Я поверю
18 июля 2018 г. в 20:40
Я стоял на открытой всем ветрам вершине холма, прижимая к груди растопырившую крепенькие лапы рыжую щену особой, мохнатой караванной породы, и заторможенно наблюдал, как альфы Нэр и его брат-двойняшка Кохва укладывают в свежевырытую яму завернутую в большой кусок отличного белого льна Зверьку. Торговцы не спешили, блюли торжественность момента. Чай, не шавку подзаборную брехливую хоронят, почетную волкодавиху, отдавшую жизнь за хозяина. Бедная Зверька, истекла кровью раньше, чем прибыла помощь друзей. И — да, Нэр меня обманул вчера вечером, уверяя — жива и спасают. Просто не захотел тогда добивать страшной правдой.
А сегодня… Сегодня я, опоенный успокоительным отваром, тихо плакал и целовал между висячих мягких ушек мою новую, личную пеську, сучку трех с половиной лун отроду. Мать щены задрали неделю назад шакалы, и осиротевшая кроха, по словам караванщиков, отчаянно скулила ночами, тоскуя. Теперь не будет, я ее усыновил и никому не дам в обиду.
— Шати, — тепло обнимающий сзади Оли погладил меня по боку. — Парни закончили. Держи мозговую косточку, брось своей собачке на посмертие.
Бросить? Ох, нет, Зверька заслужила иных проводов.
Обернувшись, я сунул щену омежке, принял кость и, упав на колени, аккуратно опустил ее на окоченевшее тело подруги, шепча: «Прости меня, прости. Свидимся в стране предков».
Печальный Оли протянул широкий кожаный ошейник с металлическими заклепками. Я, внутренне готовый к подобному, покорно вздохнул, расстегнул его, пристроил к шее… И совершенно не понял, почему хором охнули собравшиеся вокруг могилы Зверьки торговцы.
— Ты что творишь?! — Оли стремительно наклонился, хватая меня за запястья. — Это собачий! Пеське клади, глупый!
Я мутно заморгал, держа ошейник на весу. Что значит собачий? Зверька никогда не носила ошейников, бегала за отарами свободной.
— Собачий, — Оли нахмурился. — Для собак. Не для людей. Да и ты не раб, ошейник надевать. Придумал тоже чушь.
О Пророк, строгий, великий, милосердный. Я не… не раб, ага. Мне уже об этом говорили. Нэр говорил. Единоутробные братья Нэра Оли и Кохва говорили. Их отец, седой, статный Дэрэх говорил. Муж Кохвы Сати, веселый, миловидный брюхатый омега, говорил. Еще многие из караванщиков говорили. А я тупо морозился. Ну, не состыковывалось в моих мозгах, упорно продолжал ждать, вот-вот прикажут надеть ошейник, символ неволи.
Ждал, ждал, ждал, шарахаясь от любого мало-мальски громкого звука, но никто не приказывал. Накормили плотным вкусным завтраком, называли щенушкой и братишкой, одарили целым ворохом накопанной по фургонам яркой одежды, щеной и замечательным кнутом бычьей кожи, обули в лишь слегка потертые сандалии, тискали и развлекали шуточками.
Чудесато, непривычно столько подарков и любви сразу, но так приятно, греет изнутри солнышком. Особенно когда подходит поболтать погонщик Вася. О Пророк, разумеется, Вася — альфа, высоченный и мощный. Более того, он — весьма взрослый альфа, дождей примерно двадцати восьми-тридцати, и не отличается особой красотой. Краснокожий, круглолицый, светлые прямые короткие волосы выгорели добела, и глаза не пустынничьи, небесно-голубые. Зато улыбчивый и пахнет приятно, сеном. За ним постоянно бегают двое смуглых, огненноголовых голубоглазых мальчишек пяти-шести дождичков, альфочка и беточка. Сынишки, похоже.
— Шати? — присевший рядом со мной на корточки Оли смешно морщил носик. — Не витай в облаках. Твой сигнал закапывать нужен, хозяин — ты.
Я вяло кивнул, разрешая закидать Зверьку землей, и Нэр с Кохвой заработали лопатами. Кто-то тронул повыше локтя, оказалось — Вася. Альфа кусал губу.
— Сочувствую потере, — он смотрел прямо и уверенно, ресницы густые, длинные, загнутые, куда темнее волос. — Но плакать не стоит — душа твоей песьки улетела к созвездию Пса, получит от прародителя новую судьбу и новое тело.
Я мигнул, не воспринимая, о чем толкует светловолосый, с трудом сообразил и пустил по щеке горючую слезу.
Зверька-Зверька, прощай и не держи зла. Я, кажется, вступил в совсем иную жизнь, обещающую стать замечательной. Сложно поверить, мне, кажется, заигрывающе подмигивает альфа. Пока очень робко подмигивает, с безопасного расстояния, но ранее ни один никогда не подмигивал. А еще этот альфа, кажется, ко мне принюхивается, как, впрочем, и я к нему. Его зовут Васей, Нэр нашептал. Вася вдовец и не из бедных. Не скажу, что он внешне — моя мокрая мечта, встречал альф куда красивей, но… Я обожаю запах сена. С детства.
«О Пророк, — взахлеб молился я, ломая пальцы: течный, одурманенный успокоительным отваром, хоронящий любимую собаку, напрочь позабывший про траур и про то, что опозорен, не невинен и, скорее всего, брюхат от насильника. — Пусть Вася подмигнет мне еще раз, и я ему приветливо улыбнусь в ответ».
Такова, увы, омежья память, избирательная, и не стоит меня осуждать за легкомыслие. Прошлое — прошлому, будущее — будущему. Между прочим, так и Пророк писал в Священной Книге: «Не спите на кладбищах под крестами, люди — могилы высосут душу. Отпускайте умерших».
Постараюсь последовать завету Пророка. Хочу жить, любить, отдаваться по ночам моему альфе, носить, маясь тошнотой и причудами, и в муках рожать ему его младенчиков.
Не хочу — страстно жажду, до потери сознания. Даже на рабский ошейник ради подобного счастья соглашусь, не вздрогнув. Вася, подмигни! Я поверю — и случится обязательно.