***
Италия посмотрел на самостоятельно завязанные шнурки и вспомнил, как относильно недавно эту элементарную процедуру производил исключительно Людвиг. — Я был…таким жалким, — начал он говорить самому себе, — Дойцу постоянно приходилось выручать меня. Где бы я не находился, сколько бы врагов не было рядом, он всегда помогал мне. Вот только я не мог ответить тем же. Ведя себя как ребёнок, удивительно, что я до сих пор не оттолкнул от себя друзей. Они беспокоятся за меня, почему? Им не нравятся такие перемены? Но я ведь стал увереннее, самостоятельнее, умнее. Что же ещё нужно? Тот Италия, который был до этого, не может иметь таких друзей, но я могу. Могу защитить их, помочь им, дать совет, а не просто помахать белым флагом и сказать «Веее~», — итальянец вздохнул и продолжил, — Таких, как я, называют талисманами в команде. Но есть одно, но — талисманы боевой дух поднимают, а я и этого не могу. Своим слабым характером я никогда не умел вдохновлять воинов ни на что, кроме поедания пасты и сиесты. Может, поэтому я всегда проигрывал? Но вот парадокс. Сейчас, оглядываясь в прошлое, я понимаю что это действительно было весело. Моя детская непосредственность разбавляла серые будни всех и каждого. Дойцу бы днями безвылазно сидел в кабинете, даже не думая о прогулке, Япония бы никогда не стал проще относиться к диким на его строгий восточный взгляд повадкам европейцев, а братик Романо так и жил бы с ненавистью к немцам в сердце. Прошлый я для каждого из них значил больше, нежели просто друг-слабак, или балласт. Похоже, так и есть. Но даже если и так. Почему они не отвернулись от меня такого? Обо мне больше не надо так заботиться, оберегать и следить за мной, как за маленьким. Не надо переживать, что я сделаю что-то не так, допустив совсем глупую ошибку, или заблужусь… Со стороны двери послышался скрип, и только сейчас Варгас понял, что говорил всё это вслух. На пороге стояли Германия и Пруссия. Они смотрели на Италию с такой теплотой, что он был уверен: они всё слышали. — Италия, — начал Германия, — Ты действительно очень нам дорог. Некоторые перемены, которые произошли в тебе, они несомненно к лучшему, но тот Италия, что придавал уверенности в себе и обращал любую проблему в ничто, важен для очень большого количества людей. Даже больше. Именно тот Италия нужен миру, — Германия говорил это так искренне, что Италия верил каждому его слову. На глазах невольно выступили слёзы счастья. — Дойцу, — слёзы текли уже по всему лицу, и итальянец ничего не мог с этим поделать. Бросившись ему на шею, он уткнулся в могучую грудь, и одновременно плакал и смеялся. Вскоре к их обнимашкам присоединился Пруссия, и было так тепло, будто всё это сон, и просыпаться не хочется.***
— Ладно, Венециано, поболтали и хватит, мне еще этому придурку помогать, ciao~! — Ciao~ Романо бросил трубку. Помолчал пару секунд, затем, глянув на улыбающегося Испанию, пробурчал: — Доволен? — Вы так мило общались между собой, я чуть не расплакался~ — Ой, только не надо тут драму разводить, я просто извинился, ничего такого… — Ты тоже плакал, Романо, — Испания провел ладонью по влажной дорожке на щеке старшего Варгаса, — и кто еще драматизирует? — Этот идиот заплакал первым, оно само началось… — Не первым, не ври, ты в слезах номер набирал~ — Хватит. Закрыли тему, — Ловино нахмурился. — Хорошо-хорошо, — Испания потрепал Романо по голове, — Кстати, куда ты дел корзинку с помидорами? Ловино указал на угол комнаты, где лежала пустая корзинка. — А помидоры-то где? Молчание. — Ах-ха-ха! Я тебя понял! Ну, ладно! Пока~ Испания взял пустую корзинку в руки и, улыбнувшись напоследок, вышел из комнаты и закрыл дверь.