Волей Пророка

      Ммм… Вы когда-нибудь пробовали отдаться альфе в почти полной темноте в сухой траве по колено? Ох, и не пробуйте! В спину, бедра и попу впиваются колючки, табунами наползают какие-то кусачие насекомые, твердо, неудобно. В общем, мы с Васей с ругательствами повскакали на ноги, едва завалившись. Видать, судьба у нас такая, заниматься этим в вертикальном положении и без проникновений.       Теперь я боялся значительно меньше и распрощался с частью смущения, потому решил просто повторять за Васей его действия. Тем более альфа начал с уже знакомого мне — с поцелуев.       О Пророк, как же мне нравились Васины поцелуи — неспешные, тягучие и пока совсем неглубокие, изучающие. Мужчина аккуратно посасывал по очереди мои губы, слегка прикусывал их зубами и сразу нежно зализывал мифические следы укусов влажным кончиком языка. Я поплыл, отдаваясь ощущениям, поддерживаемый им под спину. Ноздри забивал аромат сена, заставляя чаще дышать. Накатила странная то ли слабость, то ли расслабленность, томно отдающая в задрожавшие колени. В паху резко потеплело и потяжалело, сладко-муторно затянуло низ живота.       «Упаду, как есть упаду, о Пророк», — я хотел сказать это, но сумел лишь застонать прямо Васе в рот и неожиданно похабно чпокнул попой — ибо мое пока не до конца оттекшее тело среагировало на поцелуи нравящегося альфы вполне адекватно, выделением смазки.       — М-м-м, — промычал я, сам углубляя приносящий столько приятности поцелуй и впервые решаясь встретить неуверенно просящийся ко мне в рот язык Васи своим.       Ощущение от прикосновения наших языков друг к другу показалось занятным, но странным, и я, встрепенувшись, повторил его. Потом, передумав, вытолкнул язык мужчины изо рта, устыдившись непонятно чего… Чтобы тут же застонать в голос от вспыхнувшего ярким цветком удовольствия — ибо горячая Васина ладонь не дремала, малость погладив меня по бокам, проникла под мою набедренную повязку и мягко обхватила омежьего меньшого, успевшего налиться кровью братишку.       И понеслось бы неприличное, чудесное, уже знакомое по фургону, но на этот раз я воспротивился одностороннему рукоблудию. Мы с Васей пара или нет?! Если да — я тоже должен, нет, обязан доставить альфе наслаждение, такое же, какое он доставляет мне. Справедливо и правильно.       — Подожди, — пробормотал я, впрочем, не прерывая увлекательнейшего занятия, причмокивающе-влажного поцелуя с мужчиной.       В результате получился очередной вырвавшийся из горла пошловатый, заводящий стон, на который Вася ответил рыком, направляя мою блуждающую по его мускулистому животу руку куда-то вниз.       Не куда-то, шыт, к своему паху. Оказалось, альфа уже приспустил спереди портки — я наткнулся на твердую, стоящую торчком крупную плоть, смутился и обрадовался. Что примерно сейчас делать и как, слава Пророку, известно, омеги гоняют шкурку регулярно, особенно в течку. Захватив мужскую гордость альфы в кулак, я пробно покружил подушечкой большого пальца по ее навершию-полусфере, пачкаясь выделившимися капельками вязкой похоти. Вася довольно охнул, одобряя начинание, и неожиданно отстранился, прерывая и поцелуй, и контакт тел.       — Есть идея получше, — судя по шорохам, он стягивал портки совсем. — Подстилка. Не могу, хочу тебя взять полностью, Шати.       Я задрожал, холодея, внутренне напрягся и воспротивился, не позволил мужчине уложить меня на расстеленные на земле портки, лишь усадить. Да, испугался боли проникновения — в памяти, увы, пока был слишком свеж тот унизительный, отвратительный ужас, который со мной сотворил дядя. Лучше — взаимная дрочка, не нужно никаких единых целых, не сегодня, пожалуйста!       И понявший, не забывший про изнасилование Вася предпочел не настаивать, смирился, но по-своему — вдруг сложился в три погибели и уткнулся лицом в мой пах. Миг, губы альфы коснулись навершия омежьего меньшого братишки, дразня, щекоча, заманивая…       О-о-о… Я замер с приокрытым ртом, позабыв дышать. Что, к Пророку, Вася творит?! Стыдно, безумно стыдно, и настолько же невероятно сладостно. Остановить мужчину? Не останавливать? Папочка…       Естественно, желание легко победило стеснительность.       — Еще… — всхлипнул потрясенный я, вплетая пальцы в растрепанные Васины волосы, зажмуриваясь и нервно второй рукой проверяя погрив, не съехал ли.       Голова покрыта, обойдешься, пророк. А остальное… Ой-ва-вой, ничего не вижу, — ага, не вижу, луны нет, костра нет и факела нет, ночь, — ничего не слышу, — ложь, слышу собственные протяжные стоны и мольбы о продолжении, — и никому ничего не расскажу, слишком интимно, сгорю от стыда. Да и некому мне рассказывать о наших с Васей любовных играх, я в караване новенький, друзей еще не нажил.       Акх-х — Вася без предупреждения вобрал моего меньшого братишку в рот целиком, пососал и выпустил, опять, опять… Я подавился стоном, готовый выплеснуть семя ему глубоко в глотку, но альфа не дал, ловко пережал ствол у основания колечком из пальцев. Толчок в грудь, и я — на спине с широко раздвинутыми, согнутыми в коленях ногами, Васины ладони давят на бедра, а Васин язык… Васин распластанный язык широкими мазками тщательно вылизывает меня от поджавшихся, отекших яичек по стволу к навершию и обратно. Я завыл в предплечье, закусив кожу.       «О Пророк, — отчаянно взмолился в звездное небо, — я блудник, и мне смертельно стыдно перед тобой, но так замечательно хорошо… Прости и не наказывай строго»…       Васин язык закончил со стволом, спустился в промежнось и принялся гулять там, выписывая узоры, неуклонно приближаясь к моей мокрой, пульсирующей в предвкушении дырочке. Ближе, ближе… Я заерзал попой и затрепетал, выгибаясь в пояснице, хотел куда большего, чем язык, касающийся заветного колечка мышц. И получил — Вася шустро ввинтил в меня кончик языка, глубже, глубже, обжигая промежность дыханием, а мне, скулящему в нетерпении, обезумевшему, некуда было далее раскорячивать ноги без риска порвать связки. Или это не язык, а палец? Нет, два пальца, а Васин язык вновь нежит навершие меньшого братишки.       Неважно. Пусть нежит, ведь в паху неуклонно растет, скручиваясь в спираль, волна требующего «еще и еще» звенящего жара!       И вновь Вася, издевательство, не позволил выплеснуться, вдруг прекратил все ласки и за запястья вздернул меня вверх, усадил к себе на бедра лицом к лицу. Вздыбленная плоть альфы уперлась между моих ягодиц, непрозрачно намекая разрешить вторжение. Мужчина в горячке страсти шептал какие-то слова, я, мало чего соображающий и мучимый чудовищной пустотой внутри, сумел разобрать только «люблю тебя, люблю» и «моя радость», послушно приподнялся и позволил неизбежному случиться, начал неспешно опускаться, насаживаясь на предложенное сам. Чай, не впервой принимать альфу, не невинная ромашка.       До конца опуститься не получилось — скручивающаяся в паху пружина достигла, наконец, предела напряжения, обманчиво медленно повибрировала и взорвалась ослепительной, пронесшейся по нервам, поглощающей остатки разума вспышкой света. Я, цепляющийся за Васины плечи, заколотился мелкими конвульсиями, хрипло крича, запрокинулся, мотая в исступлении головой, но не опрокинулся — Вася не позволил, поддержал. Альфа тоже весь подергивался, беспрерывно стонал, похоже, сдался, выплеснулся одновременно со мной.       «Кажется, погрив свалился, ой-ва-вой, — толчком опомнился я через неизвестный промежуток времени, отдыхиваясь и тихонько-блаженно постанывая.       Сидеть на Васе, обвив шею мужчины обеими руками и влажно целуясь с ним, чувствуя глубоко в грешной дырке толстую плоть с распирающим, раздувшимся узлом, было удобно, тело изнутри от малейшего движения пронизывали россыпями яркие, короткие вспышечки сладкого света. — Ну и к Пророку его. Погрив — всего лишь кусок нечистой, пропотевшей хлопчатой тряпки, в темноте моей непокрытой головы не видно, тем более с небес. И вообще, блуд прекрасен, о Пророк, особенно с любимым, ощущения от соития не описать ни словами, ни жестами, ни буквами с цифрами. Это… спаренный полет в звездную бездну, огромное счастье и восторг».       — Ты меня повязал, — мягко упрекнул я Васю вслух. — Теперь до рассвета не разъединимся, да? Будем тут, как дураки, торчать, среди разнотравья…       Мужчина слегка подал бедрами вверх, я всхлипнул — очередная вспышка наслаждения пробежала аж до кончиков поджавшихся пальцев, — и укусил его за нижнюю губу.       — Не до рассвета, — мой альфа, похоже, довольно усмехался. — С часок, и узел спадет. Только не говори, что тебе сейчас, с узлом, плохо.       Ох. Мне было хорошо с узлом, очень хорошо. Но… У Васи наверняка от такой позы ноги затекли, раз, два, если совсем чуть-чуть приподниматься и опускаться, покачиваясь туда-сюда, ощущения резко усиливались.       Заинтересовавшийся открытием, я сразу же им воспользовался и застонал в голос, так стало невыносимо здорово. Подхвативший меня ладонями под попу Вася вторил страстным шепотом «да-да!», аккуратно поддал, затрепетав.       О-о-о и а-ах, пусть узел не спадет до рассвета, о Пророк, нам не скоро надоест сие потрясающе приятное развлечение, клянусь и за себя, и за Васю!