Волей Пророка

      Точнее — явление. Вася вырос за моей спиной грозной тенью. Это он спалил коня Омира зеленоватой молнией. А я всего лишь, не щадя, хлестнул зарвавшегося, утратившего человеческий облик брата по щеке и осел в опустошенный обморок.       Чтобы не видеть, как вдоволь напялившиеся на махом уничтожившего крупного жеребца беловолосого, перекатывающего по скулам желваки мужчину бандиты со стонами запредельного ужаса кулями валятся с седел и утыкаются лбами в землю. Бедняги узрели бога во плоти и спешили его почтить искренним преклонением.       Вася тем временем наступал на пятящегося, посеревшего лицом Омира, сжимая кулаки, встрепанный, красный и злющий.       — Пленники где, ублюдок? — рычал зверем. — А ну быстро их сюда! Развязать! Отобраное имущество вернуть! Одна нога здесь, вторая тоже здесь! Бе-его-ом! Или следующая молния — тебе!       О Пророк! Да не видел я этого, к сожалению! Не видел, пребывая без сознания! Позже Кохва с Нэром рассказали, с восторженными придыханиями, за ужином у костра, благополучно очнувшемуся и без аппетита ковыряющему ложкой в каше. Рядом со мной, по правый локоть, победителем восседал герой дня Вася, по левый — зареванный Дум, не ел, баюкал в кольце дрожащих рук рвано всхлипывающих, задремывающих сыновей: омежку четырнадцати-пятнадцати дождей отроду и беточку чуть помладше. Нежные, в форме сердечка, личики мальчишек уродовали синяки и ссадины. Заживут, в отличие от раненых жестоким насилием душ, быстро, через неделю-полторы и следов не останется. Души же излечат время, ласка и возня с малышней. Потихонечку, ненавязчиво отогреем обоих общими вниманием и любовью. У скрещенных в щиколотках ног пожилого омеги спал, свернувшись калачиком, еще один сын-омежка, восьмидождик. На его честь, слава Пророку, не покусились из-за мелкого возраста и полной физической незрелости. Самый последний сынишка Дума, альфочка-семидождик, посапывал, уложив коротко остриженную черную голову на мои колени. Его тоже не изнасиловали, только побили и напугали до заикания.       Напротив меня, вперив в Васю задумчивый, полный суеверного почтения взгляд, замер истуканом Омир. Оставшийся без разбежавшейся кто куда, побросав имущество, шайки бандитов альфа, потерявший коня, часа два уже хранил гробовое молчание и отвечал на вопросы редко, односложно и неохотно. Парень выбрал родную кровь и, похоже, не сожалел о принятом решении.       Именно он в охапке принес меня, бесчувственного, в овраг, поливая мое неподвижное лицо слезами раскаяния, а вовсе не занятый запугиванием бандитов Вася. Принес — и сдал горестно причитающему Думу с его омегами, выхаживать.       — Если Шати скинет плод, — в исступлении крикнул тогда дарунам, — я вам шеи сверну! Мой племянник обязан выжить!       По секрету, я вовсе не собирался скидывать. Низ живота и поясница не ныли, ну, подташнивало, кружилась голова и мучила слабость — мелочи, не стоящие внимания.       — Они вернутся, — сказал я сейчас брату, откладывая ложку. — С дарами. Но не к тебе, Омир — к своему новому богу.       Зрачки альфы запульсировали и переместились на меня, опора тоже отложил ложку, в точности копируя мое движение.       — Каково это — ждать от бога ребенка? — спросил парень негромко. — Целовать бога? Отдаваться богу ночами? Расскажи, Шати.       Он упорно величал меня именем, нареченным когда-то отцом.       Ох и ой-ва-вой. Лично я не считал Васю богом и растерялся. Мой возлюбленный — человек. Необычный и наделенный нечеловеческими способностями, но — человек. Вот только как объяснить подобное брату, чтобы тот и поверил, и понял? Не мозгами — сердцем? Кстати, о богах, кто там из Олимпийцев швырялся молниями, Зевс?       — Васёка, — я непочтительно придвинулся к жениху вплотную и умастил висок на его мощное плечо, — у Зевса были дети?       Мужчина отхлебнул из кружки подкрашенной вином воды, проглотил жидкость, дернув кадыком, и вздохнул.       — Были, — кивнул. — Много, и от законной жены, и вне брака. Громовержец отличался большой любвеобильностью, литая. Одну дочь, богиню Афину, родил сам — та вылезла из его головы.       Ва-а, сам, из головы? Интересно!       Выпрямившись, я засмотрел альфе в глаза:       — Зевс был омегой?       Вася глуповато улыбнулся и потрепал меня по щеке.       — Боги Олимпа были загадочными существами, — промолвил, — непредсказуемыми. Творили, что считали нужным, изменяли себя и мир вокруг по собственным божьим желаниям. Создавали удобные им реальности, растения и животных. Нам, людям, до них как до луны.       — И тебе? — я с трепетом схватил мужчину за запястье.       — И мне, — Вася посерьезнел. — Я — не бог. Обычный человек со странными, нечеловеческими способностями. Покойник-брат не имел чуйки и не умел аккумулировать в теле электричество, и его сын не умеет, но иногда пророчит будущее. Мой — зажигает щелчком пальцев искры и ловит отдельные мысли и эмоции. А отца с папой я не помню, увы. Вообще не помню — когда торговцы подобрали нас с братом, я еще не разговаривал, брат был молочным младенцем. Откуда мы, крошки, взялись на пустой, заброшенной дороге, от кого это унаследовали? Тайна.       Ой-вэй. Значит, Вася — усыновлен караванщиками, типа подкидыша.       — Йода утверждает, — альфа поправил ворот норовящий распахнуться рубахи, замерз на ветерке, — что я с братом — генетический эксперимент какой-то древней, до сих пор действующей лаборатории предтеч. Мол, сидят те где-то под землей в бункере и звенят пробирочками, выращивают в подогреваемых камерах-термостатах новых, богоподобных людей.       О-o-o, шыт, зачем сразу, кучей, столько сложных, незнакомых слов. Обалдевший я клацнул зубами, опрокидывая миску с недоеденной кашей на траву, и возмущенно выпучился на жениха.       — Я не молла, Вася, — мяукнул. — Умных книжек не читал, с трудом печатными буквами пишу, кура лапой. Расшифруй, пожалуйста, заклинание?       Вместо Васи неожиданно ответил Амид. Хрипловатый голос парня прозвучал в темноте глухо.       — В наших краях на востоке, у границы лесов, — альфа шмыгнул носом, — стоит высокий курган. Возле того кургана частенько видят по ночам летающие огни и следы на земле, от громадных, широких, ребристых колес. Слышат доносящиеся из-под земли стуки и шумы. Моллы хором твердят — там гнездо ефеней, запрещают туда ходить.       Бр-р, до озноба, о Пророк. Обожаю разные страшилочки на сон грядущий. Можно поежиться и прижаться к Васе в поисках защиты тоненько поскуливающим щенушкой, пусть любимый обнимет и успокаивающе чмокнет в губы. Родина Амида далеко, до нас их ефени не доберутся.       — Боишься, литая? — мужчина тронул мой подбородок кончиками пальцев. — Не бойся. Предтечи нас при встрече не обидят. Усыпят газом и специальным приборчиком подотрут память. Разлепишь поутру глазки — будто и не встречались. Давай, поднимай миску, наложу тебе из котелка устатков каши — доужинай, и заваливаемся набоковую. Поздно уже.       Эх, я бы позавидовал Васиной несгибаемой уверенности в доброте предтеч, честно. Но — не получалось. Вряд ли ушедшие в курган крохи сгинувшей цивилизации двуполых, наткнись мы на них, обрадуются. Без церемоний уничтожат случайных свидетелей их присутствия в мире из утраченного нашей цивилизацией оружия, равнодушно перешагнут через остывающие растерзанные трупы и растворятся во мраке вырытых под землей тоннелей.       Чуйка нашептала на ухо, ага. Обретенная с ребеночком Васи.       «Сыночек, — мысленно позвал я плод. — Тебя братишка не пинает? А ты его?»       Коротенькая задержка, и плод откликнулся музыкальным голоском в мозгу:       «Попинываемся, папочка, — пауза, и опять голосок: — Братишка — немой, не как ты с тятей. Он — урод, да? Я его пожалею от тебя?»       Получи, папочка, и делай выводы. Для меня и прочих уроды — потомство Васи и его брата, а им уроды — мы. Не обладающие чуйками, не разговаривающие мыслями и не владеющие магией электричества человеки.       Нет смысла искать чудо, подлинное чудо уже здесь. Протягивает миску с кашей. В моей утробе. Смеется возле пасущихся у оврага лошадей с верблюдами, теребит недовольно мекающую козу Капу — мальчишки, родной и приемный Васи, балуются, неугомонные.       «Не урод, — я невольно улыбнулся вовнутрь. — Просто… Другой. Люби его так же, как меня и тятю любишь».       Пауза, ответ:       «Хорошо. Ешь кашу, папочка», — и исчез.       Я подождал чуток — совсем исчез, устал болтать, наверно, малышок — и взялся за ложку. Плод требует поесть — поем. Кормлю двойняшек я.