Впадая в безумие

      Внутри него было лишь желание сдохнуть. Сгинуть как собака, над телом которой прольют слезы несколько дней, а после все забудут, найдя другого питомца для услады глаз, лишь бы больше не открывать их. Не видеть мрачный и суровый мир, дарящего ему редкие моменты счастья, а потом безжалостно забирающий их. Костяшки обжигают нестерпимой болью, напоминая, что он жив и что он все еще здесь. Под протекцией крыльев свободы. Бинты наложил с особым остервенением. Удар поставил неправильно. Вот и поплатился. Со злостью чуть согнул правую ногу и отклонил корпус назад. Резко вынес согнутую в коленном суставе левую ногу, одновременно поворачивая правую стопу от груши, и нанес удар голенью. Средний. Ну и хрен с ним.       Боль отрезвляет. Ненадолго. Ровно до следующего удара. Поэтому, тренируясь, желание подохнуть исчезает, а весь мир сужается до размеров тренировочной груши.       Мышцы не хотят слушаться. От холода, царящего в каменном зале, они не функционируют в полную силу. В этом году осень отвратительная. Бесперебойно льют дожди и сверкает молния. Из замка, отведенного под штаб горстки Разведчиков, выбраться не представляется возможным. Дороги размыло. Лошади вязнут в грязи, а солдаты по щиколотку утопают в лужах. Хорошо хоть у них есть еще запасы провианта на месяц.       Помещения не отапливаются. Тепло лишь в столовой, куда проходит жар от кухни. Но Леви все равно. На нем лишь майка и спортивные шорты, на руки намотал бинты, как и частично на голени и стопы. Зубы стучат друг о друга, когда мужчина делает слишком длинные перерывы между упражнениями. Плевать. Заболеет — уйдет на больничный. Теперь не беда для их корпуса, если сильнейший солдат поваляется в госпитальной кроватке несколько дней. Позволить же выходные они ему в силе!? После стольких-то лет беспрекословного служения. Приказ Ханджи. Теперь у него есть три свободных дня в месяц, не посвященных службе. Но только вот не выбраться никуда. Не сменить картинку. Не пообщаться с вечно занятой Зое и…       Стискивает зубы и наносит удар правой ногой. Высокий. То что надо.       Скрип ржавых петель двери привлекает его внимание. Он вглядывается в появившуюся фигуру. На часах всего лишь пять, а уже хоть глаз выколи. Через пару метров не видно ничего.       Леви узнает по шагам. Уверенным, тихим, с едва различимым цокотом каблуков армейских сапог.       Микаса Аккерман.       Она сразу же распознает фигуру капитана у боксерской груши, как только оказывается в зале, выделенном под тренировки солдат. Девушка замечает, как он босой топчется на холодном каменном полу и не притянул для себя хотя бы мат.       Леви замечает на ней только форменные брюки и обувь, ремни УПМ отсутствуют, верх не по уставу. Скорее всего у нее тоже свободный день. Когда он перестал интересоваться, что творится с его солдатами? Возможно, когда перестал улавливать смысл своего существования. Пару месяцев назад, кладя нашивку с крыльями свободы в шелковое нутро гроба.       Он честно пытался вспомнить как жил до этого — до встречи с Эрвином, до встречи с Фарланом. Пытался понять, что руководствовало им тогда. Почему он хотел выжить и жить? Почему он не хочет сейчас? А объяснения не находились. Он смотрит на Микасу, вспоминая ненароком подслушанный разговор. Они бредили о свободе, о море — большой воде без границ, мечтали о лучшем мире. Их держал интерес и любопытство.       Его держала лишь клятва усопшему.       Он доживет, протянет, выгрызет себе место в этом мире, чтобы собственноручно оторвать башку этому зверюге.       Микаса подошла ближе к нему, а он запоздало отметил, что девчонка хоть и выздоровела после того инцидента, но явно осунулась и не производила ощущение смертельной опасности как обычно. Он пытается вспомнить, слышал ли восторженный щебет девушки о мире за стенами. И не находил в памяти подтверждения. Ее глаза не горели интересом. Ее глаза и движения горели заботой. Об Эрене. Об Армине. Но не о море.       — Капитан Леви, — девушка приставила левую ногу к правой, приложила правую руку к сердцу и вскинула голову, смотря прямо над его головой.       — Отставить.       Леви остановил колышущуюся рядом грушу. Похожа ли Микаса на него?       — Чего тебе?       — Пришла потренироваться.       — Похвально. Можешь приступать.       Девушка кивнула, и Леви на автомате следит за ней, продолжая и дальше избивать мешок, набитый песком. Девушка притянула поближе к центру из кучи в углу зала мат, скинула сапоги, села на его холодную поверхность и достала эластичные бинты, начиная обматывать руки. Леви следил за тем, как она растягивается, готовя мышцы к изнурительной работе, потратив на это приличное количество времени. Мужчина никогда же не грешил таким. Пару раз махнет руками и ногами, круг бегом для разогрева и может приступать к более интересной части. Но вот когда он вел тренировки у своих солдат — разминал их как следует. Знает он их. Потянут себе что-нибудь обязательно. И будут как старые деды жаловаться на следующей тренировке на боль. А этого никому не надо.       Девчонка подорвалась с мата, на ходу разминая мышцы шеи. Заняла грушу через одну от Леви. Поправила бинты на руках, привела руки к корпусу и начала с джеба. Аккерман отвлекается от своей тренировки. Он знал стиль Микасы и видел, что что-то в ней значительно изменилось. Ее движения были более грубыми, неповоротливыми, медленными. Леви давно не спарринговал с ней, пару месяцев точно, но неужели ее навыки так огрубели?       Боковым зрением девушка замечает, что за ней наблюдают, и прекращает одностороннее избиение. Массирует костяшки через бинт и выжидающе смотрит на Леви.       — Что? — почти огрызается.       — Ты давно тренировалась?       Микаса замирает, размышляя, что ответить. В первый месяц было не до этого. Она еле оклемалась после короткой болезни, но головные боли изредка посещали ее и сейчас. Аккерман вспомнила о травяных запасах, взятых у покойного Гриши, и в особо тяжелые дни заваривала себе чай, а в изголовье своей кровати постоянно клала пучок высохших фиолетовых цветочков. На второй месяц они занимались тем, что разъезжали по корпусам, агитируя как кадетов, так и гвардейцев и военную полицию вступить в их ряды. Пока еще их призывы не дали плодов, но, возможно, позже все наладится. Когда же им, наконец, выделили штаб, ей часто приходилось быть на патрулировании, так как людей попросту не хватало. От усталости она не знала, как донести ноги до кровати.       Зарядка и короткие тренировки пару раз в неделю имели место быть, но это не то, что могло поддерживать ее обычную боевую форму на постоянной основе. Наверное, капитан заметил это.       — Неделю назад я приходила сюда.       Капитан скептично изогнул левую бровь, губы превратились в тонкую полоску.       — А до этого?       — Не помню.       Девушка раздраженно развернулась к груше на левой ноге, занося для удара правую, но в последний момент перегруппировалась, сделав опорную правую и нанося средний по высоте удар голенью левой. Сдула мешающие пряди коротких волос, упавших на раскосые глаза, и снова перевела внимание на Леви, дожидаясь его комментариев о своей форме.       — Это было тяжело и не грациозно.       Микаса почувствовала, как ее глаза расширились в немом удивлении. Грациозно? Серьезно?       — Это не танцы, капитан. — Презрительно выплюнула она.       Последнее, о чем она будет думать, сражаясь за жизнь своих друзей, так это о том, насколько грациозно она выглядит.       — Не танцы, ты права, — кивая ее словам, подтверждает он, — но танцы могут тебе помочь. — Мужчина замечает ее презрительный взгляд и спешит объяснить: — В бою ты должна быть легка и проворна, но сейчас я вижу лишь груду мышц, которую научили наносить удары.       — Раньше же вас все устраивало, что изменилось?       — Это я тебя хочу спросить. Что изменилось, Микаса?       Аккерман застыла в недоумении, пытаясь осознать вопрос капитана. Что изменилось? Боль, усталость, стресс, волнение. Хотелось просто выплеснуть это все жесткими ударами о мешок с песком, представляя лица неугодных. Она давно не была ни с кем в спарринге и не задумывалась, что груша не дает сдачи, а бесцельное скаканье вокруг предмета не сможет научить уворачиваться быстро, как тогда, когда ее обучал капитан.       — Позанимаетесь со мной?       Она не подходила к нему с таким вопросом по одной простой причине. Боязнь. Девушка словно могла ощутить этот пронизывающий презрительный взгляд в свою сторону и услышать твердое «нет». После похорон они даже контактировали редко. Общение сводилось к получению приказа и его исполнению, ни больше, ни меньше.       — Возможно.       Леви вспоминал. Чистые комнаты их небольшого домика с Фарланом и Изабель в грязном Подземном городе. Скрип старых деревянных половиц. Шутливый смех Черча и насупившуюся недовольную Магнолию. Его названная сестра была бойкой и веселой. Находила приключения буквально на ровном месте. И прекрасно двигалась в толпе пьяниц, чувствуя такт потрепанных струн гитары. Ее звонкое раз-два-три вырвалось из чертога памяти, заставляя встрепенуться, когда Микаса позвала его.       — Подойди.       Аккерман подчинилась и приблизилась на несколько шагов.       — Ты танцевала вальс когда-нибудь?       Девушка нахмурилась, непонимающе глядя на капитана.       — Имею представление.       Когда она была маленькой, отец пару раз шуточно вальсировал с ней, но было это очень давно. В более зрелом возрасте ей приходилось лишь наблюдать, но не быть участником.       — Я веду. — Отрезал капитан. — Ты должна положить свою левую руку мне на предплечье правой, а правой взять ладонь левой.       Микаса скованно и не уверено последовала указаниям капитана, не понимая, для чего он это устроил. Стеснение окрасило бледные щеки розовым, и девушка слабо воспринимала информацию. Ситуация — абсурд, не иначе.       — Локти на уровне плеч, — поправлял ее Леви, — да, вот так хорошо. Я начну движение с левой ноги, ты должна будешь сделать шаг назад правой, — он не стал рассказывать все правила сразу, потому что и сам не помнил точно, как следует танцевать, помогала лишь мышечная память, — дальше я движусь по диагонали правой, а ты левой. Да, шаг и ноги вместе. Еще раз.       Они очерчивали так квадрат достаточно долго, наращивая темп, пока Микаса не смогла адаптироваться к партнеру. Вот уж о чем она точно не думала, когда шла сюда отрабатывать удары. Она заметила, что мужчина иногда сомневается или не спешит со своими действиями, подтверждая ее теорию, что и он не часто занимается таким, но все же… Леви уверено вел ее в танце, крепко держа ее холодную ладонь своей теплой, как будто бы и не замерз от такого холода, находясь здесь столь легко одетым. Микаса же и сама предпочитала двигаться быстрее, пол под голыми ногами не пылал жаром.       Когда Леви первый раз закружил ее, пришлось остановиться, потому что она потерялась и не могла сообразить, что делать дальше, капитан терпеливо ждал, когда девушка придет в себя, а она лишь раздумывала о его ладони с огрубевшими мозолями на оголившейся полоске ее поясницы.       Хоть их лица и находились на достаточном расстоянии друг от друга, а в глаза они предпочитали не смотреть, боясь оба смутиться, Аккерман все равно мог уловить легкий запах чего-то знакомого, исходящего от волос девушки. И не мог вспомнить чего. Поэтому его голова была занята не только воспоминаниями о танце, но и таинственным ароматом.       Девушка двигалась неуклюже, но и он не особо лучше. Через полчаса неустанного вальсирования, мужчина почувствовал, что его партнерша наконец-то расслабилась. Ее движения стали плавными, Микаса и сама пыталась как-то более элегантно покружиться или подать руку партнеру, вызывая у него незаметную улыбку.       Это помогало отвлечься.       Неловкие движения, занятость мыслей цветочным ароматом, хрупкое девичье тело в руках, которое ему полностью доверилось. Все это отрезало от суровой реальности, где им приходилось быть железными солдатами без чувств, и помогало окунуться в легкие будни.       Леви почему-то нравилось держать сухую маленькую ладошку девушки в своей руке, чувствуя, как крепко и одновременно нежно она сжимает его предплечье.       Через час они закончили активную тренировку и просто топтались на месте, не готовые разойтись. Аккерман склонил голову к плечу девушки, а она переплела их пальцы, и сама соприкоснулась головой с его. Он мог почувствовать ее ровное сердцебиение и легкое дыхание у основания его шеи.       — Лаванда? — интересуется тихо он, наконец-то распознавая тонкий аромат.       — М—м? — тянет она, не понимая, о чем речь, но не отходит в сторону.       Ей спокойно. И нравится чувствовать его силу рядом.       — Твои волосы пахнут лавандой.       Девушка хмыкает.       — Ее сушенные цветки лежат у меня под подушкой, возможно, что-то и осталось.       — Почему у тебя под подушкой валяется трава? — устало интересуется Леви.       — Ее аромат помогает при головной боли. Можно еще и чай заваривать.       Быстро добавляет она, вспоминая о слабости капитана.       — Не пробовал.       — Если хотите, могу заварить. У меня сегодня свободный вечер, — предлагает Микаса, вспоминая о запасах цветков в баночке.       — У меня тоже.       Тихое бормотание Леви раздается у ее уха. Тренировку скоро надо будет прекращать.