Такая же испорченная людьми.
— Да ладно вам, Мистер Ринго? Вы же понимаете, что если я не буду появляться на вашем приеме, я рискую попасть в психбольницу. Так что, это — моя обязанность, — О’Берлин не отводит взгляд от книги, что так сильно зацепила ее внимание. — Нет, Мисс…- психолог хотел продолжить фразу, но остонавлиявается на половине от того, что его перебила развернувшаяся к нему О’Берлин. — Мисс? Зачем так Официально? Мне только восемнадцать. Называйте меня Мишель, — в конце концов психолог и пациент должны находиться «в одной тарелке», что бы и тому, и другому было комфортно, не так ли? Мужчина лет тридцати пяти выгибается в своём кресле и снимает очки, отложив их в сторону. — Мишель, — исправился психолог, — мне же известно, что ваша мать не в городе. Вы вполне могли пропустить нашу терапию, но не сделали этого, почему? Ходить ко мне — это не ваша обязанность, вы легко можете прожить и без этого, но зачем-то же вы пришли ко мне, а значит, вас что-то тревожит, — этот мужчина уже начинает выводить О’Берлин из себя. Она душит в себе ту настоящую правду отговорками, типа «ну, я обязана, что бы не посчитали психически больной и не загнали в психушку, понимаете? На самом деле мне это не надо». Но в ответ Мишель лишь вздыхает и закатывает глаза, что не остаётся незамеченным мужчиной. — У вас явно что-то случилось. По-другому вы бы не пришли ко мне на приём в этой огромной футболке и кроссовках, — подметил факт Мистер Ринго и был чертовски прав. Мишель была огромной любительницей строгой одежды и яркого макияжа, но не в тот день. Ей было слишком лень краситься, выискивать в своём шкафу какие-то блузки и обувать огромные-бедные-ее-ноги-каблуки. Мистеру Ринго стало даже непривычно от того, что в комнате сразу два не сочитаемых между собой предмета: Мишель О’Берлин и глухой звук соприкосновения подошвы ее белых кроссовок и паркета. Мужчине даже как-то непривычно, что его молодая пациентка сегодня ниже на половину головы, чем это бывает обычно. Он что-то прокручивает в голове по-психологичному и продолжает изучать каждую эмоции девушки, сидящей напротив. Вот, что он заметил за все сеансы с этой девчонкой: Губы всегда должны быть покрыты какой-то помадой: тёмной или же кофейного оттенка. Ее руки всегда чем-то заняты. Она всегда оглядывает ту энциклопедию, в которой сломан корешок и невольно вздрагивает плечами. Она зачёсывает свои волосы назад, даже когда они ей не мешают. Она облизывает свои губы, когда нервничает. А нервничает она, черт возьми, очень часто. — Мишель? — мужчина надеялся на какой-то ответ, но взамен получает только взгляд, отчего он переспрашивает: что тебя тревожит? О’Берлин вновь корчит из себя разгневанную особу и прокручивает в голове правдивый ответ на этот вопрос: Что меня тревожит? Может быть то, что за свои восемнадцать гребанных лет я пыталась наглотаться таблеток три раза! И два из них просыпалась в больнице, пока к моей руке была прикреплена прозрачная трубка, а противное пищание огромной непонятной машины, к которой я была подключена, жёстко давила на мои мозги, отчего я хотела сжаться как изюм и проклинала все, что видела, потому что не умерла. Уж лучше умереть сразу, чем слушать это блядское пищание тупой аппаратуры. Уж лучшее и не рождаться, если жить вот так! Все эти два раза я, моя мать, ее двадцать какой-то-там-по-счёту-за-полтора-года ухажёр, непонятно зачем приехавший отец, отлично делающий вид, что я — единственный человек, которому он нужен, оправдывались перед врачами тем, что «ну, знаете, она просто слишком много устает и ночью плохо спит, находя в успокоительном то, что поможет закрыть ей глаза хоть на минутку. Но все время немного перебарщивает. Эти дети такие глупые. Она волнуется перед экзаменами, знаете, это очень важный этап взросления — сдавать экзамен.» — Странно, но прокатывало все два раза. Поэтому я до сих пор не сижу в психушке или под «особым» присмотром в больнице. Единственное, что заставляют меня делать врачи — это посещать психолога. Но не суть. Понимаете, три раза пытаться покончить жизнь, наглотавшись таблетками — это слишком много! Тем более, если тебе только восемнадцать! Мои сверстники сейчас готовятся к экзаменам, посещают вечеринки, на которых напиваются, а утром просыпаются с жутким похмельем и желанием раствориться прямо на этом диване или где они там уснули. Зачем я это делаю? Ну, начнём с того, что мне было скучно, а закончим тем, что я гребанная социопатка с тупым цветом глаз. Я даже не понимаю что это за цвет такой убогий: голубой или Синий! Что он должен означать? Небо, океан, северное сияние или, может, цвет логотипа пепси-колы, которую я так сильно ненавижу? Я безумно психованная и, может быть, поехавшая на голову выпускница, которая не может скрыть свою ненависть к людям, сидя в компьютерном зале, усердно подготавливающая свой проект по какой-нибудь химии: <i>«Катионы — положительные, Анионы — отрицательные заряженные ионы. Ну и пусть. Мне восемнадцать, а я трачу свою жизнь на изучение каких-то ионов».
Нет, я все эти три раза могла дозу привысить и уже не проснуться, но меня останавливало одно: я не люблю делать больно людям. Как бы я их ненавидела. Очень противоречиво, не считаете? Я не хочу представлять зареванное лицо Дрейк без косметики на моих похоронах или понимать, что мой брат останется без любимой сестры. Он ещё маленький, ему рано знакомиться со всем пиздецом, что происходит в жизни. Да и мне рано. Я не хочу. Знаете, недавно я осознала насколько все плохо, когда начала психовать из-за отсутствия точки в конце предложения в книге — обычная опечатка, но нервы мои подпортила. Когда я была в школьной библиотеке и пыталась выучить биологию, мое внимание привлекла к себе третрадь, что стояла не так, как другие: все другие тетради были наклонены вправо и только эта была наклонена влево. Я пыталась не замечать эту, казалось бы, обычную вещь, но уже надоедающий стук моих ногтей по столу просто показывал, что мое терпение на исходе. Я все же попроправила эту тупую тетрадь, что стояла на пыльной полке и, честно, я сразу же успокоилась. От чего зависит мое поведение? — А я не знаю, оно само так. Иногда я чувствую себя гребанным поэтом, чей обычный день выглядит примерно так: Проснулся, Написал стих о том, что любви не существует и как сильно заебала жизнь, А потом напился и пишешь стих о том, что в жизни все прекрасно, сравнивая глаза любимого человека с самым чистым небом, с изумрудом или, если они карие, с кофе. В причине моего этого странного поведения Нет какой-то душещипательной истории о недобром детстве, которая сильно на меня повлияла. Моя мать — прекрасный человек, которая доказывала мне, что и без мужчины можно вырастить ни в чем не нуждавшихся двух детей. Но, все хорошее, что своейственно всему хорошему, кончается, а люди, что свойственно людям, ломаются. Знаете, как это страшно видеть сильного человека, который с каждым днём разваливается на несколько кусочков, но всеми силами пытается всем доказать, что «Эй, слышите? У меня все хорошо! У меня все под контролем!» И только Богу известно, что там у нее под контролем. Хотя, вы все это прекрасно понимаете, вы же, блять, семейный психолог. Дженна впала в депрессию из-за каких-то больших проблем с работой, а после стала успокаиваться благодаря ее коллеге и антидепрессантам, которые я отсыпала себе. После этого «служебного романа» Дерека и моей мамы, она повстречала ещё одного мужчину. Затем ещё и ещё. Я уже и сбилась со счёту, когда для меня видеть в доме новые мужские лица — стало обычным делом. Но, не всегда эти улыбчивые ухажеры матери были хорошими людьми. Помню, как высокий, статный мужчина в дорогом костюме лет сорока пяти, который был очередным временным любовником мамы, вечером, пока та была в душе, а я готовила свой овощной салат на кухне, пялился на меня. А после, оно подошёл ко мне совсем близко, можно сказать, в упор, и начал шептать на ухо самые извращённые фразы, которые я прежде никогда не слышала. Знаете, мне было пятнадцать и я не совсем понимала, что нужно делать. И, когда мужчина закончил пересказывать Камасутру, его руки пытались куда-то там потянуться, что-то там сделать, ну, мистер Ринго, вы меня понимаете, да? И, у него это почти получилось, но его остановила моя фраза «вы хотя бы в своих глазах не падайте, если у вас совсем нет достоинства, что вы пытаетесь совратить пятнадцатилетнюю дочь своей девушки». И, знаете, это повлияло. Честно? Мне было жутко страшно и, блять, не знала что делать, если бы не какие-то там книги по психологии, которые я читала от скуки. Зато теперь, благодаря тем книгам, мне проще понимать людей, но и сложнее прекращать испытывать ненависть ко всему окружающему. Можно ли этот случай посчитать началом моих панических атак и непонятной нервозности? Определённо нет. Я почти ничего не чувствовала в тот момент, кроме Той мысли, что была у меня в голове «Ты все делаешь правильно, продолжай!». Потом, конечно, я перестала доверять людям и стала запрещать брату выходить из комнаты, пока очередной любовник мамы находился у нас в доме. А так, в целом, все хорошо. Ну, а где мой отец? Я сама не знаю, да и не особо горю желанием. Понимаете, проблем в семье у каждого человека достаточно, глупо ссылаться только на них. Отчего ещё я могу вспыхнуть, как спичка, сжигая все, что попадётся? Уж точно не из-за социума. Знаете, в школе меня не унижают и друзей у меня достаточно. Даже есть лучшая подруга, благодаря которой я ещё вижу смысл существовать. Понимаете, Обычная жизнь обычной девочки. Так что, я не вижу вообще смысла приходить на ваши консультации, да и если бы меня не заставляли, я бы не пришла. А знаете, наконец-то к восемнадцати годам мой ангел-хранитель начал влиять на меня, отчего я перестала чувствовать себя жёсткой социопаткой и, вроде бы, посчитала, что жизнь не так уж плоха. Она действительно не так уж плоха, пока не приставит к правому виску твоего самоконтроля револьвер. Выльет на тебя своё дерьмо — а ты стой, обтекай. Разве после этого кто-то может постить фотографии с улыбкой в своём инстаграмме с подписью «улыбайся и будь счастлив»? А если по своей природе человек не может быть счастлив? Мое нервно-депрессивное состояние вернулось дней пять назад, понимаете? На самом деле это рекорд — два года без панических атак и срывов на кого-то. Знаете об этом понятии «панические атаки»? Хотя, конечно, Мистер Ринго, вы об этом все знаете. Но, а если я вам расскажу это глазами простого человека, который не разбирается в ваших непонятных психологических терминах? Паническая атака — это когда тебе безумно страшно: ты боишься дышать, думая, что кислорода не Хватит и ты просто-напросто задохнёшься. Это когда тебе одновременно и холодно и жарко, твой пульс учащается, а глаза напрочь отказывают видеть и смотреть куда-то, в ожидании увидеть какой-то пиздец! Страшно везде: в своей комнате, в ванне, на кухне, в кругу семьи или рядом с лучшей подругой, в парке, на той самой бордовой скамейке у фонтана. Ты буквально видишь своих демонов, которые просто стоят и кричат тебе одно и то же «умереть всегда проще, умереть всегда проще!» И тебе просто страшно от того, что умереть действительно проще. Помню, как-то у меня случилась паническая атака при брате. Понимаете, ему шесть лет и я не хочу думать, что когда-то эти невинные глаза будут наполняться слезами от какой-нибудь серьёзной обиды или отчаяния. Его сестра получила паническую атаку, а он, маленький, ничего не понимающий мальчик, просто не знал как на это реагировать. Готова поспорить: он и сам боялся больше, чем я. Второй же раз моя паническая атака случилась при подруге. Она сначала хорошенько ударила меня по лицу, пытаясь привести в норму, а после сильно впилась в мою руку своими ногтями, ведь боялась меня отпустить, думая, что я куда-то убегу и что-то с собой сделаю. Да-да, прямо впилась. У меня даже шрамы остались от этого на моем запястье. С тех пор она отзванивается мне почти каждый час и начинает паниковать, если я не появляюсь в сети долгое время. И, знаете, на три года это все прекратилось. Если бы не тот случай, что случился со мной пять дней назад. Понимаете, один придурок, чьё имя Энтони, а фамилия Уайлс просто сказал мне в лицо, Мол «я люблю другую», а после ушел. Вы понимаете, что с человеком так нельзя? У него тоже, блять, есть чувства. У него тоже, твою мать, есть сердце, которое бьется сильнее, чем молоток по голове, в надежде вдолбить туда фразуДумай своими мозгами, а не сердцем! Мозги на то и даны тебе, что бы ими думать!
! Я где-то читала, что самоубийства из-за любви — это целых шестьдесят семь процентов от всех суицидов. Вы понимаете? — Шестьдесят семь. Мне кажется, что ещё чуть-чуть, и эта статистика была бы на один процент больше, но, черт возьми, я как-то смогла себя проконтролировать. Хоть это действительно было сложно — остановить себя перед желанием взять нож и пару раз хлестануть по запястьям. Понимаете, людям нужны люди, а в тот момент мне нужен был мой Энтони. Да, один из хороших советов, что придумало человечество — отвлечься. И у меня, кажется, чутка получилось благодаря одному милому парню, с которым я столкнулась в парке и разлила на себя жесть какой горячий кофе. Блузка, кстати, идеально отстиралась. Мне даже захотелось поджидать Томаса в том парке, что бы спросить фирму этого отбеливатель. После мне пришлось соврать ему и переночевать у него и, знаете, я действительно отвлеклась и все было хорошо. Я даже поела утром и, о боже мой, была в хорошем настроении. А Том… а что он? Он даже и номера моего не попросил, да и зачем? Не нужна ему в жизни какая-то там психопатка, я вас уверяю. Ну, а Как дождь закончился — я сразу же уехала домой на зеленом автобусе. Но самое страшное то, что дома уже не на что было отвлечься. И я сейчас хожу по грани, по этому чертовому гнилому мосту из деревянных досок, которые могут проломиться в Любой момент: один неверный шаг — и я упала. Так же и в жизни: одно неверное действие — и мои панические атаки снова меня застанут Врасплох, как это обычно и бывает.»</i> — Ничего, — окончательный ответ Мишель. Ложь! Сплошная ложь, но кого она хочет обмануть? Себя или же человека со стажем, который просто видит ее ложь и огромные сомнения на свой счёт. Ринго — человек не глупый, он не станет добиваться какой-то правды от этой странной девушки. Обычно к психологам ходят выговариваться, а она наоборот, все держит в себе.Ну, что же. Не хочешь так, будешь выговаривать правду по-другому.
— Знаешь что, Мишель? — мужчина уде перешёл на «ты», но О’Берлин это не заметила. Да и черт с ним, — давай сыграем в ассоциации. Я говорю тебе слово, а ты мне то, что придёт на ум первым. — Вы тут главный, — безразлично проговорила О’Берлин, сидя в огромном кресле, в котором могла поместиться ещё одна такая же Мишель О’Берлин. Она увидела на столе психолога ярко-розовые стикеры и оторвала один листок. — Хорошо. Итак, давай начнём с чего-нибудь простого: улыбка. — Маска, — незадумываясь отвечает Мишель, сворачивая маленькую бумажку в трубочку. Из невъебенно огромного варианта слов, что существуют на Земле, она выбрала самое банальное. Но Мужчина записывает у себя что-то в блокнотике, конечно же подмечает все издёвки Мишель с этим цветным стикером. — Враг. — Лекарство, — девушка все ещё не поднимала взгляд на доктора, она слишком занята сворачиванием бумаги во что-то непонятное. — Это уже интересно», — думает мужчина, записывая это все в свой блокнот. Мишель О’Берлин заметно отличалась от других его пациентов. Она была умна, что-ли, а в большинстве дебатов с Ринго она выходила победителем, умело отстаивая своё мнение и очень реалистично переубеждала человека. Она бы отлично манипулировала людьми, да и управляла бы ими тоже. Она знает на что давить и куда давить, что бы услышать то, что она хочет. Из неё подучился бы самый необычный психолог. — Друг, — мужчина нимательно разглядывает девушку, но до сих пор не замечает ничего особенного в ее мимике. — Поручень. «Быть на шаг впереди своих клиентов»— вот главный принцип психолога Стюарта Ринго. И сейчас он как раз пользуется именно им. — Смерть. Мишель немного дёргает бровями, продолжая уминать этот бедный розовый листок. — Эффект бабочки, — О’Берлин ответила быстро и так легко, как она это умела. Мужчина ожидал совершенно другого ответа от неё. Что-то типа «хорошо» или «спасение». А может быть и «участь», «смирение», «естественное явление» или что-то типа того. Но никак не «эффект бабочки». Хотя, стоит подметить, что это правда. И опять она его удивила, доказывая то, что она — редкий экземпляр. В восемнадцать лет вести себя так — как минимум странно, но О’Берлин в глазах Стюарта всегда отличалась своим нестандартным взглядом на жизнь, отчего было двоякое чувство от их приемов:Не понятно, кто тут психолог со стажем: Стюарт Ринго или же какая-то там выпускница с ярко-голубыми глазами.
— интересно, — совсем тихо проговорил мужчина, надевая свои очки и подправляя их на переносице, — хорошо, продолжим: Любовь. И, вот оно. Бац! У него получилось, он заставил как-то отреагировать на это. Мишель, хоть и на все слова, как и сейчас, не поднимала голову на психолога, но ее мимика была ему хорошо видна. И именно после того термина она оставила в покое эту бумажку, а глаза отвела куда-то в сторону. А после, немного подумав, снова вернулась к своему делу. На ум не пришло что-то ясное и такое, мать его, понятное. На ум пришло все: милые поцелуи с Энтони, День Святого Валентина с Энтони, школьный бал вместе с Энтони. Слишком много чего было связанно с Энтони, но почему-то в голову пришёл не только он.Холланд.
О’Берлин почему-то вспомнила его сильную руку, которую она сжимала за просмотром Того страшного фильма.А это реально, что мой ангел-хранитель вот-вот сделает самоубийство?
Она вспомнила прикосновение его холодной, но такой сильной руки, которая убирала муку с ее щеки. Она вспомнила его добрую улыбку на лице, в совокупности с белым кончиком носа, что был в муке. В нем действительно ее что-то приклепало, но она поставила ясную цель:Больше не видеть его.
И это не основывалось на какой-то там внезапно подступившей симпатии. Ее нет. Мишель не такая. Она, даже если бы и могла, все равно не захотела бы так быстро переключаться на другого человека. — Психологический триллер, — О’Берлин всю силу вкладывает в скрученную бумажку, которую уже невозможно как-либо сложить. Ринго попал в цель, задевая этим вопросом что-то внутри Мишель. — Бинго! — проговорил мужчина, ехидно улыбаясь, — я правильно понял, у тебя проблемы с личной жизнью? Ответ Мишель она спрятала, прикрываясь своими темно-пепельными волосами, да и зачем отвечать? Тут итак все понятно. — Скажите, Мистер Ринго, у вас есть жена, Дети? — настолько далеко ни один пациент не заходил. Обычно все приходят выговариваться о своей жизни и, как правило эгоистам или просто пациентам у психолога, не спрашивали его о личной жизни. — Да, Мишель, у меня есть жена и две дочери, а к чему ты ведёшь? — мужчина не понимает к чему был задан этот вопрос, но поворачивает к ней рамку с семейнтй фотографией, — к чему ты клонишь? О’Берлин берет в руки рамку и начинает целиком изучать фотографию. Маленькая малышка, которая, кажется, только-только научилась ходить, сидит на руках у своей матери — жены Ринго. Красивая женщина. Волосы, наверное, от природы запиваются в маленькие кудряшки чёрного цвета, а улыбка растянута на все лицо с острыми скулами. глаза ее глубоко-карие. Мишель снова вспоминает своего нового знакомого, но пытается отвести себя от этой мысли как можно скорее, переключаясь на главного в семействе Ринго — Стюарта. Его морщинки на лбу и под глазами немного добавляют ему возраста, но широкая улыбка позволяет не обращать внимание на эти морщинки. за шею его обнимает дочь, лет девяти и целует в щеку. О’Берлин не замечает Того, что сама начинает по-дебильному улыбаться и ставит рамку назад. Все эти действия не остаются незамеченными психологом. Он что-то как всегда подмечает в своей голове, делая выводы, что у девочки не только проблемы в личной жизни, но так же и проблемы в семье. Чертовы психологи, по-хуже любого экстрасенса. Мишель тоже хочет такую семью. Она хочет каждое утро гладить своему мужу одинаковые белые рубашки, на прощание целовать в щеку. Она мечтает об этих мешков под глазами просто от того, что устала готовить еду на всю семью и заниматься уборкой. Она хочет целовать в щеку своего мужа, как тот уезжает на своей машине в офис, хочет слышать «Мама» на всю квартиру своего сына или дочери. Она просто хочет быть хорошим человеком и иметь обычную семью к тридцати годам, а не вот это все. — и вы счастливы? — девушка осторожно отдаёт в руки деревянную рамку и, сильно закусив губу, поднимает глаза на мужчину. — Мишель, счастье — идеал не жизни, а разума. Я отрицаю существования этого чувства, но, да. Я бесконечно счастлив и всем доволен, — Стюарт надевает свои очки обратно, заставляя зудуматься над его фразой, — ты зря считаешь меня своим врагом, Мишель. Ты отличаешься от других моих клиентов твоего возраста своим очень взрослым и правильным взглядом на жизнь. Воспринимать все как должное нельзя, и ты об этом знаешь. Я действительно хочу тебе помочь, но ты не станешь принимать помощь от кого-то, в надежде сделать все самой. Но психологи и нужны для того, что бы помогать решать чьи-то проблемы. — С чего вы взяли, что у меня какие-то проблемы? — Иначе ты бы не пришла, — черт, а он прав. Она боится кому-то рассказать о наболевшем, получив отказ или сухое «ну бывает, все будет хорошо, не унывай». Статистика показала, что после этих фраз шей в петле становится больше, чем обычно. *** О’Берлин покидает здание, с одним желанием: растечься на этом асфальте и там же остаться. Она ненавидит открываться людям, но манипуляции психолога сработали и он смог хоть чуть-чуть узнать о проблемах Мишель — о ее расставании. Мужчина говорил много дельного, а О’Берлин пропускала это мимо ушей. — Один из шагов к опыту в отношениях — умение расставаться и переживать это, ведь…- мужчина что-то говорил О’Берлин, но в ее голове было одно:«Хочу напиться. Кажется, Дрейк что-то говорила про фестиваль сегодня вечером. Мне кажется, у меня появлялись планы».