможно тошнота ухудшится. Мысли быстро закружились по разуму, вникая в слова Теодора. Знал ли он бессмысленность своих попыток утешить её подобной ерундой? Гермиона, как бы сильно ни ценила искренние, душевные порывы, не могла принять его изречения, как нечто сокровенное, потому что… О Господи, как же тяжело и больно! Потому что она и так знала логику его мыслей! Последнее время умственное начало часто подводило её, но только не в той категории, где затрагивались чувства палача. В своих путалась, отвергая очевидные истины, но его понимала, как никогда, правильно и ясно. А ещё… распознала намерения, поэтому смело с упреком произнесла: — Я не хочу чувствовать! — грубо уперлась ладонями в его грудь и надавила. — Мне больно дышать! Слезь с меня! На это требование, произнесенное чуть ли не вкрадчивым голосом, Тео ответил незамедлительной сменой положения. Встал на колени по двум сторонам от её бедер и держал равновесие, позволив ей спокойно лежать без давления чужого тела. Гермиона опустила вниз хмурый взгляд, когда по лобку скользнул горячий орган, и… нахмурилась ещё больше, поджав губы в плохо скрытом чувстве вины за недавнее издевательство. Так же как и раньше, после зелья с воспоминаниями Беллы она испытала несправедливое угрызение совести и не поняла, как другие люди решались причинять боль своим близким? Как посмел он? Почему не могла она? Вопросы остались без ответов, Гермиона поставила точку в размышлениях самым простым объяснением — гендерными различиями. Теодору было проще переживать потрясения от боли любимого человека по причине более агрессивного характера и мужских стереотипов. Сама не зная, что думала о том же, о чём и Тео, Гермиона пришла к выводу, что единственное общее представление об отношениях у них было связано с чувствами. В душевной привязанности и взаимном притяжении она не видела влияния гендера. Сердце забилось учащенным ритмом от простой мысли, что она испытала его в себе не только с помощью зрения, слуха, осязания, обоняния и вкуса. Познала глубоко внутри и поверила, что лишившись всех органов чувств, всё равно признает Теодора из миллионной толпы, а почему? Потому что… Нет, нет, нет! Даже в подвале слово «нет» не казалось таким спасительным и верным, каким являлось сейчас. После недолгой паузы Тео судорожно сглотнул и прикусил уголок нижней губы, будто боялся её реакции на следующие слова: — Но чувствуешь, малышка, — теперь пропала необходимость отталкивать его от себя, Гермиона робко сложила кулачки на груди, но в глазах плескалась лавина гнева и негодования, — это неизбежно и… — поводив челюстью, он подобрал слово, — приятно, но ты никогда не видела меня счастливым. Брови сошлись на переносице, она сощурилась и по привычке вздернула подбородок, слегка запрокинув голову. Отчасти из-за того, что он смотрел на неё с такой всезнающей, безмятежной мордой, Гермиона разозлилась ещё больше и прошипела сквозь зубы: — Я не хочу видеть тебя счастливым! — произнесла и внезапно вздрогнула, не поняв, почему слова прошлись по ушам странным подобием скальпеля, он улыбнулся, Гермиона помедлила и неразборчиво прошептала. — Видела! Видела раньше… на уроках, временами в Большом зале. Он часто улыбался. Это ли счастье?! Она была убеждена, что видела! — Не видела, — заспорил он, наклонившись ближе, внимательно посмотрел в глаза и очень тихо вымолвил, будто не ей, а себе, — я покажу. Медленным жестом Гермиона отрицательно покачала головой, плавно в левую сторону, в правую, а потом… так же плавно остановилась и изогнула брови, потому что Теодор удобнее устроился на коленях, прижав ими её бедра, чуть прогнулся и смахнул со лба волосы. Приготовился к чему-то. К чему? Гермиона округлила глаза, в душе назвав его безумцем. С демонстрацией повышенного скепсиса она перевела взгляд вниз. *** Никогда в жизни он не был так сосредоточен, как сейчас. Сексуальное возбуждение улетело куда-то далеко, в данный момент Тео брал под контроль собственное тело, ведь пообещал малышке сделать невозможное. В обиход пошло всё: воспоминания, чувства, эмоции, любовь, наличие под ним теплого источника его жизненных сил. В мыслях он назвал свои действия и намерения тантрическим сексом. Саркастическое личико ангелочка послужило ещё одним стимулом к действиям. Тео не прятал эмоции и вложил в интонацию предельную ласку: — Тебе не нравится делать мне больно, — он сделал легкое покачивание, член заскользил по молнии брюк, заставив Гермиону напрячься и посмотреть на его лицо с недовольством, — ты увидишь разницу, — ещё одно движение. Через ткань она почувствовала жар и твердость. Крепче зажала кулаки и часто задышала, боясь посмотреть вниз. Его лицо завораживало различным спектром эмоций, преимущественно — мученическими, но в определенном смысле он был полон решимости, что в свою очередь сделало его милым… Милым? Ну-ну. Гермиона не собиралась отступать и спросила: — Разницу между твоей болью и счастьем? Он прижал висок на сгиб своего локтя и, прикрыв веки, приглушенно ответил: — Нет, не моей, — облизнул губу и сморщил лицо от болезненного ощущения из-за настойчивого трения, — между твоей, детка! Что? Она не совсем поняла его слова, сказанные тихим голосом, хотя… что ж, он всегда всё делал из-за неё и для неё. Неведомым образом любопытство затмило остальные чувства. Гермиона расслабила ладони, стерпев неприятные ощущения на внутренних сторонах от давления ногтей. Менее раздражительно задала вопрос: — Что именно ты хочешь доказать? — восприняла момент, как вызов и желание подтвердить его неправоту. По её животу пробежала легкая, теплая щекотка, когда Тео подался вперед, а головка члена едва мазнула по оголенной коже над кромкой брюк. Зажмурившись на несколько секунд, Тео открыл глаза и встретил её взгляд. На лбу возникла испарина, он слегка вытянул нижнюю губу и медленно выдохнул вверх. Гермиона проследила, как волоски заскользили по его коже и снова прилипли ко лбу. — Доказать… — произнес и прочистил горло перед продолжением, — как сильно тебе нравится доставлять мне удовольствие. Видел Мерлин, Тео не вкладывал во фразу провокационную самоуверенность. Сказал, как видел, искренне и откровенно, но постановка выбранных слов вызвала в Гермионе прежнюю злость. — Нет! — вцепилась в его бока, отодвигая от себя, и испепеляла взглядом. Больше он ждать не мог. Нижние конечности испытывали странный натиск нарастающего паралича. Тео окончательно утвердился во мнении, что уретра являлась неподходящим органом для постельных утех. Усилиями ангелочка гладкая головка блестела темными разводами, а с основания члена распространялась ноющая боль, особо неприятно отдающая мышечным сокращением в мошонку. Но решимости не занимать, страх показаться малышке хилым и жалким исчез и больше не появлялся. — Гермиона! — протянул, словно в мольбе, и наклонил голову, уткнувшись носом в висок. — Мне очень больно, любимая! Хватка на туловище замерла. Её ладони придерживали его, но прекратили отталкивать. Гермиона сбила дыхание, когда он отстранился и продемонстрировал лучистый взгляд. Дышать она тоже перестала, в голове бились его слова, даже не слова, а интонация! Прошение! — Т-теодор, мне тоже было больно, но тебя это никогда не волновало! Качнув головой, Тео ясно дал понять, что однородность их страданий здесь ни при чём. Он доказывал другое… — Мне… очень… плохо! — с расстановкой произнес и в душе воскликнул от радости, когда на Гермиону это подействовало, как ушат холодной воды. *** В один миг, будто познав все мировые тайны, Гермиона осознала, к чему он вёл. Вспомнила его прежние слова, что никто не узнает о произошедшем в этих стенах. Взяла на веру и доверилась ему. По его глазам поняла — он знал, что его раскрыли, но не изменил намерений, а смочил языком губы и произнес: — Что ты чувствуешь? — после вопроса двинул бедрами и показал страдальческую мину от неприятной стимуляции. Гермиона плотно свела губы, борясь с желанием сбежать от правды, но всё же призналась: — Мне… тоже… плохо! — точь-в-точь его интонация, и плохо ей стало, потому что ему было больно. Он кратко кивнул. Пока Гермиона обрела спокойствие, Тео склонился к её уху, часто заморгал, пощекотав ресницами мочку, и интимно прошептал: — Потрогай меня, — она закрыла глаза и отвернулась, ладони, придерживающие его за талию, задрожали, послав по телу Тео судорожные колебания. Он вновь нашел её ушко, поводил носом по завитку и лизнул по раковине. — Малышка, приласкай меня, — надул губы, поцеловав ушную полость глубже, — пожалей и утешь! Сделав тяжелый вздох, она повернулась лицом, ровно встретив его взгляд, и упрямо прищурилась. — Ты опять пытаешься… — Нет, я не манипулирую, а прошу! — подался вперед, зажав её нижнюю губу. Гермиона была уверена, что матрас под ней влажный. Жар доходил до стадии лихорадки. Как бы сильно её разум ни сопротивлялся Теодору, каждая клеточка, каждый мускул стремился к нему с неизмеримым душевным трепетом. Руки двинулись к животу, прижались, ощутив плотные мышцы и прерывистое дыхание. Был выбор: оттолкнуть или спуститься вниз. Прервав поцелуй, Тео обвел губами контур её рта и, поменяв местоимение, вымолвил: — Он хочет тебя, — мышцы живота напряглись под её пальцами, когда Теодор шире развел колени и качнул бедрами, испачкав свитер каплями смазки. Постепенно она прощалась с чувством вины. Будто качая друг у друга жизненные силы, Гермиона заметила, что и у Теодора изменилось выражение лица. Своеобразная словесная прелюдия помогла достичь легкости восприятия. Даже напряжение уменьшилось, оставив в теле лишь незначительный дискомфорт. Ладонь нерешительно сместилась вниз. Тео вжал голову в плечи, когда пальцы обхватили основание члена. Повторился ранний диалог: — Больно? — спросила она. — Неприятно, — ответил он. Подобный повтор вызвал слабую улыбку на её лице. Тео приподнялся, вновь облокотившись головой на сгиб локтя, и смотрел на неё из-под полуприкрытых век. Гермиона аккуратно провела ладонью по члену и испугалась горячей плотности и вздутия вен. Проведя пальцами по крайней плоти, почувствовала липкую влажность и замедлила движение, осторожно заскользив подушечками по нежной головке. Хотела бы посмотреть вниз, но не нашла в себе сил оторваться от полученного эффекта. Его лицо… Гермиона с трудом могла бы описать выражение его лица. Сначала он напряженно сморщил нос и смежил веки, потом, ощутив более ласковое прикосновение, расслабил лоб и протяжно выдохнул. Большой палец обвел головку и невесомо провел по кончику, Тео вздрогнул, но так же, будто с облегчением, сделал выдох, разбавленный глухим стоном. Ресницы подрагивали, как и мускулы на щеках, на нижней губе покраснела кожица от давления зубов. Гермиона сама издала слабый стон и надеялась, что он никогда не спросит — какие чувства переполняли её в этот момент. Ведь увиденная смесь боли, смирения, покорности и легкого наслаждения от ласки заставила её ощутить личное, легко проникающее в душу, счастье. Такова была природа влюбленного человека: радоваться чужому удовольствию, как своему собственному. Гермиона сглотнула и сморгнула набежавшие слезы. Из минутного момента исчезла злоба, померкло прошлое. Она мягко позвала: — Тео, — он открыл глаза, посмотрев на неё затуманенным взглядом, только губы плотнее сошлись, когда ко второй ладони присоединилась первая, — что ты чувствуешь? На этот раз он не вспомнил кабак и херес. Отдался сокровенным минутам, забыв о мире за пределами тюрьмы, и вместо привычных пошлостей ответил честно: — Любовь. Гермиона не попросила пояснений. В первый раз они видели друг друга так близко и взаимно. Теодор, при всей своей порочности, был падок на единение душ во время интимной близости. Поэтому он ответил именно так. Порадовался бы пониманию в её глазах, если бы не отвлекся на неожиданный озноб, прошедший по позвонкам. Мышцы напряглись. Ощущения едва ли напоминали стандартные позывы к эякуляции, но нежная, неторопливая стимуляция в исполнении Грейнджер, в совокупности с его умением возбуждаться от разного рода мыслей, сработала на отлично, только жжение мешало комфортной сексуальной ласке. Отверстие на головке пощипывало и было чуть шире обычного. Гермиона случайно задела его ноготком, вынудив Теодора опустить голову и зашипеть. Волосы с его макушки упали на её лицо, и она рефлексивно закрыла глаза. С помощью осязания почувствовала конвульсивную дрожь, прошедшую по его телу. Реакция Теодора вновь напомнила ей, что подобная уязвимая демонстрация в полной мере делала его открытым перед любимой девушкой. Посмотри, такой искренний, излучающий жизнь! Есть ли повод для гордости? Гордости? Да, гордости! Ведь он выбрал тебя! Любил, болел тобой! В своих чувствах и преданности он великолепен… Гермиона замедлила движения рук. Такие мысли возвращали её к обиде и ненависти. Она решила сконцентрироваться на внушении, где не было прошлого. Только настоящее. Как только он приподнял голову, Гермиона приникла к его рту. *** Поцелуй от малышки оказался настолько неожиданным, что Тео оставил глаза открытыми и заметил сбежавшую по её щеке слезу. Влажная ладонь спустилась ниже, проведя пальчиками по мешковидному образованию. Она слегка сдавила руку и услышала стон в приоткрытые губы. Со звучным чмоком отстранилась и прошептала: — Перевернись. Первая мысль о её побеге вынудила Теодора задержаться на месте, но потом Гермиона изменилась в лице, показав скупую улыбку, и проникновенно предупредила: — Я не брошу тебя, — подалась вперед. Он позволил ей перевернуть себя на спину. Запястья посинели от нового стягивания, веревки плотно держали их у изголовья. Гермиона покраснела и села на колени сбоку от него. Тео был шокирован подобным обещанием с её стороны и потерял дар речи… однако спустя минутку обрел склонность к хриплым стонам, потому что Гермиона сомкнула пальцы вокруг основания и, наклонившись, обвела кончиком языка головку члена. На мгновение он подумал, что умер ещё в момент травмы черепа, потому что минет от ангелочка являлся ему исключительно во снах… ну и в подвале после сигаретного ожога. Но нет. Он жив. Теперь уже возбужден по-настоящему. Даже фантастическая мысль появилась — проверить силу грейнджеровского языка и попросить вставить его в дырку вместо шпильки… быть может, уретральная ласка не так уж и плоха! — Д-детка! — перекладина заскрипела, когда пальцы сомкнулись на рейке. Гермиона закрыла глаза и, сложив губы, плавно опустилась до крайней плоти. Головка прижалась к нёбу. Она приоткрыла рот шире и провела язычком по уздечке. Открыла глаза, посмотрев на его лицо, и… Прежняя, забытая, опасная, местами безобразная похоть окутала сетями каждый её нерв. Собственное движение, ощущение твердой, влажной плоти и оральная ласка не возбуждали настолько сильно, как это сделали его глаза. Гермиона напрягла плечи и свободной рукой обняла себя под грудью, до хруста сдавив пальцы на ткани пиджака. Что он чувствовал? Что она чувствовала? В итоге пылали вместе. С единственной разницей — Теодор делился с ней эмоциями, состоящими из устойчивого счастья, волнения, восторга, смятения, благодарности и удовольствия, а она по-прежнему воспринимала свою тягу к палачу, как нечто уродливое и неправильное, однако сейчас… Господи… ему нравилось, и я… «Ты увидишь разницу» И она увидела. К своему горю, увидела, что разница между причинением ему боли и удовольствия не поддается исчислению. Когда ему было плохо, она сходила с ума, вырывая себе волосы и рыдая по ночам, а сейчас хотелось воспарить над небом по одной простой причине — ему было приятно! Гермиона больше не поднимала глаза. Отстранилась, заскользив ладонью от основания до головки, и наклонилась, чтобы следом повторить движение языком. Когда прозвучал особо чувственный стон, она уже оказалась готова к вопросу, ведь Тео не был бы Тео, если бы не добился своего. — Ч-что ты чувствуешь? — его тело напряглось, пальцы на ногах сжались, по мышцам пробежала судорога. Ему было так хорошо, что он невольно испугался пропустить её ответ, поэтому крепче обхватил перекладину и приподнял голову над матрасом, чтобы улучшить обзор на малышку. Она не соврет. Просто не может соврать. Гермиона ускорила движения, но не предпринимала попыток глубже взять в рот, а ласкала языком головку и настойчивыми движениями водила рукой по члену. Пальцы ощутили сокращение мышц, она отстранила губы на секунду только, чтобы сказать: — Удовольствие, — получилось с чувством и воодушевлением, приправленным долей вожделения. Новый скрип изголовья. Его стон… она прикрыла глаза и взяла в рот до крайней плоти. Теодор не справился со зрением, зрачки попали в ловушки белой пелены. Из горла вырвался сдавленный связками хрип. Он никогда не кончал настолько болезненным способом. Сперма, подобно раскаленному железу, излилась в теплый рот. Наплыв жара и приятной щекотки сопровождался нестерпимым пощипыванием. По определенной причине, он принял за истину, что кончил душой, а не членом. Поэтому было больно, поэтому было до безумия сладостно и блаженно-прекрасно. Он сожалел только об одном — это был самый короткий оргазм в его жизни, наслаждение на три-четыре секунды. Тео вовсе засомневался, что кончил спермой, а не кровью. Жаль нельзя было посмотреть на ангелочка, ведь зрение так и не вернулось. Руки и ноги ослабли, голова безвольно опустилась на матрас, в общем он умер… Однако, к его внутреннему удивлению, на теле появились легкие поглаживания, а затем… На него просто легли и больше не двигались. — Мм… детка, я не могу дышать. Она ничего не ответила, обняла и прижалась лицом к шее. Губы были мокрыми, скорее всего, не в крови. Теодор проморгался. Тишина приобрела форму священной, интимной обстановки. Что теперь, мой славный ангелочек? Ты увидела разницу между своими эмоциями. Почувствовала счастье, когда была близка со мной. Это же лучше, чем пытки, правда?! Тем не менее, когда она вздохнула и приподнялась, её лицо было печальным и мрачным. — Гермиона, я… — Ничего не изменилось, ты не покинешь тюрьму! Ах, вот что её беспокоило! Что он поверит в её легкую совесть и своё скорое освобождение из-за появления лояльности с её стороны. Тео поджал губы. Её страхи содержали обоснованные причины. Если посмотреть на ситуацию со стороны, то получилась комичная, по его мнению, сцена: она пришла в тюрьму к своему истязателю, нежненько отсосала ему и испытала счастье от сего действа. Впору ангелочку поселиться в соседней камере. Теодор поторопился успокоить её: — Мне здесь нравится! — Гермиона подняла с пола палочку и, не посмотрев на него, отошла на безопасное расстояние. — Фините! — легким взмахом сняла путы с рук. Тео безэмоционально растирал запястья, пока Гермиона колдовала над внешним видом и прополоскала рот. — Это ложь, — обвинила его в неискренности и подошла к двери. Теодор свернулся калачиком, бросив на неё задумчивый взгляд. Хотел посмотреть в глаза, поэтому позвал: — Ангелочек! — она распрямила плечи, но не повернулась. — Мне здесь нравится, потому что ты сюда приходишь! Резко развернувшись, она повысила голос: — В последний раз! Приподняв бровь, он прикусил внутреннюю щеку. Отчаянно искал в ней опровержение этих слов и вроде бы нашел. Улыбнулся и игривой интонацией произнес: — В следующий раз надень юбку! Палочка взметнулась согласно инстинкту, но Гермиона быстро рванула к выходу, с усилием сдерживаясь от новых пререканий. Захлопнула дверь и сорвалась на бег. Конечно, беседовать о случившемся не хотелось, но настоящая причина побега заключалась в… — Мисс Грейнджер! — воскликнул аврор, когда мимо него пробежала Гермиона. До комнаты охраны и ближайшей уборной всего один этаж и два коридора. Недоумевающий аврор бросился следом, а она влетела в помещение и согнулась над унитазом. За тошнотой последовала боль в животе и пояснице, а может, в почках. Устала, очень сильно устала от всего. Выхода к покою не существовало. Она решила обратиться в Мунго за новыми успокаивающими зельями. Неосознанно задумалась, связано ли это со случайно проглоченной спермой, но затем напомнила себе, что тошнота преследовала её с момента раскрытия правды, когда Тео снял маску. Значит, всё дело в психике. — Давно с вами такое? Гермиона опешила настолько, что чуть не ударилась головой о полку. Аврор топтался у двери с видом, будто заметил то, что не должен был. В общем-то, так и было. Гермиона неопределенно покачала головой и произнесла: — Дайте мне минуту. *** Минутой аврор не отделался. Гермиона медленно ступала по коридору, с интересом рассматривая причудливые потолки с заколдованными фресками. Наткнулась на дементора и свернула в другую сторону. Аврор обратился к ней, подгоняя к выходу: — Нам сюда, мисс Грейнджер! Вздохнув, она направилась в сторону, указанную аврором, но пройдя мимо очередной темницы, внятно услышала гнусавое бормотание: — Кис-кис, мой славный рыжий котик… Её передернуло. Обняв себя за плечи, Гермиона ускорила шаг, но резко остановилась от внезапного изречения: — Хвост я оставлю себе. Бормотание прекратилось, сменившись надтреснутыми смешками. Гермиона внимательно посмотрела на дверь и обратилась к аврору: — Кто этот узник? После заклинания аврора на двери появился пергамент. Гермиона пробежала глазами по строчкам: «Жетлак С. Трокс, осужденный за использование непростительного заклинания Авада Кедавра против чистокровного волшебника» Она уставилась на дату ареста и задумалась над странным совпадением. Глаза заторопились продолжить чтение: «Доставлен в отдел правопорядка неизвестным лицом по специальному разрешению Министра магии» «Преступления средней тяжести: нанесение магических повреждений, незаконное использование запрещенных зелий, сговор с особо опасными магами, ныне известными как Пожиратели смерти, причинение вреда магическим существам и неоправданная жестокость по отношению к животным» К горлу вновь подступила тошнота. Она провела ладонью по глазам. Я… я не знаю, меня беспокоит… Интуиция? Повернувшись к аврору, она тихо спросила: — Могу ли я поговорить с ним? За дверью раздались лепет и смех. Аврор с презрением посмотрел на дверь, затем с недовольством на Гермиону, но всё-таки сказал: — Только в моём присутствии! Кивнув, она пропустила его вперед и зашла следом. *** Позже вечером, а потом целый день Гермиона ходила, как призрак, пытаясь разобраться с собственными чувствами. Усиленно старалась понять мотив Теодора скрывать от неё правду. Трокс, свихнувшийся, но вполне понимающий происходящее, произвел на Гермиону самое ужасное впечатление. Однако от него она узнала не только подробности гибели Живоглота, но и местонахождение подвала, в котором её мучил палач. Старейшины Визенгамота подписали указ о повторной проверке дела только по причине, что до сих пор не было известно, где преступник держал жертву. Тео умалчивал, вероятно, приняв подвал, как место, в которое не должны входить чужаки… хотя сам приводил Пожирателей. Разбирая министерские бумаги, Гермиона выполняла рабочие обязанности, но мыслями находилась далеко. Трокс ненавидел Теодора, презирал саму Гермиону, рассказал про его шпионаж и выезды Пожирателей. Конечно, проклинал всеми фибрами души, но она поняла основную суть. Не разобралась в одном: почему Теодор не оправдывался за смерть кота?! Он во всём был виноват, но только не в этом! Почему? Из-за чувства вины? Вряд ли! Тогда… Она не знала, что думать, а ещё запомнила слова Трокса о том, что Тео собирался его убить, но в последний момент изменил решение и отправил в тюрьму. Во время обеда она аппарировала в Мунго, но отказалась от обследования и взяла лишь целебные зелья, а вечером собрала смелость в кулак и связалась по каминной сети с Минервой. *** — Вы не можете быть уверены в успехе! — директор отставила чашку, то и дело переводя взгляд с Гермионы на Николаса Роя. Хогвартс радушно встретил бывшую ученицу. После возвращения призраков магия засияла новой мощью и величием. — Мисс Грейнджер вела со мной долгую переписку, — ровно произнес профессор Рой, — ранее школа подвергалась бесконечным атакам, поэтому мы должны приложить усилия, чтобы не допустить повторных ошибок! Гермиона вздохнула с облегчением. Николас, хвала Мерлину, не винил её в недавнем происшествии. Она долго извинялась за несправедливые обвинения и часами пропадала в Мунго, пока не убедилась, что профессор вернется в Хогвартс. Не просто вернется, а поддержит её идею проводить среди учеников дополнительные тесты, выявляющие основные черты характера и способности к ментальной магии. Гермиона придумала целый план по изменению министерских законов и начала с главного: будущих магов, которые недавно поступили на первый курс. К каждому ребенку нужно было присмотреться внимательнее, чтобы, не допусти того Мерлин, ни один из них не стал новым Тёмным Лордом или Теодором Ноттом. Минерва боялась изменений и очередных проблем, но в итоге согласилась с профессором, а Гермиона со спокойной душой прогулялась по школе, да так и расплакалась в конце, посетив хижину Хагрида и злополучный подвал… *** — Он теряет терпение, — Панси намотала спагетти на вилку и покачала головой, — это лишь вопрос времени, Грейнджер. Она следила за Паркинсон отстраненным взглядом и сделала маленький глоток воды. Ресторан в Косом переулке уже несколько раз встречал странную парочку: чистокровную и магглорожденную, причём разницы между ними, как оказалось, не было, за исключением дорогого одеяния Панси. Гермиона с недоверием относилась к слизеринке, но со временем прониклась её благожелательностью. За последние месяцы колдографии Панси часто украшали различные издания газет, а уж слухи про её роман с Теодором Ноттом-старшим вовсе превратились в сенсацию. — Время не играет никакой роли. Тео не покинет тюрьму. Панси медленно пережевывала пищу. В их разговоре отсутствовала напряженность. Ещё тогда, когда она вручила Гермионе синюю тетрадь, случайно найденную в поместье, неловкость исчезла из их отношений, оставив только след настороженности. Она бы не призналась, но в душе испытала радость, что простой поступок позволил ей подружиться с Грейнджер. — Мне тяжело смотреть на Теодора в моменты его скверного настроения и тоски по сыну. Гермиона подавилась глотком. Очень старалась, но не могла привыкнуть к одинаковым обращениям. Панси всегда называла мистера Нотта по имени, а Гермиона вздрагивала, потому что в её жизни был только один Теодор. Исключительный и единственный. Прикусила язык, дабы не предложить Панси называть своего ухажера как-нибудь, вроде Теди или Дори… — Он вырастил тирана, Панси! У меня нет жалости к Нотту, потому что он такой же жестокий, как и Тео! — насупилась, приготовившись к ответному выпаду Паркинсон, но неожиданно та покраснела и улыбнулась. — Да, — смущенно протянула и скрыла лицо за чайной чашечкой, — иногда он… — Гермиона налегла щекой на кулак, скорчив усталую рожицу, а Панси засияла и пропала в своих мыслях, — чересчур требователен, но со мной он внимательный и чуткий. О боже, самая дурацкая минута их общения! Гермиона закатила глаза и неизящно запихнула в рот кусочек баранины. — Панси! — А ещё он такой… *** Гермиона вернулась домой с мыслью, что отдала бы всё на свете, чтобы наябедничать своему Тео про интрижку его отца, но Панси необъяснимым образом помогала Гермионе отвлекаться от насущных проблем подобной болтовней. Гарри ежедневно заскакивал к ней в кабинет из аврората, где проходил практику перед поступлением на должность аврора, Рон часто присылал письма из магазина Джорджа. Джинни готовилась к свадьбе, переехав к Гарри на Гриммо, и спрашивала совета по тому или иному вопросу. Жизнь налаживалась? Ха! Упав на кровать, она долго смотрела на потолок. В скором времени Гермиона готовилась покинуть гостиницу и снять квартиру в магической части Лондона. Нет, не налаживалась… стало ещё хуже, чем было. Давление губило изнутри и снаружи. Сердце изливалось кровью, тоскуя по узнику, а тело болело. Кости ныли, как же больно трещали кости… Гермиона подавляла все эмоции и добилась неутешительного финала. Загнала себя в клетку, запретив чувствовать и прощать. Теперь она не боялась любви, но до трепетного, животного ужаса боялась прощения. Боялась простить его и не верила, что в глубине души уже давно простила. — Я не могу простить тебя! — произнесла, обхватив себя за живот и проглотив горечь от тошноты. Мышцы напряжены, грудь стала ещё больше, ха-ха! Слезы пустились на волю, намочив подушку… Час за часом, пока вдруг… Как легко вскочить, накинуть халат поверх сорочки, воспрять духом от собственной смелости… и аппарировать к нему. *** Тео передвигал мебель, когда появился ночной посетитель. Сначала за дверью раздались причитания охранников, но в итоге гостья умудрилась добиться свидания. Ничего другого он от своей малышки не ожидал. Засвистел под нос маггловскую песенку и продолжил двигать стол. В общей сложности с момента его поимки прошло почти два месяца, но за это время он успел закончить нумерологическую матрицу и остался доволен результатом. Помимо постоянных мыслей о Грейнджер, его заинтересовало письмо, которое он получил от министра минувшим утром. Через несколько недель в соседнюю камеру посадят бывшего последователя Тёмного Лорда, который долгое время скрывался в Албании. Министр попросил Теодора вовлечь волшебника в беседу и добиться доверия, чтобы узнать тайны, которые мог скрывать павший Лорд. Легко! Как есть легко, когда имелся опыт в подобных делах. Теодор не терял надежды податься в авроры, когда через пять лет покинет стены Азкабана. Данный опыт общения с приспешниками тьмы являлся ценным и интересным умением, который пригодился бы в будущем. За этими мыслями его застал запыхавшийся ангелочек. Теодор с выпученными глазами засмотрелся на Гермиону, стол так и остался стоять посередине комнаты, когда он отпустил края и выпрямился. Видок у неё был довольно-таки помятый, но по-домашнему соблазнительный. На ногах тапочки, под длинным махровым халатом короткая серая сорочка, в ладони палочка. Неудивительно, что на неё набросились охранники. Никто в здравом уме не притащится в Азкабан в подобном виде. — Скучала?! — незамедлительно спросил, вернувшись к столу и продолжив перестановку. — Я просил надеть юбку, а не выходить на холод в одном белье! На этот раз его настроение граничило с игривостью. Азарт давно подстегивал снять с неё все тряпки. По сравнению с прошлыми вывертами Гермионы, теперешний стриптиз подействовал, как спусковой рычаг, выпустивший на волю непреклонное желание заняться взаимной, страстной любовью без боли, зелий и заколок. Гермиона испытала извращенную форму облегчения, осознав, что хотела бы остаться здесь навсегда. Тео теперь рядом. Вон, двигал стол зачем-то. Наверное, посуды и картин ему не хватало в достаточном количестве. Мысль, что его странность переросла в подобное шоу с мебелью, повлекла широкую улыбку. Направив на неё взгляд, Тео снова впал в ступор, потому что Грейнджер вела себя странно. От такой лыбы можно было бы и ослепнуть, а от глаз упасть в упоительный обморок, но внезапно Гермиона закрыла ладонью рот, словно сама испугалась такого открытого счастья, и сквозь пальцы спросила: — Тебя преследуют кошмары, Тео? — бегло осмотрела беспорядок, остановившись взором на аккуратно сложенной тетради возле котелка с углем. Эльфийская шапка была надета на рейку кровати у изголовья. Что ж, Тео любил играть с её вещами. Гермиона не прокомментировала наблюдения. Он выгнул одну бровь и оперся ладонями на стол. Наклонив голову к плечу, грубовато произнес: — Разве есть повод для кошмаров? В горле запершило. Гермиона хотела услышать другой ответ, например, что ему снилась слабая девушка, прикованная к печи, или тьма школьных коридоров. Хоть что-то похожее на подсознательное раскаяние в содеянном. Она убрала палочку в карман халата и поднесла ко рту указательный палец якобы в раздумывающем жесте. — Разве нет? — в тон ему спросила и, выше приподняв палец, продолжила. — Как часто тебе снится мой погибший питомец? Удовлетворенно заметила, как на его лице исчезли самодовольные черты, а взгляд стал отчужденным. Теодор опустил глаза на стол и поводил подушечками пальцев по поверхности. Гермиона с любопытством ждала ответа, приготовившись к оправданию с его стороны, но, к её удивленному недоумению, Тео не сознался, что не убивал, а невнятно пробормотал: — Не часто… редко. Редко… немым движением губ она повторила слово. Между ними стоял стол, который превратился в защитную преграду. Тео прятал глаза, постукивая пальцами по древесине, а Гермиона начинала закипать. Какого черта? Почему? Почему? Больше чем его поведение, её раздражало непонимание ноттовской логики. Нотт всегда твердил, что сделает и скажет всё, чего бы она ни попросила, но он по-прежнему не раскаялся в похищении, да что уж там в похищении, в более аморальном деянии — в изнасиловании! А почему не раскаялся и противоречил принципу следовать её желаниям? Потому что не хотел обманывать её. Показывал настоящего себя, получавшего наслаждение от бившейся в его руках девчонки. Такая логика была проста и понятна. Гермиона неохотно приняла её, но вот причину его молчания о гибели Живоглота она понять не смогла. Опустив руки вдоль тела, она прижала их к бокам и скрипнула зубами. — Совсем редко? Ведь ты сломал ему все кости! — повысила голос, а он угрюмо свел брови и отвел назад плечо. — Что ты сделал с хвостом, Теодор? Использовал нож или заклинание? И снова реакция вывела её из себя, потому что он ниже опустил голову и задумчиво вымолвил: — Заклинание. — Понравилось? — Не совсем. — Ты бы не посмел избавить его от мучений раньше времени, не так ли? — Возможно. — Ты виноват в его смерти! — Да. — Ты наслаждался его убийством в течение долгого времени! — Видимо. Ублюдок! Почему всё именно так? Гермиона больше не могла подталкивать его к правде. Он отбивал все попытки, соглашаясь с её обвинениями. В сознании зазвучал голос Трокса, который сообщил, что Живоглот погиб мгновенно от Авады, а остальные увечья он получил после смерти. Икроножные мышцы затекли от сильного напряжения, бедра были плотно прижаты друг к другу. Гермиона вытянулась в узкую струну и запрокинула голову. — Тогда почему он не снится тебе? Почему ты не слышишь кошачий визг? — три шага дались ей нелегко, четвертый проще, Гермиона дошла до стола, прижавшись к краю. — Я любила и заботилась о нём, а ты его забрал, изувечил и завернул в замшу, чтобы отправить мне останки. Слава Мерлину, он терял терпение. Раздражение читалось по лицу, ноздри раздулись от тяжелого дыхания. Гермионе необходимо было услышать оправдание, будто через призму его объяснений про кота, он извинился бы за то, что сделал с ней. Сама она не имела права его оправдывать, но честно хотела услышать, как он защищал себя. Так же как и тогда с колдографией, Тео намеренно очернял свою личность всеми доступными способами. Иной раз Гермиона хотела приказать ему, чтобы он избрал противоположную манеру поведения, убеждал в своей непорочности, сердечности, человечности, рассказывал о хорошем и завышал свои заслуги в благополучии других людей. Но она молчала, а он забивал ей в уши лишнюю порцию грязи, причисляя себя к живодерам. Теодор оставил ладонь на столе и неторопливо поднял взгляд на Гермиону. Мерно постучал пальцами и ответил: — Мне очень жаль, что твой кот погиб из-за меня. Всё. Нервы не выдержали. Гермиона схватилась за голову и с шумным выдохом застонала от безысходности. Посмотрела на него взглядом с максимальной злобой и презрением. Тео недоуменно открыл рот, когда она прокричала: — Почему ты такой упрямый? Его рот открылся ещё шире, а челюсть упала к ногам, когда в её голосе зазвучала по-детски обиженная интонация. Гермиона махнула головой, убрав с лица кудлатую гриву, и указала на него пальцем: — Почему ты не обвиняешь Трокса? Зачем принижаешь себя? М-мне… — зубы застучали друг о друга от наплыва дрожи, Гермиона переступила с ноги на ногу, сместившись на угол стола, и закрыла глаза, справляясь с дыханием, — мне не нравится видеть тебя таким. Точнее не нравится быть обманутой. В другой ситуации она захотела бы найти его отрицательные стороны, чтобы возненавидеть ещё больше, но сейчас Гермиона жаждала честности. Её качнуло в сторону, как вдруг… Вместо прохладной, жесткой древесины её рука упала на теплую ладонь. Рефлекс сработал раньше глаз. Она так и держала их закрытыми, когда отдернула руку и потянулась к карману за палочкой, но… Было уже поздно. Её схватили за запястье и быстрым движением развернули спиной к столу. — Ты забыла про руки, детка! — молниеносный трепет превратился в панику, когда она открыла веки и совсем близко встретила темный оттенок зеленых глаз. Ужас во взгляде кричал на весь мир о сильной панической атаке, поскольку её запястья оказались в капкане его рук. Гермиона начала извиваться, испугавшись, что он заберет палочку, но Тео не стал этого делать. Сократил расстояние, прижав своим телом к столу, и завёл руки ей за спину. Гермиона врезалась в его грудь и, тяжело дыша, запрокинула голову. Дыхание сопровождалось удушливым хныканьем. Внезапно он улыбнулся. Будто увеличив её страхи в несколько раз… — Ты в безопасности, — сказал и зажал зубами свою нижнюю губу, сдерживая улыбку. Просто всё дело в том, что он скучал по таким объятиям. Когда его руки были в грейнджеровских кандалах, в сознании всегда крутилась необходимость дотронуться до неё, хотя бы чуть-чуть… Гермиона испытала противоречивые эмоции. Одновременно хотелось оттолкнуть и приблизить его к себе. Она посмотрела вниз, чтобы удостовериться в целости палочки, но Тео сделал последний шаг, выставив колено между её ног и прижался губами ко лбу. — Я не заберу её, — прошептал, невесомо поцеловав Гермиону в висок, — ты сможешь в любой момент остановить меня. Нахмурившись, она повернула голову, вперив в него пристальный взгляд, и широко раскрыла глаза, когда хватка на запястьях ослабла. Теодор больше не показывал улыбку, выражение приобрело серьезные черты. Чуть прищурившись, он немного отстранился и не моргая прожигал её глаза собственным испытующим, пытливым взглядом, в котором она заметила просьбу о доверии. Только через четверть минуты Гермиона смогла восстановить размеренное дыхание. А он очень внимательно смотрел и аккуратно выпустил её ладошки из захвата. Гермиона не ответила бы, почему в тот же миг не достала палочку из кармана… Он был так близко! Она прогнулась, увеличив расстояние, и для опоры поставила ладони на стол за спиной. Тео на радостях, что детка справилась с паникой, прикрыл глаза и облегченно выдохнул. Сей жест Гермионе показался наигранным, но затем, когда она вновь увидела его счастливые глазёнки, то обрела прежнее преимущество в ситуации. Он отпустил её, не тронул магическое орудие, попросил довериться… Гарантия защиты успокоила её, вот только… что дальше? Сейчас до неё дошла текущая реальность, где сорочка едва ли смогла бы защитить её от того, что так или иначе случится. — Т-тео, отойди, — напряглась всем телом и плотнее прижалась бедрами к краю стола. Не собираясь торопиться, Теодор оперся руками на стол, поймав её в ловушку, и намеренно оценивающим взглядом осмотрел её внешний вид. Покачал головой, дав ей отрицательный ответ на просьбу. — Откуда ты знаешь Трокса? — в вопросе прозвучала презрительная нотка в адрес Пожирателя. Гермиона изменилась в лице, вспомнив основную суть своих прошлых слов, поэтому ответила быстро: — Это не имеет значения! Почему ты солгал мне? — зрачки нервно забегали по его лицу и заметили рефлексивное сжатие челюсти. Однако Тео быстро изменил выражение лица и продемонстрировал кривую усмешку. Подался ближе, вынудив её сильнее прогнуться, дабы не соприкоснуться телами. — Трокс забрал кота из хижины из-за моей невнимательности. Ты нуждалась в ненависти к палачу, поэтому я взял на себя его вину. — Почему сейчас ты не признался в обратном? Усмешка сменилась лукавой ухмылкой. Теодор осторожно, чтобы дать малышке возможность следить за его действием, дотронулся до её талии, обвив пальцами поясок от халата. Не ответил, Гермиона приподняла брови в ожидании, но он лишь повторил её выражение, как бы поигрывая в дешевую, провокационную молчанку. А делал он это для того, чтобы подтолкнуть её к ответному контакту. Успешно делал. Гермиона выпрямила спину и обхватила его запястье, останавливая от поглаживания талии. Расстояние между ними сократилось. Теодор смотрел на неё сверху вниз и поймал момент — второй рукой потянул за узел пояса. Края разошлись, Гермиона шумно выдохнула и закрыла себя одной рукой, запахнув ткань в области ключиц. Тео довольно отметил, что лапки не дернулись к палочке, а заметный румянец утвердил догадку, что Грейнджер понимала, чем закончится этот вечер. Главный вопрос: почему сопротивлялась? Желание заметно по глазам и учащенному дыханию, отсутствие страха склоняло к обоюдному удовольствию от процесса. Теодор не придумал достойный мотив её поведения… если только она хотела чего-то конкретного или же по-прежнему боялась притяжения к палачу. Собственно, а нужен ли ей сейчас палач?! Решил узнать наверняка. — Милая, я хотел бы задать вопрос, — мягко положив ладони на её бедра, он наклонил голову вперед и посмотрел на неё с любопытством из-под слегка приподнятых бровей, — каким ты хочешь меня видеть? Гермиона нарушила зрительный контакт, сместив взгляд в область его подбородка. На её лице появилось волнение, сдобренное пунцовыми щеками. Тео бегло увидел, как крепко она сдавила в кулачок ткань халата, а второй рукой уперлась в его грудь. Вспомнила, что недавно выкрикнула похожую фразу, не желая видеть, как он принижал себя, и вот получила прямой вопрос. В отличие от минувшего раза, Гермиона не скрылась от прошлого. Самовнушение о том, что нужно ценить лишь данную минуту, кануло в абстрактный обман, в который она больше не верила. Это он! Он перед ней, палач и Теодор Нотт! Две личности, один человек… — Н-не понимаю, — с трудом выдавила из себя и зажмурилась, когда давление его рук ужесточилось. Тео понятия не имел, надо ли довольствоваться нежностью и кротостью. С каждой минутой ангелочек становился более напряженным с неестественно обостренными рефлексами. Зайдя под махровую материю, Тео погладил боковую часть туловища, а второй рукой дотронулся до подбородка, приподняв её лицо выше. Она вздрогнула и выпустила ткань из кулачка, когда он наклонился к лицу и вымолвил в губы: — Я могу быть разным, детка, — его рука настойчиво двинулась вверх и накрыла сверху грудь, — осторожным и галантным, — нежные поцелуи дорожкой направились от щеки к шее, одна ладонь зарылась в копну волос на затылке, а вторая скользила по твердому соску, — скромным и вежливым, — прошептал с долей иронии за прошлые заблуждения Гермионы и провел языком по горлу до уха. По его неровному дыханию и улыбке, ощутимой на коже, Гермиона поняла, что словесное обольщение продолжится, поэтому она попыталась остановить его от дальнейших попыток. — Ты не такой… — в уголках глаз появилась влага от путаности желаний. Беда заключалась в руках. Дрожащие ладони не могли оттолкнуть. Она вцепилась в его рубашку и прикусила губу, сдержав стон. Тео замедлил движения, услышав слова Грейнджер. Её хилое тельце против воли всё равно ластилось к нему, но чего-то не хватало… Итак, он же говорил, что мог быть разным. Теодор вообще ценил в людях такую черту характера, как универсальность, помогающую крутиться по жизни. Приспосабливаться к изменившимся условиям был способен далеко не каждый, а Тео воспринимал это, как испытание судьбы с обязательным призом в конце за произведенный эффект от своих действий. — Каким я должен быть? Таким? Гермиона вскрикнула от резкого сжатия волос. Тео запрокинул ей голову и прижал губы к горлу, больно всосав кожу. — Н-нет, — выдохнула, встав на мыски, поскольку он придавил её к столу своим телом и обнял за талию, приблизив к себе. Вспомни! Вспомни! Вспомни, как было противно! Таким же он был в чулане Хогвартса! Разве не мерзко?! — Гермиона, — царапнув зубами изгиб подбородка, он сорвал халат с плеч, который приземлился на стол, накрыв его подобно скатерти, — я нравлюсь тебе сейчас? Грубым и порочным? — Ты… ты… — из-за слез она часто заморгала и ощутила на губах скольжение языка, приоткрыла уста, впустив его в рот. Душа разрывалась на части… или же это трахея. Гермиона задыхалась от количества чувств. В данный момент его слова и неотступность не вызвали того жуткого эффекта, который появлялся раньше, когда он… когда он… В сознании зазвучал его шёпот: «Ты познала помешательство, Гермиона?» В момент поцелуя через уголок рта стекла слюна из-за громкого, приглушенного стона. Она обняла его за шею и завела ладонь в волосы, неистово прижав к себе. Ноги готовились согнуться от слабости, повалив её в сторону, но вместо них это сделал Теодор. Подхватив за бедра, он толкнул её на стол. Тапочки слетели. С протяжным возгласом Гермиона ударилась лопатками о поверхность, но мягкая ткань халата спасла от будущих синяков. Естество дернулось к безопасности, вынудив Гермиону подскочить, но в ту же секунду Тео следом забрался на стол и прижал к нему её хрупкие плечи. Встал на колени между её ног и, приподняв за бедра, подвинул к себе. Гермиона следила за ним затуманенным взглядом, пытаясь сфокусироваться на глазах. Ноги обвились вокруг туловища, порвав по шву ткань сорочки. Слабый треск вывел её из транса, заставив приподняться и вцепиться в его рубашку, чтобы остановить или хотя бы задержать на короткие минуты. Теодору чрезмерно сложно было следить за её эмоциональным настроем, состоящим из качелей между согласием и отрицанием. Когда она приподнялась, он подхватил её за ягодицы, прижав к себе, и требовательно поцеловал, однако она замотала головой и, оторвавшись от губ, глухо прошептала: — Подожди… — но возражая словам, сама напрягла бёдра, обняв его крепче. Тео до предела натянул лямку сорочки, добившись ещё одного порванного клочка. Гермиона приникла ко рту и собрала в кулачки ткань рубашки на спине. Желание искрилось ярким огнём, никто не задумывался о движениях, отдавшись слепому инстинкту во власть бурного исступления. Он наклонился, положив её на стол, и снял рубашку. Секундная передышка подарила ей мнимое облегчение, но жар по-прежнему окутывал каждую часть тела, омывая кожу каплями пота. Неуклюжим движением она попыталась надеть бретельку на плечо, и в то же время её жест показался Теодору неохотным, даже ленивым. Грейнджер всем своим существом боролась с притяжением и страдала от проигрыша. В данной ситуации Тео решил не помогать ей абстрактными словами, ведь малышка должна справиться со своими страхами самостоятельно. В ином случае, она вновь упрекнет его в игре с её разумом, а Тео этого не хотел. Но и оставить всё как есть не было возможности… — Любимая, — в интонации звучала максимальная нежность, — ты хочешь меня, — вымолвил без настойчивого утверждения, спокойно сообщил факт, наклонившись к её лицу и погладив влажные волосы, — в этом нет ничего плохого, расслабься. Вздрогнув от шороха, Гермиона посмотрела вниз. Его слова ясно долетали до разума, но тело не справлялось с бременем чувства вины. Через призму собственных мыслей она наблюдала, как по её ногам заскользило нижнее белье. Теодор аккуратно снял его с лодыжек, кратко улыбнувшись тому, что Гермиона сразу согнула ноги и обняла их, закрыв себя от его взгляда. Ослабил резинку штанов и встал на четвереньки, поставив ладони с двух сторон от её головы. Милый, дрожащий комочек лежал под ним уязвимым и испуганным, но, что наиболее понравилось Теодору, Гермиона искренне пыталась справиться со своими эмоциями. Не отрицала его последних слов и часто закрывала глаза, словно внутри сражаясь с противоречиями. Возвышаясь над ней на вытянутых руках, Теодор склонил голову набок и позволил себе полюбоваться очаровательным зрелищем, однако такой пристальный, плотоядный взгляд вызвал в Гермионе ещё больше смущения, заставив сместить колени в сторону и повернуться к нему боком. Ей вспомнились моменты из прошлого, в которых он клялся в вечной любви, сравнивал её с ангелом и падал к ногам. Будто прочитав мысли, Тео улыбнулся и завел ладонь под её голову. Вместо того, чтобы склониться самому, он приподнял её над столом. Гермиона шумно выдохнула и по рефлексу обняла его за шею, чтобы не упасть. Теодор явно хотел добиться от неё добровольного участия в процессе, и она ответила, прильнула с поцелуем к местечку под подбородком и спустилась ниже, опалив сдавленным дыханием кожу на горле. Тео придерживал обоих на одной руке и мягко поглаживал её по загривку, пока не вздрогнул от легкого укуса. По лицу прошла ещё одна улыбка, как вдруг… — Нет, нет, — ангелочек невнятно пролепетал и отстранился, да так, что соскользнул с его ладони и вновь приземлился на стол. — Грейнджер, — тихо протянул Тео, — ты не должна меня бояться… и себя тоже. Она вновь свернулась в клубок. Когда он наклонился, опустившись на локти, Гермиона уперлась ладонями в его плечи, потому что вспомнила: «Не плачь, Грейнджер, я утешу тебя!» Раскаленный, острый кинжал раскроил разум, проникнув во все потаенные уголки, и добрался до сердца. «Ты давно вкусила запретный плод в своих извращенных фантазиях!» — Тео! — ради спасения от мыслей она зажмурилась и скрестила руки за его спиной. Но голос не унимался. Гермиона крепче прижалась к нему и вовлекла в поцелуй, но в ушах звенело: «Ты осталась одна, каждый присутствующий играет по моим правилам! У тебя нет ни одного шанса найти справедливость!» Это он! Тот же, и ты всегда будешь помнить! Теодор сдержал вздох негодования. Расслабил тело, придавив её весом, и осторожно приподнялся на локтях. — Открой глаза! — одной рукой осторожно обхватил за горло, лишь для того, чтобы она не отвернулась, а второй отвел в сторону её колено, устроившись между ног. Как только она посмотрела на него, подсознательно снова зашептал голос: «Ешь аккуратнее, детка, без рук это занятие покажется тебе сложным» Он оставил тебя без воды, помнишь? Как сильно ты ненавидела палача? Но… Она вновь поцеловала его сама… потому что хотела. И это давило чрезмерным грузом. Теодор провел ладонью по бедру и прижал пальцы к лону, а Гермиона спрятала лицо, уткнувшись носом в его скулу. «Так обильно текут только шлюхи ради щедрой оплаты» И дернулась всем телом, когда палец заскользил вдоль половых губ. О боже, нет, всё хорошо! Всё будет хорошо! Не в первый раз… Не в первый? Ну да, а первый был кровавый и болезненный. — Гермиона! — Тео позвал её, когда она начала извиваться, а палец обвел окружность на клиторе. — Я н-не хочу! — между телами возникла её ладонь, которая ухватила его запястье, отодвинув от интимной зоны. При этом палец блестел от вагинальной секреции. Теодор не стал настаивать. Встретившись взглядами, он осторожно произнес: — Ты любишь меня? — медленным движением поцеловал её в область переносицы и спустился ниже, пощекотав губами кончик носа. Такая незамысловатая ласка повлекла за собой робкую реакцию. Гермиона неоднозначно качнула головой и повторила его движение, глубоко втянув в себя его аромат. «Я же обещал, что щедро заплачу за твою деликатную плёнку» Доверие не помогло ей признаться в том, что от воспоминаний возникла боль внизу, а потом и во всём теле. — Скажи правду, детка! Тебе станет легче, — Тео верил в удачный совет. Гермиона сбила дыхание от кошмаров из памяти и повернулась в сторону с желанием слезть со стола, но Теодор ухватил её за руку, оставив на месте. Она уткнулась носом в халат, а потом звонко воскликнула, когда её перевернули с бока на живот. — Я не хочу! — повторила она, но не начала сопротивляться, когда Тео поставил её на колени и локти. Вновь вспыхнуло воспоминание и запах чернозёма: «Покажи мне самый лучший прогиб, детка» — Хочешь, — наклонившись к ушной раковине, он погладил её по спине и завел волосы за левое плечо, открыв себе доступ к шее. Позвоночник напрягся, она низко опустила голову и вздрогнула, когда одна его рука обняла её за талию, а вторая погладила внутреннюю часть бедра совсем близко от… «Я поставлю тебя раком, заставив самостоятельно насаживаться на член» — Теодор, пожалуйста, не надо, — окончание застряло в горле, когда он прижался щекой к её щеке, а ладонь дотронулась до лобка и медленно поползла вниз. — Ты очень горячая, — под словами он не подразумевал эротический подтекст, Гермиона и вправду горела, половые губы были гладкими, набухшими и плотно прижатыми между собой. Ладонь продолжила движение, пока средний палец не достиг анального отверстия. Тео тем же путем вернулся назад, задержался на лобке и прижал ладонь к животу. Гермиона прикусила губу и потерлась виском о его щеку. Следом прозвучал её гортанный, томный стон от нового движения, но на этот раз Тео провел пальцем по клитору. Подушечкой указательного обвел нежную кожу вокруг, а затем слегка надавил на серединку. Гермиона держала себя на одном локте, а второй рукой зарылась в его волосы. Повернувшись, она нашла его губы и застонала от более ускоренного трения. Перед тем как убрать руку от киски, Тео надавил двумя пальцами на половые губы и, попав в выемку, поводил подушечками по наружному отверстию. Гермиона всхлипнула и запрокинула голову от пробежавшей конвульсивной дрожи, а Тео потратил секунды, чтобы стянуть с неё сорочку и самому приспустить штаны. Посмотрев на него через плечо, Гермиона изобразила коктейль самых разных эмоций. Тео судорожно сглотнул, не зная, как ей помочь. Во взгляде присутствовала похоть, разбавленная глубокой, щемящей нежностью, даже более того — разбавленная высоконравственным желанием, но параллельно с этим таился горький стыд и боль от неудавшегося самообмана. Малышка всегда была реалисткой, поэтому не смогла спрятаться от своей совести и памяти прошлого, но больше всего его ошеломило другое — сейчас она мучилась от вины за собственные чувства. Невероятно, но она не винила его в прошлом, не кидалась упреками, не просила раскаяться… больше нет. Подобное озарение вызвало в нём самые глубинные, сокровенные чувства, ведь Тео понял, что больше чем признаться в любви, Гермиона боялась простить его, и от этого его душонка сделала кульбит, пустив галлоны слёз. Он выпрямился и устойчивее поставил колени. Подтянул её к себе и надавил на поясницу. — Тео! — зов не содержал противоборства, а показал, как страшно ей было вновь довериться палачу. — Не бойся, — пробормотал неразборчиво и глухо, скорее всего, Гермиона его не услышала. Последовав за давлением его руки, она прогнулась и низко опустила голову. Кончики волос свесились с края стола. Пальцы вцепились в ткань халата. Гермиона не чувствовала боли в коленях и локтях, стараясь думать только о том, что Теодор не причинит ей вреда, но… «Что бы ты там себе ни думала, я вставлю на сухую» Господи, нет! Не надо! Она закрыла глаза, ощутив скольжение члена по промежности. Он был грубым раньше! Всегда, всегда, всегда! Он всегда глумился над ней! «Если ты считаешь себя собакой, то впредь я буду трахать тебя исключительно по-собачьи» Локти соскользнули. Гермиона захныкала, ударившись грудью о стол. «Вставай, детка! Я жду платы за целостность твоих труб» Только не это! Пожалуйста, умоляю, нет! За спиной прозвучал долгий, свистящий выдох, после которого последовало плавное движение. Гермиона дернулась, чтобы свести колени, но его руки не позволили. Тео даже не смотрел, куда вставлял. Уставился хмурым взглядом в макушку Грейнджер и молчал. Когда она напрягла бедра, надавил ладонью на внутреннюю часть. Обхватил основание члена и поводил головкой по половым губам. Поставил себе заметку: подумать позже о том, каким образом им удалось быть возбужденными, но до крайности несчастными. Сам Тео считал себя несчастным только из-за того, что малышке было плохо. В душе боролся с собой, чтобы не прокомментировать ситуацию с точки зрения палача. Решил вовсе не комментировать, а толкнуться слегка… Грейнджер издала полувсхлип-полустон, прикусив внешнюю часть запястья. Теодор собрал с полости рта слюну. Наклонившись, сплюнул тонкую струйку вниз, попав на головку члена. Пальцами раскрыл половые губы, а второй рукой направил себя. — С-сжимаешь, — отправил тяжелый выдох в пустоту, когда головка надавила на отверстие. — Я не могу иначе! — от её крика он зажмурился и немного изменил положение. Опёрся ладонью на её плечо и склонился лбом к спине. Крепко обвил пальцами член в области крайней плоти и сделал непреклонное поступательное движение, вынудив Гермиону сильнее укусить себя за запястье. — Не могу! — протянула долгое окончание. — Можешь, детка! Ты должна расслабиться, — голос понизился до шепота. Нервы не выдержали, член с трудом преодолел узкий проход. Головка попала в тиски плотных мышц. Сравнив с прежними половыми актами, он пришел к выводу, что раньше таких крепких мышечных сокращений не было. Теодор не смог остановить себя от неуместных в данный момент напоминаний: — Ты не была такой тесной, даже когда я порвал тебя. В этот момент произошли одновременные события. Теодор смежил веки, сделал сильный толчок через боль и преграду, вставив до середины. По её телу прошла сильная судорога, в позвонки ударило мощными, неприятными импульсами, заставив запрокинуть голову и закричать. Теодор схватил её за волосы, повернув к себе лицом, и… Гермиона впала в оцепенение. За секунду перед глазами пролетела жизнь до и после палача. Их взгляды встретились, боль в промежности превратилась в мучительную пытку, но… Ему тоже было больно. Между лицами осталось несколько сантиметров. Гермиона разделила одно дыхание на двоих, и в этот миг, самый опасный и несправедливый миг, она задала себе вопрос: как можно так сильно любить? Потом добавила: как можно так сильно любить… его? Именно его! Человека, чью вторую личность она ненавидела и презирала. — Нет! — она с такой силой ударила Теодора локтем в грудь, что ему пришлось отстраниться. Его глаза широко распахнулись, когда комната наполнилась истошным криком, а затем… — Б-боже… — издал стон, ощутив новую судорогу по её телу. Он почувствовал дикую боль внизу. На манер всасывающего движения мышцы плотно сдавили член. — Тео, мне больно! — Гермиона снова закричала, но на этот раз голос содержал новые нотки отчаяния. Вместе с болью во влагалище она впала в паническую атаку, потому что на какое-то время перекрылся кислород. Легкие в буквальном смысле захрипели и сбили частоту дыхания, хотя подобное являлось лишь плодом её воображения. Просто боль передалась в остальные части тела, вызвав перебои и лишив зрения. На спине появилась тяжесть чужого тела, а затем её укусили за плечо. Не только Гермиона лишилась зрения. Тео закрыл глаза, но при этом высоко поднял брови, чтобы на веках не собрался пот. Вроде бы он говорил, что уретральная мастурбация очень болезненна, да? Твою же мать! Как же больно! Гермиону трясло. Его тоже. Придержав за основание члена, Тео сделал возвратное движение и… — Проклятие! — Нет! Застонали оба. Сокращение лобково-копчиковой мышцы приносило боль при малейшем движении. От сильного давления вагинальных стенок к члену подступила кровь… Тео готов был вновь подумать про обрезание, ведь уже второй раз за такой короткий срок страдал от пережатия вен. В истерике замотав головой, Гермиона ухудшила положение. Повернулась к нему лицом и с глазами, полными слёз, прокричала: — Отпусти меня! — Я-я не могу! — Вытащи! — Мне тоже больно! Будто бы испытав кару, Гермиона вздрогнула и поморщилась от нестерпимой потуги. Тео обнял её за плечи и зашипел, ощутив более плотное сжатие. Чёрт, чёрт, это… спазм. Он не знал, что делать… Даже выпрямить спину не получалось, потому что в гениталии стреляло болью из-за судорожного сжатия. — Ты! — кричало её сердце, потому что тело, словно под Круцио, горело в агонии. — Это всё из-за тебя! О, теперь появились упреки. Хорошо или плохо? Он слабо соображал. Из глаз потекли слёзы. А Гермиона умирала, потому что мозг кипел вслед за вагиной. Напряжение не отпускало, ведь она не позволила себе забыться, не смогла освободиться от… — Гермиона, моя любимая и милая малышка… — Замолчи! Ты не можешь… Запоздало она поняла, что он обращался к ней, специально подчеркивая каждое слово, как ударное. Прижавшись губами к её щеке, он издал подобие всхлипа и продолжил: — Ты должна расслабиться, детка! Прошу, забудь о том, что я сделал! Под глазами бились нервы. Гермиона ощутила на лице общие слёзы, но тело по-прежнему было напряжено. По спине медленно продвигался чужой палец. — Я пытаюсь, Тео, — выдохнула, осознав, что ему также было плохо. Теодор прижался лбом к её виску. Зажмурившись, глухо сказал: — Прости меня… Ладонь мягко погладила спину. Гермионе было тяжело держать его на себе, но слова, произнесенные таким проникновенным, искренним тоном только сейчас дошли до понимания. Он извинялся… извинялся за прошлое. Новая конвульсия побудила к шумным стонам. Гермиона повернулась к нему, встретив пронизывающий, многозначительный взгляд. Его губы подрагивали, лицо раскраснелось, расширенные зрачки блестели в свете тюремного освещения. Чуть сведенные брови выразили мольбу, а влажные уголки глаз показали откровенность и честность. Тео провел рукой по пояснице и талии, чуть надавил на живот. Гермиона дышала ртом и смотрела на его лицо немигающим взглядом. Из глубины… нет, с поверхности появилось то самое светлое и теплое чувство… Тео тоже не моргал, постепенно собирая влажную пелену на зрачках. Слабо кивнул сам себе и вымолвил: — Прости за чувства. Я не прошу прощения за то, что совершил, — Тео свел брови на переносице в жалобном жесте, заметив как дрогнул мускул на её щеке, но врать он не мог, — прости, что так сильно тебя люблю! Он спрятал лицо за её ухом. Гермиона втянула в себя больше воздуха. — Прости, что не виноват… — Что? — спросила еле слышно, подняв на него взгляд. Тео склонил голову и обреченным голосом произнес: — Если бы я был виноват в том, что влюбился, то не посмел бы причинить тебе боль. Её глаза округлялись очень медленно, даже пытка внизу успела утихнуть, а Тео вымученно приподнял левый уголок губ в кроткой улыбке. — Ты не оставила мне выбора, — правый уголок рта тоже потянулся вверх, — ты моё витальное кредо и средоточие мироздания. Лёгкое движение за спиной. Шорох. Гермиона захлопала ресницами, когда взметнулась палочка. Теодор указал кончиком на стену и прошептал: — Метрикус. Успев вдохнуть, Гермиона так и перестала дышать. Сотни черных цифр плавно отлипли от стен, окрасившись ярко-голубыми цветами. Блики закружили по стенам, каждая цифра нашла пару, а затем числовая матрица начала переливаться светлыми оттенками, формируясь в живое изображение. Волнистые волосы, как на ветру, колыхались в пространстве. На лице, чей контур идеально изобразили тройки и семерки, играла приветливая улыбка, глаза… тут Тео постарался особо детально. Девушка была прекрасна. По мнению Гермионы, только ангельские крылья были лишними. Она не хотела моргать, чтобы не пропустить движения матрицы. Цифры сместились, заменив улыбчивую девушку на более серьезную, сосредоточенную на чтении. Аккуратным жестом она заправила локон за ухо и приложила кончик пера к нижней губе… Следующая картинка… переливы оранжевых цветов, ещё и ещё… так много, но в реальности меньше минуты. Боль вернула её к настоящему. Матрица исчезла, оставив их при тусклом свете. Тео тяжело вздохнул, опустив палочку, а затем… — Произнеси целительное заклинание… — Гермиона с трудом процедила без запинок. Теодор посмотрел на неё, ничего не сказав. К её ужасу, отбросил палочку в угол комнаты. — Мы справимся без магии, детка. Обняв её одной рукой, второй он погладил живот и сказал: — Напрягись, — чуть надавив на мышцы брюшного пресса, он уточнил, — здесь. Гермиона всё ещё смотрела на палочку со слезливыми глазами. — Я не чувствую… — сказала правду, не сумев напрячь живот. — Тогда расслабься. Проклятие! Замкнутый круг. Гермиона закрыла лицо руками. Теодор слегка стукнулся лбом по её плечу. Безысходность, но неожиданно… — Теодор, я… я… Он прижался щекой к спине и слушал её быстрое сердцебиение. Слушал… слушал… стук-стук, стук. Она произнесла: — Я люблю тебя. Бум. Бам. И будто дышать стало легче. Тео зажмурился до боли в глазах и широко открыл рот в немом крике. Хорошо, что детка не видела. Он спрятался. Очень удачно. Она сказала, а он решил, что и доставать больше не будет. Так и останется сзади плестись со вставленным в неё членом. — С-спасибо. Что ещё он мог сказать?! Краем глаза заметил, как вздрогнула Гермиона, а потом вдруг… о святые небеса, это не иначе как сила любви, ну или мощь достаточной смазки… Боль слегка уменьшилась, но, сделав движение, Тео вновь зашипел от неудобств. А вот Гермиона задышала свободно. Так глубоко вдохнула жизнь. Она призналась в чувствах, тем самым избавившись от бремени. Да, она любила его. Любила неправильными, безумными, уродливыми, дефектными, бракованными чувствами. В этом признании нашла горе и печаль, но, вместе с тем, получила освобождение. В результате душевного недомогания и пережитого страдания достигла катарсиса и очистила совесть, заменив её самоотверженной, пламенной любовью, хотя по факту созналась в том, что давно уже было известно, как ей, так и Теодору. — Так, ангелочек, попробуй ещё раз, — Тео дотронулся до её живота. Гермиона осторожно встала на локти, пустив из горла глухой стон. Вложила всю силу в мышцы, сделав живот жёстким. Теодор перевел ладонь назад и подставил палец к анальному отверстию. Понятия не имел, сработает ли, но догадывался, что мышцы, как нервы, хитро сплетены между собой. Сам всегда был дерганым, поэтому понимал некоторые тонкости. Правда с проблемой в интимных органах сталкивался впервые. — Что ты делаешь? — запаниковала Гермиона. — Доверяй тому, кого любишь! — твёрдо ответил Тео и, как ни странно, малышка послушалась. Приложив одну руку к её животу, Теодор облегченно выдохнул, а затем вставил палец в анальное отверстие. Гермиона по рефлексу напряглась ещё сильнее. Мышцы пресса и заднего прохода оказались сильнее внутренних стенок влагалища. Боль изменила направление. Тео прикусил губу и двинул бедрами… Мужской и женский стоны пропали в пространстве комнаты, когда Гермиона упала на стол, а рядом с ней на спину приземлился Теодор. Она прижала ладони к влагалищу, свернувшись в позу эмбриона, а Тео просто положил руки вдоль тела и вперил взгляд в потолок. Так и лежали какое-то время. — Грейнджер, когда мы займемся любовью?! — прозвучало риторически. Гермиона изогнула брови и приподняла голову, чтобы встретить его взгляд. Поняла. Он имел в виду нормальный секс без подобных происшествий. Гермиона против воли скривила губы в улыбку. От этого личика Теодор улыбнулся сам и, повернувшись на бок, прижал её к себе. Внутри молился, чтобы детка не воспротивилась и… Мерлин, спасибо, она поводила носом по его ключице и мягко обняла в ответ. Тео не знал, почему они попали под слабую степень меланхолии. Говорить не хотелось, только — дышать любимым человеком, чувствовать его тепло и слышать сердечки в унисон. Вот только малышка всегда оставалась отличницей, поэтому заметила: — В матрице не хватает восьмёрок. — Я… я думал, ты не заметишь. — Вектор получился кривым из-за нарушенного порядка исчислений, которые подверглись дополнительным… — Цифровым данным в результате несоответствующего количества комплексных и действительных чисел, — Тео усмехнулся, — у меня было мало времени. По кожным ощущениям он понял, что она улыбнулась. Продолжили лежать. В обнимку. На боку, как вдруг… Гермиона напрягла плечи. Теодор выпустил её из объятий для зрительного контакта, но она быстренько отвернулась и с кряхтением от дискомфорта в промежности сползла со стола. Тео боялся спугнуть прежнее общение, поэтому тоже опустил ноги на пол и выпрямился, а Гермиона в открытой панике накинула на себя халат, надела тапки и подобрала палочку. — Гермиона, — обратился он. — Не сейчас. Брови поползли вверх. Тео сморщил нос и успел ухватить её за запястье. — Когда ты вернешься? — спросил с волнением из-за того, что она прятала глаза. Но она повернулась, и его лоб стал гладким, поскольку Тео не увидел сожаления и горечи. Несколько мгновений она смотрела в его глаза, а потом вздрогнула, скривив губы, но все же прижалась ртом к его щеке и вылетела за дверь со словом: — Завтра. *** Причина побега была проста. — Вы опять! — возмутился аврор, когда Гермиона отпихнула его локтем и вбежала в уборную. Снова тошнило. *** Завтра она не вернулась. Гермиона не вышла на работу и пролежала в кровати, обдумывая всё произошедшее. В те минуты, когда она чувствовала его и телом, и душой, в сердце зазвучал спасительный вопль. Она испытала счастье, когда призналась ему в любви. В своём стиле Теодор Нотт попросил прощения, но… Что теперь? К чему они пришли? Позволить ему выйти из тюрьмы? Жить долго и счастливо? Гермиона не знала, как объясниться с Гарри и Роном. По-прежнему тосковала по родителям… хотя… «Мисс Грейнджер, прошу вас прибыть в больницу святого Мунго субботним утром для консультации со специалистами из отдела по восстановлению памяти» Сова принесла пергамент, подписанный именем старшего Нотта. Гермиона решила посетить больницу пораньше, чтобы самой пройти обследование и получить новые зелья против боли в мышцах. Ночь с Тео и вправду помогла ей дышать спокойно. Внутри появился духовный уют. Подойдя к окну, она улыбнулась солнцу и опустила взгляд на подоконник, где лежали газетные вырезки о свободном жилье, а ещё небольшая колдография, которую она нашла в старом выпуске. Статья была посвящена отпрыскам чистокровных семей, и на одной из колдографий Гермиона увидела своего Тео. Так что же дальше? Дальше — жизнь и хранение теплого чувства любви в душе. Гермиона взмахнула палочкой в сторону камина и обратилась на Гриммо: — Гарри, мне нужен совет. *** К сожалению, Гарри не поддержал её идею, но Гермиона порадовалась тому, что смогла высказаться и поделиться последними событиями, исключив из них неловкие моменты. Тео ждал её с особым нетерпением, но малышка появилась в темнице только через несколько дней. Повернувшись на звук открывшейся двери, он подскочил с кровати и устремил на неё взгляд. Тонкий, светлый джемпер, свободная юбка до колен, короткие сапожки, синяя куртка. Свежий цвет лица, распущенные кудри и легкая улыбка, но… Он не узнал искорку в глазах. Одновременно печальную и отрадную. — Здравствуй, детка, — произнесла его фразочку немного сконфуженно и покраснела. Потом произошел скачок. Сначала он сделал шаг, потом она, а через мгновение рванули друг к другу. Гермиона влетела в объятия, обвив руки вокруг его шеи. — Я соскучился, — услышала на макушке. Тео уже собирался отстраниться, чтобы поцеловать её, но она прижалась крепче, словно боялась потерять момент. Странная тень подозрения мелькнула у него в голове. Теодор приобнял её за плечи и отодвинул. — Что случилось? Положив ладони на его грудь, она помедлила с ответом. Потянулась, поцеловав его в губы. Она навсегда запомнит долгий, живительный поцелуй. Когда губы замерли, Гермиона сделала глубокий вдох и отошла на несколько шагов назад. Теодор положил руки на пояс, всем своим видом намекая на раздражение от непонимания её поведения. — Что на этот раз? — спросил, изогнув бровь, и непринужденно сел на кровать. — Я долго думала обо всём. Ты говорил, что не виноват в своих чувствах. Как и я в своих, — пауза для смелости, — но прошлое всегда будет нас преследовать. — Прошлое померкнет, когда мы построим будущее. Этого она боялась больше всего. Достала палочку и посмотрела на него рассеянным взглядом. Тео сложил руки на груди. Бросив взор на матрицу, Гермиона улыбнулась и задумчиво произнесла: — Ты талантлив, умён, расчётлив и рассудителен. Твой единственный недостаток - это я. На этих словах его лицо стало более настороженным. — К чему ты клонишь? — Ты задумывался о том, какой была бы твоя жизнь без меня? Закатив глаза, Тео наклонил голову к плечу и ответил: — Да, — судя по взгляду, жизнь без Гермионы казалась ему ужасной. — Ты забрал мою жизнь, а я заберу твою. В новой жизни ты не будешь меня любить. — Грейнджер! — Прости, Тео! — он раскрыл глаза, когда увидел направленную на него палочку, и вмиг понял, что услышит после. — Обливиэйт! *** Вернувшись домой из Азкабана, Гермиона долгие часы ревела в подушку. Был ли её поступок завершающим этапом мести или она хотела попробовать жить без него… сама не знала. Когда она забирала память у родителей, в сердце была пустота и горечь, а сейчас Гермиона испытала накал страстей. Заметила разницу между ней и Теодором. Гермионе хватало любви в сердце. Она приготовилась хранить её до старости, временами тайком почитывая газеты о семействе Нотт. Почему-то ей в голову пришли странные сцены: Тео наверняка посвятит свою жизнь науке, а в конце заведет домашних котят, а Гермиона заберет их себе после его смерти и пригреет на собственной груди… Сама она хотела работать в Министерстве, стремясь к высоким должностям, поэтому уповала на то, что работа отвлечет её от тоски. Любовь на расстоянии? Она не испугалась. Помнила, как долго и безответно её любил Тео… Вдох. Всё будет замечательно. Выдох. Всё отлично… О нет, снова тошнота… Лишний раз она напомнила себе про завтрашнюю встречу с личным целителем и специалистами по памяти. *** — Мисс Грейнджер? Она вздрогнула всем телом, когда вышла из кабинета, где проходила обследование. Мистер Нотт придирчиво осмотрел её внешний вид и спросил: — Что с вами? Бледнее смерти, Гермиона отошла от двери и провела пальцами под глазами. Нотт посмотрел за её плечо, но дверь кабинета уже захлопнулась, а сама Гермиона ответила: — Бессонница. Прищурившись, старший Теодор скрестил ладони за спиной. Гермиона посмотрела на него хмурым взглядом, и он покачал головой, расслабив лоб. — Я хотел убедиться, что вы правильно поняли моё послание. — Почему вы помогаете мне? — Ответ очевиден, Гермиона. Она медленно кивнула. Наступила короткая пауза. После обследования Гермиона не могла прийти в себя и быстро соображать, тем не менее произнесла правильные слова: — Вам больше не придется беспокоиться о магглорожденной, мистер Нотт. — Поясните. — Тео не вспомнит меня, и я прошу вас не говорить ему о прошлом. Мгновенная вспышка ярости растворилась в недоверчивом взгляде. Нотт понизил голос до интонации, словно спрашивал, не сошла ли она с ума. — Вы использовали заклинание или зелье? Её удивил вопрос. Какая разница? — Обливиэйт. В его глазах мелькнул странный блеск, похожий на искорку иронии. Он ровно произнес: — У него много друзей, которые знают подробности вашей связи. — Я поговорю с Малфоем и Забини. — По-вашему, они помогут магглорожденной? Гермиона сделала шаг вперед. Привыкнув отвечать младшему, она не побоялась выступить перед старшим. — Они помогут сотруднику отдела магического правопорядка, мистер Нотт! В течение минуты между ними держалась зрительная связь. Гермиона не заметила в нём раздражения, только строгость. — Так уж вышло, мисс Грейнджер, — неторопливо начал он, направив взгляд в пространство над её головой, — что дорогие мне люди высоко ценят ваши умственные способности. Вот уж Панси обрадуется! Гермиона слегка улыбнулась. — Не разочаруйте их. Ухмыльнувшись, он покинул отделение, а Гермиона обняла себя за плечи, вернувшись к главному… — Мисс Грейнджер, сюда, пожалуйста, — из кабинета вышла целительница. Она последовала за ней. С каждым шагом сердце отбивало бешеный стук. Господи, почему? Ведь я только простилась с прошлым… Тем не менее истина смеялась ей в лицо. Зайдя в теплое помещение, Гермиона приложила ладони к животу, а потом распрямила плечи и провела пальцами по лицу. Целительница посмотрела на неё с печальным выражением. — Мисс… Гермиона? — она подошла ближе, положив руку на её плечо. — Вы уверены? Такой простой вопрос заставил прочистить горло от появившейся горечи. За прошедшие два месяца она не следила за своим здоровьем, не обращала внимания на нарушение аппетита, задержку менструации, тяжесть груди и тошноту, приняв симптомы за следствие психического расстройства. Ответ дался с трудом: — Да, я уверена! Как ответила, так и услышала звон в ушах от его голоса: «Милая, я скорее тебе ребенка заделаю, чем осмелюсь придушить» «Ты моя возлюбленная, в мечтах — супруга и мать моих детей, губительное наваждение и единственное спасение» Думала ли она, что соитие в лесу при зрителях, когда она была жертвой, а он палачом, приведет к такому неожиданному результату?! Качнув головой, Гермиона возблагодарила высшие силы за то, что Тео никогда об этом не узнает, даже не вспомнит… — Готовы? — целительница взмахнула палочкой. — Да. *** Позже из камеры молодого чистокровного узника раздавались задорные смешки. — Мой наивный ангелочек, я же говорил, что у тебя нет выбора. Тео спрятал голову под подушку и громче засмеялся: — Один, два, детка пришла, три, четыре, памяти лишила, пять, шесть, забыла учесть, семь, восемь, мы детку не бросим, девять, десять… Ахинея рифмовалась до двадцати, а потом Тео продолжил балладу о бравом Поттере… Под утро запал поутих из-за письма отца, в котором он сообщил, что Грейнджер аппарировала в Австралию с толпой зельеваров и целителей… Что ж, пусть полетает пока… Его очень раззадорил её поступок с Обливиэйтом. В который раз Тео возгордился своими интуицией и предусмотрительностью, ведь ещё тогда, когда он изучал зелье памяти, ему в голову пришла идея обратиться в центр по изучению пострадавших, в том числе в больницу Ирландии. Малышка по-своему была жестока и уже имела опыт с таким сложным заклинанием. Теодор не собирался повторять судьбу её родителей, поэтому принял соответствующие меры… все подряд, начиная от защитных заклинаний, вычитанных из ноттовской библиотеки, и заканчивая советами отца о соответствующих зельях и настойках. Вообще, Тео готов был скакать по потолку от предвкушения новой игры с Грейнджер. И это смешно? До дрожи! Только представить бы, как удивится мой простодушный каштанчик, когда скромный парень подойдет к ней на каком-нибудь званом вечере в Министерстве! Подойдет и скажет, что скоро женится на Гринграсс… великий Мерлин, я уже вижу желваки на её сладких щёчках… Но помимо веселья чутьё твердило о чём-то, что он пропустил после их знаменательной случки. Какого черта Грейнджер сбежала так быстро? Теодор помассировал виски. Ладно, он даст Гермионе передышку, чтобы она поняла, как сильно по нему будет скучать. Пересмотр дела займет полгода, кстати… Он написал письмо отцу с просьбой вытащить его из тюрьмы. Визенгамот так и не нашёл серьезных доказательств, а Грейнджер больше не станет выступать в суде. Фадж и Бруствер посодействуют… Теперь он переключил внимание на узника за стеной. Итак, я аврор Нотт… — Я такой же, как и вы, — за стеной раздался шорох, а Тео смаковал слова, — Пожиратель смерти. *** — Паркинсон! — прокричал, вылупив глаза на открывшуюся сцену. Панси вскрикнула и отлипла от шеи отца. Теодор проглотил язык, переведя ошеломленный взгляд на спокойного Нотта-старшего, восседающего за столом с сигарой в руке. Так вот кто отдал малышке мою тетрадь! Стерва! — Панси! — Тео вошел в кабинет и бросил на ближайшее кресло своё тюремное барахло, которое прихватил в качестве сувенира, чтобы в будущем играть с Грейнджер в ролевые игры. — С каких пор ты спишь с моим отцом? — С возвращением, сын, — вежливо поздоровался старший и улыбнулся. — Отец, — Тео кивнул, подавив в себе желание как в детстве обнять папеньку. Панси немного сгорбилась от прямой наглости, сцепила руки в замок перед собой и ответила: — С прошлого года. Наступила тишина. Тео моргнул разочек, а потом… — Ты не получишь моё наследство! От этого заявления недоумение появилось и у Панси, и у мистера Нотта, но если первая, как рыбка, хлопала ртом, то второй отложил сигару и, подойдя к Теодору, потрепал его по макушке. — Я не… — начала напуганная Панси, но её прервал мистер Нотт. — Дорогая, разве ты не поняла, что он принял тебя?! — в голосе была слышна насмешка, он посмотрел на Панси, а та криво улыбнулась. Тео глубоко вздохнул. Что ж, вроде бы отца всё устраивало. — Нам надо поговорить, — тихо сказал Тео, и, к счастью, Панси сразу же направилась к двери. Когда они остались одни, лицо старшего стало более серьезным, а потом он вовсе свел брови на лбу и произнес: — Ты задержался. — Веская причина. — Я слушаю. Тео долго рассказывал про проблемного старика за стеной, который в силу своей преданности Тёмному Лорду не хотел ни с кем делиться ценной информацией. Даже сам Нотт-старший не слышал от Волдеморта упоминаний о маге. Но Теодору удалось добиться доверия. Через определенное время. Точнее — он провел за решеткой почти десять месяцев. Бруствер скромно поблагодарил его за помощь и сообщил о его работе в Визенгамот. Гризельда по старости расчувствовалась и под настойчивое бормотание обоих Фаджей приложила усилия, чтобы смышленого героя выпустили из тюрьмы. Сейчас его вовсе не заботили былые дни. Отец слушал его очень внимательно и держал зрительную связь, но когда Тео спросил, где Грейнджер, глаза устремились в сторону. Теодора смутила такая реакция. Старший ответил: — Она живет с родителями на Чаринг-Кросс-Роуд недалеко от Дырявого котла. Совмещает работу в двух отделах Министерства магии. Удобно, живет с магглами, работает среди магов. Вернула родителям память, замечательно! Теодор расслабился в кресле, а старший постучал пальцами по столу и поводил челюстью, словно подбирал слова: — Она ни в чём не нуждается. Тео с интересом спросил: — Ей помогают родители? Старший как-то неопределенно дернул плечом и направил на Тео пристальный взгляд. — Нет. — А кто? — Я, — пауза, — тайно. — Почему? — По двум причинам. Сначала Тео нахмурился, а потом вдруг расплылся в улыбке. — Ты помогаешь ей из-за меня? Однако отец не оценил порыва и скептически выгнул бровь. Повысил голос в недовольстве: — Повзрослей, Теодор! Нельзя каждый поступок приобщать к своей персоне! Поджав губы, Тео свесил ладони с подлокотников и произнес: — Нотты так и должны себя вести. — Нотты должны защищать семью, а ты пренебрегаешь этим. — Исправлюсь, — кратко ответил, чтобы сменить тему, и задал прежний вопрос, — так по каким причинам? Отец закурил и взмахнул палочкой, отлевитировав Теодору пергамент с адресом. — По двум маленьким причинам, — и снисходительно улыбнулся. Теодор запомнил адрес. Тело попало в оковы трепета, вынудив его крепко держаться за подлокотники, чтобы встать. Направившись к двери, он услышал за спиной: — Что бы ты ни узнал, держи себя в руках! *** Во время перемещения Теодор думал о том, что разлука должна была помочь обоим. Он переосмыслил прошлое, в особенности жестокость по отношению к малышке, а сама Гермиона пожила для себя. Неосознанно мелькало любопытство, вернула бы она ему память, как своим родителям? Он долго осматривал дом снаружи. Светлые оттенки фасада и аккуратная цветочная рассада создали подобие уюта, вызвав улыбку. Грейнджеры, судя по всему, счастливы и здоровы, но на первом этаже не горел свет, парковочное место пустовало. Теодор осмотрелся и подошел к калитке. Волшебник ожидаемо почувствовал наличие магических чар. Сверившись с пергаментом отца, он использовал заклинания для открытия замков. По-видимому, старший всерьёз защищал Грейнджер, раз на здании был установлен сильный блок. Отворил дверь, только сейчас поняв, что скучал по шпионским методам. Поднялся по лестнице. В двух комнатах, противоположных друг другу, горел тусклый свет. Не услышав шорохов, Тео выбрал ближайшую. Будто под действием магнита, его вело к родному теплу. Пульс ускорился, намереваясь забиться в одном ритме с тем, который бился под кожей у Грейнджер. Такая долгая разлука… Испугавшись обморока от переизбытка чувств, Тео остановился у порога и, протерев глаза, вошел в комнату. Боковым зрением сразу заметил, что Гермионы здесь не было, и уже хотел развернуться, как вдруг… Ладонь до хруста сдавила дверную ручку, в сердце ударило стрелой, сбив дыхание, а глаза… глаза ещё никогда не были так удивлены. На ватных ногах он сделал шаг вперед, потом с трудом ещё раз. Прикрыл ладонью рот, а вторую сдавил в кулак от непомерного напряжения и смятения. Нет, нет, нет, да, да, нет, да… о боже мой! Ещё маленький шажок. Такая теплая комната, нежно-розовые оттенки, высокая белая кроватка. Атмосфера комнаты насквозь пропитывала его тело и сердце. Последний шаг — самый сложный, но нужный. Всего лишь шаг, но для Тео обычный шаг, как необходимая для души амброзия. Он остановился. Ладонь так и закрывала уста, которые медленно расползлись в ослепительную, широкую улыбку. Сердце врезалось в другую ладошку, он бы услышал стук, если бы… Из кроватки… едва уловимый, такой тихий, о нет, нет, скорее самый воздушный из всех воздушных вздохов на земле… если такие бывали, но у Теодора теперь всё стало воздушным… даже сам воздух. Вздох и лёгкое движение… Теодор перевел взгляд левее. Сил держаться на ногах не осталось, но он до дрожи в коленях боялся сделать что-нибудь не так и нарушить ангельский сон, поэтому не двигался и смотрел. Теперь фраза «душевные слёзы» стала, как никогда, понятной, потому что именно оттуда к глазам подступила влага. Теодор сложил пальцы в трубочку и прижал кулак ко рту, потому что с трудом сдерживался от счастливого возгласа. Перед ним в кроватке лежали две малютки, одетые в одинаковые чепчики. Комбинезоны были украшены белыми кружевными ленточками. Девочки спали, а Тео испугался их разбудить, поэтому стоял столбом, чтобы, не дай бог, не скрипнула половица. Какие они красивые! Такие маленькие и хрупкие. Тео с трудом оторвался от дочурок, чтобы посмотреть на тумбу, стоящую рядом с кроваткой. Прищурившись, в тусклом свете разглядел колдографию. Как мило и трогательно! Что там с обмороком? У него закружилась голова от нахлынувших чувств. Где сейчас шлялась Грейнджер? А если младенцам захочется есть? И Теодору заодно… Нос случайно засопел, когда он рассматривал, как Грейнджер держит девочек в больнице и улыбается с колдографии. Скорее всего, после их рождения. Указанная дата в уголке снимка заставила его задуматься и понять, в какой момент они стали родителями. Теодор наклонился к деткам. Так сильно хотел дотронуться, но внезапно… Он всегда был сентиментальным. В один миг на него обрушилась целая лавина реального настоящего. «По двум маленьким причинам» Папа! Мог бы и сказать! «Что бы ты ни узнал, держи себя в руках!» Теперь его предупреждение обрело ясность. Отец предвидел, что Тео станет полуживым… А полуживым он стал не только от безграничного счастья, что теперь у него не одна, а три малышки, а из-за того… О боже, мало того, что папа этих, безусловно, самых лучших детей на свете сидел в тюрьме, так он ещё обманул школьную комиссию, нагло получив диплом, шатался по трактирам, дружил с Пожирателями… о Мерлин, помоги! Сознание уходило, он и вправду собирался упасть в обморок. А дальше? У меня нет работы! Мои малышки, ваш папа не бездельник, честное слово! Как-то мысль о том, что он родом из состоятельной, уважаемой семьи, слегка затерялась под пятками. Перед глазами появились Грейнджер и две дочурки… какие милые! Когда дети поступят в Хогвартс, нужно незамедлительно проверить все коридоры, чтобы проходимцы не подстерегли их в тёмном углу. Вообще неплохо было бы подговорить распределяющую шляпу, чтобы малышки учились на Слизерине. Теодор не доверял гриффиндорцам, уж слишком горячие нравы. Тео замер в ужасе — а если шляпа его не послушает? Мозг старательно искал выход. Бинго! Она послушает директора! Придется ему стать директором Хогвартса! А если Макгонагалл к тому времени не уйдет с поста? Может, свести её с каким-нибудь старичком, чтобы она переехала к нему на экватор? Подкупить? Столько дел. Тео боялся не успеть. В идеале нужно нанять учителей по полетам на метле, обновить библиотеку, сделать перестановку, изучить все возможные магические академии для будущего обучения… Что касается замужества… нет, этот вопрос был очень сложным. Перед тем как до его дочерей хоть кто-нибудь дотронется, он обязательно узнает подноготную каждого паршивца в их пределах видимости. Неожиданно его вывела из размышлений одна из малышек. Он так сильно запаниковал, что повернулся к двери с намерением позвать Грейнджер, а также прочитать ей лекцию по уходу за детьми. Но ребенок не заплакал, приоткрыл глазки и потянулся… Тео безвольно свесил голову к плечу и заулыбался, как идиот. Наклонился и с удивлением заметил разные отблески глаз. Такая… такая особенность показалась ему воистину волшебной. Правый глаз был карим, а левый зеленым. И вроде бы их взгляды встретились. Малышка повернула головку и приподняла ручки. От нервов Тео всплеснул ладонями, чтобы освежить кожу, и осторожно, очень трепетно обхватил её за туловище. Приподнял и прижал к себе. Сам был напряженным и пугливым, поскольку боялся уронить или сделать что-нибудь не так. Задал себе вопрос: не лучше ли положить её на предплечье? Положил. Удобнее. В это время из кроватки послышался певучий детский возглас. Мягко обняв одну дочку, Тео наклонился, чтобы посмотреть на другую. У неё оба глаза были карими. Её тоже захотелось подержать, но… Но после полученного шока он хотел бы увидеть Гермиону. Опустив малютку в кроватку, он наклонился ко второй и поцеловал её в лоб. Сразу уйти не смог. Так и стоял, любуясь детьми, пока его внимание не привлекла ещё одна тумба у окна. Подошел. В душе потеплело ещё больше, когда рядом с отдельной колдографией малюток, он увидел собственное изображение, вырезанное из газеты. Себя рассматривать не стал, а прочитал подпись под изображением девочек. Вернувшись к кроватке, поправил им одеялко и прошептал то, что увидел на снимке: — Джейн и Джулиана. Неудивительно, что Нотт-старший принял полукровных малышей и заботился о них. Гермиона умница, как всегда, даже в выборе имён, ведь назвала дочерей в честь их бабушек. Теодор бочком отходил к двери. Девочки не заплакали. Хорошо. По-видимому, старшие Грейнджеры дома отсутствовали или уехали к друзьям. Теодор зашел во вторую освещенную комнату. Остался у двери… Вдох… сладкий, как только она вышла из ванной. Выдох. Поправив полотенце на груди, направилась к гардеробу. Вдох… Гермиона дернула тонкий шнурок, заменяющий выключатель, и потянулась к одежде, как внезапно… Щёлк. Свет погас. Она не успела обернуться, когда сзади к ней прижалось теплое и такое знакомое тело. — Здравствуй, детка. Обнял её, прижавшись носом к виску, а Гермиона… Откинула голову на его плечо. — Здравствуй… — произнесла, полностью расслабила тело и переплела с ним пальцы. — Скучала? Пауза… она повернулась к нему лицом. Губы задели губы, нос прижался к носу. — Тосковала. Верно, разум не скучал, но тосковало сердце. Дверь гардероба захлопнулась, они оказались в узком пространстве без света и прильнули друг к другу. Уже без страха и спазмов…