You found me

Время 15.30       — Эрмаль, куда ты идешь?       Фабрицио поднялся, увидев парня, чья бледная кожа сияла на солнце, идущего в неизвестном направлении.       — Куда ты идешь? — крикнул снова, но безрезультатно.       Быстрым шагом он пытался проложить себе путь среди людей в купальниках, которые продолжали смеяться и играть, блокируя ему проход. Он все ускорялся, практически бежал, но очень быстро дыхание сбилось, а сердце стучало все сильнее. Поначалу он чувствовал его стук только в груди, но он усиливался, стал слышен в ушах, отдавался в голове. Он замер, боясь ухудшить ситуацию.       Все из-за страха, что его тело вернется к тому же состоянию, что и несколько недель назад, когда он начал лечение. Он рухнул на первую же попавшуюся свободную лавку, беря себя в руки. Все будет хорошо. Все должно быть хорошо. Он не допустить, чтобы эта дрянь снова взяла над ним верх. Больше не потеряет то, что так ценит. Он глубоко дышал, глядя на море. Эрмаль считал это место самым успокаивающим на земле. Он сосредоточился на мерном движении волн, набегающих на песчаный берег и омывающих ноги, стоящих там людей. Он вспомнил мечтательную улыбку Эрмаля, когда тот говорил об этом слиянии воды и соли. Да, возможно море могло бы ему понравиться.       Он снова поднялся, прикрывая лицо рукой. Он должен был позвонить в больницу, хотя очевидно, что случившееся не принесет ни одному из них ничего хорошего.       — Здравствуйте, я хотел бы поговорить со стационарным отделением.       Его попросили подождать и после минуты ожидания он услышал такой знакомый голос.       — Ник, у нас проблема. Эрмаль сбежал.       — Они нас прибьют! Время 7.30       Этим утром, когда они наконец-то остались одни, сидя в поезде, который вез их прямо к морю, казалось, все идет хорошо. Неделями они не покидали этих комнат с белыми стенами, постоянно окруженные врачами, медперсоналом и людьми, смотревшими на них с недоверием или беспокойством. Но в тот момент казалось, будто они снова вернулись к привычной жизни, хотя больничные бирки на запястьях напоминали, что это лишь ценный момент, подаренный им судьбой, а их жизнь осталась в больничных стенах и ждет их возвращения вечером. Люди, проходившие мимо и замечавшие эти браслеты, удивленно моргали и становилось понятно, что в их головах роятся миллионы вопросов. А парни в свою очередь чувствовали себя как два беглеца, оказавшихся не в том места. Эрмаль свернулся калачиком на сидении. Солнцезащитные очки на глазах и взгляд, слишком затуманенный, чтобы действительно видеть, что происходит за окном. Каждый раз, слыша, как люди перешептываются между собой, он нервно ерзал, а Фабрицио только спустя какое-то время понял, что он пытается стянуть больничный браслет и уже расцарапал всю руку. Он протянул руку, переплел свои пальцы с его тонкими и холодными и посильнее сжал.       Возможно, знаки, что что-то идет не так, появились с самого начала, но он не придавал им особого значения. Путешествие длилось не больше полутора часов, которые они провели обмениваясь песнями, разделив одни наушники на двоих.       И теперь они были здесь, выброшены в мир. Две души, противостоящие всем вокруг. Они чувствовали себя почти незнакомыми людьми, если бы не боль, которая связала их жизни. Именно на этой станции Фабрицио понял, что путь, который он должен пройти, чтобы достичь, спокойствия, счастья или просто чего-то отличного от его прежней жизни, действительно длинный и он даже не был уверен, увидит ли когда-нибудь конец этого пути. В этот момент он почувствовал что-то новое, ужасную смесь грусти и пустоты. Возможно, мир настолько велик, что он никогда не найдет тот уголок земли, где почувствует себя на своем месте. Эрмаль смотрел на него взглядом, полным тех же самых эмоций. Фабри улыбнулся ему, проводя рукой по пышным кудрям. Он боялся, что этот парень слишком привяжется к нему, будет искать в нем ответы, которых никогда не найдет, но в тоже время он готов был дать ему все, что угодно. Даже если он сам не знал, каким будет этот путь, они могли бы попробовать найти его вместе.       — Ну же, пойдем, море само к нам не придет.       Наконец они добрались до пляжа. Соленый воздух, казалось, очистил душу Эрмаля. Его губы изогнулись в улыбке, хотя он сам этого даже не заметил. Они искали место, как можно больше отдаленное от остальных, хотя в эти жаркие летние дни пляжи и были переполнены людьми.       Фабрицио успел схватить младшего прежде, чем тот выскользнул бы из его рук.       — Эй, моцарелла, куда это ты собрался?       Парень обернулся в замешательстве и закатил глаза, увидев в руках старшего тюбик солнцезащитного крема. Он безнадежно уселся обратно на полотенце.       — Я не буду им мазаться. — фыркнул, скрестив руки на груди и уставился на море.       На несколько секунд повисла абсолютная тишина. Эрмаль хотел было обернуться, чтобы взглянуть, что делает Фабрицио, когда две холодные руки коснулись его спины, заставив вздрогнуть. Но холод прошел мгновенно, когда он почувствовал губы старшего, легко коснувшиеся его уха.       — Если ты хотел, чтобы я до тебя дотронулся, достаточно было просто сказать.       Эрмаль неожиданно покраснел и что-то неразборчиво пробормотал, утыкаясь лицом в коленки под звонкий смех Фабрицио. Но он не жаловался, потому что в целом эта ситуация доставляла ему удовольствие. Вся та спешка, с которой он стремился к морю, вдруг испарилась среди нежных прикосновений Фабри к его спине.       — Принцесса, я бы уже начинал бежать, потому что последний, кто зайдет в воду, платит за ужин!       Эрмаль резко вскочил, получив в лицо футболкой Моро, который уже бежал к морю.       — Мудак! Так не честно!       Эрмаль догнал его уже в воде и запрыгнул сверху, пытаясь потопить. Они смеялись как подростки, переполненные чувством легкости, которое не испытывали уже долгое время. Эрмаль чувствовал, как кожа горит там, где ее случайно касались пальцы Фабрицио, когда они плыли рядом. Эрмаль впервые увидел перед собой бесчисленные татуировки, покрывающие тело старшего. Его губы изогнулись в молчаливом «вау», пока взгляд блуждал вверх и вниз, следуя за этими черными линиями, складывающимися в слова и рисунки. Фабрицио слегка покраснел под столь пристальным взглядом.       — Ты делаешь рентгеновский снимок? — спросил, пытаясь избавиться от неловкости.       — Нет, я просто пытаюсь рассмотреть, осталось ли — Эрмаль поднял лицо, оказавшееся в нескольких сантиметрах от лица старшего — хоть немного чистой кожи под ними. — договорил, едва слышно. В горле пересохло, а взгляд был прикован к этим карим глазам, усталым, но все еще сияющим. Его охватило непреодолимое желание обнять этого парня, почувствовать прикосновение его кожи к своей. И он бы сделал это, если бы не придавал слишком большое значение тому, что они находятся в море, перед пляжем, полным людей. Старший улыбнулся, погладив его мокрые кудри.       Врачи просили его следить за Эрмалем, чтобы он не находился слишком долго в воде, хоть она и была теплой, но сентябрьский воздух ощущался холодным. И теперь, когда они сидели на песке, Эрмаль был завернут в полотенце и заметно дрожал, а губы его как всегда отливали синевой. Фабрицио был взволнован, но кудрявый успокоил его, сказав, что это скоро пройдет. Фаб лишь накинул свое полотенце ему на голову, чтобы быстрее просушить волосы.       — Может, будет лучше, если мы немного подвигаемся. К тому же, нам надо что-нибудь поесть. — он никогда не чувствовал себя так дискомфортно, прося кого-то что-нибудь съесть. Он не хотел доставлять парню дискомфорт, но в тоже время чувствовал, что должен заставить его сделать то, что нужно.       — Да, надо бы… — ответил Эрмаль, слишком увлеченный тем, чтобы уложить свои волосы, чтобы беспокоиться о том, что ему сказали.       Но только до тех пор, пока у него в руках не оказался бутерброд, который должен был стать их обедом. Он обещал себе, что не будет устраивать странные сцены перед Фабрицио. Хотел вести себя нормально, быть веселым или хоть отчасти таким же интересным, как старший. В больнице их отношения казались такими естественными. Будто они оказались закрыты в своем собственном мире. А теперь, среди всех этих людей, он действительно не понимал, зачем Фабрицио делает все это для него. Почему заинтересован в таком разбитом на части человеке, как он. Со всеми этими девушками, которых они встретили лишь сегодня, бросавшими на него взгляды и ослепительно улыбавшимися. В конце концов, он был красив с этой кожей, загоревшей буквально после нескольких часов на солнце, в то время как сам Эрмаль терялся в тени. Он случайно увидел свое отражение в витрине одного из магазинов: длинные, слишком тощие ноги и волосы, не идущие ни в какое сравнение с волосами той блондинки, что, смеясь, помахала Фабрицио рукой. Его начало тошнить от всех этих мыслей, заставлявших его стесняться самого себя среди этих людей. Он услышал, как старший зовет его.       — Все в порядке?       — Да, прости.       — Это из-за обеда?       — Нет, о чем ты. Я просто немного устал, давно так много не ходил. В последние месяцы мне не удавалось пробыть на ногах больше получаса, чтобы у меня не закружилась голова. Извини, не знаю зачем я говорю тебе все это.       — Эй, Эрмаль, успокойся. — ответил Фаб, садясь перед ним и сжимая его руки. Было ясно, что парень притих потому, что бы чем-то смущен. Он опустил взгляд и уставился на свои ноги. Фабрицио не знал, подходящий ли это момент, чтобы думать о том, что в его руках сейчас самый прекрасный парень на планете. Лишь улыбнулся, заметив в его руках бутерброд, съеденный только наполовину.       — Если ты с ним не покончишь, на пляж не вернемся. — сказал, пытаясь сохранять серьезность под взглядом младшего.       — Слушаюсь, мамочка!       Когда они вернулись на берег моря, казалось, все снова было спокойно. Они обсуждали музыку и Фабрицио был счастлив, что нашел того, кто воспринимает всерьез его работу, его музыку. Но он не принимал в расчет то, что мозг Эрмаля непрерывно работал, производя все новые и новые мысли, пока тот, казалось, был занят чем-то другим. Они сидели немного в отдалении от воды, было всего пол четвертого, а их поезд прибывал в шесть, так что у них было еще немного времени насладиться этой видимостью свободы.       Но неожиданно Эрмаль вскочил с телефоном в руках, собираясь сделать несколько фотографий на память. Он подошел к воде, достаточно близко, чтобы почувствовать ее соленый запах, но не настолько чтобы она омывала его ноги. Он глубоко вздохнул, делая вид, что ищет подходящий ракурс. Он не мог принять это счастье. Что он мог дать Фабрицио? Лишь слабую улыбку и тысячи проблем в довесок. Он поднял руки, пытаясь сделать фото, хотя они и начали дрожать.       Какой-то мальчик замер, глядя на него. Кудрявый попытался сделать вид, что ничего не происходит. Черт, ему уже за двадцать, почему его должно волновать мнение какого-то ребенка. Ситуация ухудшилась, когда он отчетливо услышал как ребенок что-то говорит указывая на него. И после этих слов еще несколько человек направили на него свои взгляды. В этот момент все те чувства, что были скрыты в его голове, вырвались наружу. Он ощутил всю тяжесть своего тела, которое приходилось тащить за собой каждый день. Чувствовал те немногие килограммы, которые набрал на боках, на животе, который раздувался даже от обычной воды. Вдруг стало не хватать воздуха. Это все было неправильно. Еще несколько недель назад он действительно надеялся, что его ждет новое начало, новая возможность. Но это было не так. Проблемой был он сам и его проклятая голова, но что он мог сделать с этим чувством? Мог игнорировать его несколько дней, возможно, недель, но потом все возвращалось. Он быстрым шагом отошел от пляжа и принялся бежать, сам не зная куда. Время 17.00       Фабрицио провисел на телефоне больше часа, но младший так и не ответил. Он начинал волноваться, что с ним что-то случилось, а пока скорая успеет добраться из Рима пройдет не меньше часа. Уходить с пляжа Фабри тоже не хотел, надеясь, что Эрмаль рано или поздно вернется.       Пляж постепенно пустел и погружался во тьму. Все еще никаких новостей. Приехала скорая и они заставили Фабрицио сесть в нее. Психолог смотрела на него изучающим взглядом, но Фаб на нее не смотрел, продолжая сверлить взглядом телефон. Он устал от такого отношения со стороны врачей. Если и случилось что-то плохое, то это была только его вина. Хотя единственное, что он сделал в этой жизни не так — это сделал плохо самому себе. Он никогда никого не обидел. Лишь пытался сделать все возможное для Эрмаля, потому что желал ему лучшего, потому что в его глазах видел свою историю, потому что мог дышать свободно, держа его за руку. Но никто, казалось, этого не замечал. Ни врачи, ни сам Эрмаль. Он вздохнул, выключив телефон. На этот раз он позволил жизни победить.