Зазеркалье

Ночью мне снится Диана. Она живет в таком же маленьком городе, с отцом, который, как и мой, не знает о ее тайнах; встречается с гиперзаботливым парнем и колдует, прячась от охотников. По меркам Бейкона она самая обычная девчонка, а не жуткий монстр, от которого бросает в дрожь. Но с Дианой всегда непросто, и я понимаю, что это — кошмар, когда она смотрится в зеркало и видит меня. — Я тебе глотку вскрою, — шепчут мои непослушные губы из-за стекла, но она лишь смеется, мол, достань, попробуй. Не получается? Вот и сиди в своем зазеркалье. — Ты будешь истекать кровью и просить, чтобы я тебя добила. И знаешь, что я сделаю? Оставлю умирать в мучениях. Диана головой качает укоризненно и красит губы. — Поздно. Посмотри, я уже заняла твое место. И я бью ладонями с той стороны стекла; надеюсь, что оно расколется, режа пальцы осколками, но зеркало выдерживает. А парень Дианы превращается в Айзека Лейхи, целуя ее самозабвенно. А Скотт и Кира счастливо улыбаются, обнимая их с двух сторон. А я остаюсь одна. В бесконечной темноте зеркала. И просыпаюсь с криком. — Блять, — ругается Айзек Лейхи, падая со стула. Я протираю глаза, пытаясь понять, что происходит. Мои футболки на полу, мои тетрадки с неудами на столе — привычная обстановка, только оборотень в нее не вписывается. — Если я умру от инфаркта, то в предсмертной записке напишу, что виновата ты. — Не успеешь, — фыркаю, прислушиваясь. Вспоминаю, что отец уехал на охоту, и успокаиваюсь. Немного. — Что ты здесь делаешь, Лейхи? Айзек встает, рассматривая ободранную руку (койот сходит с ума от железного запаха крови), поправляет рубашку и совершенно не торопится отвечать. Сползаю с постели и открываю окно, глубоко вдыхая ночной холод. Щелкаю зажигалкой. — Ну? — Стерегу твой чуткий сон, конечно, — язвит оборотень, вытряхивая свои сигареты из кармана. Морщится, хмурится, смотрит в упор. — Мне это совсем не нравится. Почему ты пытаешься справиться с ней одна? Потому что это мое дело. Потому что это никому не нужно. Потому что у всех куча своих проблем. И легче притвориться, что самое сложное в моей жизни — выпускные экзамены. Хотя едва ли они мне понадобятся, если я вскроюсь от соседства с прекрасной близняшкой. — Кофе хочешь? — спрашиваю вместо ответа, запуская тлеющий бычок во двор. Пристально наблюдаю, как красноватый огонек исчезает во мраке. Это ведь очень интересно. Намного интереснее серо-голубых глаз, что, кажется, собираются прожечь дырку в моей щеке. Не надейся, Лейхи, поворачиваться не буду. И серьезно разговаривать с тобой об э т о м — тоже. — Ну налей. Исчезать из моего дома и моей жизни он явно не собирается, поэтому мы спускаемся на первый этаж, и я щелкаю кнопкой электрического чайника. Айзек сидит за столом, скучающе подперев щеку ладонью. Явно ждет, что я сяду напротив и начну рассказывать, почему кричала; я буквально чувствую его любопытство и некую тревогу, но оправдывать ожиданий не тороплюсь. Может быть, я и была койотом почти половину своей жизни, но все-таки понимаю, что вряд ли стоит говорить парню, что в кошмаре мне приснилось, как он целовался с другой. Это Лидия Мартин и ее курс социализации вбили мне в голову накрепко. Долго вожусь с кружками, пересыпаю растворимый кофе, копаюсь в шкафчике в поисках сахара. Лейхи не выдерживает в какой-то момент, ловит мои руки и разворачивает к себе. — Не тяни. Но я тяну. Очень медленно веду взглядом от острых ключиц вверх по шее, где бьется жилка, вдоль скул и, наконец, упираюсь в его глаза. Колючие, льдом покрытые, идти можно, как по озеру зимой, не утонешь. — В любовь с первого взгляда веришь, Лейхи? Лед с хрустом ломается; льдины друг на друга находят, царапая все вокруг острыми кромками. Такие вопросы нельзя задавать сломанным мальчикам; я вижу, что под серым у него прячется плохо прикрытая боль и страх почти животный, я чувствую, как замирает и бьется его сердце. Такие вопросы нельзя задавать маленьким сломанным девочкам, потому что они ужасно боятся ответов, но я задаю. И Айзек хрипло отвечает «да», прежде чем поцеловать меня в висок. Я знаю, что его дыхание пахнет табаком, лесом и дымом, а еще ничем не выводимым горьким кофе. Диана за его плечом в дверце стеклянного шкафа беззвучно шепчет «уничтожу», и, когда я первая тянусь к губам Лейхи, угроза становится страшнее. Мне теперь есть что терять. *** В понедельник мы производим фурор. Стайлз изображает рвотные позывы и настойчиво пытается поговорить со мной весь день, Лидия задумчиво смотрит вслед, а Скотт просто пытается избегать нас обоих. Братец Хейл, когда заезжает за МакКоллом в школу, ненавязчиво просит не обижать его бету. Только Кира, кажется, почти искренне рада, но и ее внимание меня раздражает. Айзек нервно смеется и держит мои пальцы еще крепче. Я знаю, это назло всем, это вызов. Но я их тоже бросать привыкла. Сломанным и избитым лучше вместе держаться: либо выплывут, либо друг друга утопят быстрее, не оставляя времени на мучительное разложение. Меня устраивают оба варианта. Лейхи не приходится объяснять, как Стилински, почему я периодически ненавижу весь мир, и что нет, семья не остается семьей даже после испытаний. Лейхи знает, что такое бояться своих же родителей, сталкиваться с непониманием вокруг и умирать от разбитого сердца. Он не рассказывает об отце, я — о матери; мы молчим об Эллисон и Стайлзе. Потому что это — лишнее. Койот надрывно воет на одной ноте в груди; от прикосновений Айзека он взрывается тонким скулежем и почти лаем. Диана щурится из зеркала, и я гордо задираю нос, проходя мимо. В моей жизни нет ничего нормального. И это — константа.