Помощь нарко- и алкозависимым
Никто не потерян, у всех есть шанс
Чуть ниже, похоже, должен быть номер, по которому стоит звонить, но кто-то определенно не нуждался в помощи, из-за чего от этого номера остались всего лишь две первые цифры. Впрочем, Сынхун его уже знает, наверное, наизусть – такие плакаты висят на каждом шагу (и даже на стене круглосуточного магазина рядом с его домом). Он давит на газ и в этот же момент слышит трель телефона. Сынхун закатывает глаза, когда подносит его к уху. — Решил меня игнорировать? — Хотел попытаться, — осторожно лавирует среди машин. — Я звоню тебе насчет выходных. Сынхун подъезжает к месту аварии и сбавляет скорость. Ну вот. Молодая девушка активно жестикулирует в сторону мужчины, старше ее лет на двадцать, стоящего возле серебристого «хендая» с помятым бампером. Сынхун успевает заметить кровь у нее на лбу. И проезжает мимо. — И что у нас с выходными? — Что-что, — в голосе Тэхена сквозит раздражение, — ты с нами или как? — Кого ты имеешь в виду под «нами»? Он замечает еще один плакат, готовый помочь ему избавиться от зависимостей. — Как обычно. — Сынхун слышит треск зажигалки. — И где обычно. Так ты с нами или нет? — Не знаю, — Сынхун закусывает губу. — Я подумаю. — Еще с нами будет Чжинхван, — говорит так, будто это должно повлиять на его решение. Только Сынхун – неожиданно даже для себя – злится: — Ты и его решил в это дерьмо втянуть? Нам Тэхен, прекрати лезть к нормальным людям, — Сынхун вспоминает, как в прошлом месяце младший лип к Чжинхвану. — Оставь его в покое, а то приебался же... — Я не понял, ты ему мамочка, что ли? — фыркает. — Ну, с ним прикольно, но... Блядь, он просто хочет выпить текилы, я не собираюсь ему ничего впаривать. Он ведь у нас хороший мальчик. Сынхун ничего не отвечает. Он сбрасывает звонок, откладывая телефон на пассажирское сиденье, и сосредотачивается на дороге. Но не проходит и минуты, как телефон звонит снова. Сынхун уже хочет сбросить, не глядя, но вовремя боковым зрением замечает имя давнего друга. — Неужели ты по мне совсем не скучаешь? — сразу слышится возмущенный голос, и Сынхун неосознанно расплывается в теплой улыбке. — Я всегда скучаю, просто в последнее время очень занят. Позвонить просто не успеваю. Прости? — Ты всегда занят, — цокает языком. — Я тебя не отвлекаю? — Все в порядке, я еду на работу. Как у тебя дела? — Помнишь, я работал в музыкальном магазине? — Помню, — Сынхун машинально кивает, — тебя ведь не уволили? — Нет. Меня только что повысили до топ-менеджера. — Идешь к успеху, Кан Сынюн! Когда я приеду, мы это обязательно отметим. — Ты собираешься приехать? — Да, я думал... Может, на следующих выходных. Или как получится. Но да. — Тогда я буду тебя ждать, — говорит Сынюн. По его голосу становится понятно, что он улыбается. — Очень. Сынхун продолжает улыбаться тоже. Напряжение вместе с раздражением как рукой снимает, но вместо них волной нахлынуло чувство ностальгии. Да, пожалуй, он действительно скучает по своему другу, и ему стоит вернуться домой как можно скорее. Ноги ведут в кафетерий с такой уверенностью, будто это уже привычка, выработанная годами. Мозг срабатывает чуть позже, напоминая о том, что у Джину сегодня должен быть выходной. И действительно: вместо него посетителям улыбается миловидная девушка, которую Сынхун видит тоже, кажется, впервые (хотя на деле он здесь попросту никого, кроме Сухен, не знал). Он хотел было заказать привычный для себя двойной эспрессо, но что-то щелкает в его мозгу, и он просит у девушки кофе с корицей. Внутренний голос в ответ на это называет идиотом, которому пора раскрыть глаза, включает в мозгу сирену и зажигает красную лампочку для пущей убедительности. Но Сынхун игнорирует все, кроме ослепительно улыбающейся ему девушки за стойкой и кофе, пахнущего корицей. Он расплачивается за свой заказ и смотрит на время на наручных часах. На работу он, конечно, уже опаздывает, но торопиться все равно не хочется. И не одному ему, как он подмечает, когда на выходе из кофейни замечает Джису, девочку из другого отдела, и ее, вероятнее всего, молодого человека. Он выше ее на голову, приобнимает за талию и коротко, но сладко целует. Так они, видимо, прощаются, потому что после этого Джису улыбается, машет рукой и исчезает по пути в их агентство. Сынхуну очень хотелось отвести от них взгляд, но не вышло – от таких явно влюбленных и счастливых. Ему, несомненно, хочется так же. И с одной стороны – а что, собственно, мешает? С другой – тараканы в голове дружно машут лапками, всячески привлекая внимание, дескать, мы и мешаем, это наша работа, так что нечего тут. Но Сынхуну все еще хочется, и что самое стремное – сознание подкидывает образ одного конкретного человека. Просто так, без контекста даже. Сынхун привычно посылает это самое сознание куда подальше и отвлекается на горячий кофе в его руках. Смотрит на часы в очередной раз и решает, что пора и ему идти работать. Но он не успевает даже поздороваться. Рефлексы срабатывают мгновенно, когда рядом с ним стул выезжает из-под ног вставшей на него девушки. — Боже, Лалиса, — выдыхает Сынхун прямо ей в лицо и глубоко вздыхает. Он чувствует, как колотится сердце в его груди, и изо всех сил пытается его успокоить. Конечно, он ее поймал; сам не понял, как успел, но все в шоке, и они с Лисой – в том числе. Воцарившуюся тишину внезапно нарушает стул, откатившийся и столкнувшийся с закрытой дверью. Лиса висит у Сынхуна на руках и смотрит, не моргая. Он держит крепко, смотрит на нее по-доброму, но с малой долей упрека – как минимум потому, что ей следовало быть осторожнее. — В следующий раз не бери стул на колесиках, если тебе нужно достать до верхней полки, — он осторожно отпускает ее. — А еще лучше – попроси кого-нибудь из мужчин, ладно? Будь осторожней, — он касается ладонью ее макушки. — Спасибо, — она улыбается, приглаживая свои волосы, — я постараюсь. Хоть Лиса и пытается выглядеть спокойной, Сынхун видит, что она напугана не меньше (что вполне логично). Зато смотрит с такой благодарностью, что Сынхун сам себе кажется немного супергероем. И хоть сердце и ушло в пятки, когда девушка на его глазах едва не ушиблась, теперь же он чувствует себя в какой-то степени воодушевленно. Он подмигивает ей и направляется к своему рабочему месту. — Доброе утро, — здоровается со всеми сразу и трет лицо ладонью. — Доброе утро, сонбэ! Ваше появление было таким эпичным! Как насчет кофе? Сынхун быстро скользит взглядом по совершенно незнакомому ему мальчишке. Тот ниже на несколько сантиметров, у него темные крашеные волосы, аккуратный нос и тонкие, почти как у самого Сынхуна, губы. Одет он неброско, но аккуратно и стильно, и все в нем как-то выдает приятного человека: он располагает к себе одним своим видом. В руках у него стаканчик с кофе, и улыбается он, кажется, совершенно искренне. — Нет, спасибо, — отмахивается Сынхун. Но видя, как взгляд парня сменяется растерянностью, спешит добавить: — Я уже выпил. Лучше предложи той девушке, — он кивает в сторону Лисы, — ей явно нужнее. — Понял, принял, — жмурится, лучезарно улыбаясь, — хорошего вам дня! Сынхун провожает его заинтересованным взглядом, а потом поворачивается к Чжунэ, который с момента появления Сынхуна ни разу не свел с него взгляда. — Это что за кадр? — А кто его знает, — Чжунэ машет рукой. — Новый стажер, вроде как, я его минут пять назад впервые увидел. Донхек, кажется, или Донхен... Или Донхек... Чжунэ выглядит так, будто его это особо не волнует. И, на самом деле, так и есть. За несколько лет, проведенных вместе в одном офисе, Сынхун узнал его в достаточной степени. В компанию они пришли в одно и то же время. Только Чжунэ – сразу после учебы и успешно пройденного испытательного срока, а Сынхун – после нескольких месяцев работы в супермаркете и почти двух лет в колл-центре. О жизни Чжунэ он знает не мало, но и не много: только то, что он из Сеула и в свободное время пишет стихи. А еще, что у него дома две собаки, лучший друг и что он классно поет. — Понятно, — Сынхун вертит головой. — Где менеджер? И Мино? — Директор Кан на встрече с особо важным, — Чжунэ закатывает глаза на «особо важным», — клиентом. А Мино... — Отправился на смертную казнь? — Будем надеяться, что его помилуют. — Помолимся, дети мои, — сцепляя пальцы в замок под подбородком, Сынхун театрально задирает голову. — Я сделал все, что смог. Чжунэ молча усмехается и качает головой, возвращаясь к своей работе. Сынхун садится на свое место и включает рабочий компьютер, который приветствует его голой девушкой на мониторе. — Это еще что за такое? Сынхун хмурится и вовсе не потому, что за его спиной уже раздаются тихие смешки. Больше всего он хочет врезать тому, кто трогал его компьютер, за то, что тот трогал его компьютер. Чжунэ подъезжает к нему прямо на стуле, заглядывая в экран. Он только и успевает раскрыть рот, как Сынхун разворачивается к нему лицом: — Если ты хочешь что-то сказать, то лучше молчи. Я догадываюсь, у кого вчера вечером руки чесались. — Приколы на уровне первого класса, — Чжунэ усмехается. — Может, тебе пора сдать Мино в начальную школу? — Может, и пора, — Сынхун согласно кивает и быстро меняет картинку на рабочем столе. Ему, вообще-то, все равно, что будет там стоять (до этого на экране пару лет бессменно красовался рассвет в горах), но все равно загружает на компьютер фотографию своей собаки и ставит на рабочий стол. Первые несколько минут Сынхун честно пытается работать. Потом, по мере отсутствия Мино на рабочем месте, на него накатывает волнение, которое с каждым мгновением становится все сильнее. Доходит до того, что Сынхун всерьез беспокоится, жив ли его друг, и пару раз даже порывается набрать ему сообщение. Он уже откровенно не может сосредоточиться и раздражающе даже для самого себя стучит ручкой по столу, и спустя минут тридцать Мино все же появляется. А появляется он с кислым видом и опущенным взглядом. При этом тяжело вздыхает, и от этого зрелища у Сынхуна честно душа в пятки уходит. — Все очень плохо? Во всем кабинете воцаряется тишина, как и у Сынхуна в голове. Если Мино просто выписали пиздюлей, то все не так уж и безнадежно. Но он выглядит ну очень хреново, как будто его заставили написать заявление на увольнение (а директор Ян предпочитает прощаться со своими сотрудниками именно так). Но об этом Сынхуну даже думать не хочется, потому что без лучшего друга, которого можно всегда пнуть, когда все совсем плохо, чтобы полегчало, он попросту свихнется. Что, впрочем, не зря. Мино долго блефовать не может: он ослепительно улыбается, стараясь не засмеяться во весь голос: — Все просто отлично. — Придурок, — в первую очередь ему прилетает от Чжунэ. — Я уже испугался. Сынхун облегченно выдыхает и лепит подзатыльник следом – для профилактики. А потом обнимает Мино, похлопывая по спине. — Поздравляю, друг, ты преодолел очередной круг Ада. — Сегодня отмечаем, хен, — Мино поигрывает бровями. — Помнишь? Сынхун усмехается в ответ и сжимает его плечо. — Так, стоп, я не понял, — Чжунэ даже приподнимается с места. — А чего это только Сынхун-хен? — Потому что нас ждет чисто мужской вечер, — Мино подмигивает, — только для нас двоих. Чжунэ в ответ недовольно цокает языком, закатывая глаза, и отворачивается, всем своим видом давая понять, что с этими предателями больше никаких дел иметь не желает. А краем глаза Сынхун замечает, что на них подозрительно поглядывает Ли Хаи, как-то странно хмурясь. Сынхун опускает голову, пытаясь справиться с рвущимся наружу смехом. Сдерживается. С работы получается уйти немного раньше. Менеджер так и не появляется к вечеру, и Минхек, его заместитель, обещает их прикрыть в случае чего. — Вы за эту неделю месячную норму отработали, — говорит он. — Идите, отдохните как следует. Минхек хлопает Сынхуна по спине, Мино в ответ рассыпается в благодарностях, попутно собирая свои вещи. Когда они выходят из многоэтажного здания, облицованного светлой мраморной плиткой, наручные часы Сынхуна показывают четыре часа сорок четыре минуты. — Хен, — Мино тормозит практически сразу, стоит им повернуть в сторону стоянки, — мы можем заехать ко мне? — Конечно, — Сынхун достает ключи от машины. — Ко мне потом тоже заедем, мне нужно погулять с Отто и, пожалуй, переодеться, — говорит он, ослабляя узел своего галстука темно-синего цвета. — Да уж, сегодня парит. — Мино бросает быстрый взгляд на небо, после чего сразу двигается вслед за Сынхуном. — Мне кажется, еще ливанет. — Может быть. Но надеюсь, что нет. Дома у Мино всегда по-своему уютно, хотя вещи и валяются где попало. В коридоре и в спальне висят его картины – с тех пор, как Сынхун был у Мино в последний раз, их стало на одну больше. Сынхун внимательно вглядывается в самую последнюю, осторожно касаясь самодельной деревянной рамки, покрытой лаком, пальцами. Сам он к изобразительному искусству относится скорее равнодушно, хотя не признать талант Мино не может. Хотя бы потому, что тот умеет, наверное, все. Нарисовать, слепить, смастерить – только волю дай и время свободное; а самому Мино – только в радость. А потом Сынхун внезапно хмурится, потому что в этой последней картине Мино он видит что-то знакомое. И тут же понимает, что: они же с Тэхеном в практически одном стиле рисуют. Он кидает быстрый взгляд на другие картины и рисунки; вспоминает те, что видел у Тэхена дома. И с неохотой думает, что у этих двоих, пусть они и совершенно разные, на удивление очень много общего. Интересно, могли бы эти противоположности однажды притянуться? Сынхун усмехается своим мыслям и убирает руку от картины. На столе у Мино в творческом беспорядке лежат полароидные снимки. Сынхун замечает рядом с ними чашку с недопитым чаем – такую же, какая есть и у него, с их общей фотографией. На фото их пятеро: Мино посередине, Сынхун – справа от него; рядом стоят еще трое парней. Все они из одной компании. Двоих из них, Чихуна и Чихо, Сынхун считал и, пожалуй, считает до сих пор лишь приятелями. Он всегда довольно четко рисовал для себя черту, за которой приятель становится для него другом. Гораздо ближе Чихун и Чихо были с Мино, и для него они всегда были лучшими друзьями (как и Сынхун, впрочем; у Мино друзей всегда было немного, но почти со всеми он практически одинаково близок; так что каждый для него – лучший друг, за редким исключением). Пятый парень на фото, стоящий по правую руку от Сынхуна, - Кан Сынюн; единственный, кого сам Сынхун называет лучшим другом с самого детства. Хотя порой Сынюна приходилось делить и с Чихо, который испытывал к первому слишком большой интерес, и в такие моменты, Сынхун с трудом признавался даже себе, он действительно ревновал. К счастью, все это они уже давно переросли. Время и взросление раскидало их, но связь друг с другом все они поддерживают по-прежнему. А такая чашка есть у каждого из них. Сынхун смотрит на нее и внезапно вспоминает о Джину. О Джину, который точно так же стоял и вертел ее в руках, внимательно рассматривая. А Мино подходит ближе и встает сзади, совсем как сам Сынхун стоял за спиной своего хена, и все это порождает непрошенные ассоциации. Он мотает головой, ставя чашку на место, и разворачивается на сто восемьдесят градусов. Он смотрит Мино в глаза, чуть наклонив голову, и зачем-то спрашивает: — Что ты думаешь о Джину? — Мино хмурится в ответ, очевидно, не совсем понимая, и Сынхун уточняет: — Если помнишь его. Тот бариста из кофейни, мой сосед. На самом деле, Сынхун почему-то хочет надеяться, что Мино его не помнит. Природу этого чувства он не понимает, но проявляет оно себя ревностным уколом где-то внутри. За это ему даже немного стыдно. — А-а, — тянет Мино, и в его глазах мелькает понимание и что-то еще, что Сынхуна немного настораживает. Младший на секунду задумывается, сводя брови к переносице. — Я его помню. Он довольно милый, — неопределенно пожимает плечами. От этих слов на Сынхуна почему-то начинает накатывать раздражение. Он с грохотом ставит чашку на место, а потом встречается взглядом с застывшим Мино. Младший смотрит как-то странно, нахмурившись, и теперь Сынхун почти уверен, что тот о чем-то догадывается. Но все равно надеется, что ему только показалось. Мино определенно хочет что-то сказать, даже набирает в грудь воздух и открывает рот, но в последний момент передумывает. Сынхун решает промолчать и сделать вид, что ничего не заметил. Пока Мино кормит свою рыжую кошку, которая удостоила Сынхуна снисходительным взглядом всего раз, и собирается, Сынхун увлеченно бросает дротики в мишень, находящуюся на стене справа от двери в комнату. К тому моменту, как телефон оповещает его о новом сообщении негромким писком, три дротика попадают в «яблочко», четыре – попадают мимо, еще два отскакивают от мишени и оказываются на полу. Сынхун хмыкает, доставая телефон, и на экране видит контакт Тэхена. Где-то за окном громко раздается музыка, но затихает через несколько секунд. Сынхун ее узнает; он успевает выцепить из памяти эту песню. — Hall of fame, — шепчет себе под нос и очень тихо напевает, снимая с телефона блокировку: — You could go the distance, you could run the mile…***
— …You could walk straight through hell with a smile... В руках у Тэхена бутылка водки; внутри – коньяк, текила и кока-кола. Кому принадлежит этот двухэтажный загородный дом, который собрал в себя немало любителей алкоголя и галлюциногенов, Сынхун не знает. Скорее всего, тому парню с ярко-красными волосами, который, запрокинув голову, через раз попадает пальцами по клавишам белого рояля, стоящего прямо посреди огромной гостиной. Со стороны кухни доносится «Hotline Bling» Дрейка, но Сынхун будто отключается от всего остального мира и слышит только неровное звучание музыкального инструмента и голос Тэхена. — Do it for your people, do it for your pride, how you ever gonna know if you never even try… Тэхен прижимается плечом к роялю, сидя на полу; парень с ярко-красными волосами скалится, отчего у Сынхуна по телу пробегают мурашки. — 'Cause there's gonna be a day... Standing in the hall of fame... Сынхун слышит эту песню впервые, он уверен, но в его голове она тут же прочно отпечатывается. Он помнит ее и наутро, когда просыпается на холодном полу рядом с разбитым торшером и каким-то совершенно незнакомым парнем, валяющимся среди осколков. Сынхун хочет его потормошить, чтобы убедиться, что тот еще жив, и протягивает руку. Но парень тут же громко всхрапывает, и Сынхун одергивает ее. Он с трудом поднимается на ноги и хватается за голову. На этот раз он ничего не принимал и выпил даже меньше, чем обычно, но его все равно скручивает прямо на месте. Он зажимает рот рукой и торопится в туалет, хотя ноги его как будто не слушаются, и кажется, будто он практически не сдвинулся с места. Но спасительная дверь наконец-то оказывается в зоне досягаемости, Сынхун только молится, чтобы там было не занято, и – бинго! Он влетает внутрь, едва не спотыкаясь о на этот раз очень знакомого ему хена, и, наконец, позволяет своему желудку вывернуться наизнанку. А потом полощет рот холодной водой, каким-то до ужаса противным ополаскивателем и умывается. Он идет на кухню, где возле окна уже стоит Тэхен, обхватив обеими руками большую желтую кружку с чем-то горячим, судя по исходящему от нее пару. Тэхен стоит спиной, поэтому Сынхуна не видит. Только слышит, так что оборачивается, когда старший чуть отодвигает стул и садится. Нам ничего не говорит, лишь щурится немного и хмыкает, вновь отворачиваясь к окну. Сынхун бы спросил его про самочувствие, но голову занимает кое-что другое. — Что это была за песня? Тэхен разворачивается к нему вновь – на этот раз всем корпусом, а не только головой. Он ежится: на дворе поздний октябрь, окно приоткрыто, а он в одной темно-зеленой водолазке с высоким горлом, светлых потертых джинсах и босиком. Нам забавно заламывает брови, чуть склонив голову вбок, и глазами просит пояснить, о какой песне идет речь. — Ту, что ты вчера пел, — Сынхун чихает и шмыгает носом. — На английском, под рояль. — А, это... — Тэхен отпивает из большой желтой чашки и жмурится. — Hall of fame, Джиен-хен дал мне когда-то послушать. Люблю ее. — Мне понравилось. — Как я спел? — Тэхен чуть растягивает губы. В его взгляде проскальзывает насмешка. — Песня. Лицо Нама вмиг становится серьезным. Он оставляет чашку прямо у приоткрытого окна и довольно быстро оказывается рядом. Он щурится, смотрит не очень по-доброму и говорит сквозь зубы: — Ты хотя бы понял, о чем она? Сынхун смотрит на него снизу вверх и согласно мычит, закрывая глаза и пытаясь вспомнить хоть какие-то слова из песни. Они ускользают из памяти, но общий смысл – нет. Тэхен кивает ему пару раз, а потом садится прямо на пол и кладет голову Сынхуну на колени. — Я хочу изменить мир, — голос Тэхена звучит очень тихо, но Сынхун его слышит. Мерно проводит рукой по его волосам, глядя в одну точку перед собой. — Ты мне поможешь? «And you'll be on the walls of the hall of fame...» – единственное, что вспоминает Сынхун перед тем, как ответить Тэхену коротким «конечно». И смеется сам над собой. Разве могут изменить мир два человека, которые не могут изменить даже собственную жизнь? Словно прочитав его мысли, Тэхен приподнимает голову и, завладев вниманием старшего, заглядывает прямо в глаза: — Мы должны хотя бы попробовать.***
Этот мир никогда не изменится. Так же, как и они. И Тэхен доказывает это снова и снова. Сынхун мотает головой и читает сообщение, вслед за которым приходит еще одно. обдолбанный котик Сегодня 5:57 PM «мне подогнали «марки» по 250, обещали качественный трип. на тебя рассчитывать?» «это, блядь, СРОЧНО» Сынхун не отвечает, кладет телефон в карман. Его снова накрывает раздражением. Он поднимает с пола упавший дротик, отходит на полтора метра назад. Замахивается и бросает. Дротик попадает точно в «яблочко». Сынхун собирается бросить еще раз, но телефон вновь уведомляет о новом сообщении. «ну и мудак же ты» И следом: «у тебя что-то случилось?» Мино все гремит чем-то на кухне; Сынхуну очень хочется размахнуться и кинуть в мишень не дротик, а свой телефон. Теперь же он испытывает довольно смешанные чувства. Злость и раздражение внутри него медленно смешиваются с сожалением и даже каплей нежности, и все это складывается в отношение к Тэхену в настоящий момент. Снова хочется проигнорировать, но на этот раз просто потому, что Сынхун не знает, что ответить. Он даже убирает телефон обратно, но практически сразу достает снова. Он набирает короткое: «я просто устал» И Тэхен как будто все понимает. Может, конечно, и не понимает, но на этот раз ничего не отвечает. Сынхун почему-то уверен, что сегодня он больше не даст о себе знать. Во всяком случае, очень надеется на это. Мино, наконец, полностью готов. Он долго тискает свою кошку перед уходом, пока Сынхун, уже обутый, ждет его возле двери. А потом уже они оба ждут лифт, треск которого слышен откуда-то снизу. Мино, прислонившись к стене, что-то печатает в своем телефоне и затем сразу прячет его в кармане бежевых штанов. Сынхун в это время думает о чем-то своем, хотя сразу же забывает, о чем именно. — Дашь поводить? — невинно просит Мино, когда они подходят к машине. Сынхун хмурится, застыв у открытой автомобильной двери, раздумывает. Права-то у младшего есть, вроде как, всегда с собой. А вот машину он себе никак не купит: вечно тратит деньги на что-то другое. Сынхун вот копил. Почти два года копил, при его-то вполне хорошей зарплате. Хотя начал значительно раньше, конечно. А у Мино – приоритеты другие. Но Сынхун уступает. При условии, что тот будет ехать не быстрее, чем шестьдесят километров в час – на всякий случай. По дороге Мино включает свои любимые треки, и Сынхун совершенно не против: в музыке у них вкус практически одинаковый. Поэтому они оба подпевают во все горло, двигают телом в такт, периодически переговариваясь о чем-то отвлеченном, и Сынхуна даже отпускает. Все проблемы и переживания оказываются на заднем плане. Сейчас для него существует только Мино, музыка и дорога, способные, пусть и ненадолго, заставить забыть обо всем плохом. Когда они гуляют с Отто, Мино периодически останавливается, чтобы сделать пару снимков. Сынхун – привык. Не важно, куда собирается младший, – на работу, в бар, на вечеринку или на обычную прогулку – он всегда берет с собой камеру. Дома у него целая коллекция – от самых дешевых до довольно-таки дорогих. Как сейчас, например: он держит в руках пленочную «Лейку», которую они с Сынюном подарили Мино на прошлый день рождения. Сынхун чихает, наблюдая за Мино. А когда тот, улыбаясь самому себе, подходит, то недалеко от собственного подъезда замечает знакомое лицо. Мино замечает тоже: — Твой сосед? Сынхун молча кивает, провожая Джину взглядом. Тот, похоже, улыбается, подходит к серой «вольво» и наклоняется, о чем-то переговариваясь с водителем. Сынхун неосознанно пытается разглядеть, кто за рулем, но машина стоит слишком далеко для этого, да и совершенно незнакомой кажется. А потом Джину, улыбаясь еще шире, садится на пассажирское сиденье. В этот же момент Мино кладет свою руку Сынхуну на плечо: — Все в порядке? — Да, — отвечает, хотя на деле чувствует себя совершенно иначе. Снова то тупое ревностное чувство. И в то же время – каким же идиотом он себя ощущает. Как будто у Джину друзей нет и быть не может. Мино отчего-то качает головой, нахмурившись. Сынхун решает это проигнорировать. Берет Отто на руки, перехватив поводок поудобнее, и уносит собаку в дом. Мино решает подождать снаружи. Сынхун с выбором одежды особо не заморачивается. Черные джинсы, голубая рубашка в черную полоску и темно-синий пиджак сверху, потому что к ночи наверняка заметно похолодает. Стоит у зеркала и, проводя по волосам рукой, думает, что следовало бы, наверное, подстричься, но ему пока и так нравится. Он кормит свою собаку, хватает ключи и портмоне и выходит сразу на лестницу, потому что ждать лифт совершенно не хочется. Бар их встречает ненавязчивой музыкой и пока еще минимальным количеством человек, несмотря на пятницу. Обычно они предпочитали сидеть за барной стойкой, но на этот раз Мино единолично решает иначе. Выбирает дальний угол и тянет Сынхуна следом, схватив за рукав. Мино начинает с пива и заказывает к нему гамбургер; Сынхун решает последовать его примеру. Они почти ни о чем не говорят, лишь о работе немного, когда младший в подробностях рассказывает о своих утренних приключениях. Но по мере того, как людей в баре становится больше, музыка – громче, а пиво сменяется бутылкой виски на двоих, разговоры тоже становятся все откровеннее. Мино долго молчит, подпирая подбородок рукой и внимательно глядя на Сынхуна, очевидно, решая, как подступиться и с чего начать. Сам Сынхун все это, естественно, видит и понимает, хоть разум и начинает затуманиваться алкоголем, и под таким серьезным взглядом друга ему становится по-настоящему так неуютно. Еще неуютнее ему становится, когда Мино спрашивает напрямую: — Что с тобой происходит, хен? — О чем ты? — понимает и не понимает одновременно. — Хен, — Мино говорит достаточно громко, но музыка все равно заглушает его голос. По всему помещению разливается американский рок. Несколько секунд младший смотрит на колонку под потолком недалеко от их столика, словно взглядом пытается ее выключить или хотя бы убавить звук. Но тише музыка не становится, и он пересаживается на диван рядом с Сынхуном. — Хен, я же не слепой, — теперь его слышно гораздо лучше, и ему даже не приходится кричать. — Я знаю тебя со средней школы: вижу, что тебя что-то беспокоит. Ты можешь рассказать мне о чем угодно, я же волнуюсь. — Меня ничего не беспокоит, — врун, врун, врун. Сынхун злится на себя, на Мино, на вообще всю планету и опрокидывает в себя остатки виски из своего стакана. Берет бутылку и наполняет его наполовину снова. Мино качает головой, повернувшись лицом: — Ты меня обмануть пытаешься или себя? — Мино, я... — Просто расскажи мне все как есть, — кладет руку Сынхуну на плечо. — Я не отстану от тебя, пока не узнаю, что с тобой происходит. — Да что, по-твоему, со мной происходит? — слишком резко Сынхун сбрасывает с себя чужую руку и смотрит младшему в глаза с нескрываемым раздражением. — Я в порядке. Как и всегда. — Ты не в порядке, друг. Я же вижу и хочу помочь тебе. Но я не смогу, если не узнаю, в чем проблема. — Я и сам не знаю, в чем моя проблема, — довольно тихо отвечает Сынхун, зато на этот раз почти честно. Он даже не уверен, был ли он услышан. Он отпивает из своего стакана. Младший повторяет за ним и разворачивается к Сынхуну теперь уже всем корпусом. — Я просто спрошу, — говорит Мино после небольшой паузы. Уверенности в его голосе не очень много, хотя он и пытается звучать твердо, — только ответь честно. — Сынхун неуверенно кивает в ответ. — Твой сосед имеет к этому какое-то отношение? Сынхун даже голову резко вскидывает от неожиданности. Да как он только... — Как ты узнал? — и тут же хочет прикусить себе язык, потому что спалил себя с потрохами. Но Мино удивленным не выглядит: похоже, он все понял гораздо раньше. По крайней мере потому, что Сынхун каждый раз жутко палился, но только теперь может осознать это в полной мере. Мино его знает как облупленного, и скрывать от него подобные вещи – бесполезно. — Тебе станет легче. Просто расскажи мне, — в очередной раз просит Мино и смотрит очень серьезно и с пониманием. А еще так, словно готов принять от Сынхуна любую правду – пусть он сейчас признается, что убивает людей по ночам – и не отвернуться. Сынхун любит Мино за то, что он бывает и таким тоже. Но только не сейчас, потому что его первой мыслью становится вариант отшутиться, пусть и уже поздно как-то. Вот только Мино в данный момент этот порыв не поддержит точно. И Сынхуну не остается ничего больше, кроме как рассказать обо всем и по порядку. О Джину, который почему-то так часто проводит время в его квартире. О Джину, который наполняет его жизнь смыслом. О Джину, который пахнет кофе с корицей. О Джину, которого всегда хочется обнимать и чувствовать его пальцы в своих волосах. О Джину, рядом с которым так спокойно и без которого так пусто и одиноко.***
Они встречаются на лестничной площадке совершенно случайно. С момента их знакомства видятся они довольно часто. Помимо таких случайных встреч в лифте или у подъезда, они могли сходить вдвоем в магазин или на прогулку с собакой. Могли посидеть в парке возле дома на качелях, когда поблизости не было детей с родителями. Порой проводили время вместе и иначе: однажды подвыпивший и продинамленный лучшим другом Сынхун заявился к Джину около полуночи, потребовав сходить с ним в кино на ночной сеанс. К его удивлению, Джину согласился тут же. Сынхуну с ним легко, и лишь немного – по-прежнему неловко за их первую встречу, пускай и прошло уже несколько месяцев. Хотя бы потому, что Джину такого обращения с собой не заслуживает даже от незнакомца. Старший улыбается, сжимая в правой руке небольшой пакет, и Сынхун указывает на него пальцем: — Что это у тебя? — Это? — Джину чуть вскидывает правую руку. Сынхун кивает. — «Far Cry 4». Давно хотел поиграть, но смог купить только сейчас. Наконец-то нашел нормальную работу, — неловко смеется. — Я играл, — Сынхун понимающе кивает головой. — Но третья часть все равно любимая. — А первая? Для меня она пока лучшая. «Я уже говорил тебе, что такое... безумие, а?» — говорит Джину словами персонажа из игры, пытаясь его сымитировать, и активно жестикулируя. Безумие – это точное повторение одного и того же действия. Раз за разом, в надежде на изменение, — проносится у Сынхуна в голове. Он улыбается: первую часть он проходил раза четыре. — Ты любишь играть, да? — улыбается. — Тут рядом есть игровая, ты знаешь? Джину отрицательно мотает головой: — Я все еще не очень хорошо знаю этот район. — Тогда, может, сходим? Джину к себе располагает. С ним спокойно и уютно; рядом с ним кажется, что в мире нет никаких проблем. Своим присутствием этот хен словно создает некий купол, попав в который чувствуешь какой-то прилив сил и счастье, чувствуешь умиротворение. Это совсем не так, как рядом с Нам Тэхеном, с которым ты словно в лапах одного из всадников апокалипсиса. Нам Тэхен – это кровь, болезненная безысходность и черное одиночество, от которого хочется убежать. Ким Джину – это свет и спасение от всего плохого, что есть в этом мире, к которому хочется тянуться. (Сынхун не может спасти мир, но очень надеется, что однажды кто-то спасет его самого) Джину кажется яркой звездой в черной пустоте бескрайней Вселенной. К нему хочется протянуть руку; хочется взлететь и коснуться, почувствовать обжигающее тепло и увидеть, насколько яркими бывают звезды. Сынхуну хочется... и он летит. Парит высоко над землей; взлетает все выше и выше, оставляя где-то там, внизу, все плохое; оставляя там боль и одиночество. Он видит звезду – самую яркую. Она совсем рядом, и он может к ней прикоснуться. Сынхун протягивает к ней руку... и падает. Летит вниз, разбиваясь на крошечные осколки. Кто-то бьет его по щекам, и он распахивает глаза. Затуманенному взору предстает обеспокоенное лицо Джину и его же рука, зависшая в воздухе. — Ты в порядке? — Джину кладет эту руку Сынхуну на плечо. — Прости, но ты был... странным? Как будто резко потерял связь с реальностью. Никак не реагировал, хотя я звал и тряс тебя. Сынхун сидит на высоком стуле перед компьютерным рядом. Краем глаза он успевает заметить мигающую красную надпись: «GAME OVER». Я в порядке, мысленно отвечает Сынхун, и только что у меня был потрясный флэшбэк. Ни слова не сказав, он просто кивает, и Джину поджимает губы в слабой, неуверенной улыбке. И все же кое-что Сынхуна напрягает. Потому что его уже отпустило, он в абсолютно здравом уме. А Джину сидит прямо перед ним, и желание коснуться, стиснуть в своих объятиях никуда не делось. Это все кажется довольно странным и совершенно непонятным, потому что до этого момента он ни с кем не ощущал себя подобным образом: ни с друзьями, ни с девушками. Он даже не может описать и объяснить это чувство; может лишь почувствовать. И это чувство – действительно странное и совершенно новое для него. Что же это тогда? Джину это обдумать как следует не позволяет: — Тут есть какой-нибудь бар поблизости? Или пивная? Мы могли бы сходить туда. Если хочешь, конечно. Сынхун коротко усмехается в ответ на это. Кажется, уже давно стоило показать старшему этот район, и как сам раньше не додумался... Он отпускает все прежние мысли и совершенно не замечает, как одна из звезд в его небе начинает светить все ярче и становится центром его Вселенной.***
Мино понимающе кивает. Он выслушал все крайне внимательно, ни разу не перебив, и теперь, похоже, что-то обдумывает. А Сынхуну действительно становится легче. Как будто он скинул с себя часть груза, позволив другу помочь его тащить. И, что самое главное, свое плечо Мино предоставил добровольно. За это Сынхун ему действительно благодарен. — И давно у тебя... это продолжается? — наконец интересуется Мино. Сынхун мотает головой: — Я не знаю. Какое-то время... Я упустил тот момент, когда погряз в этом по уши. Младший вздыхает и усмехается сам себе. Качает головой и проводит рукой по волосам. — Наверное, тебе просто нужно признать это, — приобнимает Сынхуна за плечо. — Что «это»? — Что ты влюбился, хен. Тебе нужно признать, что ты влюбился, и тогда все встанет на свои места. Сынхун вспыхивает; чувствует, как его щеки начинают гореть. — Я не влю...бился, — заканчивает он чуть тише, чувствуя, как им завладевает желание сбежать куда подальше. От Мино, от себя, от Джину, от этого мира. Он не влюбился, определенно нет. Или же все-таки?.. Мино вздыхает: — Хен... просто подумай. Вспомни, когда ты любил по-настоящему в последний раз? Тебе было... девятнадцать? Ту девчонку, которая тебя бросила. — Сынхун неуверенно кивает. — Но тогда ты был всего лишь каким-то пацаном. А сейчас тебе двадцать восемь, и ты снова влюбился. Только теперь – по-взрослому. — Мне было восемнадцать, — тихо говорит Сынхун; музыка играет чуть тише и не заглушает его слова полностью. Но ему кажется, что в его голове – непроглядный туман, и он не понимает вообще ничего на этой планете. — Она разбила мне сердце, и я говорил себе, что больше никому этого не позволю. Я обещал, что больше ни одна девчонка... И замолкает, поджав губы. — У жизни есть чувство юмора, да? Потому что твой хен все же парень. Сынхун возвращается домой больше в прострации, чем в опьянении. После бара они с Мино решили пройтись, и прохладный вечерний воздух немного развеял их и отрезвил. Но лучше бы он чувствовал себя пьяным, чтобы можно было любить весь мир и всех людей в нем, чем чувствовать какую-то накатывающую пустоту и любовь к одному конкретному человеку. И, наверное, все же стоит написать Тэхену, ответив на его утреннее приглашение. Сынхун, честно, все еще сомневается, стоит ли называть это любовью. Но это слово кажется все же самым подходящим, и он перестает видеть смысл в том, чтобы обманывать себя и дальше, закрывая глаза на собственные чувства, разрывающие грудную клетку. И все же... Влюбился? А место встречи изменить нельзя, и у жизни чувство юмора действительно имеется, потому что в подъезде у лифта снова встречается с Джину. Теперь Сынхун может увидеть его поближе, рассмотреть. Может увидеть глаза, еле заметно подведенные черным карандашом, и тень улыбки, играющей на чужих губах. Вместо извечных толстовок - красная кожаная куртка поверх черной футболки. И шлейф аромата дорогого парфюма вместо запаха корицы. — Хороший вечер? — Сынхун старается улыбнуться ему в ответ. Джину отрывисто кивает и опускает взгляд, как-то странно усмехаясь. Сынхуна посетило чувство, будто он сказал что-то не то. Или сделал что-то не то? Что-то смутное вертится в его голове, но зацепиться за это возможности нет. Еще он держит в руках внушительный пакет, который отчего-то прячет за спиной. Все это до ужаса напрягает, и Сынхун жмурится, шумно выдыхая воздух из носа. Джину поднимает голову и вызывает лифт, потому что Сынхун этого почему-то не сделал. Задумался и попросту забыл. А сам стоял и думал, чего это лифт не едет так долго. А еще глаз отчего-то дергается и переставать не собирается. Сынхун машинально подносит руку к лицу, трет его пальцами. Джину перехватывает его руку и убирает от лица: — Не стоит чесать глаза грязными руками. — У меня нервный тик, — выдыхает Сынхун. — Ощущение не из приятных. — Ты нервничаешь? — совершенно невинно интересуется Джину, но с искренним беспокойством. Когда он подается вперед, лифт наконец приезжает. Они заходят, и Джину нажимает на кнопку нужного им этажа. Сынхун, наверное, и правда нервничает. И одна из причин сейчас стоит совсем рядом, почти касаясь своим плечом его плеча. Но не скажет же об этом напрямую; лишь пожимает плечами: — Не знаю. Может быть, из-за работы и вообще... навалилось все как-то. — Ты пробовал что-нибудь пить? Какие-нибудь успокоительные там... Сынхун отрицательно мотает головой; Джину закусывает губу, задумываясь. Лифт останавливается, и двери раскрываются перед ними. Когда они оказываются возле квартиры Джину, старший хватает Сынхуна за руку, чуть выше локтя: — А мята у тебя есть? — Нет, — Сынхун задумывается. — Кажется, нет. — У меня есть. Давай я сделаю тебе чай с мятой на ночь, может, поможет. Сынхун жмурится: глаз продолжает дергаться. — Было бы неплохо. Спасибо. Мяту Сынхун не особо любит, но ради Джину, хлопочущего на кухне, потерпит с удовольствием. Пусть и не на его собственной, но все же... А Джину заваривает чай и мяты кладет как можно больше. Говорит, что и Сынхуну стоит ею запастись и пить такой чай каждый день: со временем это должно успокоить нервы. Сынхун кивает молча на эти слова, хотя Джину его даже не видит: роется где-то на полках, что-то ищет. Сынхун не выдерживает. Отлипает от стены, возле которой стоял до этого момента, подходит вплотную и обнимает со спины. Очень крепко, словно боясь, что если отпустит, второй возможности уже не будет. Даже не осознает, что только что невесомо коснулся губами чужой шеи. А Джину замирает на несколько секунд, руки его зависают в воздухе. Он не шевелится и даже не дышит, похоже, но потом глубоко вздыхает и поворачивает голову вполоборота, тихо смеясь. — Ты пьян, — звучит утвердительно. — Я знаю. Сынхун тут же отстраняется; в его душе почему-то поселяется чувство детской обиды. Возможно, он действительно все еще пьян, потому что, если честно, больше всего сейчас хочется разреветься как маленький мальчишка. Джину разворачивается к Сынхуну полностью, улыбаясь. Смотрит прямо в глаза взглядом, в котором невозможно прочесть вообще ничего. Самая яркая и самая горячая звезда. Слепит глаза и обжигает сердце. А в голове голос Мино звучит набатом: «просто признай», и в окно все же стучится дождь. Как же больно. Джину был прав: мята действительно спасла его от нервного тика. А еще он предложил заходить на чай почаще, чтобы больше не повторялось, надо же. Сынхун и рад бы, но. Он лежит на диване в гостиной под пледом и бездумно щелкает каналы в телевизоре. Леденящее одиночество окутывает его, и от него не спасет ни плед, ни чай с мятой. Возможно, ему бы помог кофе с корицей, но... еще одно но. Я не влюбился, упрямо твердит про себя Сынхун, не влюбился. Пытается обмануть себя, хочет поверить. Но. — Я влюбился, — на выдохе шепчет он и выключает телевизор. Пялится в свой телефон, бездумно листая ленту инстаграма. И все же пишет Тэхену сообщение, обещая приехать к нему завтра днем. Он засыпает прямо так, повыше натянув на себя плед, и прижимается к спинке. Так, сквозь дрему, Сынхуну кажется, что он не один. Кажется, что он спит, прижавшись к человеку, а не к спинке дивана. Кажется, что он спит, прижавшись к Джину.