Хочу как ты.

      И вновь, мы вернулись к тому, с чего всё началось. Ребята сидят в баре, выпивают смеются, в общем, повторяют вчерашний «марафон». Как бы, ничего странного, группа друзей, которые шумно о чём-то спорят, но что-то их всё-таки отличало от остальных.       Официантка тихо стояла рядом, ожидая, когда же, мужчины закончат галдеть и, наконец, сделают заказ. Но через пару мгновений к ней подошла женщина-азиатка средних лет и, что-то шепнув на ухо, протянула ей небольшую хлебницу, накрытую бумажной салфеткой. После чего направилась на кухню, откуда, судя по всему, и появилась. — Простите, это просили вам передать. В качестве «комплимента от шефа». – натянув улыбку, она поставила на стол какие-то печеньки. С предсказаниями, что ли? Хах, самое время. Охуенно. После чего, она просто ушла, потому что, итак, было понятно: от этих алкашей, кроме улилюкиваний, она ничего не добьётся. — Ребят, – громко произнёс Музыченко, делая пару глотков пива, после чего на мгновение прервался, – Бля, забыл. Ну, похуй. – пожав плечами, мужчина разломил своё печенье и ненадолго замолчал, пытаясь сконцентрировать взгляд на буквах, которые, то и дело навёрстывали адские круги, то плясали, будто черти, по белой бумаге. – Су-ука, нихера не понимаю, - проворчал музыкант, засовывая ненужный листок в карман джинс. — Потому что «ЛОХ» – это судьба! – рассмеялся, сидящий рядом с ним Прусикин, за что получил локтём в поддых, – Мразь ты, Эл, – тихо охнул певец, не убирая со своего лица, ехидной улыбки. — Дань, – Музыченко многозначительно посмотрел на Ильича, – от мрази слышу. Лучше помог бы, а не хуйнёй занимался. – проворчал тот, потихоньку осушая свою пинту. — Я итак помогаю. Не мешая ничем. – хмыкнул русый, поднимаясь со своего места, - Ладно, ребят, до завтрашнего созвона, – потрепав Джарахова, он закинул одну из печенек в рот, и тихо шепнул диабетику на ухо, – Юр, проследи, чтобы Илюха моё тело не ёбнул, а то проснётся где-нибудь в подворотне от передоза. Ну, или не проснётся. А это не такая уж и хорошая смерть. Даже для такой сволочи, как я. – последние слова, солист произнёс, практически одними губами. И, получив удовлетворённый кивок, похлопал Эла по плечу, – Спасибо, брат, – после чего поспешил удалиться.

***

ЗА-Е-БА-ЛСЯ. Правда. Ничего не поменялось со сменой внешности. Да, ты стал популярным и довольно-таки неплохим певцом. А как же душа? Да брось, у рыжих нет её. Так ты и не рыжий больше.

      Для себя я останусь тем же человеком, каким и был до этого – комиком, который смеётся Вам в лицо, издевается над неадекватными мэрами и зажравшимися чиновниками.

А внутри? Ты же умираешь, дурак!

      Нет. Я добился, чего хотел. У меня денег, хоть жопой жуй…

Придурок, это не помогло тебе!

      Заткнись. Я тот, кем стал.

Ты – клоун! Стал тем, кого так боялся. Ты мелок и жалок. Ты – никто.

      По коже парня прошёлся неприятный холодок. А голос в голове не хотел умолкать, продолжая капать на мозг. Мужчина тихо взвыл, руками схватившись за волосы, с силой оттягивая их.       Нет! Я не такой, замолчи!       Последние слова, судя по всему, сорвались с его губ. Рука, сжатая в кулак, с силой, врезалась в стену, сопровождающийся утробным рыком.

Что это с тобой?

      Действительно. Чёрт, нет, я не стану, как Илья.       Мозг говорил одно, а телу было насрать на это. Руки должны были ужасно болеть, но он не чувствовал НИЧЕГО. И это всё больше пугало комика. По костяшкам медленно стекала тёплая жидкость, которая пачкала белую футболку, оставляя алые следы. «Сука, за что?! Почему я!? Чем я ЭТО заслужил!?». Вот то, что реально волновало его. И, как бы не старался, мужчина не мог найти ответов. От этого кровь ещё больше закипала, восставала холодная ярость, в перемешку с неподдельным ужасом. — Я не буду таким! Пожалуйста, нет, я не хочу. – всё тише и тише шептал мужчина, медленно оседая на асфальт. Стена под спиной, будто являлась единственной вещью во всём мире, которая могла его поддержать. Ха, ну ещё и позвоночник! Кривая усмешка, исчезла также быстро, как и появилась, губы дрожали. Закрывать глаза нельзя. Иначе перед ним возникают родственники, бабушка, которая улыбается с кухни, дед, легонько хлопающий по плечу, мать, крепко прижимающая к себе, Регина – девушка.

Уже не твоя. Она, как и все, больше не являются частью твоей жизни.

      В груди что-то трепетно сжалось и оборвалось, падая в пропасть. А, нет, это Илья скатился по кирпичу на землю. На пару мгновений, мужчина прикрыл глаза. Так темно, пусто и одиноко, ему никогда в жизни ещё не было. Вдох, выдох. Так, взял себя в руки. Ты сможешь! Сколько раз ты поднимался с самого дна? Встань. Поднимайся! Карие глазки резко распахнулись, практически светясь, нет, не от усталости, от злобы на самого себя. Слабак! Этого было достаточно, чтобы солист практически рванул с места. Он знал куда идти, к кому. Да, Ира уже не подруга, а супруга, но... Может, он сумеет жить по-новому.

Сам себе врёшь. Не стыдно?

— Я же рыжий, мне не знакомо это чувство, – сквозь зубы, усмехнулся он.

Скалишься? Хорошо.

      Пятьдесят девять, шестьдесят семь. Чёрт, хер ли так много номеров домов в этом районе? Ладно. Сейчас.       Поднимается по ступеням, перескакивая через одну.

Придурок, для кого придумали лифт!? Сдохнешь, пока добежишь. Точнее, доползёшь.

      Заткнись! Шестой этаж, седьмой, ещё чуть-чуть.       И вот, он уже звонит, стучит в дверь, из-за которой, через пару минут появляется ОНА, сонная, волосы взъерошены, глаза, видимо, ещё не привыкли к свету, поэтому она недовольно морщит носик, потирая глаза. Чёрт, такая милая. И он обнимает её, плотнее прижимая к себе, носом утыкаясь в знакомые тёмные волосы, вдыхая этот завораживающий аромат. — Илья?! Ты же мокрый! – возмущается она, пытаясь оттолкнуть его и посмотреть в глаза, – А ещё перегаром воняешь. Опять где-то шлялся?! – каждый раз устраивать сцены? Нет, она устала от этого. Глаза сами по себе становятся влажными, отворачивается, но мужчина не даёт, притягивая её к себе, аккуратно приобнимает за талию одной рукой, в то время, как другая, немного подрагивая, большим пальцем, утирает влажные дорожки на щеках. — Не плачь, дурочка. Всё хорошо будет. Прости меня пожалуйста, – тихо шептал он, постепенно опускаясь на колени.       Она была его лучшим другом. Он доверял ей абсолютно всё, всего себя, как и она. А вышла за Илью.       Знаете, Даня был счастлив за ребят, но что-то с того момента резко поменялось. И сейчас они будто вернулись назад, словно ничего не было. С единственным отличием, мужчина, который стоит сейчас перед ней – Прусикин. Не Поперечный! От этого, к горлу подошёл комок. Бывший комик повержено опустил голову, признавая своё поражение. Потерял всё. Свою семью, будущую жизнь, друзей. Один, снова.       Вдруг, плеча певца легонько что-то коснулось. Подняв взгляд, он увидел её, рука сжимала его, полностью избитую, из ран которой до сих пор сочилась кровь. Нервно сглотнув, мужчина почувствовал, как мягкие губы аккуратно касаются содранной кожи, окрашиваясь в красный. — Пойдём, обработаю твои раны, мой медвежонок, – тихо произнесла она, слабо улыбнувшись краем рта. И поднявшись, повела мужа в ванну. А он, что он? Покорно пошёл следом. Возможно, это его жизнь. В кармане шуршала бумажка с предсказанием. Солист уже собирался выкинуть её, когда глаза скользнули по строкам: «Что имеем – не храним, потерявши– плачем». Как же был прав тот, кто написал это.       Ухмыльнувшись, русый вновь засунул бумажку в карман. Ну, мало ли.