М-м-м... кобыла
15 августа 2018 г. в 22:01
Пока Амид искал Васю, я открыл короб с личным тряпьем — целый полный короб аккуратно сложенного тряпья, о Пророк, а ведь совсем недавно, полторы луны назад, имел из одежды изрядно поношенные льняные рубаху, портки и погрив без смены, в чем торговцам продали. Выкопал почти новые рубаху, портки и погрив из тонкого хлопка, последние из оставшегося чистого, поспешно облачился и встретил откинувшего полог жениха стоя, уже в приличном виде.
— Доброго утречка, — поздоровался, сияя альфе счастливой улыбкой.
Вася подошел вплотную солидной развалочкой, но обнимать не спешил — постеснялся сунувшегося следом Амида.
— Как спалось, литая?
Я и мужчина легонько потерлись носами, приветствуя друг друга. Смешно, будто Вася сам не знал, как мне спалось, чай, ночи проводим вместе.
— Мой, — шепнул я тихо-тихо, чтобы греющий с порога тенью уши раб не услышал. — Люблю. Хорошо спалось, итая, спасибо — твоими молитвами, под твоей защитой.
Вообще-то, у караванщиков, насколько я успел заметить, не было принято омегам говорить подобное альфам, этот обычай я частично, — убрав унизительный поклон в ноги, — взял от родичей-пастухов, но… В меру, не перебарщивая, уважить своего альфу, с которым делишь его кров и его пищу — святое дело, да и Васе слишком явно нравились подобные почтительные речи — сразу распрямлял плечи, гордо вскидывал голову и начинал смотреть орлом, в облаках парящим. На меня, конечно же, не сомневайтесь. Только на меня.
Так случилось и сейчас — мужчина словно бы стал выше ростом, заметно приосанился.
— Люблю, — он залучился внутренним, довольным светом. — Ты — мой весенний, умытый дождем благоуханный зеленый луг, Оди. С рабом что-нибудь решил? Крепкие парни на рудниках в цене…
Я фыркнул, жаждая отсрочить объяснения с парой до «после завтрака», и отстранился, понимая — ой-ва-вой, не получится. Да и незачем, рабами вроде Амида не разбрасываются.
— Обойдутся шаховы каменоломни, — Вася недоумевающе свел брови на переносице, и я продолжил без страха: — Он изрядно грамотен, у знахаря учился, бегло читает и пишет. Нам самим такие нужны.
Вася заинтересованно напрягся загривком, поманил мою прячущуюся за приспущенным входным пологом собственность пальцем.
— Серьезно умеешь бегло читать и писать, вещь? — осведомился чуть высокомерно. — И докажешь, если выдам папирус с чернилами?
Бросивший изображать глухого-слепого Амид честно округлил не заплывший кровоподтеком глаз, торопливо закивал, подтверждая — докажет немедленно, лишь бы имелись писчие принадлежности.
— У меня есть гусиные перья, — парень вытащил откуда-то из-за пазухи плоский, длиной с ладонь взрослого альфы, потертый кожаный коричневый футляр. — Вот, уже заточенные. Дайте папирус, легко чиркну строчку-две.
Вася изучал показавшегося ему излишне наглым чужака, прикусив губу.
— С кляксами? — светловолосый караванщик прятал на дне предвкушающе расширившихся зрачков лукавые искорки. — За каждую кляксу назначу десять плетей.
Амид мило сморщил лицо, отрицая кляксы.
— Зачем ты обижаешь меня напрасно, торговец? — молодой альфа с осуждением покачал перебинтованной, растерзанной головой. — Кроме грамоты на трех языках предтеч и счета, я знаю сотни полезных и ядовитых трав, умею зашивать и заращивать раны и вправлять вывихи с переломами. Унизить подневольного, — он тронул ошейник, — невелика наука. Свободного — куда опаснее, двинет в морду на правах равного. Мой достопочтимый хозяин Одуван умнее и сдержаннее тебя в сто крат, опора, и гораздо лучше воспитан. Истинная опора рода, предназначенный даровать жизни.
О Пророк. Отбрил так отбрил, по-воински прямо, красиво, наотмашь и по справедливости. Попутно обозвал меня одуваном, не мигнув. Обидеться, не обижаться? Наказать, не наказывать?
Эх, посоветоваться бы с кем-нибудь из омег каравана, например, с Эппэлом, по поводу наказания рабов, но омеги, будто назло, вне зоны досягаемости. Ладно, сам справлюсь. Пророк мне в помощь, обязан сдюжить, или это не я рос среди пастухов забитым уродцем-вонючкой.
Угрожающе цыкнув на перегибающего палку Амида, я повторно потерся носом о Васин пытающийся задраться нос.
— Раба определяет вовсе не ошейник на шее, любимый, иные качества — глупость, трусость и вороватость, — вздохнул с нотками горечи, невольно вспоминая свое появление в караване. — Стыдись, итая, именно ты стыдись. Забыл — ты делишь ложе с выкупным рабом?
Вася виновато прищурился сверху, поджал побледневшие губы в куриную гузку. Ничего не забыл альфа, факт, и, похоже, испугался моего возможного гнева. Стукнуть любимого в целях убавления спеси, что ли? Он определенно стерпит, воспитанный в омегархате.
О Пророк, Великий и милосердный. Ну и мысли, аж щеки запылали.
— Прости меня, любимый, я больше так не буду, — прошептал я, поспешно прикрывая рукавом горящее лицо.
И, о чудо, Вася повторил за мной эхом с крохотной задержкой, с той же самой покаянной интонацией:
— Прости, любимый, я больше так не буду.
Заминка, и нас кинуло друг к другу. Влепило тело к телу — волос не пролезет, торсами и губами, двойным неразмыкаемым замком из пальцев, спаяло во взаимно пьющем сердца и души, уносящем за грань реальностей влажном поцелуе.
Амид — потом. Папирус и чернила — потом. Весь мир — потом. Я, Вася и пожар нашего бешеного, неконтролируемого желания слиться в единое. Пусть ненадолго, но — в абсолютно единое. Шыт, с наблюдателем рабом, в любой миг могущими ввалиться Васиными сыновьями и иными незваными гостями. Похоже, любовное соитие придется отложить.
Оттолкнуть Васю оказалось тяжело, но не невозможно.
— Ты очень самоуверен, — я откровенно задыхался, страстно жаждая продолжения ласк. — Словно мы с тобой в лагере одни. Оставил со мной в закрытом фургоне чужака, тот запросто мог меня убить, сонного, я бы не пикнул. Скольким захваченным пленникам из бандитов, кроме Амида, вы, торговцы, сохранили жизни, и чем руководствовались, не перерезав им глотки?
Вася загадочно жмурился, облизывался. Сомневался, посвящать ли меня в некую тайну.
— Эм, ты проницателен, литая, — вымолвил мужчина после весьма продолжительного, нехорошего, звенящего молчания. — Никого, лишь Амида. А почему… — я застыл, содрогаясь накатившим леденящим ознобом, — не поверишь все равно. Просто прими — твоей жизни ничто не угрожало. Непременно расскажу, когда успешно родишь.
Подобный уклончивый ответ с относительной рассрочкой меня совершенно не устраивал. Глухо, по-шакальи рыкнув, я вскинул руку к горлу норовящего чмокнуть в губы альфы, вдруг напрочь утративший робость перед опорой, и — уронил обратно. Этот светловолосый гад не доверяет собственной паре, с которой делит ложе и с которой помолвлен. Подловато.
И… Не только подловато. Пугающе-настораживающе. Но я — не безмозглая бычья лепешка, умею складывать косвенные намеки на факты. Вынужу-ка любимого исподволь признаться кое в чем. Главное — засыпать мужчину простенькими, на первый взгляд безобидными вопросами, чтобы отвечал, не раздумывая.
— Вась, какой масти лошадь я собираюсь купить, продав в Шах-Граде сапожки? — Я никогда ранее не озвучивал никому из караванщиков масть лошади-мечты. Маячит перед внутренним взором, трясет белой, пышной, шелковистой гривой, заплетенной в мелкие косички… Вокруг скотины скачет тонконогий гнедой жеребенок…
— Серую с белой гривой. — Вася недоумевающе округлил рот и добавил по своей инициативе: — Кобылу, ради выгодного приплода.
О-вэй, прокололся с первой же моей попытки. Конечно, частностей не уловил, но общее, отчаянное направление напряженной мысли — вполне. Планирующий прикончить спящего хозяина наверняка будет думать не менее шумно и четко.
— Да, любимый, — продолжающий представлять будущую кобылу, я сладко всхлипнул, разрешая новый поцелуй. Под защитой, без сомнений. Спасибо Пророку, позаботился обо мне воистину щедро.
Ой-ва-вой. Ага. И нигде не страшно. Вообще. Телепат-то — мой.