Сказочная любовь или гадание в ночь на Купала

      — Ярик, проснись! Проснись, слышишь? — Матильда Марковна стащила одеяло с внука. — Люди, вон, давно встали и коров в стадо согнали, а ты все спишь. Бери, вон, пример с соседа.       Матильда очень любила своего единственного внука от младшей дочери. Но привыкла всех и вся держать в строгости. Ей не смели перечить даже племянники и племянницы. И уж тем более она не собиралась позволять этого Ярославу.       Ярик повернулся на другой бок:       — О ком ты говоришь, ба? — пролепетал сквозь дрему, заплетающимся со сна языком.       — Так о соседе нашем.       Ярик, медленно шевеля извилинами, обдумывал ее слова, вспоминая вчерашний день и все события на предмет упущенных. Взгляд его расфокусировался и принял заторможенный вид. Единственное, что, по его мнению, он упустил — кого привез автобус. То, что кто-то вышел на остановке «Березняки» — бесспорно. Потому что сработала сигнализация. И были опущены чары невидимости. Теперь деревню мог увидеть только кто-то из своих.       Матильда Марковна неприлично фыркнула:       — Да о Родьке я, о Родьке. О друге твоем закадычном. Вон, как в бочке плещется. Любо — дорого смотреть.       Ярик вскочил, метнулся к окну и залип. Залип как муха в сиропе, окончательно и бесповоротно.       Последний раз он видел Родьку пять лет назад, двенадцатилетним мальчишкой, маленьким, щуплым, с торчащими, словно недоразвитые крылья, лопатками и острыми коленками. Длинные, до плеч, не стриженные волосы и поттеровские круглые очки в толстой роговой оправе, словно высеченные в камне скрижали, отпечатались в памяти. Но выглядел он значительно моложе.       Родька вынырнул из бочки, тряхнув светлой гривой волос, распыляя по ветру сверкающие алмазами капли. Собрал в хвостик длинные кудри и обтерся полотенцем. Взгляд Волкова скользил по плечам, торсу, стройным бедрам, покрытым каплями воды.       В этом Родьке не было ничего, что он помнил. Не было той угловатости и несоразмерно длинных рук, острых коленок. Не было и той странной худобы, когда кожа выглядит прозрачной и кажется, что видны кости. Когда хочется прижать и как следует накормить. И главное, не было тех кошмарных очков с толстыми линзами, которые еще много лет назад хотелось сорвать с лица Родьки и раздавить, чтобы никогда не прятал свои большие, синие, словно омут, глаза.       Еще тогда, будучи пятнадцатилетним подростком, Ярик не мог понять своего желания смотреть в них до головокружения, погружаясь в эти омуты. И, как всегда, с присущим всем детям свойством принимать решения мгновенно и отвергать непонятное, он решал проблему одним способом. Загонял с дружками Родьку на ветлу у пруда, и после, уже издалека, наблюдал за ним. Он заболел этим мальчишкой с первых мгновений. Видел во снах и просыпался, сжимая рукой пульсирующую плоть в мокром и липком белье, и оттого злился еще сильнее. А Родька ненавидел его, казалось, еще больше.       Ярик глянул на часы. Время приближалось к девяти часам.       — Бабуль, поможешь? — Родька встал под окном, увитым плющом.       Аглая Степановна выглянула наружу:       — Крибле — крабле — бумс! — дотронулась указательным пальцем до макушки Родика. И волосы его вдруг стали закручиваться спиралями и поднялись вокруг головы, словно одуванчик.       Ярик хихикнул, глядя на него из окна.       — Бааа, ну ты что? — Родька пытался пригладить непослушные пряди, тут же снова поднимавшиеся над головой.       Бабушка расхохоталась над собственной шуткой. Затем вновь произнесла заклинание, и волосы осыпались вокруг головы светлым облаком волнистых кудрей.       Ярик, словно впервые, во все глаза смотрел на Родика. Любовался красивой плавной линией рук, покатым изгибом плеча, плоским животом с мягкой порослью ниже пупа, убегавшей под резинку облегающих шорт. Сердце, глухо бухая, провалилось куда-то в низ живота.       — Ярик, отвези-ка пирогов Водянычу, сделай доброе дело! Сидишь который день, дурака валяешь.       То, что бабка положила глаз на Лешего, Ярослав узнал случайно. Он вовсе не был против. Бабка одна поднимала семью, после того, как браконьеры в перестрелке убили деда. И бабка шла единственным действенным путем к завоеванию лесника — через желудок.       Сам же Леший жил на территории заповедника и не поддавался уговорам вернуться в свой деревенский дом.       — Кто людям помогает, тот тратит время зря! Творя добро, увы, поверь, прославиться нельзя.       А Ярик, третий день находящийся на каникулах и не знавший, чем занять себя в этой Богом забытой деревеньке, действительно умирал от скуки, и поначалу жалел, что приехал в эту глухомань.       — Ярослав Волков, не смей мне перечить!       Матильда Марковна переходила на официальный тон, только если выходила из себя, а это становилось опасным.       — Хорошо-хорошо, бабуль, пакуй свои пироги, — повернулся к окну, провожая взглядом Родьку.

***

      Закончивший утренний моцион Родька задумал в первый день устроить себе пикник. Сунув в рюкзак бутылку сока, и сделав пару бутербродов с колбасой и сыром, решил начать день с посещения лесничества. Едва выйдя за калитку, он вновь увидел Настюху. Растрепанные волосы выбились из косичек, на скулах виднелись мазки грязи.       — Привет, Мышка! В разведку ходила? — девчонка вот уже лет десять была у стариков Рябовых, как заноза в заднице. И дед уже не знал, за что хвататься, едва Мышкина появлялась на пороге: за валидол или ружье, чтобы уберечь свои яйца (пардон, яйца своих несушек).       — Не верь, Родька! Сказки все это, нет у них золотых яиц, не-ту! Врут старики, рекламу сделали и пиарят своих дефективных кур, — громким шепотом тараторила она, вцепившись в руку Родьки. — А ты куда?       — В лесничество, Водяныча навестить, а после — на пруд.       Парень поправил панаму и подтянул резинку на маленьком, как козлиная бородка, хвостике.       — Я с тобой, можно? — Мышкина щенячьим взглядом сверлила Родьку.       — Пойдем, но ты будешь меня слушаться, — девчонка улыбнулась впервые за неделю вынужденной ссылки. Счастье озарило ее лицо, делая похожей на лесную нимфу. Девчушка пониже натянула кепку, почти полностью скрыв глаза, поправила лямки комбинезончика и вслед за Родькой отправилась в путь.       Широкая лесная тропа вилась серпантином вдоль поросшего местами ряской и кувшинками пруда, прошивая «Сказочный Бор» из конца в конец, плутая между стволами могучих елей и сосен. Трели птиц в небесах и стрекот кузнечиков, как многоголосый оркестр, сопровождал ребят, шагающих по этой тропе. Заглушая все остальные звуки и голоса животных, живших на территории заповедного леса, Мышкина всю дорогу жаловалась на бабку с дедом и их пиар-акцию своих несушек.       А Родька улетел в мыслях на пять лет назад. Вспоминал свое глупое поведение, когда видел Ярика Волкова. Свой испуганный взгляд, заплетающийся язык, дрожащие руки.       Родька вернулся в настоящее, когда на тропу с конским ржанием и ревом мотора вылетел черный байк. Русалка, сидевшая на нижней ветви ветлы и расчесывающая волосы, с испугу плюхнулась в воду.       — Вот ведь проказник, опять испугал! — русалка Нерида, надув пухлые губки, прошептала что-то, брызнула водой в сторону ревущего железного коня, ударила хвостом по воде и со смехом скрылась в глубине пруда.       Байк взвился на дыбы и перегородил тропу. Байкер поднял забрало шлема.       — Привет, Красная Шапочка! Куда направилась? Бабка-то вроде в деревне живет, — Волков улыбался во весь рот.       — Волков, отвали! — Родька попытался обойти байк. Но был пойман за руку Яриком. Вспоминая постоянные придирки и тычки соседа, портившего ему детство, он хотел разозлиться, наорать. Но злости он совсем не чувствовал. Наоборот, было какое-то щемление в груди. Приятное, тянущее, как от долгожданной встречи. Смотрел на Волкова и не мог отвести взгляда от его светло-карих глаз, поглощал, впитывал, наслаждался его едва ли не звериной мощью, грацией. Ярик, словно продолжение своего байка, буквально сросся с ним.       — Ну ты чего, Родь, шуток не понимаешь? — он снял шлем и положил на байк.       — Да достал ты своими извращенными шутками еще пять лет назад.       Родька злился на себя. Даже эта обидная кличка звучала из уст Ярика словно поглаживание, нежная ласка.       — И правда, Волков, ты чего к нему прицепился? Иди, куда шел, точнее ехал! — Мышкина встала между парнями, зло сверля Волкова взглядом.       — Ой, Мышка! Я тебя и не заметил! — Ярик скинул рюкзак с плеча. — Пирожок хочешь? Мне бабка Матильда полный рюкзак наложила.       Мышкина не смогла сдержать улыбку.       — А какие есть? — глаза девчонки загорелись, а от улыбки на румяных щеках появились ямочки.       — С луком и яйцом, с капустой и мясом, — Ярик поморщился. — Не люблю с кониной, жестковатые. И сладкие, с яблоками и смородиной. Так какой?       — С яйцом и луком, — Ярик расхохотался и перевел взгляд на Родьку. — А тебе?       — Давай сладкий, — Родька улыбнулся в ответ. — Теперь ты меня будешь пирогами умащивать, Серый волк?       Родька едва закончил говорить, как на голове Ярика, сквозь густую копну черных волос, стали пробиваться настоящие волчьи уши. Злой, как десяток диких кабанов, он заметался по берегу пруда в поисках обидчицы под громкий хохот друзей.       — Ух я тебе, только попадись мне еще! Я тебя на кошачьи консервы пущу.       Ярик перетряхивал закоулки памяти в поисках одного единственного заклинания или зелья, которое бы избавило бы его от напасти. Но так ничего не найдя, натянул шлем на голову, чтобы спрятать свой позор.       — Так куда вы направляетесь? — прогудел из шлема Волков, глядя на Родьку, будто не хотел с ним расставаться. — Садитесь, подвезу!       — К Водянычу шли, вообще-то. А ты уверен, что мы все на нем поместимся? — Родька с сомнением выгнул бровь.       — Уверен, садись, прокачу!       Спустя минуту, железный конь мчал через заповедный «Сказочный бор» слипшуюся, словно сандвич, троицу: Мышку на бензобаке, Ярика — за рулем, и прилипшего к его спине порозовевшей от смущения щекой счастливо улыбающегося Родьку.

***

      Леший гостям был рад, но выглядел слегка одичавшим. Длинные, до пояса, нечесаные волосы, седые и посеченные на концах, ниспадали на плечи и лоб серыми прядями, прикрывая зеленые, как болото, глаза.       — Хорошо, что пришли, давненько ко мне никто не приходил.       Он подвесил над очагом большой прокопченный чайник и принялся доставать на стол молоко, сахар, варенье из земляники.       — Ярик, заканчивай русалок распугивать, у них, по твоей милости, внеплановая линька началась, — Леший указал на стул в углу. — Нашел вчера у пруда.       Мышка подбежала, в восхищении глядя на плошку, наполненную чешуёй, переливающуюся перламутром.       — Дядь Миша! Дай мне немного, я бусики сделаю, — девочка в мольбе сложила ладошки.       — Возьми, конечно… Ярик, а ты что шлем не снимаешь? Или боишься чего? — по маленькой комнатушке поплыл аромат душистого травяного чая.       Леший, будучи настоящим духом леса, не признавал того суррогата, что заполняет полки магазинов. Поздней весной и осенью Водяныч собирал травы. Они, словно паутина, были развешаны по стенам его каморки.       — У меня это… уши, — едва слышно промычал Волков, спрятав лицо за кружкой чая.       — Так уши, они у всех, — Водяныч посмотрел на него с ярко выраженным удивлением на морщинистом лице.       — Но не волчьи же! — Ярик со злостью сдернул шлем с головы, демонстрируя свое новое приобретение.       Брови Лешего поползли вверх, глаза стали похожи на пятирублевые монеты.       — Похоже, сильно ты насолил девчатам, но ничего, сейчас мы сделаем отвар, и полечим тебя и твои уши… — приговаривал он, насыпая в чашку толчёной травы и заливая кипятком.       Родька, сидевший на колченогом табурете у покрытого серой от частой стирки скатертью стола, улыбнулся:       — Хорошо, что хвост не вырос.       Ярик, отхлебнув из кружки кипятка, зыркнул на Родьку, и вдруг заскулил, завыл и, вскочив, заметался по комнате.       — Родька! Молчи, блин! — сквозь заливистый смех Мышкиной послышался треск. Ярик, прикрыв дыру на брюках руками, выскочил на улицу.       Родька в восхищении ахнул, когда в дверном проеме мелькнул пушистый волчий хвост.