***
Чанель сейчас просто ненавидел себя. Ненавидел свою жизнь, законы, тот факт, что он родился в Императорской семье, в этом чертовом Дворце тридцать шесть лет назад. Все шло просто наперекосяк. Как вообще так получилось, что он — сам Император — человек, на плечах которого буквально было столько заслуг перед собственным государством начал плясать под дудку сначала какого-то там совета, который не пойми где откопал ему такого истеричного жениха, который до свадьбы был вообще-то вполне себе покладистым, робким и во всех действиях послушным и спокойным. А потом, все еще выплясывая под эту же дудку, умудрился заиметь от него детей. Бэкхен же стал в последнее время просто невозможным. Он мог, конечно, и раньше срываться на свою прислугу, но в итоге альфе просто стали доносить, что местами он таскал вообще ни в чем не провинившихся кунъне за волосы в любое время дня и ночи, просто потому что ему как-то неправильно закололи волосы или так же неправильно запудрили лицо, потому что, о боже, оно у него не идеально, как омега привык думать. Он бил дорогущую посуду, которую альфа специально для него выписывал на заказ у лучших мастеров Кореи. По словам гувернеров, которые занимались воспитанием Минхо, он еще и от сына отдалился, почти не приходя не только на его уроки, но еще и сваливая определенные свои отцовские дела на плечи все той же прислуги, что стало вообще последней каплей. Все же Пак очень любил своего сына, а тот факт, что Бэкхен даже не думал как-то заботиться о нем, окончательно лишал омегу той определенной стороны, которая еще хоть как-то привлекала альфу. Так теперь еще омега посмел качать свои права и орать, буквально, орать на Императора так, что перепугался весь Дворец, а Чонин, который все это слышал в непосредственной близости, до сих пор находился в каком-то странном состоянии. У него разве что глаз не дергался, а так — все признаки легкого психоза на лицо. — После этого я даже думать не могу о своей возможной жизни с каким-нибудь омегой, — когда оба альфы уже почти подходили к основному зданию дворцового комплекса, Чонин даже как-то неуютно повел плечами, оглядываясь на возвышающий Вонсон, и с облегчением выдохнул, потому что он оказался далеко за спиной. Он в своей жизни видел многое, но лучше война, чем такие омежьи концерты. Даже не так, лучше всю жизнь на войне, чем вообще видеть омегу в такой непосредственной близости каждый день и слушать такие концерты. Чанель даже усмехнулся на такую фразу друга и как-то понимающе пожал плечами, все еще продолжая свой внутренний конфликт. В конце концов, он не мог понять, что еще нужно Бэкхену: он лишь попросил у него развода (да-да, ну, подумаешь, всего-то развод в пятнадцатом веке), не лишая его при этом никаких привилегий и пожизненно обеспечивая ему бравую жизнь, которая получит почетное место в истории государства, потому что именно его ребенок станет будущим правителем Кореи. Что еще нужно этому омеге, который все равно живет во Дворце, как декоративная кукла. Или Бэкхен просто боится слухов и смеха в народе? Так над ним уже и так шепчется весь Дворец, остальным же людям на все это просто плевать, они слишком заняты своими делами, куда уж хуже. Хуже уже не будет. Но этот истеричный мальчишка все равно продолжает бить посуду, устраивать какие-то разборки с криками и, что самое интересное, пугать Императора тем, что отомстит и ему и его омеге, которого он хочет взять в мужья. — Не все омеги такие, Чонин, я думаю, тебе повезет больше, и ты разглядишь в своем адекватность. А вообще, лучше ищи себе глухонемого, — Чанель, размышляя о своей нелегкой, многогранной и на сей раз повернувшейся смешной гранью судьбе, снова усмехнулся, кажется, понимая, в чем было дело. Похоже, этот глупый Бэкхен просто напросто напридумывал себе любовь до гроба, а альфа-то убивался и ломал голову тем, что он просто боится потерять влияние и поэтому ведет себя так странно. Но, в любом случае, в его любовь он верил точно так же, как и в его уравновешенность, потому что: «Да о какой любви может идти речь, если он вообще никого, кроме себя не любит? Ему плевать на сына, ему плевать на то, что во Дворце ему уже все косточки перемыли, ему вообще все равно на все и всех, кроме себя. Взять даже того же Минсока, да он же даже о нем — о своем друге — вспоминает раз в сто лет, только когда ему что-то очень нужно». — А Вы в Кенсу разглядели адекватность, мой Император? Уверены, что после вашей свадьбы, он не станет вести себя еще хуже, чем ваш нынешний муж? — Чонин понял о том, что сказал, только после того, как уже сказал, и поэтому поднял на Чанеля вопрошающий взгляд, надеясь, что он от его дерзкого вопроса по поводу его омеги и нарушения всей возможной субординации, не начнет злиться, но альфа, против своего обыкновения, только тихо засмеялся, пожимая широкими плечами и ответно посмотрел на друга, многозначительно приподняв одну бровь. — Тут все иначе, Чонин. Он мой омега. Даже если он истеричка похуже Бэкхена, я с этим ничего не смогу сделать. Альфа в ответ только улыбается самыми уголками губ, потому что Истинность — такая странная вещь, заставляющая людей не только поддаваться всем скрытым природой желаниям, но и действительно очень сильно меняться. Взять хотя бы Чанеля. Ведь Ким — не дурак, и он прекрасно видит, что Император после встречи с этим миниатюрным омегой из Дома кисэн, который выходил из своей комнаты раз в сто лет, очень сильно изменился. Он стал более сдержанным что ли. По крайней мере, раньше за то, что альфа сказал ему, он бы уже, как минимум, разозлился, но сейчас он просто смеялся, пускай и немного устало, что, несомненно, радовало Кима. Похоже, время «самого кровожадного Императора эпохи Чосон» медленно уплывало по течению, как и тот венок из розовых цветов, что омега бросил с его головы в воду во время их последней ночной прогулки. Пак же устало выдыхает, входя в свои покои и сразу же скидывая с себя все вещи, просто безумно надоевшие за долгий день. Евнухи уже давно подготовили для него ванную, поэтому Ван сразу же идет в соседнюю комнату и залезает в горячую воду, воодушевленно простонав. В совет после встречи с Бэкхеном у него уже сил идти не было: причем ни моральных, ни физических, потому что омега, как энергетический вампир, впитал всю его энергию, заставляя сейчас чувствовать себя выжатым лимоном, как минимум. — Боже, — Чанель тут же хватается за больную спину и еле разгибается, вытягивая ноги и прикрывая глаза. Как же все-таки тяжело управлять огромной страной и при этом еще пытаться как-то управлять и своей жизнью. — Чонин! Если Кенсу придет, то пускай идет сразу сюда.***
У омеги же день выдался, наверное, не таким насыщенным, как у Императора, который успел заключить с кем-то там пару соглашений, наладить торговый союз, поругаться с собственным супругом и, наконец, практически уснуть в горячей воде. Он только после утренней встречи скрылся за дверью Дома кисэн, где уже не смог утаить ни грустной улыбки, ни радостных слез, ведь весь его день состоял из сплошных противоречий, как, впрочем, и сама его жизнь в последний месяц. Он садился писать стихи, а выходила проза. Хотел было поругать Лухана, который, видимо, все еще был напуган, но только рассмеялся, вызывая недоумение и еще большее странное чувство, похожее на ненависть в душе младшего, который, только завидев своего хена, поспешил скрыться в саду и больше за целый день не пересекаться с ним. Омега все еще никак не мог отойти от предложения альфы. И от мысли, что он согласился. Но Кенсу не думал и об этом. Теперь его почему-то так интересовало только будущее. Огромное и, как ему казалось, светлое будущее. И, по крайней мере, ближайшее будущее было действительно светлым. Казалось бы, еще совсем недавно, он был уверен, что ближайший вечер он уже просто не встретит, а сейчас, когда солнце над горизонтом уже почти село, кисэн как можно тише прошелся по длинному коридору дворца, стараясь быть вежливым со всеми, кого встречал на пути, а уже хорошо знакомому Чонину поклонился особенно низко, тихо спросив, где сейчас Его Величество и может ли он увидеть его. Внутри опять поселился все тот же уже знакомый трепет, с которым Кенсу уже успел попрощаться, да и вера в светлые добрые сказки потихоньку возвращалась, потому что ему теперь, спустя время, казалось, что события той ночи, после который Чанель больше ни разу не повысил на него голоса, как бы медленно стерлись, что не могло не радовать. Замерев уже перед почти родной дверью, омега хотел было постучать, но вместо этого дверь перед ним как по волшебству открылась сама, когда он только занес над ней руку. Выглядела эта сцена довольно забавно, потому что перед омегой возник уставший от дневных забот Чонин, которого Кенсу чуть не ударил вместо двери. На некоторое время в коридоре повисло молчание, но стоило альфе сказать, что Чанель ждет его, у юноши внутри все снова перевернулось, а он сам, пытаясь скрыть улыбку, поблагодарил и пообещал, что ничего такого больше не собирается делать, чтобы не прибавлять старшему забот. Попытается, по крайней мере. Когда омега прошел в огромную и уже знакомую комнату, то, стараясь не тревожить любимого, на носочках подошел сзади, тихо устроившись за его спиной. Альфа казался сейчас таким расслабленным, сидя в горячей воде, от которой буквально шел пар. В комнате было жарко и душно, отчего Кенсу чувствовал себя неуютно в одежде, но вместо того, чтобы раздеться, он только осторожно наклонился, целуя Чанеля в горячий лоб, пока он запрокинул голову назад, чтобы посмотреть, кто потревожил его сон. — Вы хотели меня видеть, Господин, — Кенсу только снова немного наклонился и шепнул на смешное заостренное ушко Императора, пальцами касаясь его напряженных мышц плеч и прослеживая, едва касаясь, мелкие белые полосы-шрамы на загорелой коже, разминая, ведь отчасти ему было понятно, как он устает за день. — Я ждал нашей встречи весь день. Чанель же, почувствовав маленькие прохладные ладошки на своих плечах, негромко стонет и прикрывает глаза, позволяя Кенсу разминать его плечи, а себе расслабиться и отдаться умелым рукам. Становится почему-то так уютно, что альфа практически чувствует, как может сделать все, что угодно, только чтобы омега вот так приходил каждый вечер и разминал его уставшую за день спину. А лучше и вовсе не уходил, всегда оставаясь рядом и подпитывая его своей энергией. — Раздевайся, Кенсу, и залезай ко мне, — кисэн еще немного, массируя спину мужчины, чуть наклонился, оставляя мягкие поцелуи на его лопатках и плечах, чтобы еще немного расслабить, но тут же был прерван, потому что Чанель, чувствуя невероятный прилив энергии, хотя пару минут назад практически умирал от усталости, тянет омегу на себя и пытается справиться с его какой-то умудренной сегодня одеждой мокрыми руками, утягивая ближе к себе. — Ну и как же я теперь пойду назад в мокрых вещах? — омега улыбнулся, совсем, кажется, не обижаясь на то, что его одежда теперь была влажной. Он вовсе не был против побыть вот так рядом. Поэтому он сам быстро помог Чанелю избавить себя от одежды, которую сам же еще полчаса назад тщательно подбирал для этой встречи, и медленно опустился в горячую воду, двигаясь ближе к альфе и устраивая голову на его плече. — Как прошел Ваш день? Вы устали, верно, мой Император? — Устал до безумия. Все эти отчеты, письма, бумаги, послы и прочая ерунда так выматывают, особенно, когда тебя нет рядом, — альфа расслабленно выдыхает, притягивая омегу к себе и устраивая парня между своих ног, и утыкается носом в его шею, чувствуя невероятное тепло по всему телу отнюдь не от горячей воды и чуть прикусывая нежную кожу на тоненькой шее. — Чем ты занимался весь день? Омега тихо-тихо выдыхает, просто, наконец, наслаждаясь тем, что Чанель рядом, уже думая, что сказать, ведь его день прошел довольно скучно. Ему так спокойнее. Если взять в расчет недавний вечер, то Кенсу и вовсе думал, что больше такого не повторится, а после оставленной метки, он ведь чувствовал эту привязанность и потребность видеть альфу все время. Чтобы он был перед глазами, а Кенсу твердо знал, что с ним все в порядке. Поэтому сейчас, обнимая мужчину в ответ и пытаясь расслабить спокойными прикосновениями, он действительно наслаждался моментом, возбуждаясь уже просто от мысли, что они сейчас так близко. На секунду прикрывая глаза и чуть прогибаясь, он крепче обнимает любимого за плечи, собираясь уже коснуться его губ своими, но от громких шагов вздрагивает и чуть ли не падает назад, пытаясь быстро отстраниться и спрятаться за широкое плечо старшего, чтобы его никто не увидел. Он сначала удивленно поднимает взгляд на Чонина, не понимая смысла его беспокойства и вообще не разбирая слов, а потом смотрит на Императора также удивленно, уже раскрывая губы и собираясь что-то сказать, пока Пак запоздало ведет ладонью по бедру юноши, но сразу же останавливается, стоит лишь крайне обеспокоенному Чонину влететь в ванную. Тот даже не кланяется, лишь пытается отдышаться и упирается рукой о стену.