Любовь для Императора.

Наверное, за два или три часа (хотя, кто знает, ведь при себе карманных часов не имеет даже Император) в другой части королевского сада Бэкхен как истинный муж Императора всегда идеальный во всем чему-то учил маленького альфу, в сопровождении охраны направляясь в ту часть дворца, где Чанель просил его быть к обеду — в покои Его Величества. Молодой омега даже поразился сначала, что Ван просит увидеть его, хотя раньше такого не было, поэтому сейчас выглядит действительно идеально, требуя того же от сына. Как и обычно, на каких-то важных приемах, его лицо было закрыто идеальной маской пудры, глаза ярко очерчены, акцент на накрашенных в яркий красный губах. Нечего и говорить про наряд, который для омеги был пошит самыми лучшими корейскими мастерами. Этакая красивая фарфоровая кукла, только вот без души, хотя и теплая еще. Но без души, которой так жаждал Чанель. Жаль, что Бэкхен не понял этого раньше, а теперь искать у себя где-то внутри потерявшуюся в толще ревности, злобы и запутанных нервных клеток душу было слишком поздно. — Будь умницей, Минхо, — омега говорил это почти вполголоса, чтобы никто из окружающих не заметил, пускай они все и знали, о чем сейчас говорил муж Императора на самом деле. Его личные фрейлины уже привыкли к его постоянным срывам и плохому настроению, охрана давно осознала, что затычки в уши в некоторых моментах — лучшее решение, а простым людям было просто решительно все равно. — Не позорь меня перед лицом своего отца, — но в это же время он выдыхал мечтательно, снова выпрямляясь и принимая статный вид, будто безжизненной статуи. Как маленький ребенок мог позорить кого-то, было решительно непонятно, но этот омега еще сам был ребенком. — Быть может, Его Величество решил забыть эту глупую затею со свадьбой. И вспомнил, что у него есть я. Но Бэкхена у него совершенно не было. Давно было понятно, что их не было друг для друга. Альфа не любил омегу, потому что насильно мил не будешь. Омега не любил альфу, потому любовь без внимания, как костер без дров. Бэкхен вместе со своей любовью затухали, потому что дровами были лишь ревность и желание устроить скандал, а они порождали, скорее, ненависть. А от ненависти до любви целая пропасть, без права построить мост, хоть и от любви до ненависти всего один шаг. Эдакая задача на подобии вопроса, почему от воскресенья до понедельника всего двадцать четыре часа, а от понедельника до воскресенья — семь дней. Чанель, приветствуя мужа и сына, подмигивая Минхо и усаживаясь за стол вместе с семьей, только выдыхает, потому что думает не о том, что ему нужны крылья, чтобы перелететь одну пропасть, а всего лишь немного: пара шагов через сад, чтобы увидеть одно маленькое солнышко. Все то время, пока они сидели за одним столом, альфа даже не поднял взгляда на своего супруга, зато последний отлично уловил, как Пак прислушивался к шороху за дверью, будто ожидая чего-то. И если Чанель не сказал ему, что вместе с ними за один стол должен был сесть его жених, для которого все это и было устроено, то Бэкхен думал, что вся эта показательная роскошь должна была кончиться непозволительной роскошью в огромной постели. Его не напрягал даже тот факт, что все это время альфа молчал и даже не смотрел на него. Он не обижался. Он мечтал. А Его Величество, без интереса смотря в свою тарелку, все ждал, когда откроется эта чертова дверь, когда в комнату зайдет настоящий Кенсу, с настоящими живыми глазами, с легким бардаком на голове, с самой живой улыбкой и чуть потрескавшимися губами. Чанель ждал, когда сможет снова почувствовать самый приятный запах на свете. Но омега не появлялся, а он все думал о том разговоре, о их первой ссоре, о той глупости, в которой они не могли разобраться. И злился. Злился на себя, на Кенсу и на свою беспомощность. Поэтому, как только обед для Кенсу подходит к концу, Пак вежливо просит Минхо сходить погулять и, как только малыш выбегает за двери спальни, тянет Бэкхена к себе, с каким-то тайным для себя отвращением, пока омега сразу же ластится к чужим рукам и требует поцелуй. Омега тихо посмеивается, потому что их с Сехуном разговор быстро перетекает в какое-то совсем другое русло, более не давящее на дружескую атмосферу серостью, уже подходя к небольшой полянке недалеко от здания Дворца, где находятся покои Чанеля. Конечно, он все еще думает о том, как и о чем теперь будет разговаривать с альфой, но и они не долго занимали его, ведь он, в конце концов, не какой-то ребенок лет пятнадцати, который будет трястись перед каждой встречей с любимым. Нет, действительно, трепет внутри никуда не исчезал, но это не значит, что он боялся. Омега решил, пускай все идет так, как должно идти, но вдруг он остановился, замечая на маленькой полянке, обычно пустующей, маленького ребенка в окружении охраны. Не то чтобы он подумал о том, что это Минхо — сын Императора, но вообще вид малыша здесь его обрадовал, ведь Су безумно любил деток, а в силу своих занятий видел их чрезвычайно редко. Обычно родители не пускали своих маленьких чад к Дому кисэн, не желая показывать им ту низость, которую видели в этих омегах, ведь на идеально белом полотне в глаза обычно бросается единственная черная точка. Косясь на охрану, а потом осторожно поднимая взгляд на альфу, Кенсу медленно подошел поближе, присев рядом с мальчиком на траву и увидев, как занервничала охрана. Во Дворце все уже давно знали по слухам о том, кто этот омега, точно так же, как знали и о том, что его лучше уважать, чтобы не нарваться на гнев Его Величества, но все же помнили и о других своих обязанностях, превращаясь как бы работников на два фронта, где с одной стороны они должны были принимать и стелиться красной дорожкой под ноги этого юноши, а с другой — постоянно держать его под прицелом. — Здравствуй, маленькое солнышко, — омега широко улыбнулся, приветливо помахав ребенку, сидящему на траве в полном одиночестве (хоть он и был окружен толпой) и даже без каких-либо игрушек, рукой. Он подумал, если честно, что это малыш какого-нибудь местного министра, поэтому поприветствовал его, наверное, не должным образом, но маленький альфа совершенно не обиделся, кажется, напротив, так же весело и дружелюбно улыбнувшись и помахав в ответ. — Не скучно тут гулять одному? — Кхм, Кенсу, — напряженно кашлянув, Сехун прикрывает глаза и качает головой, перехватывая руку омеги, не давая ему коснуться еще светлых волос мальчишки, пока охрана и гувернеры напрягаются вместе с ним, направляя взгляды на двух своих Господ и толком не понимая, как на это реагировать. — Это сын Императора, Кенсу. Будьте осторожнее. А лучше пойдемте дальше. Омега лишь смотрит на своего охранника осуждающе, не понимая зачем ему мешать, если он просто хочет поговорить с невероятно красивым мальчиком, что сам, радуясь, что кто-то новый составил ему компанию, подходит немного ближе. А потом так же осуждающе смотрит и на свиту этого малыша, которые, между прочим, не имеют права так следить за каждым его движением, ведь он, в конце концов, будущий супруг Его Величества, но, как только до гувернеров это доходит, они медленно отступают, а охрана обступает их новым кругом, в который встает и Сехун, немного нервничая от этой напряженной атмосферы, пока Кенсу, слыша предостережение альфы даже чуть вздрагивает, понимая, что вот оно — маленькое и самое дорогое сокровище Чанеля. И в его голове совсем нет дурных мыслей на этот счет. Ведь обычно таких мешающих детей соперничающие омеги пытаются сжить со свету, но Су даже не может подумать об этом, потому что Минхо улыбается широко-широко и, учтиво наклоняя голову, приветствует своих новых гостей: сказывается отменное воспитание — и это в таком юном возрасте. Кисэн даже не сдерживается и, несмотря на то, что уже сидит на земле, кланяется маленькой копии Императора, поднимая на него улыбчивый взгляд. Минхо тут же принимается весело что-то рассказывать. О том, как он любит своих родителей, как папа сегодня утром учил его вести себя хорошо и как отец попросил его сходить погулять. А Кенсу с немного детской важностью уточняет снова, не скучно ли Его Будущему Императорскому Величеству, уже совсем не обращая внимание на окружение. Теперь, видя маленького альфу так близко, он осознает, что они с Чанелем действительно безумно похожи, даже ни сколько внешне, сколько в повадках и привычках, и понимает, что тот внутренний трепет становится все сильнее, потому что ему теперь хочется увидеть альфу еще больше. Когда же Минхо также важно, но честно говорит, что он уже большой мальчик и ему совсем и не нужно играть, а тем более в компании, омега лукаво щурится и уточняет, не хочет ли он послушать сказку. И он, наверное, и правда очень любит детей, потому что, когда он из пальцев складывает фигурку зайчика и на ходу придумывает ему историю, маленькая копия Чанеля уже оказывается на его коленях, довольно наблюдая за тенью зверят на траве. — Давайте же мы познакомимся? — омега, слыша, как заливисто малыш смеется с его жестов пальцами, не зная, как и попросить продолжить, улыбается и снова склоняет голову, представляясь. Он при этом как бы наклоняет голову на его плечо, а омега-гувернер только наклоняется немного вперед, продолжая исподтишка наблюдать, отчего у Кенсу, должно быть, складывалось впечатление, что на него направляют, как минимум, пара мечей, наконечники которых касаются в аккурат его спины. Но омегу и альфу это не заботит. Они вообще, видимо, этого не замечают, отчего тот же Сехун, например, восхищенно выдыхает и думает о том, что этот омега либо совершенно не чувствительный, либо окружен бронированными стенами, а еще о том, что Бэкхен так с собственным сыном никогда не общался, хотя этот омега знает его только пару минут, а он вынашивал его сначала девять месяцев, а потом находился рядом (пускай и не выполнял при этом те важные отцовские обязанности) несколько лет. — Я До Кенсу. Знакомый Императора, твоего папы. — Ой, у него столько знакомых! Ты, наверное, какой-то важный человек, — кисэн только смеется еще тонкому голоску альфы, не решаясь разочаровать его тем, что он — обычная прислуга. И снова складывает пальцы в фигурку теперь уже лисички, которая в истории влюбляется в того самого зайчика, что хоть и звучит пародоксально, но очень забавит ребенка, ведь он, видимо, никогда не слышал подобного. — Я надеюсь, что я важный человек. Хотя бы для твоего отца, но, знаете, мой принц, я уверен, что Вы намного важнее для Императора. Вы и Ваш папа. Уж поверьте мне. А не пора ли нам их побеспокоить и погулять всем вместе? — Не думаю, что сейчас самое время их отвлекать, — негромко хмыкнув, омега, служащий Бэкхену, протягивает маленькому альфе стакан с водой и выдыхает, покачав головой с каким-то хмурым прищуром, который совсем не нравится Кенсу. И следующие слова, смысл которых бьет током по нервам, как оголенный провод, тоже не нравятся. — Им лучше сейчас побыть наедине. Сехун лишь качает головой и протягивает Кенсу руку, помогая тому подняться с грязной травы, кивнув и выдохнув. Ему первому приходит мысль о том, что все их окружение сейчас — змеи, выращенные лично Бэкхеном в его комнатах. Их повадки, их слова, даже тембр голоса напоминают ему этого омегу, который сам изменился до неузнаваемости на его глазах и при том не в лучшую сторону, а потому альфа, в отличии от юноши, сразу понимает, что этому мало того, что нельзя верить, так и слушать это тоже не стоит. — Давайте мы с Вами лучше сходим в Дом кисэн, где Вы меня поближе познакомите со своим подопечным? Кенсу далеко не глупый. Он отлично понимает, что что-то не так, еще когда маленький Минхо весело рассказывает во время игры о том, что папа «попросил его погулять», оставаясь наедине с Бэкхеном. Кенсу совсем не глупый, но, наверное, по своей молодости наивный, однако прищур омеги и его тихие слова говорят о многом. Больше ему не нужны подтверждения и чужие слова, он только поднимает взгляд на альфу, как бы ища подтверждение своих мыслей и усмехается, послушно поднимаясь. Но усмехается совсем невесело, его веки слегка опускаются, а он сам еще с минуту смотрит на Минхо, который с чем-то возится на зеленой травке. Его мир рушится второй раз за день, не успев собраться из руин после первого, хотя и не такого сильного, землетрясения. — Хорошей прогулки Вам, мой маленький господин, — шутливость в речи куда-то медленно пропадает, и Су низко кланяется ребенку, получая в ответ самую ликующую улыбку. Кажется, что в омеге ничего не меняется, только плечи немного опускаются, но вряд ли это заметно. — Не говорите, пожалуйста, папе, что я приходил, хорошо? Видя, что Минхо и на это улыбчиво кивает, омега мягко улыбается ему в ответ, снова кланяясь и отворачиваясь, медленно протягивая ладонь и уже привычно зажимая пальцами рукав одежд Сехуна, медленно, хотя и послушно плывя к этому чертовому Дому кисэн, думая, что прислуга Бэкхена (Кенсу сейчас однако не думает о них плохо, даже напротив по-человечески понимает) с радостью все и всем разболтает, не забыв прибавить о том, что омега явно научил малыша чему-то плохому или вел себя не так, как следовало бы. Сказать честно, омега уже ни на кого не обижается. Ему становится все равно. Кисэн идет неслышно, специально смотря в другую сторону от Сехуна, будто наблюдая за чем-то отдаленным. Он молчит. Молчит до самого Дома, и только усмехается, когда равняется с комнатой. Пустой комнатой. Ханя, очевидно, еще даже не было, из-за чего Кенсу только виновато посмотрел на альфу, пожимая плечами, и побрел в свою новую комнату, закрывая за собой дверь. А заодно и дверцу, которая вела не только к его мыслям, но и к сердцу.