Он ее не любит

Дух захватывает от того, что всё в этом помещении белое. Знаете, это белое не такое, как в больнице. Это дорогое белое, которое было везде: белые стены, белый мраморный пол, белое вино, белые жемчужины на колье какой-то дамы и белое платье Мишель. Даже волосы Дрейк в этом дорогом белом окружении казались гораздо белее. Коленки подкашиваются от переизбытка роскоши вокруг, а дыхание перекрывает сладкий запах дорогой выпивки, одурманивающих духов и лёгкий джаз, доносящейся из другого зала, который, по всей видимости, был ещё больше. Люди были одеты в самые не дешёвые костюмы, отчего О’Берлин хотелось запихнуть все свои знания ненормативной лексики куда по-дальше и подавиться наконец своим дешевым вкусом. Это первая ее вылазка на подобный приём, которая так сильно отличается от обычных вечеринок в доме какого-то парня из школы, где бутылки противного пива и окурки валяются под ногами. Тут все иначе: скажешь что-то не то — посчитают странным, Улыбнёшься какому-то важному человеку — посчитают странным, Не поддержишь светскую беседу об экономике — посчитают странным. И Мишель несколько раз задумывается над тем, любят ли эти люди творчество Сальвадора Дали так же, как и обычные люди. Голубоглазая приподняла свой подбородок и шла слишком важно, еле заметно улыбаясь, будто бы посещает подобные приёмы точно так же, как и Харрисон, который, кстати, очень сильно переживал за знакомство Дрейк с отцом. Ну, знаете, нормальное знакомство в роли его девушки, а не ассистентки, что умеет круто заваривать кофе с молоком и заполнять какие-либо бумаги. Кристина пугалась каждого взгляда в ее сторону и поражалась умиротворению своей подруги, которая, на самом деле, уже прикинула тысячи вариантов, как можно оригинально оплашаться. — До сих пор не могу поверить, что ты в кедах на этом мероприятии, — усмехается Харрисон, держа под руку свою даму, что бы хоть как-то разрядить обстановку, — это необычно, мне нравится, — Остерфилд целует Крис в висок и та ненадолго успокаивается и приходит в себя. — Просто я не гребенная мазохистка, которая хоть кросс побежит на шпильках только потому что эти туфли будут сочетаться с ее нарядом. Иначе она будет злиться и рвать на себе волосы, — Кареглазая даже начинает шутить и О’Берлин благодарна Хазу за то, что тот поддерживает ее подругу. — Это правда, — Мишель видит озадаченный взгляд Тома и его приподнятую бровь — привычный жест из серии «может объяснишь?». — Харрисон! — мелодичный довольный голос возникает будто бы из неоткуда и заставляет эту четвёрку развернутся на звук, — ты все же пришёл! У мужчины плохо получается изображать удивление, но он даже и не пытался. Остерфилд-старший подходит к своему сыну, очень грациозно держа спину и поднятую голову. Он выглядит безопасно и внушает доверие О’Берлин уже с первой улыбки, которая выдавала его аристократичность. На висках виднелась небольшая седина, но это только красило мужчину. Мишель готова поспорить: в молодости за Мистером Остерфилдом бегали много девчонок, которые боролись за его внимание. А сейчас же за этим харизматичным мужчиной бегают инвесторы и начальники таких же не малоизвестных компаний все с той же целью: привлечь внимание. — Привет, Отец, — Мишель замечает усталый взгляд и пустую интонацию Харрисона и понимает — «выбора у парня не было. Его все же заставили». — Здравствуй, Том, — Остерфилд-Старший сдержанно улыбается и пожимает руку Холланду, на что в ответ от кареглазого получает такую же улыбку, доброжелательный взгляд и фразу «Здравствуйте, Мистер Остерфилд», — О, Кристина! Какая встреча! не знал, что ты знакома с моим сыном. Мужчина нехерово так удивился, но его утончённость, строгость во взгляде и сдержанность уже кажутся привычным для него явлением. Может быть он даже и не особо был рад видеть своего сына в компании белобрысой девчонки, которая устроилась к нему на подработку, но его мимика только подтверждала стереотип, который Мишель усвоила, смотря фильмы: «богатые, влиятельные люди, имеющие власть над чем-то всегда грешат неким лицимерием, но они знают, чего хотят. Они знают, что им нужно и сделают все, что бы это получить, не прибегая к каким-то особым усилиям». Но все же морщинки на лбу и рядом с глазами давали Мишель второй шанс разглядеть в блондине борьбу со стереотипами. Его белоснежная улыбка даже казалась гостеприимной и в сотый раз подтверждала то, что за этим мужчиной точно бегала толпа девчонок. Дрейк неуверенно протягивает руку своему начальнику, а тот по-мужски пожимает ее. — А вас я вижу впервые. Вы подруга Харрисона, верно? — все же Хаз предупредил отца, что на этот банкет приведёт свою избранницу, и Мистер Остерфилд даже надеется, что этой избранницей окажется эта на вид уверенная в себе русоволосая девчонка. Остерфилд-старший замечает ее голубые глаза, в которых отражался не пойми откуда взятый азарт и элементарный восторг, а ее губы, накрашенные темно-красной матовой помадой расплываются в улыбке. Все-таки отец Харрисона первый влиятельный человек, с которым разговаривает Мишель, да и вообще дышит одним воздухом. — Это Мишель, — Харрисон представляет русоволосую своему отцу, но тот даже не поворачивается к сыну, а лишь попроавляет галстук и протягивает руку девушке. — Мишель О’Берлин, — ему же это так интересно, конечно! Мишель понимает, что должна фильтровать свои слова и делить фразы на «это интересно» и «не смей начинать эту тему с людьми, которые принимают ванны из шампанского, ведь ты должна выглядеть перед ними так, будто принимаешь ванны из вина». Но сдержанность О’Берлин поражает даже саму Дрейк, которая переживала за свою подругу почти так же, как за всю ситуацию в целом — «Мишель — девчонка умная, но все же может начать обсуждать Гриффинов в компании миллионеров». Голубоглазая делает вид, будто сказала то, что мужчине реально было интересно, с чем не прогадала. — Джек Остерфилд, — Мужчина осторожно пожимает руку О’Берлин и понимает, что эта девушка прекрасно понимает что делать и как себя вести, — что же, я рад вас видеть и… Джек говорил медленно и очень спокойно, а его до жути мелодичный, но строгий голос пробуждал желание каждого слушать и слушать его речь без остановки. И хоть улыбка и морщинки пытались показать его добрым и бескорыстным человеком, глаза все равно отражали серость и холоднокровность мужчины. — Джек! — на плечо серого смокинга опускается тонкая рука с дорогим серебренным кольцом с множеством различных бриллиантов, а из-за спины высокого мужчины показывается женщина с безумно добрым взглядом в серых глазах и чёрными волосами, что очень хорошо заплетены. Женщина была одета в синее прямое плате с широким поясом на талии. по росту она чуть ниже своего мужа, но ее аккуратно-элегантная конструкция на голове визуально делает ее выше, чем есть на самом деле, — Почему ты исчезаешь так же неожиданно, как и появляешься? — Прости, дорогая. Просто я узнал о присутствии Харрисона на банкете, — Остерфилд-старший делает шаг в сторону, уступая место своей жене, которая очень приветливо улыбалась. — Хаз, я так рада тебя видеть! — Сероглазая обняла сына, а на ее лице была искренняя, неподдельная улыбка, в ее глазах мерцали искорки радости и теплоты и О’Берлин убедилась, что глаза Харрисона достались ему от матери. Все же она очень не похожа на своего мужа. Противоположности сближают, — Крис! Не знала, что вы встречаетесь с моим сыном. Миссис Остерфилд сразу поняла, что Харрисон и Дрейк вместе и ни капли не расстроилась, ведь была уверена за эту милую блондинку. Она часто наблюдала за ней: девушка слегка неуклюжа, но очень осторожная и ответственная. Так же брюнетка ни раз убеждалась в том, что чувство юмора у Кристины превосходное. — Джек, человеку можно простить все, кроме его отсутствия, -похоже, у Мистера Остерфилда были какие-то очень важные дела, раз его жена так беспокоится. Она глядит на мужа с улыбкой, но во взгляде хорошо читается какая-то настойчивость. Мистер Остерфилд бросает понимающий взгляд и кивает. — Харрисон, Кристина, не хотите ли помочь мне? — ловкий ход, который выбрал Джек: просьба, не знающая отказа. Этот вопрос мужчина задал специально, что бы отвести сына и его девушку от всей этой компании и хоть немного разобраться в отношениях этих двоих. Дрейк уверенно кивает и Харрисон, подставляя свою руку, которую блондинка обхватывает своими худыми руками, вместе с ней направляется за отцом куда-то за пределы этого зала. Остерфилд-младший немного нервничает: вдруг отец будет возмущаться тем, что его девушка — не какая-то там принцесса Великобритании, а всего лишь ассистентка. Но Хаз может поклясться — он любит эту весёлую девчонку, чей смех очень тонкий, а голос нежный, с небольшой хрипотой. За пару месяцев ее привычки стали для него родными и он уже мало что может представить в своей жизни без Крис. — Олдос Хаксли? — О’Берлин, узнав процитированного женщиной писателя, вскидывает бровь и улыбается, будто бы фраза, сказанная сероглазой брюнеткой попала прямо в цель. — Верно, — только сейчас Томас и О’Берлин замечают белоснежную улыбку Миссис Остерфилд. Ее белые зубы, будто бы отражали каждый лучик света, падающий из дорогих люстр, которые итак будто бы ослепляли и заставляли чуточку прищурится, — Ох, прошу прощения, я не успела поздороваться! Здравствуй, Том! — кареглазый дружелюбно улыбается, а Мишель в сотый раз сравнивает его улыбку с чем-то прекрасным. Она случайно вспоминает смешные фото, которые присылал ей Холланд и усмехается своим же воспоминаниям, пока до неё не доходит, что со стороны это выглядит немного глупо, — А с тобой мы не знакомы. Я Агата Остерфилд, а ты… — Мишель О’Берлин, Здравствуйте, — Русоволосая осторожно пожимает руку Агате, которая слишком по-доброму улыбалась. Все мысли Мишель о том, что бы выглядеть достойно в глазах миллионеров куда-то растворились, а в голове было только одно:

«Черт, нужно будет спросить о ее креме для рук. Ее руки нежнее, чем кожа младенца или что там ещё бывает нежным? Как это так, вообще?»

За пару минут знакомства с О’Берлин, Агата уже успела подметить то, как Мишель замечательно держится: она не показывает чувство какой-либо паники и ведёт себя очень достойно. Скорее всего, она не раз посещала подобные мероприятия, да и вообще находится в таком окружении. Она умна и начитана, а ее осанка идеально прямая. На секунду даже Миссис Остерфилд захотелось позвать эту девчонку на ужин, что бы узнать о ней больше — она не может упустить человека, который знает Олдоса Хаксли, ведь даже Джек никогда не понимал кого цитировала его жена. И цитировала ли она вообще? О’Берлин оглядывает зал, в котором было слишком много людей, пьющих шампанское из бокалов, а рядом стояли огромные вазы с красными розами, чей аромат, переливаясь с запахом дорогих духов этих богачей и приятной мелодией смешанных запахов роз, алкоголя и орхидей, доносился до Мишель. Она на секунду прикрыла глаза, вдыхая этот аромат, пока Томас и Агата о чем-то беседовали. Почти все было идеально в этом помещении и Голубоглазая даже позабыла о том, что вокруг находятся очень важные шишки, а ей никак нельзя уткнуться лицом в грязь., но все же всю эту идеальную атмосферу нарушила картина, что висела на стене рядом с другими. Мишель, немного нахмурив брови, уставилась в эту картину, полностью уходя в себя. О’Берлин не являлась каким-то деятелем искусства, и даже не могла нарисовать обычную лошадь: ее брат — Джордж как-то сравнил ее нарисованную лошадку с противогазом, акулой и кем-то ещё, но догадаться, что его сестра нарисовала пони он так и не смог. Но Все же Мишель хорошо знала эту картину и легко поняла, что это — подделка. Голубоглазая немного хмурится и зачёсывает свои передние пряди назад, после чего немного жалеет, ведь выпшикала на себя пол баллончика лака для волос. — Ты чего? — Холланд уже несколько минут не слушает рассказ Миссис Остерфилд о каком-то музее британских поэтов, которыми Сильно восхищалась. Он глядел на замершую на чем-то Мишель и никак не понимал, что же произошло. — «Звёздная Ночь» Ван Гога, Миссис Остерфилд, это подделка? — Томас заметил, как Голубоглазая почему-то сильно переживала. Но он не мог понять, почему одна какая-та картина вызвала у неё столько отрицательных эмоций. — Поразительно, — Агата взмахивает руками, а ее лицо стало носить неясный смысл, отчего Мишель в недоумении чуть ближе подошла к Холланду. Она не обратила внимание на свое действие, а вот кареглазый наоборот, — Да, ты права, дорогая! Забавно, ведь почти никто не замечал этого. Все думали, что так и надо. — Никто не замечал то, что одна из известнейших картин просто неудачно дублированна? — Мишель поднимает одну бровь, на что получает что-то там подмечающий взгляд женщины. — Не знал, что ты увлекаешься искусством, — улыбается Томас и поворачивается к Мишель в ожидании ответа. Он видит, что русоволосая очень нервничает, но не из-за богатого окружения или желания казаться достойной. Он видит волнение и некое раздражение из-за этой чертовой картины, которая, кажется, вывела Мишель из себя. — Терпеть его не могу, — Голубоглазая пожимает плечами и, вроде бы, выдыхает. Вместе с воздухом она выпускает из себя паранойю и нервозность, вызванную неудачным дубликатом. Ее реплика вызывает лёгкую усмешку Агаты, а Холланд лишь в сотый раз убеждается, что Мишель О’Берлин — самая непредсказуемая девчонка в его жизни. Но он уже привык. Сероглазая начала какую-то умную беседу о прекрасных афоризмах великих поэтов и писателей, чем сразу же успела зацепить Мишель и привлечь ее к разговору. Голубоглазая шутила, улыбалась, удивлённо вскидывала бровями или выражала недовольство, а Томаса что-то в ней цепляло. Нет, она не была какой-то необычной девчонкой из его любимого сериала и совсем не была идеальной: она время от времени ругалась матом, могла показаться очень капризной или слабохарактерной, но все эти странности делали ее той самой непредсказуемой Мишель, Которая вечно собирает удивлённые взгляды людей, когда те узнают, что она ненавидит лук и обожает томатный сок. — Знаете, Миссис Остерфилд… — О, Мишель, называй меня Агатой, — перебила брюнетка, продолжая ослеплять своей белой улыбкой каждого, кто находился в этом зале. Кажется, Холланд уже слышал эту фразу, отчего на его лице появилась лёгкая усмешка. — Агата… Так вот, творчество Вильяма Шекспира, вроде бы, началось с хроник. Как драматург — он великолепен, да и как писатель тоже. Ранние пьесы Шекспира проникнуты жизнеутверждающим началом. А Изощренный художественный вкус везде распознавал и подчеркивал своеобразие и уникальность каждого индивидуума, не учитывая, что самоценность индивидуальности означает абсолютизацию эстетического подхода к человеку, в то время как личность — категория скорее нравственно-этическая, — Что же, Холланд сражён наповал, а его дыхание на секунду прервалось, ведь это — что-то новенькое. Он действительно не ожидал услышать столько умных слов от девушки, которая часто меняла темы в переписке, когда Холланд спрашивал о тесте по английскому или истории. Он не ожидал услышать такое от девчонки, что сходит с ума по симпсонам, скрещивает пальцы и загадывает желание, когда падает звезда, а если услышит какой-то звук ночью в квартире — будет до конца уверять, что это все приведения. — Ну, так написано в википедии, — О’Берлин хихикает, когда видит удивленный взгляд Холланда и что-то там анализирующий взгляд Агаты. Зато теперь Тому можно выдохнуть — это все та же Мишель.

«Черт возьми, как же я давно не выпендривалась», — проскакивает в мыслях О’Берлин, отчего та усмехается и убирает переднюю прядь за ухо.

Русоволосая ещё долго могла доказывать Тому и Агате, что эпоха возрождения — самое лучшее, что случалось с людьми за все время, пока она не увидела в другом конце этого гигантского зала свою испуганную подругу. Дрейк оглядывалась и дёргалась почти после каждого взгляда в ее сторону и приобнимала себя руками, в поисках голубых глаз своей подруги. Она нервно сжимала мягкую ткань своего нежно-розового платья и закусывала губу, отчего кусочки ее помады кораллового оттенка оставались на зубах. — Извините, я скоро вернусь, — О’Берлин немного волновалась за подругу, отчего даже перестала следить за обсуждениями Шекспира или ещё кого-то там, ведь блондинка сосредоточила на себе все ее внимание. Русоволосая быстро сорвалась с места, продолжая совершенно идеально держать спину и подбородок, направлялась к своей подруге, которая до сих пор не замечала ее, но хорошенько осматривала каждого, желая по-скорее поговорить со своей подругой. — У Мишель замечательный вкус, — Миссис Остерфилд стала на ровне с Томасом и они вместе наблюдали за отдаляющейся от них русоволосой девчонкой в белоснежном платье, — знаешь, Том, как я поняла, что Хаз именно с Кристиной? — Агата не ждала ответа от Холланда и даже не дала время ему что-то сказать. Ей хватило лишь одного удивлённого взгляда кареглазого, что бы продолжить свою реплику, — Мишель кинула свой взгляд на тебя именно в тот момент, когда я к вам подошла. Она очень старалась спрятать своё волнение, но при малейшем ходе событий, который идёт не по плану, она хотела найти ясность и помощь, а нашла лишь твои глаза. Я думаю, ты понимаешь, о чем я, — Агата поворачивает корпус к мимо проходящему официанту с подносом в одной руке и забирает оттуда два бокала шампанского и, повернувшись к Томасу, протягивает ему бокал, сопровождая свои действия уверенной улыбкой, которая ещё больше показывала ее морщинки. Агата Остерфилд — типичная женщина из голивудских Фильмов, которая грамотно и осторожно распоряжается с семейным бизнесом. Но в других делах она совершенно открытая и добрая брюнетка, заряжающая своим позитивом все, что движется. За свою жизнь она уловила самый главный принцип: держаться стойко и Испытывать открытую Любовь к английским писателям, да и вообще испытывать Любовь к чему-то. Но если утверждать, что ее доброта ко всему — это слабость, то, Агата может уверить, это — не слабость, это наоборот — сильное качество. В мире политики очень важно не тратить свои нервы на любые мелочи и не выставлять на показ своё недовольство, и тогда карьера пойдёт в гору. Эта женщина много чего повидала в этой жизни и теперь может сказать точно — сейчас она счастлива. У неё есть прекрасный сын и отличный муж, их семейное дело идёт только в гору, а на свете есть ещё британские писатели, которых она не успела прочитать. Единственное, о чем иногда задумывается Миссис Остерфилд — так это о тихой и спокойной жизни на ферме, как это бывает в гребанных фильмах. — Не совсем, — Холланд принимает бокал с алкогольным напитком от брюнетки, которая, благодаря своему высокому росту и каблукам, была немного выше парня. Он ждёт, когда сероглазая сделает глоток и после повторяет ее действия. Вкусная, сладкая жидкость заполняет полость рта и Холланд даже чувствует, как она приятно шипит прямо у него во рту. — Ты явно ей нравишься, Том. И знаешь, вот тебе мой совет: не упусти ее. И если ты не имеешь к ней какой-то симпатии, не упусти ее даже в роли подруги. Она — настоящая находка, которая неоднозначна в своих вкусах. И, знаешь, Это лучше, чем окружать себя людьми, наклеивающими на себя ярлыки. С такими людьми, как правило, не о чем разговаривать, а Мишель за десять минут нашего разговора успела удивить меня гораздо больше, чем инвесторы на собеседовании. В хорошем смысле, разумеется, — Миссис Остерфилд давольно улыбается Холланду и двумя руками держит бокал, — но будь осторожен с ней, Том. Она кажется сильной, но самое страшное, что может случиться — так это увидеть, как сильный человек с каждой секундой разваливается на кусочки и постепенно умирает. — Мне кажется, вы ошибаетесь. Я не могу ей нравится, — Холланд что-то раскидывает в своей голове и делает второй глоток. — Взгляды говорят о многом, — Сероглазая загадочно взглянула на шатена и хитро улыбнулась. Она прекрасно видела симпатию девчонки к Томасу, это Одна из главных привычек Агаты — она смотрит, анализирует и делает какие-то выводы. Первый взгляд Мишель в сторону парня — заставил задуматься Миссис Остерфилд. Когда Мишель сделала небольшой шаг к Томасу — Агате все стало понятно, а последующие усмешки, которые О’Берлин бросала Холланду — только подтвердили догадки сероглазой. Может быть, Мишель ещё не до конца поняла, что имеет к кареглазому какие-то чувства, но, Миссис Остерфилд готова поклясться — они есть. В это время русоволосая, что уже немного ускорила шаг к своей растерянной подруге, придумывала в своей голове то, как могла оплашаться Дрейк. — Крис, выглядишь хуже мертвых улиток, которые предпочитают богачи в качестве закуски на подобных мероприятиях. И, мне кажется, я даже видела официанта с подносом этой гадости, — Мишель уже подбегает к подруге, которая заметно расслабляется, понимая, что она не одна, — что ты натворила? — Мишель. Отец Хаза попросил покинуть меня кабинет, что бы они что-то обсудили, и это явно не проблемы их семейного бизнеса, — тут Дрейк права. Она тараторила и, даже иногда заикалась, пытаясь немного придти в себя. Все же Кристина — жуткий паникер, — я боюсь, что не понравилась его отцу. Точнее, не понравилась в роли девушки его сына. Я не хочу сразу лишиться этой работы и моего Харрисона. О’Берлин видит, как Дрейк теребит свой браслет, что висел у неё на левом запястье. А Крис на самом деле не могла ясно объяснить то, что она сейчас чувствовала: будто бы она — вулкан, который вот-вот начнёт извергаться, но вместо расколенной лавы польётся волна отчаяния и паники, которую блондика будет не в силах прятать. А истерить при богатых людях ей хотелось меньше всего. — Не думаю, что на Харрисона повлияет отрицательное мнение его отца, которое сложилось о тебе, — Мишель так хотела успокоить подругу, отчего не фильтровала свои слова. И лишь после разочарованного и ещё более настораживающего взгляда Дрейк, до Мишель все же дошло, — Блять, — она хмурится и закрывает глаза, а после легонько ударяет себя по лбу, тем самым пряча под ладонью глаза, — я не в этом смысле. Свою последнюю фразу она произнесла немного громче обычного, отчего в ее сторону повернулась какая-то полноватая рыжая женщина, окидывая Мишель каким-то надменным взглядом, а после она, закатив глаза, обратно присоединилась к разговору, а в ее голове пролетела фраза «кто позвал этих невежливых школьниц сюда?». Но думать сейчас о какой-то рыжей женщине Мишель и Крис хотелось меньше всего. О’Берлин выискивает в зале что-то связанное с выпивкой и находит глазами официанта, на подносе которого находятся бокалы, вроде как, с шампанским. Русоволосая, не предупредив подругу, направилась к мужчине, который умело держал поднос и наигранно улыбался, ведь это — его работа, а он должен подчиняться. Мишель так же натягивает улыбку и забирает с подноса два бокала, а после, поблагодарив официанта взглядом, направляется к подруге. — Выпей, это — твоё успокоительное на данный момент, — О’Берлин протягивает Дрейк выпивку и сама отпивает глоток своего напитка, — да, конечно, это не крепкий коньяк или что там пьют, когда хотят забыться, но, блять, принимай, что есть, моя дорогая. Мишель понимала, что от одного бокала этого дорогого шампанского подругу не вставит, но самовнушение — сильная вещь. И от водички Дрейк может понести, если сказать, что это — какой-нибудь алкоголь. — Боже мой, Дрейк, ты позволяешь себе зря терять время, загоняя себя мыслями об отце Харрисона? Подумай только: мы с тобой на благотворительной вечеринке. Когда ты ещё будешь на подобном мероприятии? Пока есть время — делай все глупости, за которые тебе потом будет стыдно, но благодаря им ты запомнишь этот день. Ведь ты пришла сегодня сюда в кроссовках, а это — отличное начало, — глупо хихикает Мишель и давит из себя улыбку. Как бы это не было противоречиво — но голубоглазой очень хотелось действовать именно по этому плану, — ты меня поняла? Ты же выпьешь это? — Если я узнаю, что Джек не собирается вычитывать Хазу лекции о том, что у него должна быть достойная девушка и будет не против наших отношений — я даже морковный сок выпью, — она больше жизни ненавидит морковный сок. Это просто какая-то ужасная смесь, которую заставляют выпивать людей в аду! Фу, мерзость-то какая! Кристина нервно выпивает содержимое почти что залпом и пытается удержать в голове мысль, что все будет хорошо.

Или очень плохо.

Но все же она хорошенько задумывается над советом подруги, которая сама же не следует им. А зря. Лицо кареглазой внезапно дополнилось улыбкой, а сама Крис расслабленно смотрит куда-то за Мишель, отчего та поворачивается, что бы понять, на что так уставилась подруга. К девушкам приближались Томас и Хаз, которые развязно улыбались, а руки Холланда были спрятаны в карманы своих брюк. Может быть Мишель как-то себя накрутила, а может быть она права в своих странных мыслях, но ей действительно начало казаться, что кареглазый теперь смотрит на неё по-другому, что-ли. Этот «другой» взгляд Тома заставляет открытые участки тела Мишель покрываться противными мурашками, а саму О’Берлин внушать себе что-то плохое. Нормальные люди радовались бы и приняли за лесть это новое-странное поведение Холланда, но, улыбнувшись парню в ответ, она понимает, что в нем действительно что-то поменялось. Может быть сейчас он казался более смелее или, может быть, ещё симпатичнее — она точно не знает, но таким Томас ей нравится больше. Непредсказуемость — слово, которое Голубоглазая подобрала, что бы описать эту ситуацию. Ее вновь раздражает то, что она — не контролирует дальнейшие действия, но от этого становится все интереснее. Ирония в том, что Холланд всегда ассоциировал Мишель именно с этим словом, а сейчас, она не может вспомнить других существующих в мире слов, когда видит его Карие глаза. — О чем разговариваете? — Остерфилд подходит вплотную к Дрейк и крепко обнимает ее за талию, отчего та заметно растворяется и полностью отдаётся дальнейшим событиями. — Мишель говорила о том, что на таких мероприятиях мы присутствуем, возможно, последний раз и что нужно сделать все самое сумасшедшее, что придёт в голову, отчего потом будет стыдно это вспоминать, — Дрейк глупо хихикает, как всегда приукрашивая правду. — Значит поэтому ты в кроссовках, — Холланд улыбается и становится напротив блондинки, которую одной рукой держал за талию его сероглазый друг. Он оказывается рядом с Мишель, которая в Любой другой момент как-то отреагировала бы, но это уже другой исход событий, другой момент. Русоволосая сейчас очень хочет, что бы до Крис все же дошло, что никакое мнение какого-то мужчины не должно портить ее настроение и отношения, но сама блондинка уже пропускала бы мимо ушей все скучные и абсурдные наставления Мишель, полностью плавясь от прикосновений Хаза. — Уважаемые гости, Мистер Нойсаг уже ждёт вас в главном зале, для обсуждения проблемы, из-за которой мы все сегодня собрались, — Джек стоял у гигантской арки и, держа руки за спиной, громко и отчётливо проговаривал каждое слово, доброжелательно улыбаясь. Казалось, что гул присутствующих стал ещё громче, но с каждой минутой этот зал все больше становился пустым и более просторным, отчего можно было увидеть какие-то корзины с искусственными розами или прочие декорации, которые сразу не бросались в поле зрения и хорошенько прятались за другими людьми. — Хаз, нужно поговорить, — Блондинка кидает короткий взгляд на Мишель и, держа кудрявого парня за руку, отводит его куда-то в сторону, оставляя Мишель и Томаса наедине.

«Что же, до Дрейк дошло и она все же осмелиться поговорить с Хазом о его Отце» — пробежало в мыслях русоволосой, когда она поправляла своё платье.

— Пойдём поищем что-нибудь интересное? — О’Берлин хлопает ресницами и мило улыбается кареглазому. Снова. — Тебя так смущает та подделанная картина Винсента Ван Гога? — Холланд усмехается и вместе с русоволосой направляются к какому-то коридору, который, так же, как и это зал, был полностью в ослепительно-белых тонах. Слишком много белого. — Эй, не напоминай мне! — О’Берлин легонько бьет в плечо Томаса, сопровождая свои действия нелепым и одновременно милым смехом, к которому Холланд уже начал привыкать. На самом деле кареглазый ею потрясён: она уже второй час не материться и замечательно играет на публику. Ну, в смысле, показывает себя. Он это ещё понял, когда Мишель улыбалась какому-то мужчине с бородой лет тридцати пяти, который пришёл сюда со своей женой. Русоволосая улыбалась ему так, будто заигрывала с ним, на что получала такую же улыбку в ответ., а до этого момента мужчина вообще несколько раз находил взглядом в толпе голубоглазую в белом платье, мечтая снова встретиться с ней глазами. Его даже ни капельки не смущало то, что его жена ни на шаг не отходила от него и несколько раз пыталась выяснить: кого он так сильно хочет отыскать в толпе. О’Берлин это все даже нравилось. Ну, в смысле, это так забавно, спорить с женой самого Джека Остерфилда о вкусе имбирных пряников на благотворительном сборе, вызывая смех у Томаса.

Она или чокнутая, или просто пытается развлечься.

Но при этом она все же тщательно пыталась выглядеть, черт возьми, достойно. — О, значит ты живёшь по принципу «не упускай момент, ведь жизнь одна и не трать время впустую»? — это все, что Холланд узнал из разговора с русоволосой, когда они уже второй раз ходили по этому коридору. Но общение так затянуло этих двоих, что даже Голубоглазая не сразу поняла, что это тот же коридор. — Живу? Скорее существую, — усмехается Мишель, убирая прядь волос за ухо, — а так, да. Ты прав. — О, и по этому ты взглядом заигрывала с тем женатым мужчиной? — Холланд глядит на русоволосую и ждёт от неё какой-то реакции, но только сейчас подмечает то, насколько же остры ее ключицы и хрупки ее худые плечи. — Я не заигрывала с ним. — Да? Мишель, он пялился на тебя все это время, игнорируя свою жену, — усмехнулся Холланд и видел отлично заметное смущение О’Берлин, которое она тщательно скрывала улыбкой. — Зачем ему пялиться на какую-то девчонку, если рядом со мной часто ошивалась кудрявая мулатка с тончайшей талией? — О’Берлин никак не Могла поверить словам Холланда. Не то, что бы она имела какие-то сильные проблемы со своей самооценкой, но принять тот факт, что она может привлечь чьё-то внимание настолько сильно — она не могла. — Потому что ты красивая, — Томас говорит это так легко и просто, будто бы объясняет очевидные вещи маленькому ребёнку: два плюс два — четыре, яблоко — это фрукт, а без воды человек умрет. Черт возьми, О’Берлин до скрежета зубов ненавидит, когда ей делают комплименты. Нет, скорее, она ненавидит момент, когда нужно на них как-то реагировать. Нужен какой-то средний ответ, что-то типа золотой середины между «о, ты думаешь, я не знала?» и «я недооценивающий себя ходячий комплекс, поэтому все принимаю в штыки». Она не хотела отвечать «это не правда», ведь так она будет выглядеть жалко и, будто бы, напрашиваться на ещё большее количество комплиментов, но так же она не хотела отвечать «спасибо», ведь это тоже выглядит, мать его, жалко. И поэтому Мишель просто сильно смущается и закусывает губу, продолжая смотреть вперёд, игнорируя фразу парня. Но на самом деле внутри голубоглазой что-то переворачивается и она даже готова широко улыбаться, но не сейчас, не при Холланде, который замечает ее смущение и довольно улыбается.

Это мило, черт возьми.

— Знаешь что? Давай посмотрим что тут, — Мишель подходит к ближайшей огромной двери и резко открывает ее, заходя в очередной какой-то зал. Этот зал был немного меньше Того, в котором все гости собрались изначально, но все равно он был просторный. Снова же те белые стены, мраморный пол и белоснежные толстые колоны, которых было, вроде бы, шесть. Комнату освещали гигантские кристальные люстры, которые, скорее всего, стоили дороже двух почек Мишель. Гигантское окно, высотой примерно в три метра, делало помещение ещё более просторным и очень сильно зацепило на себе внимание девушки. Казалось бы, комната была совсем пустая, если бы не какие-то дорогие стулья, что были прижаты к белым стенам и гигантский, такой же белый рояль, что находился почти в середине помещения. — Вау, — Мишель улыбается и сразу же растворяется в этой комнате, благодаря своему платью, цвет которого уже порядком так ее заебал. В зале настолько одиноко и пусто, что кареглазый, похоже, услышал отбивающуюся от стен фразу русоволосой, эхом доносящуюся до него. Тишина. И только стук шпилек наполнял эту комнату какими-то звуками. Мишель шла ровно, впереди Томаса, и оглядывалась, тщательно рассматривая каждый уголок, постепенно приближаясь к роялю. — Знаешь, я не удивлюсь, если ты имеешь какой-то скрытый талант и отлично умеешь играть на рояле, — Холланд уже смирился с тем, что от Мишель О’Берлин можно ожидать чего угодно. — Как жаль, но я не такая идеальная, как ты думаешь, — русоволосая смеётся и вновь глядит на Тома своими синими или же голубыми глазами. В его голове появляются приятные воспоминания дождливого утра, когда Мишель готовила блинчики на завтрак. Он вспоминает ее улыбку и глаза, в которых играл азарт, а ее щека, благодаря Томасу, была испачкана мукой. Забавно то, что в тот момент Мишель, совершенно без косметики, с растрёпанной причёской и худи, что была на пару размеров ей больше, заразительно хохотала во весь голос, а сейчас она стоит рядом с ним в дорогом платье, накрашенная, вся такая идеальная и неотразимая. Она выглядит уж очень сногсшибательно и так по-деловому, но ее глаза все так же отражают детскую доверчивость и уже привычную для Холланда улыбку. *** Томас о чем-то разговаривает по телефону и стоит напротив Того гигантского окна, рассматривая оживленные улицы Лондона. Все его слова летают в помещении, но до Мишель добраться им никак не суждено. Она, оперевшись о белый рояль, который показался ей холодным, как лёд, смотрела на кареглазого так, будто изучала его, полностью игнорируя все его слова.

«Блять, ну Нет! Он просто симпатичный парень, у которого офигительный парфюм и вкус в музыке. О, ещё ему идеально подходит этот смокинг, а его карие глаза похожи на любимый сорт алкоголя. Блять, ну нет же!» — Мишель несколько раз прокручивала в голове мысль о том, что она — гребенная идиотка и что ей просто кажется, а ещё она вспоминала каждое милое сообщение, что получала от него.

Это тупое чувство, когда ты сам не понимаешь: нравится ли тебе человек или нет. И Мишель уверена, что тот, кто управляет судьбой, сейчас просто смеётся с этой девчонки и, смахивая подступившие слезы, делает все так, что бы в глазах О’Берлин Холланд казался ещё больше идеальным. Но факт остаётся фактом: должно что-то случиться, что бы Мишель могла хотя бы самой себе признаться, а ее внутренний голос закричал бы:

«Мне нравится Том Холланд!!! Мне, черт возьми, нравится этот кучерявый шатен с карими глазами!»

Кареглазый завершает разговор и, спрятав телефон в карман брюк, поворачивается к девушке с пепельно-русыми волосами, которая все ещё витала в облаках и была где угодно, но не в этом месте, не сейчас. Томас усмехается настолько задумчивому лицу Мишель и подходит к ней. Голубоглазая слышит глухие шаги парня и немного дёргается от слишком резкого обрывания ее мыслей. — Эй, ты чего? — кареглазый останавливается напротив О’Берлин, а та, позабыв, что была немного прислонена к роялю, пыталась сделать шаг назад, но это было невозможным — музыкальный инструмент ей мешал. Единственное, что оставалось ей делать — улыбаться, как она это умеет и пытаться ровно дышать, что бы уж наверняка не вызывать каких-то подозрений у парня, что боялся ее спугнуть. — Знаешь, — русоволосая вновь оглядывается и медленно осматривает люстру, стулья, стены и все, что есть в этом помещении, хорошенько запоминая это все, — помнишь, я говорила про то, что моменты нельзя упускать, нужно жить, что бы каждая минута запоминалась и все такое прочее? Так вот, сегодняшний день я как раз запомню. Нет. Она не просто его запомнит. Она даже готова отметить красным маркером этот день в своём календарике, как день «что-то новое и нереально крутое, что со мной случалось после летнего фестиваля в 2016». — Мишель, — Холланд заставляет девушку смотреть прямо на него и никуда больше, а после, он делает шаг вперёд, сокращая расстояние между ними. Вроде бы шаг не большой, но они находились максимально близко друг к другу, что Томас мог хорошенько разглядеть радужку синих глаз О’Берлин. Русоволосая, отставляя руки на рояль, улыбнулась кареглазому, при этом пытаясь держать себя в руках и не показывать растерянность, панику и что-нибудь ещё, ведь сейчас она не знала, что можно ожидать от этого кудрявого парня, который был слишком близко. Кажется, она даже чувствовала, как ее желудок, предвкушая что-то космическое, вот-вот был готов свернуться в узел, но все эти чувства девушка душила своей улыбкой и мыслью, мол «так и надо, все идёт по плану». — Я знаю, что ещё можно сделать, что бы точно помнить этот день, — Холланд улыбается одним уголком губ и ищет в синих глазах знак, который разрешит действовать. — И что же? — О’Берлин немного наклоняет голову вправо и слегка щурится, заставляя свои накрашенные ресницы ещё больше увеличивать глаза. — Поцелуй меня. Бум! Вот оно. То самое, что Мишель никак не могла предвидить. Черт возьми, черт возьми! Сейчас же просто вся адекватность О’Берлин пропадает и она максимально зависла на этом парне, молясь, что это ей не послышалось. Что же. Русоволосой терять не нечего. Ну, в крайнем случае она так думает, а наставления, которые она так серьезно давала подруге, нужно использовать и самой. Мишель, медленно наклоняясь немного вперёд, смотрит на губы Тома с небольшой улыбкой, которая черт знает что подразумевает. Нежно и очень уверенно Томас накрывает своими губами нежные и мягкие губы Мишель, которая снова же немного вздрогнула, что хорошенько почувствовал Холланд. Нежный поцелуй, который легко можно было спутать с самым прекрасным воспоминанием, заставлял Тома почувствовать, что Мишель — под его контролем, да и вообще — она сейчас его, он в этом точно не сомневается. Русоволосая до сих пор не может смириться с тем, что это все — самая настоящая реальность, самая прекрасная и, что ни на есть, желанная. Да, именно желанная. Томас, не прерывая поцелуй, улыбается, вспоминая, как он целовал те же самые губы на музыкальном фестивале. И все было по-другому: Нет, Мишель все так же классно целуется, но все же наигранный поцелуй с ненавистью и прекрасный, нежный поцелуй, который заменял собой фразу «да, черт возьми, ты мне нравишься» и так же заменял собой все прошлые воспоминания был лучше. Гораздо лучше. Мишель не переживала, что ее бордовая помада уже смазалась и давно вышла ща контур губ, ведь она полностью потеряла голову и вот-вот могла потерять способность дышать. И это не от того, что кислород у обоих закончился. Холланд хитро улыбался, когда девушка отстранилась от его губ и начала немного стесняться смотреть ему в глаза. Они, прислонившись лбами друг к другу, чувствовали тепло и жаркое, обжигающее дыхание, которое просто сносило крышу куда-то далеко и навсегда, откуда не возвращаются. — Это так пафосно: ты, я, этот дорогой рояль, — Холланд одной рукой обнимает О’Берлин, притягивая ее к себе, но она все равно остаётся прижата к этого белоснежному роялю. Томас говорит тихо, почти что шёпотом, а голубоглазая лишь растворяется в его объятиях. — Замолчи, — Мишель коротко бросает эту фразу и уже она целует Холланда. Все же, она права, нужно завести календарик и отметить красным марекром сегодняшний день, как «лучшее и безбашенные, что случалось с ней». Поцелуй имеет привкус шампанского и мятной жвачки, что Холланд жевал перед тем, как зайти в это здание, а Мишель чувствует, как подкашиваются ее ноги. Если бы она умела петь — она бы спела всему миру:

«Да, черт возьми, мне нравится этот кареглазый парень!»