Мишель ненавидит зелёный. До тошноты его не признает. Поэтому она часто носит белые вещи и ходит по асфальту и тратуарам, что бы не видеть травы. Когда ей дарят цветы — она обрезает зеленые листочки, а Того же цвета стебли прячет в вазах, оставляя видными ее глазу только красивые лепестки различных цветов. Всех, кроме зеленого. Именно об этом О’Берлин думала, пока они шли с новым знакомым до парковки. А все почему: на Томасе была надета темно-зелёная худи без каких-то логотипов и принтов, что немного раздражало девушку.
— Поверить не могу, что я познакомился с девушкой, которая притягивает так много неприятностей, — чисто дружеский стеб со стороны Тома, ничего личного, никаких оскорблений.
Да, О’Берлин все же соврала, что оставила ключи дома, а родители приедут завтра утром. Бедняжке О’Берлин некуда пойти, Бедняжка О’Берлин не знает, к кому обратиться. ну же, Холланд, помоги ей! Пусти переночевать, а позже можешь попрощаться с ней навсегда!
Серьезно, на большее она не рассчитывает, да и зачем оно ей? Просто одна ночь. Одна ночь, и она может убедить его, что больше не появится в его жизни никогда.
А вообще Мишель не пыталась навязаться. Холланд сам предлагал ей поехать хоть куда-нибудь, так как действительно переживал за появление ожога на ее грудной клетке. Одним из Его предложений был его дом: раз не хочешь в больницу, поехали ко мне, у меня есть аптечка.
Аптечка? Мишель не особо знакома с этим понятием. Все, что находится в ее доме из области медицины — это антидепрессанты мамы, которые прописаны были после нескольких походов к психологу. Все остальное мать забрала с собой на отдых. Но, честно, если бы не отъезд матери и брата, она бы никогда не узнала о существовании аптечки в их квартире.
Дженна изначально удивлялась:
«
Куда же пропадают мои пилюли?»
Но на самом деле ими увлекалась ее дочь. Ну, знаете, насыпав себе горсть и спрятав в своём комоде, Мишель хоть как-то избавлялась от чувства тревоги, грусти и желания что-то или даже кого-то убить, принимая одну перед каждым приёмом пищи.
— Ты все ещё сомневаешься, что мы бы не встретились просто так? — Мишель вскидывает брови, удачно отбивая словесный удар парня, дополняя все это Милой улыбкой из серии «ну, бывает».
На самом деле им обоим нравится такой резкий поворот событий: Мишель хоть сегодня ночью нормально проведёт время, не забивая голову этим гребенным расставанием, а Том просто же неплохо скоротает этот вечер. Ему бы хотелось узнать больше об этом непонятным для него финомене — Мишель большие-каблуки-маленький-рост О’Берлин.
Голубоглазая не играла ради красавчика Холланда, что бы как-то ему понравиться. В какой-то степени она даже и хотела воспользоваться им, что бы самой не загнать себя ещё больше и не начать ныть в подушку, оставляя чёрные отпечатки туши на ней. Мишель была со всеми сама собой, не пытаясь кому-то угодить: не нравится — уходи, не трать время. Да и Томас относился к таким людям: если ему не нравится — он уходит. Поэтому сейчас он не бежит от О’Берлин, он пока что всем доволен.
Томас, как и его новая знакомая, не обращают внимание на проходящих мимо людей, недоверчиво засматривающихся на Мишель так, будто у неё там не какое-то пятно, а самое глубокое декольте, которое можно было придумать. Подумаешь, какое-то пятнышко. Ну и что? Это не дешевое уличное представление, где нужно как-то привлекать внимание народа, а позже веселить его, заканчивая своё выступление подходом к каждому зрителю с чёрной шляпой в руках, что бы те кинули мелочь, которая просто скапливается в их кошельках и никуда не расходуется.
Они оба разучились игнорировать мнение людей. Том перестал это делать ещё очень давно, что не помнит о том моменте. Будто бы это ему приснилось, а этот сон оставил за собой приятную привычку — не обращать внимание на мнение людей, чем очень, кстати, грешила Мишель. Но и это было исправимо: она просто рассталась с парнем. Именно тогда, когда она зареванной, опухшей и непричесанной вышла из квартиры за сигаретами, она полностью посылала непонимающие взгляды и какие-то перешептывания людей за спиной.
А ведь раньше О’Берлин на любую до жути неприятную критику мило улыбалась, сжимая кулаки, а после, прокручивая услышанные слова — начинала плакать или просто грустить, понижая свою самооценку.
«Твои веснушки выглядят глупо, а ты сама недостаточно худая, что бы носить такие платья», — как-то сказала ей какая-то девчушка, с которой она была на уроках биологии.
О’Берлин принимала все в штыки и не хотела принимать ничего другого. Услышала, поверила. Позже она скупила несколько дорогих тональных кремов и усердно маскировала свои веснушки, параллельно с этим ограничивая себя в еде, что бы, ну, знаете, никто бы больше ей не сказал «ты не достаточно худая, что бы носить это». Девушки…
Том, как истинный джентельмен, открывает Мишель дверь в свою чёрную машину, за что получает милые слова благодарности от О’Берлин. Девушка не разбиралась в машинах совсем: она не знала ни одной марки машины, не разбиралась в их моделях. Для неё все было просто — если машина выглядит стильно — значит дорогая и хорошая.
О’Берлин никогда не хотела получить водительские права, она всегда считала это чем-то сверхсложным, меганепонятным, да и вообще, зачем? Уж лучше передвигаться на своих двоих или не двигаться вообще, нежели запоминать значение каждого дорожного знака, или же мысленно желать смерти водителю машины, который не включил поворотник или вовремя не перестроился на другую полосу на своём автомобиле , что едет прямо перед тобой. Просто лишние проблемы и куча ненужной информации.
Но, все же, девушка в голове отметила то, что салон автомобиля Тома был очень удобным, белые тона не давили на нее, а самое главное, что ее порадовало — это приятный запах дорогого мужского парфюма, что слабо доносился до неё, и именно поэтому Мишель хотелось больше насытиться этим ароматом. Смесь чего-то ядреного, что сладко взрывает голову и чего-то безумного, что заставляет ее кружиться.
» черт, да у него отличный вкус»
Мишель хоть всю поездку могла просто молчать, наслаждаясь этим одеколоном, освежителем воздуха или же чем это ещё может быть — не важно. Важно то, что никакого до скрежета зубов неловкого молчания не было, как это обычно описывают в книгах или приукрашивают в романтических фильмах. Никакого смущения, никакого чувства неловкости! Только играющее радио и быстроменяющиеся за окном улицы Лондона, которые вот-вот готовы были сменить свои холодные серые краски на оттенки оранжевого, благодаря садившемуся за горизонт солнцу. Но оно ещё было высоко, а по радио играли какие-то незначительные песни, пока девушка закончила залипать в окно и перевела свой взгляд на сидящего рядом парня.
— Тебе точно не больно? — Холланд чувствует свой взгляд на себе и, остановив машину на светофоре, поворачивается к девушке.
— Нет, Томас, все хорошо, спасибо, — корчится в улыбке Мишель. почему О’Берлин такая вежливая? Парень продолжал смотреть на свою новую знакомую поджав губы, пока девушку не начало это смущать. Мишель подняла брови и улыбнулась, так как в ее головушку ничего умнее не пришло, что бы хоть как-то узнать, зачем он это делает, — ты чего?
Парень выдыхает и, улыбнувшись, почти незаметно, с какой-то тупой загадкой в глазах ответил:
— я сейчас сижу в своей машине с девушкой, о которой я ничего не знаю, кроме твоего Имени и Того, что ты женское воплощение Боба Вэйна*.
— Я такая же жалкая? — Мишель, немного не довольная ответом Холланда, усмехается, понимая, что сравнение не несло какой-то негативный посыл.
— Совсем нет. Но неприятностей за сегодняшний вечер уже достаточно. Чёрная Кошка дорогу перешла? — парень видит, что уже на светофоре загорается желтый и переводит взгляд на дорогу, а после того, как желтый сменился зелёным — надавливает на педаль газа и машина продолжила путь.
— Скорее я ей дорогу перешла, — улыбается Мишель и продолжает наблюдать за Томасом, на лице которого образовалась улыбка, после сказанного О’Берлин.
Синеглазая, низкорослая девушка, живущая на Длож Стрит не верила в приметы никогда, и верить в них не хотела. Но если она разобьёт посуду — будет радоваться, что это к счастью, просыпет соль — уже думает, с кем поссорится сегодня, или, снова же, ей перейдёт дорогу чёрный кот — она свернёт с улицы или даже будет готова повернуть назад. А если же синеглазая видит Воробьев** — нарочно их прогоняет или же снова, как с кошкой, разворачивается и идёт домой.
Нет. Она не верит в приметы. Это скорее объясняется тем, что ее мать полностью помешана на этой херне, а такая реакция Мишель на все это объясняется тем, что это, ну, знаете, привычка. Обычная тупая привычка.
— Ах да, ещё знаю то, что ты любишь тыквенный Латте, — Томас плавно водит машину и умело управляется с рулём и всеми этими кнопками.
Мишель даже не врубилась в то, что о виде своего пролитого латте она не говорила. Том сам подметил это, но не понимал
«как это можно пить? Гадость самая настоящая».
Все его знакомые/друзья ненавидели этот вид напитка, оправдывая все тем, что «ну, это какое-то дерьмо». И Холланд с этим полностью согласен. Правда изнально он сомневался в своих догадках. Парень до последнего надеялся
«Боже мой, пожалуйста, скажи, что это был какой-то карамельный латте или же это вкус имбирного пряника, который просто чем-то напоминает тыкву по запаху» . Но нет. Это оказался самый настоящий
Тыквенный,
мать его,
латте.
Мишель строит из себя скромную девочку-распрашивай-меня-сам-я-стесняюсь, но на самом деле она просто не понимала зачем ему рассказывать что-то о себе, вдаваться в подробности, если же она может поклясться, что больше в его жизни не появится. Она и сама не особо хочет. Если Томас спросит о возрасте, домашних животных или любимых духов — она ответит, а так ей что-то рассказывать незачем.
По радио, которое И Мишель, и Том не особо слушали, заиграла песня, которая была знакома всем. Услышав первые секунды песни, в О’Берлин будто что-то белённое вселилось, от чего та оживилась, а на ее лице появилась какая-то детская улыбка.
— Томас, пожалуйста, Сделай по-громче, я тебя прошу, — уверенно попросила девушка, поворачиваясь к парню почти на девяносто градусов. Но мешает ремень безопасности.
Парень крутит колесико со своей привычной ухмылкой, после чего старая винтажая песня становится громче и наполняет своим звучанием весь салон автомобиля. После Кареглазый переводит взгляд на сидящую рядом Мишель, которая покачивает головой, и осознаёт, что она ярая фанатка Биттлз. Может быть, у неё даже есть футболка или какой-нибудь плакать. В противном случае, если бы она не слушала эту легендарную Группу — она бы просто проигнорировала песню, продолжая молчать или рассматривать пятно на своей блузке. Но она, черт возьми, вместо всего этого просто покачивает головой, делает это так нелепо, так по-детски, так глупо — ну и что? Она немного не попадает в такт — ну и что? Какое парню вообще должно быть до этого всего дело?
Тупая ситуация.
— Значит, Ты любишь Биттлз? — парень щурится, но дополняет свой образ улыбкой, находя в движениях О’Берлин что-то милое и неосторожное. Эти покачивания головой Мишель кажутся такими глупыми, а Томасу наоборот — по-детски неумелыми, но не больше.
Холланд интересуется танцами и сам замечально танцует — обучение в специальной школе и несколько лет растяжки пошли на пользу. Поэтому парень понимает даже по этим милым качаниям головой русоволосой — танцором ей не стать.
— Обожаю, — отвечает Мишель и зачем-то немного выпучивает глаза на своей фразе, наверное, показывая то, что она не шутит и под слово, «обожаю» имеет в виду «черт возьми, пожалуйста, когда я умру — включите на моих похоронах Биттлз. Больше я ничего не хочу, спасибо. О’Берлин зачёсывает свою отросшую чёлку назад — уже привычное для неё действие, даже если волосы на глаза не падают.
Парень удивлён. Приятно удивлён. Он думал, что таким девушкам, как О’Берлин — ну, знаете, заметно накрашенным, на каблуках, полупрозрачные блузки, дорогие маникюр и парфюм — нравится что-то из категории Джастина Бибера или Бритни Спирс, но он ошибался. По крайней мере ошибался на счёт О’Берлин. Эта девушка повёрнута на всём винтажном:
Ее любимый сериал, который она пересмотрела уже раз пять, не меньше — «Друзья (1994-2004)»,
Любимый фильм — «Хиросима Любовь моя (1959)». сколько раз смотрит — столько же раз плачет, что салфеток в ее доме становится критически мало, но, что поделать? Это фильм.
Любимая группа — Биттлз.
Мишель О’Берлин, скорее, ходячий ценитель современной классики, нежели какая-то там избалованная дива, которая впадает в депрессию из-за сломанного ногтя или прочей херни, оставляя на репите Джастина Бибера или Кэтти Пэрри.
Ещё каких-то пять минут и Холланд останавливает свою машину в спокойном, милом райончике с частными домами. Парень паркуется уверенно, гладко. Просто идеально. Он бесит Мишель тем, что слишком сосредоточен на дороге и слишком отлично ведёт, ведь, ну, она ненавидит вообще вождение и все, что с ним связанно. Но при этом, будучи самой противоречивой особой — она продпочтет такси, вместо метро. Она любит утро, но ненавидит просыпаться по утрам. Она любит солнце — но ненавидит от него щурится, ведь солнцезащитные очки ей совсем не идут, любит холод — но ненавидит мёрзнуть. Она обожает дождь — но психует и взрывается, когда намокает под ним. Вот такая вот она — Мишель О’Берлин.
— Мы приехали, — отстегивая ремень безопасности, говорит парень и вытаскивает ключи.
Мишель, следуя действиям Холланда, так же отстёгивает ремень и выходит из автомобиля, нежно закрывая дверь.
Воздух на улице свежий и влажный, от чего О’Берлин получает сильное наслаждение, но признаётся самой себе, что по тому приятному запаху салона автомобиля Томаса она будет ещё много раз скучать. Она даже захотела обойти все магазины Англии, что бы найти хоть чуточку похожий парфюм. И ей не будет жалко никаких денег. Хоть почку вырезайте или отдавайте ее душу дьяволу — плевать. Это Того стоит.
Томас проходит к своему дому, а Мишель медленно следует за ним. Дом двухэтажный, бежевый, с темно-коричневой крышей, как и все дома в этом спокойном районе. Такой дом О’Берлин видела только в фильмах, или в каких-нибудь журналах.
— Проходи, — улыбается парень и держит открытую дверь, пропуская девушку в дом.
Мишель неуверенно заходит, и сразу же помещение заполняется громким лаем. К входной двери выбегает собака, быстро виляя своим хвостом. Том закрывает входную дверь, а в этот момент его питомец едва ли не прыгает на него. Он рад видеть своего хозяина.
Собака темно-серой окраски отвлекается от хозяина и видит нового, не знакомого ей человека — Мишель.
О’Берлин наклоняется к собачке, которая ещё не привыкла к новому человеку в доме, и начинает гладить ей за ушком.
— Какая лапочка, — улыбается Мишель, не замечая, что рядом стоит Холланд, — как тебя зовут?
Кареглазый, прислонившись спиной к двери, внимательно смотрит на девушку, которая слишком по-детски радуется тому, что гладит милую собаченку. О’Берлин даже присаживается не корточки, что бы, как говорят, быть на одном уровне.
— Тесса, — парень задумчиво наблюдает за Мишель — сколько раз она его ещё удивит за сегодня? — это Тесса.
Честно? — Мишель не очень любит животных. Если же она и захотела бы завести себе питомца, так это для того, что бы сделать много фоток в Инстаграм, которые соберут много лайков и комментариев, типа «эй, как мило!» Или «черт, вы такие котики!». Или же пройтись по какой-нибудь оживлённой улице с поводком и Милой собачкой, привлекая внимание прохожих. Сама же О’Берлин прекрасно понимала, что являлась мега вспыльчивой. Услышав постоянный вой собаки в своей квартире — она бы начала биться головой об стену, проверяя на прочность голову или эту стену. Да, Мишель О’Берлин далеко не белоснежка, которая могла поладить с каждым животным: на ее пение не слетались лесные зверьки, она не умела о них заботиться и вообще на контакт с ними не шла.
«Черт, если эти собаки такие милые как Тесса — я готова завести питомца и даже ухаживать за ним».
— Тесса, — протянула Мишель, продолжая дурачиться с собакой Тома. Она даже в породах собак не разбирается, — а ты не говорил, что у тебя есть такая классная собака.
— А стоило? — кареглазый задаёт вопрос, который Мишель считает риторическим и не отвечает на него, продолжая корчить милые рожицы собаке, которая была Рада новому человеку. Да ещё такому весёлому.
***
— Вот, держи, — парень протягивает в своей руке серую ткань.
— Что это?
— Мое худи. Надо же тебе в чем-то ходить, пока твоя блузка будет стираться, — отвечает Том, а девушка кивает, подтверждая слова Парня и берет элемент гардероба в свои маленькие руки, — ванна вот там, первая дверь слева.
Том обьяснил где находится чертов отбеливатель и как работает его навороченная стиральная машина, всех функций которой он сам ещё полностью не знает. Стирает и на этом спасибо.
За эти пол часа в незнакомом для Мишель доме Холланда, она, кроме как гостиной, ничего не видела. Она даже толком и гостиную не разглядела, ведь была занята, играя с Тессой и дискуссируя с Томом на тему политики. Скучно и так по-взрослому.
— что думаешь о должности Трампа в Америке? — спрашивает О’Берлин, сильно наклоняясь вперёд, опуская свои волосы к полу, Небрежно завязывает их чёрной резинкой и возвращается в нормальное положение.
Холланд подмечает, что с хвостом Мишель выглядит старше и слишком уже по-взрослому, что-ли. Это заметил не только Томас, но и все, кто впервые видел О’Берлин. Ее строгий вкус в одежде и очень сдержанное поведение… даже и не скажешь, что Мишель обожает симпсонов почти так же, как и черно-белые фильмы.
Добравшись до нужной комнаты, Мишель осторожно открыла дверь. Вся ванная комната была в белых тонах. Очень светлых белых тонах, что Мишель сначала прищурилась, пока не начала привыкать.
Твою мать, проще уже вырвать себе глаза.
Снимая с себя влажную блузку с гигантским пятном, русоволосая посмотрела в большое зеркало. Да, следы ожога видны, черт. О’Берлин понадеялась, что бы блузка отстиралась, а это большое красное пятно на ее груди, которое до сих пор неприятно жжёт — пройдёт быстро. Мишель продолжает смотреть на себя в зеркало. Видит то, как выступают ее рёбра, за которые можно ухватиться, видит ее до-жути плоский живот. Пора начинать есть. Четвёртый день без еды — это уже самоубийство. О’Берлин, будучи огромным любителем покушать чего-нибудь вкусного, часто сидела на диетах, чем очень сильно раздражала свою подругу — Крис Дрейк. Но, Если бы Мишель стояла перед выбором: выпить чай без сахара и отправиться спокойно в рай или же выпить чай с сахаром и вечно гореть в аду — она бы без раздумий выбрала бы второе. Пить чай без сахара, это кто вообще такое придумал? Жуть. Об этом часто задумывалась Мишель, а позже засыпала в свой зелёный чай три-четыре ложки сахара. Черт возьми, как можно быть такой сладкоежкой?
Синеглазая взяла в руки одежду, предложенную Томасом. Надев ее, О’Берлин вскружил голову приятный запах вещи.
Мишель что-то там говорила про охеренный запах в салоне автомобиля Холланда. Так вот.
Это Ещё цветочки. Серая Худи парня была очень мягкая и просто огромная, едва достигая колен девушки — вот такая она низкая. Рукава были длинные, отчего Мишель пришлось их подвернуть, что бы не выглядеть совсем уж глупо.
А запах…
Боже, какой же это офигенный запах. Что-то космическое было в этом всем. Это гигантское худи пахнет просто слезами Бога! Больше ничего не пришло на Ум Мишель, что бы хоть как-то подробней описать этот аромат.
Девушка загружает свою бедную блузку в стиральную машину и умело ей распоряжается, нажимая какие-то кнопки, как рассказывай ей парень. Когда она включилась, Мишель, победно улыбнувшись, вышла из ванной, осторожно прикрывая дверь.
Возвращаясь в гостиную, где милая Тесса удобно разлеглась на кожаном диване, положив свою мордочку на колени хозяина, просто сходила с ума, когда ее гладил Холланд где-то в области шеи, пока сам листал ленту своего Инстаграмма.
Питбультерьер почувствовала своим чутьем, что в гостиной снова же появилась понравившаяся ей подруга хозяина, от чего резко дёрнулась с места и побежала к ней. Холланд даже немного удивился, ведь Мишель подкралась настолько тихо и осторожно, что он даже и не знал о ее присутствии в одной комнате. Парень поворачивается и вновь видит, как Мишель с огоньками в глазах гладит его собаку. Позже, девушка снимает с своих волос резинку и распускает волосы, так как, ну, знаете, с хвостиком удобно, а без него лучше. Томас задумчиво смотрит на Мишель, которая подходила к дивану, на котором он сидел.
Его взгляд выражал столько серьёзности и каких-то мыслей, но сам же он даже был рад, что эта девчушка врезалась в него в том парке и совершенно случайно забыла свои ключи. Что-то в ней было.
Она слишком странная и с ног до головы полна этими странностями, но такими милыми и забавными, отчего становится интересней. Она — чертово колесо фортуны- Никогда не знаешь, что выпадет.
Нет, это никакая не симпатия, совсем нет. Ему просто нравилось, как сидит на ней его гигантская кофта, которая ему, кстати, она была как раз. Ему нравилось с ней спорить о каких-то скучных темах, типа «клептократия Трампа» или где сэндвичи вкуснее. Не находя какого-то компромисса, спор заканчивают оба на приятной и совсем не бесячей ноте, оставаясь оба при своём мнении.
О’Берлин уже подходила к дивану, но увидела гитару, что стояла у стены. И как она раньше ее не заметила?
— Ты серьезно? — мило протараторила Мишель, подходя к музыкальному инструменту, — ты играешь?
Кареглазый парень, волосы которого чуть-чуть закручивались, развязно улыбнулся и поднял одну бровь.
— Нет, — ответил он.
Ложь! Зачем он врет? Нет, конечно, почти никто из его друзей об этом не знает, ведь… ну, а зачем? Это просто какое-то нелепое хобби, за которое Холланду стыдно. Пару видео-уроков в интернете и он уже может что-то сыграть. Что-то простенькое и незначительное. Знаете, это очень успокаивает.
— Да, как же, — девушка закатывает глаза, не прекращая улыбаться и резко поворачивает голову обратно к гитаре, махая своими волосами. Девушка дотронулась своей рукой до струн, после чего на всю комнату раздался знакомый для всех звук гитары. О’Берлин снова резко повернула голову к парню.
И как только ее голова держится на этой тонкой шее, да и ещё поворачивается такими рваными движениями? Жуть просто.
— Это был звук, — голубоглазая подняла свои брови, показывая поддельное удивление, — можно?
Дождавшись одобрительного жеста со стороны улыбающегося парня: кивок головой и привычная улыбка — Мишель взяла гитару и медленно подходила к дивану, хорошо рассматривая струны.
— Играешь для девушек? — ехидный взгляд Мишель в сторону Томаса заставил его немного напрячься.
Холланд, сжав губы, покачал головой и вновь нацепил на себя эту фирменную улыбку, хорошо отработанную за пару лет.
— Да как же? — девушка села на диван напротив кареглазого шатена, и, приподняв одну бровь, недоверчиво посмотрела на него, — да ну, ты чего? Я же все равно догадаюсь. Это кантри? А может… что-то из лирики? Нет?
Азарт в глазах и резкие скачки в голосе Мишель вызывали у парня самую настоящую, искреннюю усмешку. Ему самому стало интересно, что же в голове у этой безумной, улыбающейся Мишель.
— Нет.
— Не-ет, — протянула О’Берлин, как бы переспросив ещё раз, продолжая улыбаться, — тогда, может быть…
Пальцы Мишель начали захватывать какие-то аккорды, которые она подбирала прямо на ходу. Звуки, издающие гитара, напоминали какую-то очень спокойную песню, а после, что очень удивило Парня — Мишель, совсем без стеснений и каких-то комплексов начала протягивать слова, что в сочетании с мелодией, которую она даже не старается играть, смахивали на песню. На какую-то очень девчачью песню. Кажется, там что-то пелось о любви и о каком-то предательстве — Томас особо не пытался понять. Отчасти девушка не пела, а, скорее, кривлялась. Но делала это так мило, так очаровательно. Но все же Мишель остановилась, когда увидела усмешку своего единственного и, пока первого, слушателя.
— И в конце этого что-то тяжёлое, — наивно дополнила О’Берлин.
— Тяжёлое? — парень, подняв брови, не сдерживает смех.
Мишель смотрит в глаза Холланду и о чем-то думает. Она смотрит на него, а он на неё. Они, сами Того не понимая, будто бы общались взглядом, только вот в Глазах Мишель Том видел, что голубоглазая о чем-то задумалась, а во взгляде Томаса О’Берлин видела, что тот чем-то озадачен и очень сильно удивлён.
Русоволосая, прекращая весь этот немой театр, начала подбирать аккорды и, пока не появилась уверенность, что звучит вроде не плохо, начала играть что-то быстрое и энергичное. Что-то слишком знакомое.
Парень готов был поклясться, что точно слышал где-то эту песню, но не помнит где и что это за песня, пока из уст О’Берлин не прозвучали первые слова этой песни.
— «
Это «Yellow Submarine»! Та самая песня, что играла по радио в машине, которую она попросила сделать громче! » — подумал Том, почесав затылок.
Мишель не была «мисс идеальностью» и пела она тоже не совсем идеально. Но это выглядело так по-домашнему, так живо и так, черт возьми, реально. Иногда ее пальцы путались в аккордах, а язык заплетался, слова путались и даже иногда она чуть-чуть фальшивила. Совсем чуть-чуть. Но, Холланд готов был пообещать себе, Мишель и всему миру — что на такое исполнение он бы купил билет и денег бы совсем не пожалел.
О’Берлин была настоящей и совсем простой — настоящая находка. Ее пение ни капли не раздражало, а даже наоборот, скорее завораживало. Это то самое чувсвто, будто ты это то, о чем все говорят, что все так мечтают увидеть, но не видят. А вместо них видишь и чувствуешь все это ты.
Холланд сам и не заметил, как смотрел на поющую перед ним девушку с пепельно-русыми волосами уже без какой-либо улыбки.
Немного прищурившись, и, трогая свой подбородок рукой, парень выглядел задумчиво, но ни капли не рассерженным. Он даже подметил то, что за своё «сольное выступление» О’Берлин ни разу не отвела взгляд от него, а он не отводил взгляд от нее.
Мишель, двигая бровями на сильных аккордах и громких звуках не боялась как-то кривляться и вообще быть смешной. Просто такая, какая она есть.
Закончив играть свой мини-позор, О’Берлин застенчиво улыбнулась, будто бы на нее сейчас смотрел не какой-то там Том Холланд, а сам Джон Леннон или Ринго стар.
— Томас, не смотри на меня так, — Мишель отложила гитару и сложила руки на груди, поднимая одну бровь вверх.
— Как?
— Как скучный сорокалетний мужчина, у которого в жизни все есть и карьера идёт в гору, — странное сравнение, как и сама интонация Мишель, но Том принял это за шутку и не стал углубляться в ее фразу.
Громкая мелодия телефона О’Берлин заставила немного ее вздрогнуть, что не осталось незамеченным Холландом. Девушка начала рыться в своей сумке, аккуратно отложив гитару парня на свободное место на диване.
— «где же этот тупой телефон?» — задаваалсь вопросом Русоволосая, тем временем перекладывая и ворочая все вещи в своей сумке, — «пора перестать носить с собой ненужный хлам».
Мишель раздраженно вздыхает и начинает по-немногу доставать свои вещи из сумки: помады в основном тёмных оттенков, расчёску, свои духи и сигареты, которые она купила в тот вечер.
Сигареты? Томас не на шутку удивился, ведь, ну, по ней не скажешь. Ему не нравятся курящие девушки, он просто терпеть таких не может.
Она, конечно, безумно милая, но курить ей не идёт. Хотя, можно было догадаться из-за ее немного осипшего голоса, который чем-то привлекал Тома.
Мишель победно улыбается, чего Томас не замечает, так как лицо было спрятано волосами. О’Берлин достаёт из своей сумки свой телефон и, сложив обратно свои вещи, свайпает вправо, отвечая на звонок Крис, которая была подписана как «Барби».
— Да, привет, — Мишель зачёсывает волосы назад и ставит сумку на пол, вскоре к ней прибегает Тесса и кладёт свою голову на ее колени, — тише, тише, это всего лишь спойлер к новому сезону, это не конец света, — Мишель немного нахмурила брови и отстранила свой телефон от уха, потому что разгневанная Дрейк просто кричала в трубку. Вдабавок же, О’Берлин нежно гладила лежащую на ее коленях собаку, которая просто сходила с ума от этих действий девушки.
Томас же перестал смотреть на незамечавшую его взгляда девушку, будто он гребанный маньяк или что хуже. Но все же в его голову приходили мысли какого-то сожаления, что эта низкая девчонка курит.
Нет, Холланд никогда не пропагандировал здоровый образ жизни, но все же его отталкивали курящие девушки. Ему нравятся не такие. Ему нравятся нежные, стройные блондинки, напоминающие фарфоровую куклу, которая с одним прикасанием о пол сразу же разлетается на множество маленьких кусочков. Ему нравятся некурящие, спортивные девушки, ноги которых растут от ушей.
Но, черт возьми, Мишель, сука, милая. Милая и совершенно непонятная:
Сначала она грубит, а потом мило улыбаться. Она молчит, а потом не замолкает, рассказывая о любимом сорте чая. Она скромная, но если спросить о фирме геля для душа или о чем-нибудь личном — она сразу же ответит. Она говорит про умные вещи и выгонят очень серьезно, а потом она корчит милые гримасы, играясь с Тессой или улыбается, специально щурив свой носик. Непонятная какая-то.
Но, черт возьми,
Милая
.
— Ой, да ладно тебе, Дрейк. Кстати, Я тебе в фейсбуке скину ссылку на фильм. Если не посмотришь и не будешь обсуждать этот шедевр семьдесят девятого года, то нам просто не о чем будет разговаривать. Да и вообще, ты рискуешь не проснуться на следующее утро! — Мишель говорила тихо, но не скрывала свои эмоции и свою улыбку.
Парень даже усмехнулся последней фразе, оотвлешкись от просмотра новых твитов, переключая взгляд на Мишель, что нежно гладит его собаку.
— Где я сейчас? Да я просто ключи дома забыла, а родители, ну, ты знаешь, завтра вернутся. Как бы мне не куда было пойти, а в парке, что возле Зрипц, я случайно столкнулась с парнем одним. Ну, там долгая история. Как-нибудь потом расскажу, — тембр голоса Мишель немного сменился, но Холланд ничего не заметил, — Давай, пока. Целую.
О’Берлин сбрасывает вызов сама и выдыхает, снова прокручивая в голове фразу Крис:
— Твои родители приедут завтра? Ты же сама говориа, что они вернутся через месяц, в мае. Да и по фоткам в инстаграмме твоей мамы я бы точно не сказала, что они вернутся завтра. Ты вообще в порядке?
Мишель обещает самой себе, что объяснит Дрейк все позже, никак не сейчас.
