В ту же реку
18 августа 2018 г. в 14:04
До холмов оказалось куда дальше, чем мне казалось — опеределение расстояния на глаз дело тухлое, особенно когда воздух над равниной дрожит от жары. Выехав утром, наша конная группа из пяти искателей добралась до цели уже в сумерках.
Да, Амиду тоже выделили лошадку, смирного буланого мерина — я настоял, пожалев ноги моего раба, тот не смог бы часами бежать за верховыми под палящим солнцем.
Едва достигнув склона первого холма, мы наткнулись на следы пребывания в этой местности людей — совсем свежее, остывшее, пока не разметенное ветром кострище. Странно, но вокруг кострища в притоптанной сухой траве не валялось обглоданных костей жареных животных, и оно не воняло человеческой мочой. Неведомые люди развели огонь, посидели и исчезли, бросив пламя догорать? Не поев, не попив, не опорожнив хоть раз внутренностей, с риском устроить пожар — последний дождь мочил землю давным-давно?
В подобное чудо верилось слабо. Костер — дело рук ефеней, не иначе. Ой-ва-вой, Пророк, бежать отсюда, спасаться…
— Спешиваемся, — приказал Вася негромко. — Оди караулит лошадей, остальные все тут тщательно обследуют. О любой находке сразу доложить мне.
Мы подчинились с неохотой, дрожа от страха. Сползли с седел, я принял у побледневших спутников поводья и уткнулся лицом в шею моей кобылки, замер, вслушиваясь в сгущающиеся сумерки. Стоять и ждать, пока альфы чуть ли не на четвереньках ползают в траве, ощупывая каждый подозрительный, попавший под ладонь камешек, было очень страшно, и я беззвучно молился Пророку, умоляя его о защите.
Шыт дернул напроситься в экспедицию, зачем мне в лагере не сиделось? Разгуливать ночью там, где живут ефени — чревато неприятностями. Духи не жалуют вторгшихся на их территорию людей, это известно даже ребенку. Что теперь: разбивать лагерь, ехать дальше в темноте с риском покалечить лошадей, подсвечивая путь драгоценными факелами? Факелов мало, четыре десятка, используем — других не достанем.
Кстати, о ефенях. Почему Вася не дергается, хмыкает, глядя на наши трепыхания, в ладонь? Чуйка альфы не чует опасности?
— Верно, не чует, — наклонившийся к кострищу мужчина ковырялся в угольях тонкой палочкой. — Здесь были люди, не духи. Вот доказательство, — он выкатил из золы нечто плоское и округлое размером с медный звон, — пуговица. Похоже, костяная, обгорела по краям. Сами убедитесь — пуговица, не вру. Просто это были очень аккуратные и сознательные люди типа нас: уходя, они прибрали за собой мусор. Возможно, закопали в вырытую неподалеку ямку.
Лично меня Вася убедил. А ведь и верно, торговцы не разбрасывают остатки пищи, собирают в корзины и закапывают, иначе за караваном увяжутся бесчисленные, вечно голодные шакалы, начнут нападать на скот — замаешься отбиваться.
Жегшие костер — торговцы? Поблизости — чужой караван, и мы наткнулись на его разведывательный отряд? Тогда где признаки присутствия лошадей, вряд ли торговцы путешествуют пешкодраном.
Короче, картинка не складывалась, и не у меня одного. И Вася, и Нэр с Кохвой, и Амид вместе со мной недоумевающе чесали кадыки.
— Песю надо было брать, — наконец глубокомысленно изрек Кохва, недобро зыркнув на Васю. — Эх, ступили мы, на твою чуйку понадеявшись, старший. Без песи утра ждать потребно.
Вася в ответ угрожающе набычился, и оба задавили друг друга волей, сжимая кулаки.
«Ой-ва-вой, — наблюдающий за готовыми, вроде, сцепиться альфами, я приоткрыл в испуге рот. — Сейчас подерутся»…
Ошибся, конечно же, зря едва не намочил портков: умудренный жизнью Вася не собирался допускать никаких драк.
— Раз потребно — дождемся утра, — мужчина примирительно улыбнулся. — Распаковываемся, ребята. Доставайте-ка одеяла, снедь — время ужинать. Костра разводить не будем. Кто лошадей расседлает, я?
Спрятавший за поспешно опущенными веками потухающую ярость Кохва отрицательно покачал головой.
— Раб расседлает, — буркнул он. — Зачем мы его в поход взяли, спрашивается, бездельничать?
В результате расседлывали я и Амид, в четыре руки, и мы же стреноживали лошадям ноги. Вася в это время потрошил седельные сумки, а Нэр с Кохвой, стоя, жевали, разломив напополам выделенную им Васей лепешку. Близнецы были голодны как волки и ненавидели весь мир, пусть лучше жуют, чем лезут воевать. Работая, я наблюдал за братьями и искренне недоумевал. Вроде, взрослые парни, оба женатые, у обоих по ребенку, а ведут себя — хуже малых детишек. Ну, устали ехать по жаре, ну, проголодались… Так и я устал и проголодался, и наверно, куда больше их, ведь я — омега в тягости, меня изнутри плод сосет, но не ору и не психую…
Неслышно подошедший сзади Вася зашептал, обжигая дыханием ухо:
— Терпение, любимый, терпение. Они соскучились по своим омегам и завидуют нам, что мы вместе. Оттого и бесятся — истинным парам всегда тяжело разлучаться надолго. Просто не обращай внимания, поедят — успокоятся, а там и спать ляжем.
Я доверчиво откинулся спиной в объятия жениха, наслаждаясь обволакивающим ароматом сена, стянул пропотевший погрив и невольно застонал, расслабляясь — мужчина принялся подушечками пальцев массировать мне затылок. О Пророк, как хорошо, мурашки по телу… Ползут, ползут, оседая внизу живота, между полупопиями, по внутреннней стороне бедер…
— М-м-м, еще, — я повернул голову, ловя губы Васи вмиг пересохшими губами. — Хочу тебя, любимый…
Альфа не спешил целовать, его ласкающая пятерня застыла, впутанная в мои влажные, грязные волосы.
— Попозже, — я, уже настроившийся на удовольствие, разочарованно всхлипнул. — Сначала ты должен накормить ребеночка. Поужинаем, заберем наши одеяла и заляжем в сторонке.
Я согласно покивал — в пустом желудке отчаянно сосало. Вася отстранился, взял меня под локоть и повел к накрытой им к ужину «поляне».
Ели в молчании. Я и Вася жарко переглядывались, предвкушая скорое, пусть и недолгое уединение, и то и дело якобы нечаянно прикасались друг к другу. Близнецы, жуя, трагически вздыхали и старались на нас не смотреть. Сохраняющий невозмутимость, севший чуть в сторонке Амид подмигивал всем по очереди и бодро работал челюстями. Истинной парой раб пока не обзавелся, по любимому омеге не скучал, чужому счастью не завидовал и стремился как можно быстрее набить брюхо и завалиться спать. Быстро покончив со своей порцией — лепешкой и ломтем копченой баранины, парень слопал десерт, горсть сушеных фиников, выхлебал в три глотка кружку изрядно разведенного водой вина и, буркнув «Надо бы караульного выставить», растянулся на одеяле звездой.
Вэй, предложил дело. Я сразу же вспомнил, чей этот нахал раб, на правах хозяина приказал ему заступать караулить первым, вскочил и потянул как раз доевшего Васю прочь от стоянки, в сухотравье.
Скорее, скорее, хочу близости с женихом — внутри горит и мокро! Отойдем только от кострища шагов на двадцать, и…
Нечто мягко обхватило левую щиколотку, сжало и дернуло, выбивая из-под ног почву. Я грохнулся на попу с диким, исполненным ужаса воплем, чувствуя — куда-то волокут. Вася кинулся на помощь, пытаясь понять, с какой радости я вдруг упал, споткнулся о невидимое в высокой траве крупное тело, растянулся на мне, и начался абсолютный кавардак. Я орал, срывая голосовые связки, захлестнутый паникой выше макушки, Вася рычал, наугад отпинываясь от нападающей, пытающейся похитить его омегу твари, а тварь… Не кричи я сиреной, мы с Васей бы непременно услышали — тварь жалобно мекает, напуганная побольше нас, людей.
Конец безобразию настал внезапно — кто-то зажал мне рот ладонью и рявкнул в ухо:
— Заткнись, кусок труса! Это коза! Твоя знакомая коза, не поверишь!
В лицо побрызгали пахнущей вином водой, и я очнулся, вынырнул. Робко, колотясь ознобом, открыл глаза…
В льющемся с бескрайнего черного неба серебристом свете луны склон холма был — как на ладони. Передо мной на коленях белозубо скалился, удерживая за рога упирающуюся в землю широко расставленными тонкими ногами, пытающуюся пятиться лохматую серую козу, Амид — от шеи козы к моей лодыжке тянулась истрепанная веревка. Рядом с рабом хихикал, потирая рассеченную, кровящую скулу, Вася. Кохва придерживал меня в сидячем положении. Нэр с глупой лыбой протягивал кружку.
— Выпей, — предложил парень. — Полегчает.
Я принял кружку, и, пока жадно глотал, разглядывал козу. Ой-ва-вой, действительно, знакомая скотина. Уже однажды ловившая меня аналогичным способом и сбежавшая с поля боя. Поперек лба — белый шрам, на правом ухе выбито клеймо — треугольник.
А говорят, в ту же реку дважды не войдешь. Снова судьба свела. Что ж, сама напросилась. Будет моей, у меня в отаре нет коз.