Дом для куклы

16. *Прошло два года* Сонный быт маленького городка внезапно всколыхнула весть: в Верьер переезжает депутат «Национальной Федеральной партии» из Нью-Вашингтона. Никто даже представить себе такого не мог, чтобы столичный политик предпочел роскоши и возможностям такого города, как Нью-Вашингтон, простоту и скромность провинции. Правда, вскоре выяснилось, что местечковая пресса всё же немного преувеличивала. Мистер Мейсон просто купил в Верьере дом для своих пожилых родителей, для их здоровья были более полезны тишина маленького городка и жизнь на природе. Но Эльза была в восторге. Наконец-то в этом болоте появились по-настоящему значимые и интересные люди! Возможно, мистер Мейсон почтит своим присутствием здешние званые вечера и благотворительные концерты. К тому же, его младшие дети будут жить здесь, с дедушкой и бабушкой, ходить в те же самые детский сад и начальную школу… Она строила самые головокружительные планы. Юстас делал вид, что слушает, и кивал. Ему самому старший Мейсон по душе не пришелся. Майор на пенсии, ветеран множества боев с пиратскими флотилиями, старик захаживал в церковь только для того, чтобы посмеяться над здешним «высшим светом» да построить глазки молодым прихожанкам, на что супруга смотрела сквозь пальцы, подсмеиваясь изредка: «хочет подурить, старый конь!». Будь эти двое родственниками какого-нибудь простого рабочего или фермера, дамы из благотворительного комитета устроили бы им веселую жизнь и быстро дали бы понять, что считают их чужаками. Но майор Мейсон был отцом депутата консервативной партии, потому к нему везде относились с почтением. Такое лицемерие претило Юстасу, и все же он послушно участвовал в нем. Хотя охотнее отдал бы свои симпатии фермеру в такой ситуации. Эльза всё чаще заговаривала, что, когда депутат приедет в Верьер навестить родителей, Мейсонов нужно будет пригласить на чай, и, конечно же, произвести самое лучшее впечатление. Юстас возражал. - Если они первыми пригласят нас к себе, мы, конечно, придем. Но навязываться им – это уже чересчур! - Но, милый… подумай о будущем наших детей. Маленький Том Мейсон на год младше нашей Клары, если их познакомить сейчас, и постараться, чтобы они подружились… - Но Кларе всего восемь, рано еще думать о ее замужестве, - возразил Юстас. – Да и если она не захочет выйти замуж, ничего страшного. - Это ты от своего братца идей набрался?! – рассердилась Эльза. – Да пойми же ты, железо куют пока горячо. В Нью-Вашингтоне отцы самых богатых и влиятельных семей ищут невест своим сыновьям, когда дети еще в колыбели лежат! А малышу Тому еще никого не сосватали, миссис Питерс мне точно сказала. Мне что, ждать, пока она найдет общий язык со старухой Мейсон и сосватает Тому свою дурочку Вивиан? Юстас поморщился. На встречах комитета Эльза всегда обнималась с миссис Питерс, как с лучшей подругой, и расхваливала робкую и неприметную Виви. Дома же, когда никто не слышал… «И как я раньше не замечал, что она так относится к людям?!» - подумал он. - Почему о будущем наших детей всё время думаю только я? – устало вздохнула Эльза. – Ну что ты молчишь?!.. - Я подумаю, - уклончиво ответил Юстас. Все эти слова о благе детей казались ему ложью. Эльзу нельзя было назвать плохой матерью: и наряды, и кружки, соответствующие положению детей, и манеры… Но разве дело в этом? Но Юстас замечал, что старший сын раздражает Эльзу медлительностью, а младший – наоборот, любопытством и попытками всюду дотянуться и всё подергать. Стоило Дугласу попасться на глаза маме, тут же раздавался резкий крик: «Не лезь! Ну что за ребенок!». Неужели быт и ссоры из-за детей убивали любовь? Юстас пытался не спорить, обещал Эльзе всё, о чем она просила, даже если потом искал предлог уклониться от очередного приглашения или очередных съемок. Нет, наверное, это временно, это просто усталость. Может быть, нужно просто немного отдохнуть, и всё снова будет по-прежнему - уговаривал он себя. Иногда, как и прежде, при одном взгляде на Эльзу – в нем просыпалась нежность, и хотелось отдать ей весь мир, всего себя по крайне мере. Лишь бы она снова захотела… Как раньше… Во время их медового месяца или ее первой беременности… О том, чтобы подружиться с семьей депутата, Эльза заговаривала не раз. Юстас отмалчивался или обещал что-то неопределенное. Когда-нибудь, не сейчас, время покажет. Но желание Эльзы войти в круг сильных мира сего так пересиливало все прочие чувства – хотя после последней беременности она больше не позволяла Юстасу прикасаться к ней, и стала спать отдельно – тут она вернулась в супружескую спальню… Она пришла к нему сама, одетая в тот самый белый кружевной халат, который ему так нравился, сама обняла и поцеловала… он не смог противиться соблазну, он слишком соскучился по ней… и она шептала ему, что любит его, что не хотела его обижать и злые слова вырывались случайно, в пылу ссоры. И как Юстас не помнил, какой лживой и лицемерной бывает Эльза, когда она оказывалась так близко... снова принадлежала ему, снова стонала в его руках… Он не мог не верить ей. И конечно, был согласен на всё. Всё, что угодно, лишь бы она не отталкивала его. А еще через несколько месяцев Эльза сказала, что снова беременна. * Юстас боялся ее слёз, боялся новых споров из-за мелочей – те самые тяжелые дни еще не изгладились из его памяти. Но Эльза не плакала, не жаловалась, даже ничего не просила. Казалось, ей было всё равно. Она по-прежнему занималась делами комитета, вязала детские вещи, смотрела фильмы… и казалось, будто по дому ходит ее тень, говорящая одни и те же привычные фразы, а она сама где-то далеко. Это и напоминало ее прошлую беременность: те же апатия и замкнутость, но было что-то новое в ее образе. Какая-то тяжелая, почти невыносимая безнадежность сочеталась с удивительной деятельной суетой. Опасался он и того, что дети невзлюбят малыша еще больше, чем Дугласа, и теперь с ними сладу не будет. Почему-то только теперь Юстас со страхом понял: он не знает своих детей, не знает, чем они живут! Он уходил из дому рано утром, успевая самое большее погладить старших по голове и поцеловать в щечку, а поздно вечером Эльза забирала Клару с танцев, а Джо из детского сада, и с гордостью рассказывала об их успехах: «Учительница по танцам сказала, что Клара в следующем году точно будет выступать на региональном конкурсе! Придется тренироваться даже по субботам… и я думаю, платье я закажу в Нью-Ричмонде, не отставать же нам от людей… Воспитательницы так хвалили Джо, он такой послушный!». Восторги о детях, казалось было единственное, что оживляло ее. О Дугласе она вспоминала, лишь когда тот успевал чем-нибудь ее разозлить: «Этот маленький негодник рисовал на обоях моей помадой, можешь себе такое представить?! Куда няня смотрит, увижу такое еще раз – вычту из ее зарплаты…. Твой сын перевернул вазу, которую мне подарила миссис Фенвик! И полез же, куда нельзя, неужели ему игрушек не хватает… ну в кого он у нас такой?..». И даже если Юстас был дома, дети к нему не спешили. У Клары появились подружки на танцах – конечно же, хорошие девочки из достойных семей. Джо по-прежнему с трудом отрывался от маминой юбки. А Дугласа Юстас по-прежнему оставлял на дедушку с бабушкой или на няню, слишком сильна была память о том, что именно из-за этого ребенка они с Эльзой окончательно стали чужими друг другу. Но, к его удивлению, Клара и Джо не пытались испортить приданое, которое Эльза подготовила для младенца, не говорили, что не хотят еще одного братика. Повзрослели, наверное… при взрослых Клара даже к Дугласу относилась совсем по-другому – улыбалась малышу, играла с ним, водила его гулять. Хотя как-то раз, когда дочь забыла мини-комм на скамье во дворе, а ей звонили из школы танцев, Юстас услышал звонок, поднялся на второй этаж, и, еще не дойдя до комнаты Клары, услышал пронзительный визг, вовсе не похожий на знакомый ему тихий и спокойный голос: - Ах ты ж маленькая дрянь! Куда ты полез?! Это мои карандаши, ты понял, мои! За криком последовал резкий звук пощечины. Хотя, стоило Юстасу приблизиться к двери, голос затих. Тогда он впервые подумал о том, как точно Клара копирует мать: спокойная и чинная старшая сестра при всех, совершенно другой человек дома. Может быть, если бы Дуглас плакал, Юстас поговорил бы с Кларой, сказал бы, что братика обижать нельзя. Но маленькому нахалу всё было нипочем. Так часто бывало – Клара или Эльза ругали малыша, возмущались, что тот всюду заглядывает, изрисовывает кривыми солнышками школьные тетрадки Клары… а Дуглас смотрел на них невинным взглядом и улыбался. Отец напоминал Юстасу: «Ты в детстве тоже был таким. Так любил рисовать, особенно на тетрадях Елены. Помнишь, она сидела за своими записями, а ты садился рядом и с таким серьезным видом водил фломастером по бумаге…». Юстас такое смутно помнил… но рисование он забросил как раз тогда, когда влюбился в Эльзу. И ему совсем не хотелось думать о том, что нелюбимый им ребенок чем-то на него похож.