Любовь для Императора.

— Так нечестно! — Кенсу смешно дует свои и без того пухлые губы и быстро выворачивается из объятий, нависая над старшим и недовольно смотря в его глаза, как бы показывая, что альфа зря задумал с ним так играть. Дело в том, что он уже было раздел его, всем своим видом намекая на продолжение, возбудил до звездочек перед глазами одним лишь тихим рычанием так, что даже кончики пальцев затряслись, и вдруг укутал его в одеяло, мягко целуя в лоб, и пожелал сладких снов. Кенсу такого совсем не ожидал: он, конечно, любит нежности и спать в теплых объятиях, зарываться носом в широкую грудь тоже любит, но с каких это пор Чанель стал дразниться и пользоваться девизом «Возбудим и не дадим»? Вот это омеге было не совсем понятно. Да и с того момента, как они с альфой виделись в последний раз, прошло так много времени, что он снова хотел увидеть в темных глазах напротив, когда мужчина нависает сверху, те искорки, от которых вполне можно было не только голову потерять, но и все остальное тело тоже. Кенсу соскучился по Чанелю буквально до физической боли в груди. Казалось бы, еще с утра его заботили совершенно другие вещи: ссоры с Луханом, какой-то смазанный разговор с Сехуном, обвинения Чанеля, заново назначенная встреча с Бэкхеном за завтраком в ближайшие дни, потому что теперь альфа уже не мог перечить желаниям младшего, стараясь искупить свою вину за недавние крики, да и после того происшествия в его новой комнате, он мало того, что не видел Ханя, он не видел и Сехуна тоже, а когда спросил об этом своего альфу, в ответ получил только неоднозначную улыбку — теперь же его заботило только одно. Чанель рядом. И его можно касаться, обнимать, целовать, вдыхать глубоко-глубоко и наслаждаться. Просто наслаждаться его присутствием. В отместку на девиз альфы, Кенсу тоже решил немного подразниться, поэтому он тут же утыкается в его шею немного грубыми поцелуями, выказывая свое недовольство, пока самым кончиком языка обводит выпирающий кадык, чуть прикусывая и обхватывая своими губами, причмокнув. Омега уже давно считает, что иметь фетиши, когда рядом с тобой любимый человек — не стыдно. И ему теперь действительно не стыдно, потому что он любит тянуть в рот его длинные узловатые пальцы, любит посасывать их, блаженно прикрывая глаза, любит покусывать их подушечки, любит прикусывать и чуть оттягивать нижнюю губу альфы, шептать что-то в поцелуи, любит играться его волосами, обводить языком уже зажившую метку, превратившуюся за это время в маленький белый шрамик, покусывать смешные оттопыренные ушки, но больше всего он любит касаться губами ясно очерченного адамова яблока, кусать и проводить языком. Это кажется каким-то невероятно возбуждающим и горячим, и омега прекрасно знает, что Чанель думает так же, потому что сейчас под его смелыми касаниями он чуть вздрагивает и зарывается всей пятерней в короткие волосы на макушке младшего и запрокидывает голову назад, позволяя такую шалость. Но Кенсу так же резко вдруг отстраняется, с самым непринужденным видом переползая на противоположную часть кровати, чтобы забраться под теплое одеяло, кутаясь в него с головой, с практически садистским удовольствием слушая, как альфа рядом с ним разочарованно выдыхает. — Ну, спать, так спать. Теряя голову и уже успевая пожалеть о том, что так неудачно решил возбудить омежку, ведь у него возбуждать и обламывать получается, кажется, куда профессиональнее, Чанель негромко стонет, откидывая голову назад и позволяя целовать его шею, а потом фыркает, пока стон переходит в какой-то разочарованный всхлип, и притягивает младшего к себе, утыкаясь носом в его пахнущие чем-то невероятно сладким волосы. — Спи сладко, принцесса моя, — он только проходится рукой по низу живота дурманящего своим невероятным запахом омеги, пальцами выводя какие-то немыслимые узоры, и усмехается, прижимаясь возбуждением к его голой спине, закусив губу, ведь он такой горячий и так мелко вздрагивает, что хочется отыметь его во всех позах, если честно — вот тебе и прелесть истинности. Чанель бы, наверное, сдержался, но младший так соблазнительно отставляет свои, черт возьми, невероятные бедра, что он понимает: придется принимать правила и продолжать дразнить друг друга. — Знаешь что, — кисэн тихо рассмеялся, немного поерзав и прогнувшись в пояснице, дабы избежать прикосновений, и наугад повел ногой, легко отпихивая ей альфу, зафыркав. Это все, конечно, забавно, но он снова чувствует себя мокрым (хотя, кажется, рядом с Чанелем он всегда чувствует себя мокрым), даже несмотря на то, что одеяло все это отлично скрывает. — Ваше Величество, уберите от меня свой стояк, и тогда я буду спать более чем сладко. Или просто войдите уже, а? Иначе я окончательно обижусь и пойду жаловаться. — Ну ладно, — усмехнувшись такой прямолинейности младшего и понимая, что он так сильно изменился с их первой встречи, превратившись из мальчишки, который краснел при слове «секс», в соблазнительного и раскрывшегося юношу, который теперь не боится брать инициативу на себя, альфа только пожимает плечами и отворачивается от омеги, чуть фыркая и кутаясь в одеяло, устало прикрывая глаза и зарываясь носом в подушку. — Спокойной ночи.

***

В то время, пока омега все еще как-то обиженно дулся, а Чанель, отвернувшись от него, фыркал в подушку, за окном уже заметно стемнело. Спать абсолютно не хотелось. Но еще больше не хотелось дуть губы, отчего Кенсу, полежав в кровати в спокойной позе еще минут десять и подождав, пока шквал эмоций, а заодно и возбуждение уляжется, довольно быстро подкатился под бок Чанеля, крепко обнимая его поперек живота и игриво перекинувшись через него, заглядываясь спокойными чертами лица. Альфа не спал. Кенсу точно видел это, потому что брови Императора были чуть нахмурены, а когда омега осторожно подул на его лицо, уголки губ слегка поднялись вверх в улыбке, потому что Чанель старался сдержать смех. Ничего другого от омеги он и не ожидал. В нем всегда было столько энергии и игривости, что альфа этому мог только позавидовать, ведь в нем самом все силы обычно кончались часам к пяти и возвращались только в присутствии Кенсу. Если же последний долго не приходил или они не могли видеться пару дней из-за работы или каких-то других обстоятельств, то энергия кончалась и того раньше и уже никак не могла восполниться. Удивительно только то, что до их встречи все было с точностью наоборот. — Пак Чанель, пойдемте гулять? — омега совсем чуть-чуть наклонился, мягко чмокнув любимого в кончик носа. Он уже успел немного привыкнуть к обращению к альфе без всех этих «Ваше Величество» и «Господин», но иногда мог позволить себе такое баловство. — Ну, пойдемте? Я хочу гулять. Тем более, у нас не было каких-то свиданий вне этой комнаты. — Совсем спятил? — приоткрывая один глаз, альфа в ответ только тихо бурчит, перекидывая омегу через себя, и хнычет как-то по-детски, утыкаясь носом в темную макушку. Он, конечно, все понимает: Кенсу устает все время сидеть в одной комнате, ему хочется романтики и свиданий — но прогулки посреди ночи, честно говоря, в его планы не входят. — Ночь на дворе, Кенсу. Какое гулять? Спи давай лучше. — Ну, Чанель, — омега, снова смешно выкрутившись из уютных, почти сонных объятий, тихо хихикнул, обхватывая щеки старшего ладонями и чуть сжимая их, отчего чужие губы сложились трубочкой. Картинка вышла настолько милой, что Кенсу не удержался и чмокнул альфу в надутые губы, тут же выскальзывая из-под его рук и поднимаясь с кровати, пока альфа закатил глаза, садясь на ней же. Кому нравится постоянно сидеть в комнате, когда ночь такая звездная и тихая, а самое главное теплая? Поэтому юноша быстро натягивает на себя только половину одежды и уже собирается выйти из комнаты, но снова возвращается к кровати, стаскивая с альфы одеяло, довольно щурясь и накидывая его сверху, сразу спрятавшись. В конце концов, по-другому он, похоже, не встанет, потому что Пак все еще сидит на кровати и лишь следит за передвижениями омеги, видимо, взвешивая: серьезно ли он собрался идти на улицу или нет. — Господи, помоги, — делать, в общем-то, похоже, нечего, и Чанель, понимая, что его больно игривый сегодня омега собирается сейчас на полном серьезе идти гулять, негромко стонет, чуть поежившись от холода, и оттягивает отобранную вещь обратно на кровати, устало выдыхая и смотря на омегу под одеялом, чуть подняв бровь. — Ну и что, позволь уточнить, ты делаешь? Но, как уже альфа успел понять, делать в этой ситуации ему совершенно нечего, потому что противиться Кенсу он не может, поэтому приходится лениво и без особого энтузиазма свешивать ноги и ступать ступнями на холодный пол, стягивая с чужой головы одеяло, из-за чего темные волосы смешно магнитятся и встают одуванчиком, и кидая то на кровать, прежде чем пройти в гардеробную, чтобы надеть что-то более-менее подходящее под погоду. — Объясни мне, пожалуйста, почему я это делаю? — Потому что ты меня любишь? — омега вопросительно склоняет голову набок и тихо ступает следом за мужчиной, почти сразу обнимая его со спины с самой ликующей улыбкой, будто поймал свою жертву, и оставляя на плечах легкие поцелуи. В нем почему-то просыпается столько детской радости, что он и вести себя начинает совершенно по-детски, откровенно балуясь, приставая к альфе. Но, при этом, он не ждет, что Чанель сейчас ответит на его вопрос или начнет поддерживать это ребячество. В конце концов, он взрослый мужчина, которому юноша не дает даже одеться нормально, отчего альфа тихо посмеивается, думая, что от таких нежных поцелуев и касания он собираться быстрее не станет. Когда же Чанель, наконец, одевается, кисэн смешно тянет его за руку, не давая до конца собраться, и выглядывает за дверь спальни, осматриваясь, чтобы убедиться, что там никого нет. А потом-таки вытягивает мужчину в коридор, стараясь не смотреть на его кислое лицо, ведь альфа почему-то начинает ворчать не о том, что он на это не подписывался, не о том, что он хочет спать, и даже не о том, что он терпеть не может Кенсу в данный момент. Его почему-то привлекает совсем другое: почему около его спальни нет ни Чонина, ни охраны, ни даже прислуги. Альфа почти полностью уверен, что это какой-то тайный заговор и что, когда он вернется, получит за это, конечно, Ким, как глава всего этого балагана, но обстоятельства складываются иначе, и альфа к утру забывает совершенно обо всем. Потому что ворчание продолжается ровно до тех пор, пока он не оказывается на улице. В совершенном безмолвии и темноте. И только омега что-то тихо шепчет ему, пока альфа наугад тянет его на себя, в свои огромные уютные объятия. — Ну, смотри, как хорошо, ну улыбнись, — омега послушно разворачивается к альфе и устраивается в его жарких руках, осторожно касаясь указательными пальцами обеих рук его щек, мягко потянув уголки губ вверх, имитируя улыбку. — Господи, — Чанель и правда улыбается, потому что об этом просит его Кенсу, а его приказы — единственное, что он всегда готов исполнить с огромным удовольствием, но устало выдыхает, подхватывая омегу под бедра и усаживая на перила, покрепче обвивая за талию, чтобы не упал. — Хорошо, я не спорю, тут чудесно. Но в теплой кроватке под одеялом и с тобой под боком было куда лучше. Пойдем обратно спать? Что ты хоть как-то убедить младшего, мужчина строит самую невинную моську: делает свои глаза еще больше и дует губы, как это обычно делает сам омега — отчего последний тихо смеется и думает о том, что слышал где-то, что если любимый начинает говорить вашими фразами или повторять ваши жесты, то он полностью теперь принадлежит вам. И хотя альфа так и не ответил ему на вопрос про любовь, Кенсу, наверное, точно знает, что он любит. Но думать и об этом не хочется, потому что после игры в «кто состроит самую милую моську» Чанель без церемоний просто подхватывает омегу и усаживает к себе на талию, противореча самому себе, когда шагает в свою беседку, а не обратно в покои. — Ваше Величество, — Кенсу специально принимает самый серьезный вид, раскрытыми ладонями хватаясь за плечи старшего, чтобы действительно не упасть, и качает головой. — Вы, видимо, стареете, если вот тут (омега со смехом, все же не удержавшись, указал на середину лба мужчины, при этом чуть поерзав на его руках), пропал дух авантюризма. Вот и как я буду жить с таким скучным мужем, которому интересна только кровать? С тихим смешком Кенсу снова обхватывает чужие щеки своими ладонями и снова целует в надутые губы, сразу углубляя поцелуй и не давая ответить, потому что игривое настроение меняется другим, более спокойным и сфокусированным на уют, пока альфа тихо смеется и старается не упасть и не впечатать любимого в какую-нибудь стену случайно, потому что поцелуи во время ходьбы по каменным неровным дорожкам слегка мешают. Но альфа, как ни странно, не пытается решить проблемы с поцелуями, но думает о том, что надо бы заставить выложить дорожки поровнее. — Ну почему же только кровать? Мне еще интересен ты на этой кровати. Такой соблазнительно красивый, — через несколько минут слепого путешествия по саду, Чанель осторожно усаживает младшего прямо на стол в скрытой от лишних глаз беседке, в то время как сам падает на скамейку и выдыхает, наклоняясь немного, чтобы мягко подняться горячими поцелуями от аккуратных скрытых тканью коленей к бедру, с каким-то немым обожанием обнимая его крепче и притягивая к себе по гладкой столешнице. — Ах-х, и угораздило же меня оказаться с тобой в одной постели.  — Угораздило же мне затащить тебя к себе в постель. Пока младший не спешит сопротивляться, Чанель хмыкает, развязывая шнуровку на его штанах, и стягивает легкую ткань со стройных ножек, сразу же припадая губами к внутренней стороне бедра. Его удивляет, впрочем, что омега совершенно не говорит ничего против, как будто даже не боится, что их здесь кто-то может увидеть. Хотя кто их тут может видеть, ведь беседка, несмотря на то, что на дворе осень, скрыта от любопытных глаз не только покровом темной ночи, но и пышным виноградом, оплетающим красное дерево. Пока Чанель колдует с его одеждой, омега тоже тихо смеется и быстро отстраняет его от себя, упираясь ладонями в плечи и совсем немного сводя колени. Он хочет поиграть, а еще немного отомстить за то, чего не произошло в покоях Императора. Но сдается слишком быстро, потому что это все доставляет невероятное удовольствие. — А я о чем? — Кенсу вдруг смешно округлил глаза, сначала даже устраиваясь удобнее на твердой поверхности стола, ногами же упираясь о скамейку по обе стороны от ног альфы, с хитрой улыбкой откидываясь немного назад и наблюдая за ним немного сверху вниз. Ему это нравится. Омега начинает входить во вкус и даже медленно перемещается ногами на чужие бедра, пока альфа медленно поднимается горячими поцелуями выше: обводит выступающую косточку бедра, лаская молочную кожу, совершенно невкусную ткань на животе и груди, чуть подрагивающие в мерных вдохах плечи и, наконец, утыкается нежными поцелуями в единственный открытый участок тела младшего — его сладкую шею. Нежно выцеловывает на ней какие-то странные узоры, пока омега с каким-то на этот раз особенным внутренним трепетом склоняет голову на чужое плечо. — Вам же интересно только то, что у Вас происходит со мной в кровати, да? И вообще, холодно, — кисэн наигранно капризно приподнимает брови, при этом противоречиво скользя вниз по груди императора короткими пальцами. — И вообще, посмотри только на небо. Мы вышли любоваться звездами. Так давай ими любоваться. — Я и так смотрю на самую главную свою звезду, — альфа выдыхает как-то жадно и, ткнувшись носом в пульсирующую венку на шее младшего, вдруг прикусывает нежную кожу на самом видном месте, отчего оба замирают: Кенсу с каким-то внутренним волнением, а Чанель — борьбой внутри себя. Инстинкт бьет по мозгам почему-то именно сейчас. Под звездным небом, когда на улице холодно, когда омега под ним вздрагивает. — Да ты романтик, Чанель, — кисэн, тихо, но как-то нервно засмеявшись, прикрыл глаза и мягко приобнял альфу за плечи, мягко выхватывая позвонки и чуть поглаживая. Он все еще ждал чего-то. Но Чанель медлил, так и не выпуская его из плена своих рук и даже наваливаясь сверху, тяжело дыша. Нужно успокоиться. Успокоиться. — Ладно, любитель ночных прогулок. Пойдем спать, раз ни звезды, ни сад тебе не интересны. — Подожди немного. Но Чанель не спешит не только отстраниться и следовать словам младшего, но и вообще слушать что-то. Он вдруг с какой-то ревностной жадностью сжимает маленькие ладошки в своих больших и с громким судорожным выдохом заканчивает начатое, с силой сжимая клыки на пульсирующей венке, легко прокусив нежную кожу. Как будто так и должно было быть. Как будто это местечко только этого и ждало. — Я не ответил, Кенсу. Да. Потому что я люблю тебя.