Споткнулся

— Что?! Что значит «уезжай»?! — возмутился итальянец.       Людвиг пытался подобрать слова. Новый Венециано каждую минуту норовил как-то подколоть или просто сделать какое-нибудь неуместное замечание. Это, конечно, лучше, чем плач старого Италии, но даже он так сильно не надоедал, и был даже отчасти…милым?..       Старый Италия вёл себя как ребёнок. Маленький ребёнок, который делает всё, что ему заблагорассудится, который боится всего на свете, и быстро привязывается к людям. Маленький ребёнок, который всегда будет интересоваться твоим самочувствием и попытается как-то поднять настроение. Маленький ребёнок, которого можно обнять во сне, и который всегда видит в тебе опору и защитника. Это старый Италия.       Новый же Италия…ведёт себя, как типичный подросток. Думает, что раз он такой «взрослый», то позволяет себе подшучивать над людьми или подкалывать их, думая, что так становится круче. Да, есть моменты, где новый Венециано ведёт себя адекватно, но это только если он остается наедине с Людвигом, или ему действительно надо было серьёзно поговорить. Но в остальных случаях он либо напрашивается на порцию подзатыльников или криков со стороны немца, либо на замечания от посторонних людей. Нет, новый Италия не злой. Просто он находится в стадии между ребенком и взрослым человеком. Ну, то есть, вроде бы и умные вещи говорит, но говорит, не подумав, или объясняет очень глупо, как будто не хватило словарного запаса.       Но сейчас…  — То и значит…ммм, — Людвиг взволнованно прикусил губу, — Ну, ты же не идиот, верно?  — Верно, — согласился Венециано.  — У тебя есть свой дом, ты живешь с братом, но потом ты стал приходить ко мне и лезть ко мне в постель, — немец смущенно отвел взгляд на пару секунд, — просто потому что боялся спать один и боялся темноты. Сейчас же ты не боишься, верно?  — Верно, — повторил Италия.  — Ты можешь вернуться к брату, так как тебе уже не понадобится поддержка со стороны меня.  — Почему? — забеспокоился итальянец, — Разве я не приходил к тебе потому, что мы с тобой друзья?  — А ты даже после этого считаешь меня своим другом?  — Конечно! — подпрыгнул на месте Венециано, — Каким идиотом бы я не был, но дружить с тобой — ценно для меня! У меня ведь никогда не было друзей, потому что в детстве мною управляли другие страны, и я всегда хотел узнать, каково это!       Людвиг задумался.  — А что ты во мне нашел, чтобы ты стал со мной дружить? Когда я впервые тебя встретил, ты предложил дружбу из-за того, что я якобы «понимающий».  — А сейчас это разве не так?       Немец удивленно взглянул на итальянца.  — …  — Если бы я не был идиотом, то в тот день я бы даже не стал и подходить к тебе. Но сейчас я понял, что ты не такой уж и плохой или страшный человек. Сейчас ты и правда понимающий.  — А чем отличается тот день, во время Первой Мировой, и сегодняшние дни?  — Ты стал чуть добрее.       Германия слегка нахмурился.  — Я ничем не отличаюсь от того, каким был тогда, и какой я сейчас.  — Если бы ты и правда был таким злым, то тогда ты бы не взял меня на работу, когда я умолял тебя. Тогда ты бы не согласился на моё предложение о дружбе. К тому же, ты сам сказал, что у тебя также не было друзей… Разве это не чудесно, что встретились два одиноких человека и просто подружились? — итальянец нежно улыбнулся. Эта улыбка ему шла куда больше, чем издевательская ухмылка, которая была на конференции, — К тому же, ты всегда мне помогаешь, не смотря ни на что, на сколько бы это ни было абсурдно и глупо. Почему, спрашивается, ты это делал, если сказал, что не отличаешься от того, каким ты был раньше?       На некоторое время настала тишина. Чёрт, Венециано. Добрался до больного: до темы дружбы между ними. Долгое время Людвиг и сам пытался понять смысл их дружбы, ведь всё, что делал Венециано — плакал, кричал и доставал немца, а тот, в свою очередь, постоянно отрывался от дел и помогал итальянцу. Какой-то части немца просто нравилось ему помогать, несмотря ни на что, просто нравилось успокаивать его, когда он расстраивался из-за любого пустяка, просто нравилось дружить с ним.  — Ну… Ты бы, возможно, тогда бы не отстал от меня или-  — Не лги себе, — перебил Венециано.  — …Тогда я просто подумал, что союзники мне только на руку и-  — Не. Лги. Себе, — повторил итальянец.       Людвиг глубоко выдохнул.  — …  — Ну?  — …Да… Так и есть, у меня никогда не было друзей, и я правда не понимал, каково это. И вот я вижу итальянца, который позже ко мне привязался. По началу мне всё это, конечно же, не нравилось, но потом… — Людвиг нервно сглотнул, — Потом я стал видеть в тебе именно того человека, который поддержит и видит в тебе опору, а не врага. И…я боялся тебя расстраивать… Видя, как из-за любого пустяка у тебя начинали течь слёзы, у меня внутри почему-то всё сжималось, — немец нервно хихикнул, — Подумать только!       Итальянец просто продолжал нежно улыбаться. Немец, открыто и искренно рассказывающий о своих чувствах и переживаниях, вызвал у итальянца интерес. Не каждый день просто вот так посидишь и поговоришь с ним, о чём-то действительно важном.  — Ну, так что?  — М? — немец приподнял бровь.  — Всё ещё меня выгоняешь, или я остаюсь?       Людвиг рассмеялся.  — Ладно уж тебе, Италия, поговорили от души. Хорошо, можешь остаться здесь…       Итальянец лишь молча ликовал.