Последнее красное яблоко

— Мистер Саламандер, погодите. Мистер Саламандр! — сзади послышались торопливые шаги и знакомый шелест плаща. Ньют ускорил шаг, хотя знал, что это бесполезно. А ведь он был так близко к цели! — Саламандр! — перед ним возникли сначала суровые глаза Персиваля с нахмуренными бровями, а потом и сам Хранитель. — Куда вы направляетесь? — Я? А, я… — Ньют вынужденно затормозил и смущённо огляделся по сторонам, пряча за спиной пергамент: куда он может направляться в Главном Дереве на этаже с заключёнными? — Я и не заметил вас, Персиваль. Что вы тут… — И позвольте поинтересоваться, что у вас за спиной! — Грейвс попытался заглянуть сатиру за спину, но тот повернулся, желая скрыть свой нехитрый скарб. Некоторое время мужчины вертелись кругом, пока Персиваль не рявкнул, вынудив Ньюта показать пергамент и перо. — И кому же вы это несёте? — мужчина осмотрел вещи со всех сторон, желая убедиться, что они являются только тем, чем являются, и ничем более. — Маль… я… просто прохаживаюсь тут в поисках… вдохновения, — Ньют понял, что соврал неудачно ещё на середине предложения, но не мог не договорить. Какое, к чёрту, вдохновение нужно лекарю? Особенное настроение, чтобы зелье сварить? — Мальчику? — Персиваль сразу отмёл последующее лопотание. — Чудесно. Я в вас не сомневался… Что ж, давайте вместе, — Хранитель явно был не в духе. Он подхватил сатира под локоть и повлёк за собой. Мужчины так быстро появились из-за угла, что Криденс даже не успел отпрянуть от решётки и сделать вид, что не ловил каждое их слово, эхом разносившееся по дереву. — Вот вы, вот мальчик, вот пергамент. Передавайте, — Грейвс даже отступил, позволив Саламандеру подойти к решётке, но, отступив, как бы невзначай достал волшебную палочку из полов мантии. Криденс понял, что невольно стал третьим участником разворачивающейся дискуссии. Он протянул сквозь решётку дрожащую руку и неуверенно взял у Ньюта пергамент с пером, стараясь не расплакаться от нахлынувшего чувства безысходности. Естественно, он уже понимал, что ничего не выйдет: смышлёный Хранитель предугадал действия Ньюта и теперь просто отыгрывался на заговорщиках. — И что же вы хотели, чтобы он вам написал? — Я хотел попросить, чтобы он написал мне, где обитает мурлокомль и как его правильно срезать, — эта ложь была удачней предыдущей, но обмануть Грейвса всё равно не удалось. — Какой же вы лекарь, — наигранно удивился он, — раз не знаете, где можно найти мурлокомль? Даже я знаю, хотя какое моё дело! — Мальчик… Криденс же из других мест, я подумал, что у них могут быть распространены другие сведения, — в ответе сатира проскользнули умоляющие нотки. — А, так вам недостаточно сведений! Ну кто бы мог такое предположить? Думаю, Серафине будет очень узнать, что вы недостаточно осведомлены в подобных вопросах. Спорщики негодующе уставились друг на друга, сатир даже цокнул копытцами от возмущения. Криденс хотел сказать что-нибудь, но не знал что, поэтому просто шумно дышал и взволнованно сминал пальцами пергамент, сам не замечая этого: ему не хотелось, чтобы этот красивый мужчина, Хранитель, сердился на Ньюта; тем более, что все стычки происходили по вине Криденса. — Ладно, — вдруг согласился Персиваль, — Хорошо. Пусть опишет, где обитает и что там ещё. Как срезать. Если вы считаете, что эти сведения могут быть полезны — как я могу отказать? Ньют опустил голову, как нашкодивший ребёнок, и исподлобья посмотрел на пленника. Грейвс тоже глянул на него, и Криденс опять увидел в его бровях, сведённых домиком, какую-то невысказанную печаль, будто бы мужчина искренне хотел поверить словам Саламандера и ждал, что Криденс сейчас напишет то, что от него требуют. Осознав, что его и впрямь сделали третьим участником спора, Криденс сделал шаг назад. Он понятия не имел, что такое мурлокомль и уж тем более не знал, как его срезать. — Я, я… — отказаться от просьбы Ньюта значило бы подвести его, но… — Что? — глаза Грейвса смотрели вызывающе. — Похоже, он не знает. Мистер Саламандер, ваш мальчик не знает, как правильно срезать мурлокомль, — мужчина перевёл свой тяжёлый взгляд на сатира. — Что же, в другой раз? Позвольте я вас провожу… — Ему нужна наша помощь, Персиваль! — не выдержал Ньют. — Нам… я должен ему помочь, от этого зависит чужая жизнь! Я бы не стал просто так всем этим заниматься, ты же знаешь! Позволь ему рассказать — у нас есть идея… Персиваль, который уже было направился на выход и потянул за собой неугомонного сатира, остановился. Его глаза победоносно сверкнули: лекарь признал свои истинные намерения, и теперь не нужно было ходить вокруг да около. — У нас есть идея? — не без издёвки переспросил Хранитель, после чего вздохнул и постарался взять себя в руки. — Вы знаете, Ньют, не позволю. Я прекрасно помню, что он шёл по Тёмному лесу, чтобы навестить заболевшую тётю, но я и представить себе не мог, что вы расцените её жизнь важнее жизней ваших соплеменников! — в негромком голосе Хранителя слышалась тихая ярость: каждое слово он произносил так, будто забивал очередной гвоздь в крышку гроба и без того несчастного лекаря — Вы не просто в очередной раз покинули больницу, хотя знали, что не следует отлучаться от больных, но к тому же попытались тайно увидеться с заключённым, чья невиновность ещё не доказана! Несмотря на то, что сатир низко опустил голову, было видно, как покраснели его щёки. Криденс мечтал провалиться сквозь землю, только бы не слышать эти жестокие, но по сути своей справедливые слова. — Своими выходками вы отвлекаете и меня от важных дел: я вынужден следить за вами, а у меня на это совершенно нет времени! Ньют, я же позволил вам прийти утром и наложить повязки на руки заключённого! Вы, очевидно, воспользовались этим и договорились о встрече, но… Возможно, гневная тирада продолжалась бы ещё долго и заставила бы сатира не только вспыхнуть, но и сгореть со стыда, но на лестнице послышался топот, и чей-то тонкий голос взволнованно позвал Ньюта. — Это Куинни, — быстро обернулся лекарь, забывая про недовольство Персиваля. — Что-то случилось в больнице! Решив не тратить драгоценное время на споры, Хранитель молча направился в сторону лестницы. Ньют сначала кинулся за ним, но потом быстро подскочил к решётке, за которой стоял Криденс и выпалил скороговоркой: — Я что-нибудь придумаю, обещаю! Не сердись на Персиваля, он… — Ньют? — строгий голос Хранителя заставил сатира вздрогнуть; бросив жалостливый взгляд на Криденса, Ньют поспешил за Персивалем. Вскоре шум со стороны лестницы стих, и Криденс снова остался один в абсолютной тишине: только корни едва слышно шелестели, находясь в постоянном движении — либо заколдованные, либо живые. Криденсу было стыдно и горько — кажется, Персиваль всё не так понял и даже не захотел выслушать идею, до которой они с Ньютом додумались утром. Дело в том, что пока сатир накладывал на запястья Криденса густой отвар из лечебных трав, пленник объяснил ему, где находится дом, в котором жила Тина. Путь действительно был не близкий, но были и хорошие новости — первая заключалась в том, что Ньют знал место, о котором говорил Криденс; дом Тины находился на самом краю Тёмного леса — лекарь видел его издалека, но никогда не подходил близко. Вторая новость была ещё лучше первой: неподалёку от дома Тины был овраг, в котором росла необходимая в селении трава. — Её, понимаешь, надо очень по-особенному срывать… — уклончиво пробормотал Ньют, перевязывая Криденсу запястья, — поэтому я не могу послать за ней кого-то другого, это может быть опасно. А трансгрессировать с Персивалем я не могу — это требует очень много энергии, и обратно всё равно придётся идти пешком… Персиваль нужнее здесь, в селении. Обоим в голову пришла простая, но гениальная идея — пойти вместе, Криденс к своей тёте — его последней надежде на жизнь без побоев, а Ньют к асфоделусу, необходимому всем больным. Это было опасно, но другого выхода не было. Они договорились встретиться и обговорить этот поход в деталях, но Персиваль нарушил все их планы. «Они не будут тебя душить, если попытаешься сбежать… — с грустью вспомнил слова Хранителя пленник, оглядывая живую подвижную решётку своей темницы, — но лучше не пытаться». Котомку у пленника отобрали, и единственной вещью, находившейся в его распоряжении, был золотой медальон, висевший там же, где его оставил Персиваль прошлым вечером. Волшебник сказал раскрыть его, если что-то случится… Криденс подошёл к поблёскивающему изделию, аккуратно высвободил его из цепкой хватки тонкого корня, на котором оно держалось, а потом неожиданно для самого себя надел на шею. Это показалось Криденсу правильным — будто он всю жизнь носил этот медальон. Ничего необычного не произошло — только металл приятно холодил кожу, — Криденс спрятал его под рубашку и вскоре забыл о нём. Не вспомнил он о медальоне и тогда, когда посреди ночи его разбудил Ньют, стрельнув в него каким-то маленьким камешком через трубку, по виду напоминавшую тростник. — Ай! — Криденс встрепенулся, хватаясь за плечо. — Тихо! — шёпотом взмолился сатир, переступая с ноги на ногу. — Прошу, не шуми! Криденс быстро подошёл к прутьям решётки, продолжая растирать пострадавшее плечо — наверняка будет очередной синяк. Он так испугался — неожиданности происходящего, темноты кругом, взволнованного шёпота, — что не стал ничего спрашивать, только во все глаза следил за действиями Ньюта. Лекарь вынул из-за пазухи небольшую склянку, слабо светившуюся в темноте. — Советую отойти или зажать нос, — шёпотом предупредил сатир, вытаскивая из подозрительной склянки пробку, — Там василистник, он ужасно пахнет, но это единственный… — он вытащил пробку и Криденс отшатнулся, практически сбитый с ног сильным запахом, мгновенно распространившимся вокруг. Пахло чем-то ядовитым, будто голову окунули в ведро с нафталином. Глаза заслезились, стало трудно дышать. Но не только Криденсу не понравился чудовищный запах — корни, являющиеся прутьями решётки, медленно и как бы нехотя расползлись в разные стороны, освобождая пленнику путь. — Пошли, — просипел сатир, не без труда вставляя пробку обратно. Он утёр широким рукавом выступившие слёзы, схватил Криденса за предплечье и потянул за собой — быстрее, быстрее, пока Персиваль не обнаружил их исчезновение. — Я отведу тебя. *** Персиваль шёл по дорожке мимо эльфийских домов-деревьев. В каждом доме жили по три, а иногда по четыре семьи, и мужчине это нравилось — временами он думал о том, что люди не смогли бы так жить в мире и согласии. Мужчина не любил людей и не скрывал этого. Однажды покинув место, где он жил, он поклялся больше никогда туда не возвращаться. Чем-то его прошлая жизнь напоминала настоящую жизнь Криденса, полную непонимания, унижения и издевательств. Они были очень похожи, за исключением того, что Криденс не нашёл ни подходящего места, где жить, ни любящей семьи, которая бы нуждалась в нём и принимала таким, какой он есть. Но Персиваль, конечно, ничего не знал о жизни Криденса — он шёл по аккуратной дорожке, желая убедиться, что в селении всё спокойно. Он не делал ночных обходов уже полгода года, но этой ночью вдруг почувствовал, что надо — в голове была куча мыслей, и мужчина всё равно не мог сидеть на месте, не говоря уже о том, чтобы спать. Глядя на тёмные окошки и закрытые, но навряд ли запертые двери эльфийских домов, Хранитель думал в первую очередь о заболевших эльфах, находившихся в больнице под присмотром Ньюта и Куинни, его молоденькой помощницы. Участники антимагических сообществ придумали новую забаву — распылять на кусты черники отраву, и вот сразу семь охотников — четыре эльфа и три эльфийки — решили полакомиться ягодами во время очередной вылазки, да так, что еле добрели до селения, хватаясь друг за друга и еле сдерживая рвотные позывы. Магии Персиваля и умений Ньюта хватило на то, чтобы несчастные не погибли, но неизведанная болезнь не отступила совсем и мучения больных никак не заканчивались. Радовало лишь то, что заболевание не было заразным, и все меры предосторожности заключались в том, что Персиваль строго-настрого запретил охотникам есть что-либо за пределами селения, в котором вся еда всегда подвергалась тщательному осмотру и очистке. Обретя свою настоящую семью, Персиваль жалел, что не был всесилен и что не может сберечь их всех от зла, подстерегающего за пределами селения, которое он в меру своих сил огородил защитными чарами. Зла, причиняемого людьми. Спустя три года они ухитрялись достать его даже здесь. Персиваль не любил людей. Криденс был человеком. Он разворошил и без того неспокойные мысли Хранителя и вытолкнул его ночью на улицу, чтобы сделать обход, как во времена, когда Персивалю казалось, что он старается недостаточно. Обыкновенный, но в то же время инопланетно необыкновенный человек, непонятно кто — друг или враг? — оказался, если верить магическим медальонам, судьбой мужчины. Персиваль усмехнулся, вспомнив, как в лавке старьёвщика поддался уговорам и приобрёл два одинаковых волшебных медальона, которые, как он думал, никогда ему не понадобятся. Вещицы были симпатичные, поэтому один из них он носил на шее, а второй жил собственной жизнью: вечно терялся и находился в самых неожиданных местах — в качестве закладки в книге, в птичьем гнезде, под подушкой… в кармане. Мужчина до сих пор не понимал, что сподвигло его сказать Криденсу то, что он сказал, а после запустить руку в карман и просто, выверенным движением достать медальон, парный к тому, который висел у него на шее. Магия, не иначе. Неужели так окупились те тридцать галлеонов, потраченные много лет назад? Такой монетой отплатили ему… В кустах у реки запела птица. Персиваль обернулся на звук и его взгляд упал на лечебницу, которая стояла чуть поодаль от жилых домов. В ней горел свет, поэтому мужчина решил зайти и спросить у Ньюта про больных. — Ерунда, — пробормотал он, подходя к лечебнице и в который раз пытаясь выкинуть странного мальчишку из головы. Он из вежливости постучался, после чего потянул дверь лечебницы на себя. Свет заставил Персиваля прикрыть глаза и замереть на несколько мгновений, привыкая. — Персиваль! — со стороны кладовой выпорхнула как всегда улыбающаяся Куинни, по пути поправляя причёску. — Что вы здесь делаете? Опять за старое? Ох уж эти ваши мне ночные обходы! — с укором произнесла она, после чего прикрыла рот рукой. — Или вы за настойкой для сна? Опять не спится? — Нет, я… — мужчина переступил с ноги на ногу и провёл рукой по волосам: рядом с Куинни он всегда чувствовал себя подростком, особенно после того, как в первые месяцы приходил к ней по ночам и жаловался на всё на свете. — Я пришёл поговорить с Ньютом, если он свободен, — мужчина приподнял уголки губ, как бы показывая этим, что он в порядке. — Он… — эльфийка задумалась на пару секунд. — Ушёл. Собирался полвечера, наготовил кучу лекарств для больных и долго мучил меня вопросами на тему «Что делать?». — «Что делать?» — Хранитель нахмурился, сердце забилось чаще в предвкушении чего-то плохого. — Ну да! «Что делать, если у них поднимется температура?», «Что делать, если они начнут чихать фиолетовой пыльцой?», «Что делать, если кожа начнёт темнеть?» Я, конечно, не главный лекарь, но ответы на все эти вопросы знаю, и… — Прости, Куинни, мне надо идти, — Персиваль дружелюбно коснулся плеча эльфийки, после чего быстро вышел на улицу. — Я ещё зайду и мы обязательно поговорим! Мужчина был абсолютно уверен, что найдёт неугомонного сатира в Большом Дереве: наверняка тот болтает с пленником, а ведь Персиваль запретил ему это делать! Ньют всегда искал во всех существах хорошие качества и верил в добро, но в то же время Ньют не был в ответе за целое поселение, в отличие от Персиваля. Хранитель на собственной шкуре ощутил, как хитры и несправедливы могут быть люди и прекрасно понимал, что верить им нельзя. Да, сам Криденс (Персиваль нехотя назвал его по имени про себя), возможно, и не представлял угрозы, но ведь в лесу могли дожидаться сотни таких, как он, и стоит мальчишке только выведать тайны селения или выманить кого-нибудь за его пределы, воспользовавшись наивностью… Ньюта. Наивностью Ньюта! Хранитель зарычал сквозь зубы, не обнаружив ни лекаря, ни пленника, ни медальона в камере. Да что там — корни, которые он выращивал и воспитывал столько лет, потемнели и засохли! Неужели Ньют, это беспощадное чудовище, поднёс к ним настой из василистника?! Это уже переходит всякие границы. Персиваль провёл по заметно приунывшим корням рукой, бормоча под нос заклинание. — Должно сработать… — кивнул он сам себе, отходя. Но куда? Не идти же в Тёмный Лес в поисках сбежавших? Ему ли не знать, насколько он большой, да к тому же имеет свойство пугать и путать идущих по нему ночью. Идти туда на авось точно нет никакого смысла, к тому же если Ньюта схватили, то ему уже не помочь… Замерев на месте, мужчина закрыл лицо руками в попытке закрыться от всего мира. Как за такой короткий срок всё могло перевернуться с ног на голову? В селение проникла зараза, они лишились своего главного лекаря, а своевольный парный медальон Персиваля сбежал вместе с предполагаемым шпионом, обманом проникнувшем в их лагерь! В голове мелькнула позорная мысль — не дожидаться Праздника Луны и приезда Серафины, сбежать! — но мужчина решительно отогнал её: вот ещё! Раз уж все эти проблемы случились по его вине, то он примет полагающееся за это наказание. Хранитель не сразу понял, что происходит. Что-то явно было не так, и через пару секунд он понял, что именно — медальон, к которому он уже привык и на который давно не обращал внимания, нагрелся и теплился в районе груди. Аккуратно потянув за цепочку, Персиваль вытащил сам круглый кулон, который от нетерпения чуть ли не позвякивал. Мужчина понял это как-то само собой: он откроет засветившийся изнутри медальон и тот перенесёт его к Криденсу (и, возможно, Ньюту, если тот ещё жив), потому что бывший пленник унёс с собой парное украшение, которое сработало как маячок. Персиваль решительно щёлкнул застёжкой медальона, мысленно и физически приготовившись трансгрессировать. Через секунду в Главном Дереве не осталось никого, кроме оживших, радостно шелестевших и воспевающих дарованную им заново жизнь корней.