***
Чанель еще никогда так не высыпался, как сегодня. И это заметили абсолютно все: начиная от евнухов и заканчивая немецкими послами при встрече в конце дня, которые явно надеялись получить выгоду от хорошего настроения Императора. Сегодня альфе не мешало ни солнце, ни шум за окном или дверью, ни свита, которая пару раз с опаской заходила в комнату, чтобы разбудить своего Господина. Забавно, что Чанель не повысил голос на них даже, когда они подошли к его постели и в третий раз. А когда он еще и пожелал всем «доброго утра» вместо «пошли все вон», у евнухов непроизвольно раскрылись рты. Однако, когда прислуга с удивленными лицами все же покинула покои Его Величества, последний, раскрывая объятия, повернулся на кровати, чтобы притянуть своего омегу к себе и прижать к груди, но обнаружил, что в постели остался совершенно один. Ну… как один. Кенсу после себя в очередной раз оставил только воспоминания и невероятно приятный цветочный аромат на подушке, неплохо так возбуждающий с утра пораньше. «Какой настырный, дерзкий мальчишка», — Чанель, только усмехнувшись, но, кажется, не разозлившись, да и как можно было злиться на такого прекрасного омегу после такой прекрасной ночи, притянул к себе подушку, обнимая ее покрепче и снова чувствуя, как в животе неприятно тянет. Сейчас бы с утра Кенсу с его прекрасными пухлыми губами, чтобы он немного помог ему с утренней проблемой. Но альфе приходится довольствоваться подушкой, о которую он, пусть это и немного странно, но приятно трется бедрами, старательно представляя омегу в своих объятиях. Омегу, который так же высоко, как прошлой ночью, стонет и закатывает глаза от удовольствия. Только вот утренние шалости приходится прекращать, потому что в дверь тихо стучат вновь, вызывая в обладателе комнаты сразу столько разных эмоций от негодования и возмущения до обиды и разочарования, и Чанелю приходится делать вид, что ничего не происходит, откидывая подушку чуть в сторону, ведь Чонина-то он не выгонит за дверь, ибо он его друг, в конце концов. Да и не привык альфа как-то с подушкой. Но это все вызывает какие-то странные эмоции, будто альфа, как минимум, мальчишка в пубертатный период, которого этим еще и пристыдили, из-за чего горят кончики смешных ушей. Глава Императорской охраны на это только понимающе, кажется, усмехается, наблюдая за тем, как его Император с какой-то странной улыбкой быстро одевается, слушая известие о том, что Бэкхен снова требует его к себе. И даже это не вызывает на лице Чанеля каких-то отрицательных эмоций, как это бывает обычно. И Чонин, видимо, понимает и это, потому что уж слишком часто он находился рядом, чтобы выучить этого альфу наизусть. Неужели «самый жестокий правитель Кореи» влюбился? — Кажется, кисэн удовлетворил Вас, мой Император, — произносит Чонин с некоторой смешинкой в глазах, когда мужчины уже идут в Вонсон, потому что просьбы своего мужа Чанелю все еще нужно исполнять, да и кто знает, вдруг на сей раз Бэкхен позвал его для того, чтобы обсудить что-то важное, а не просто построить глазки. Хотя… Чанелю, похоже, было вообще плевать, зачем его куда-то там звали. Из головы до сих пор не выходили прекрасные покрасневшие губы омеги и его невероятное по красоте личико вкупе с извинениями во время оргазма. И это нехило так отвлекало. — Неужели он настолько хорош, что Вы даже не прикрикнули ни на кого за сегодняшнее утро. Вы прямо излучаете счастье и удовлетворение всем миром, чона. — Ох, да, Чонин. Ты прав, — и Ким действительно прав. Ту ауру, которую излучает альфа, можно буквально назвать розовой и с кучей летающих вокруг на маленьких беленьких крылышках сердечек. И это действительно замечают даже простые люди на улице, которые никогда не видели, чтобы Ван улыбался так ярко, демонстрируя свои тридцать два белеющих зуба. Ну, а что Пак может сделать, если сдержаться у него не получается? — Он настолько хорош, что легче сказать, что он идеален, друг мой. И, действительно, альфа больше не может подобрать ни единого прилагательного для того, чтобы описать омегу, потому что просто «красивый», «невероятный», «прекрасный» и тому подобное для этого не подходят. Даже тот факт, что кисэн умудрился от него сбежать, делает его еще идеальнее, потому что этого омегу нужно добиться, а Чанелю это кажется ой каким прекрасным и необычным занятием, ведь добиваться внимания кого-то он не привык. — Идеальных людей не бывает, мой Господин, — Чонин хитро щурит глаза, наблюдая не только за словами Чанеля, но и за его жестами и эмоциями, пытаясь до конца понять, что он чувствует к этому омеге. Хотя, что тут еще понимать, ведь альфа и так все видит. — Быть может, Вы ошибаетесь? Усмехнувшись на слова друга и тут же прощая ему все на свете, Император не спеша шагает во дворец супруга, при этом думая совершенно о другом, но вновь зависает возле дома кисэн, с внутренним трепетом, но внешним холодом, рассматривая каждого омегу перед собой и жестом указывая Чонину остановиться. Наконец, наткнувшись взглядом на юношу, который все никак не выходит из его головы, Чанель молча застывает на месте, жадно наблюдая за все теми же мягкими плавными движениями его рук в танце, только теперь он еще и воспринимает все это слегка иначе, потому что видит, как кисэн трепетно ведет еще и бедрами и плечами, как крепче обхватывает короткими пальцами веер. И все это приобретает для альфы какой-то другой — особенный смысл. А уж про то, что мысли в голове вызывает не самые приличные, лучше вообще промолчать. — Ты только посмотри, Чонин, разве я могу ошибиться? — только секунд через сорок немого наблюдения за самым лучшим омегой на свете, Император взглядом указывает Киму на танцующего, отчего альфа опять же понимающе улыбается и пожимает плечами, кажется, совершенно не разделяя этого восхищения. А Чанелю и не нужно, чтобы этим кисэн кто-то восхищался, потому что ему хватит и его собственных восхищений и… любви? Внезапно Чанель понял, что больше не может скрываться в своем укрытии, которое и на укрытие не похоже, и наблюдать украдкой, потому что Кенсу начинает заметно нервничать и принюхиваться, поглядывая по сторонам и в конечном итоге поворачиваясь лицом к нему. На секунду альфа видит в его глазах сразу и испуг, и радость, и что-то еще такое нежное и трепетное, пока он пугливо не опускает взгляд, делая вид, что трава под ногами очень увлекает своей красотой. Знакомый запах он услышал практически сразу же, как Его Величество показался у Дома кисэн. И, черт, у омеги внутри снова завязался узел то ли горечи, то ли возбуждения, то ли счастья. Он пришел! Хотя Кенсу был уверен, что они больше вообще не увидятся. А еще, он буквально кожей почувствовал, как Лухан рядом с ним, также повернувшись, посмотрел на него странным взглядом, сжимая руки в кулаки. Чанеля же просто бесит, что омега отводит взгляд, смотря в землю, а не на него, именно поэтому он, медленно пересекая небольшое еще зеленое поле перед Дворцом кисэн, кажется, совсем не обращая внимания на шушуканья вокруг, и останавливается рядом с Кенсу, с секунду смотря на его темную макушку, а затем все же привычно приподнимает его голову за подбородок, холодно смотря прямо в глаза. Шушуканья вокруг становятся громче, отчего омега неловко бегает взглядом по кисэн, которые окружают их, с интересом поглядывая за такой странной картиной, избегая посмотреть в глаза напротив. — Почему покинул дворец без моего приказа? Я, кажется, не отпускал тебя, — если взгляд у Чанеля всегда холодный, ведь в глазах Императора не должны читаться эмоции, чтобы никто не мог прочитать на его лице каких-то важных мыслей, то голос он специально опускает пониже. Ему, в конце концов, хочется еще раз увидеть этого юношу в своих покоях, а для этого нужно быть серьезнее. — Наказания захотелось? — Прошу снова простить меня, Ваше Величество, — тут же тихо-тихо ответил омега, снова отводя взгляд. Ему жутко неловко за эту сцену. И вообще… все слишком неожиданно. А еще взгляд и голос Императора такой холодный, что Кенсу даже вздрагивает, но внутри все равно ликует, чувствуя, как все мысли путаются, а он сам соглашается. Да и как он может не соглашаться с этим альфой и его властным голосом? — Мне не спалось. И я боялся потревожить Ваш сон. Если я заслуживаю наказания, то я готов принять его. — Ты действительно заслуживаешь наказания, — все же этот омега смешной. Ну, серьезно, мало того, что он не строит из себя что-то особенное, но при этом отлично осознает, что он — в первую очередь человек, а потом только крепостной. В этом кисэн столько чувства собственного достоинства и гордости вместе с покорностью и послушанием, что Чанель, ухмыльнувшись, отпускает его подбородок и выдыхает, мысленно восхищаясь. Кенсу не очень радует такая ухмылка альфы, но он осторожно улыбается в ответ, уже собираясь выслушать свое наказание, а когда Чанель перестает держать его, осторожно опускается в поклон, стараясь сдержать все те чувства, которые немного пугают его. В конце концов, наказание — это плохо для Кенсу. Но… но, стоп. Краем глаза омега замечает, как Император переводит взгляд на Лухана, который уж слишком дерзко на него посмотрел. Кенсу сначала недоумевает, почему мужчина рычит, словно разъяренный зверь, резко хватая младшего омегу за запястье и склоняя максимально близко к себе. Но секунд через десять до него доходит, что вся эта ситуация спровоцировала в мальчишке всю ту же ревность, которая привела к таким ужасным последствиям. — Как ты смеешь смотреть так на своего Императора? Альфа, буквально вспыхнув от такой наглости, сильнее сжимает чужое запястье в своей ладони, наблюдая за тем, как омега, который совсем недавно был в его постели, меняется в лице. Однако он все еще помнит, как представлял в этом ребенке Кенсу, на глазах которого показывает свою жестокость, и понимает, что перебарщивает, сразу отпуская Лухана, стоит ему робко пискнуть от боли в руке. «Только не надо ссор! Только не сейчас, глупый ребенок!» — Кенсу, наблюдая за этой картиной, жмурится, сжимаясь от крика на поляне, и сам боится поднять взгляд, не зная, что ему с этим всем делать: начать извиняться и просить альфу о милосердии к этому глупому ревнивцу или молчать, ожидая развязки. — Чона, мы разберемся с этим омегой. Идите к Вашему супругу, — Чанель чувствует руку на своем плече и кидает злой взгляд на того, что посмел его сейчас еще и трогать, но сразу же расслабляется, узнав в наглеце Чонина. Расслабляется и Кенсу, потому что его голос звучит спокойно и убедительно. Однако все заканчивается так же быстро, как и началось. Потому что Кенсу не успевает даже понять, когда Чанель кивает, все еще зло смотря на омегу, и отходит назад, а после и вовсе уходит, даже не посмотрев на предмет своего восхищения, то ли из-за того, что не хочет снова его пугать, то ли из-за того, что просто не хочет его видеть. Чанель и сам не до конца понимает это, быстро шагая по вымощенной камнем дорожке, а Кенсу только отходит на пару шагов назад, все еще немного шокировано хлопая испуганными глазами и будто до сих пор слыша злой рык. Он просто не может совместить образ этого разъяренного Императора с тем альфой, что обнимал его всю ночь. Кенсу от невозможности трезво оценить ситуацию просто больше всего хочет уйти в дом, как улитка, но вместо этого медленно притягивает впавшего в ступор Ханя к себе за запястье, немного склоняя голову и пряча его за своей спиной. — Минуту, — нахмурившись, Чонин, в отличие от Чанеля, аккуратно тянет младшего омегу за руку на себя, покачав головой и раздраженно вздохнув, потому что выполнять такую работу он просто терпеть не может. Ему проще перерезать горло какому-нибудь альфе, чем хоть как-то расстроить омегу, даже если он в чем-то и виноват. — Этот кисэн должен получить наказание. Посидишь пару дней в темнице, подумаешь своей глупой головой.***
Омега недоумевающе переводил взгляд то на старшего кисэн, то на Чонина, то на землю под ногами и не понимал, что должен сделать. Очнулся он только минут через десять, понимая, что рядом с ним уже никого нет, что шушуканье вокруг стало только сильнее, что кто-то уже собрался бежать к непосредственному начальству Кенсу — кибу — и что, в конце концов, нужно идти во дворец и просить милости Императора. Ведь кто знает, какое наказание назначат его молодому ученику! Кисэн только быстро забежал в Дом, чтобы переодеться и завешать лицо вуалью, дабы не вызывать отвращения или любопытства у простых людей, которые все еще считали, что кисэн нужны только для оказания определенных услуг по продаже собственного тела за хорошие деньги. И в следующие полчаса уже быстрым шагом шел, опустив взгляд в землю, к основному дворцу огромного комплекса, где и определенно точно должен был встретить Императора. В конце концов, Его Величество ведь рано или поздно закончит прогулку, да и все свои дела тоже и вернется, а омега уж за это время придумает, что ему сказать. Ведь это из-за него глупому Лухану назначили наказание. Преодолев довольно большое расстояние буквально на одном дыхании, Кенсу взволновано остановился на том мостике, где недавно провел чуть ли не всю ночь в волнениях и мечтаниях и посмотрел на водную гладь, стараясь начать дышать спокойнее и собрать мысли в кучку, дабы понять, что он должен сказать Чанелю, чтобы он хотя бы выслушал его. И не счел все это за непозволительную дерзость. В конце концов, он и так слишком часто стал заслуживать от него наказания, а еще одно непослушание — стало бы перебором. Пак же возвращается не спеша, видимо, с огромным интересом осматривает каждый цветочек и травинку в клумбах и остается довольным работой своих подчиненных. После разговора со своим мужем, который снова пытался мягко и очень незаметно (ага, очень незаметно, настолько незаметно, что Чанель замечает это каждый раз) намекнуть альфе о том, что он его любит безумно и не хочет делить с кем-либо, да и после встречи с в край обнаглевшими немецкими послами настроение у него заметно падает. Время уже тянется к вечеру, дел еще столько, что и думать об этом не хочется, а он уже вымотан и просто хочет упасть лицом в подушку, забыв про все и про всех. Завершая свою прогулку и тихо переговариваясь с Чонином о том наглом омеге, которого он теперь настоятельно просит простить и просто провести разъяснительную беседу, на что Ким только непонимающе поднимает бровь и решает, что Император болен, но ничего не говорит, видимо, догадываясь, что за болезнь его тревожит и что зовут ее «До Кенсу» (между прочим, альфа решает, что это ну очень опасный недуг и ни в коем разе таким болеть нельзя), Чанель ступает на мостик, ведущий к Дворцу, и приподнимает бровь, заметив вдруг юношу, понуро склонившего голову. Практически сразу узнав в нем своего идеального омегу, он лишь хмыкнул и молча обошел его стороной, медленно направляясь в свои покои и чудесно зная, что с ним ничего не случится — уж евнухи позаботятся об этом. Этот мальчишка начинает нравиться ему все больше и больше: он, видя своего альфу в ярости, все равно не разочаровался в нем и осмелился лично прийти к нему. Пак просто понимает, что он либо совсем безголовый, либо слишком милосердный и понимающий со своим желанием помочь не только своему нерадивому младшему, но и всему миру заодно. Кенсу же показалось, что он задумался всего минут на пятнадцать, но вместо этого простоял на мосту около двух часов, решая. И задумался-то он даже не о том, что именно нужно сказать Императору, а как это сказать правильно, чтобы услышали и поняли. А еще, чтобы не провалиться сквозь землю от стыда. И мало того, что потерял счет времени, так еще и не заметил, как мимо него прошло несколько человек. — Ваше Величество! Выслушайте, пожалуйста, — омега заметил, что мимо него кто-то прошел только через минуту или две, когда альфа уже сошел с моста, будто немного специально замедляя шаг. И, да, Чанель действительно сделал это специально, потому что уже было подумал, что Кенсу стоит тут просто так. Омега же не заметил его отчасти из-за того, что он прошел мимо довольно тихо, заставив подумать, что это кто-то из прислуги. — Погодите, пожалуйста, — опомнившись, кисэн забежал вперед Вана, сразу же опуская взгляд и кланяясь, а затем в полголоса затараторил совсем не то, что хотел. — Прошу, простите поведение моего ученика. Он глупый. И молодой. Еще ничего не понимает. Позвольте, я понесу за его проступок наказание, мой Император? — Обучать лучше нужно, чтобы Императору не дерзил, — усмехается и качает головой, останавливая охрану, которая сразу же пожелала кинуться на того, кто решил испортить его вечер. Он слушает просьбу внимательно, удивляясь не только тому, что говорит этот омега, который сам ничуть не умнее своего ученика, если не понимает, что он сейчас блефует только для того, чтобы вновь побыть с «самым идеальным юношей», но и тому, что он сам очень проницателен, потому что в голове Чанеля Кенсу говорил именно эти слова. Так вот, альфа решает, что раз уж он все равно собирался отпускать этого дерзкого мальчишку, то почему бы ему еще и не получить от этого выгоду в виде еще одной ночи с самыми теплыми объятиями. — Ну что же, Кенсу. Пойдем, будешь отрабатывать. Сделаешь все хорошо — отпущу твоего ученика. Если ты не против, конечно. — Но… но, — Кенсу хотел было сказать, что Хань именно в его учениках не так давно, а это все было просто вспышкой ревности, но не решился, только послушно снова опуская взгляд и с опаской косясь на охрану. Он же, кажется, ничего не сделал, чтобы на него — хрупкого омегу — так реагировали. — Простите. Альфа, окинув юношу перед собой немного жадным взглядом, пожимает плечами и, не дождавшись ответа, продолжает свой путь, шагая прямиком в свою комнату и даже не заботясь, идет ли Кенсу за ним. Если тому и правда важен этот омежка, то он пойдет. В этом Чанель уверен. Единственное, что его заботит, пойдет ли он за ним лишь из-за вечного желания жертвовать собой ради других. А ведь Кенсу и правда важен этот глупый ребенок. Он не хочет, чтобы ему сломали психику каким-нибудь наказанием. Да даже те же несколько ночей в темноте неплохо могут испортить не только здоровье, но и навсегда внушить страх перед темнотой. Поэтому послушно направляется следом, идя чуть позади, склонив голову, и спокойно выдыхает только в уже знакомой комнате, когда за ним закрывается дверь, а Чанель, раздавая последние, видимо, на сегодня приказы охране (которая, между прочим, очень удивляется такому быстрому завершению дня) и отпуская слуг, поворачивается к нему, с интересом приподнимая одну бровь. И… и что он должен сделать? — Простите, мой Император, как я должен отработать? — омега, конечно, частично понимает, что от него хотят, но все равно осторожно поднимает взгляд, убирая светлую вуаль с лица, в этот момент чувствуя, как альфа притягивает его в свои объятия, кажется, даже меняясь в лице, и утыкается носом в шею, глубоко вдыхая. А Кенсу и не знает, как на это ответить, только немного прикрывая глаза и не решаясь обнять в ответ, рассуждая, ждал ли он этого целый день или снова чувствует то отвращение к себе и своей профессии.