По ту сторону стен

Шёл второй день пути из Гиацинта в пункт назначения — небольшой торговый городок — Астра, где можно было наконец расстаться с остчертевшим, совершенно неубиваемым чемоданом, что за практически неделю пути не только не поцарапался, но даже обвязаный тремя десятикилограмовыми, не меньше, булыжниками не утонул в ближайшей речке, что уж говорить, Титания тоже человек и приступы гнева для неё дело нормальное. К тому же в тот момент избавиться от осточертевшего предмета и отправить хэппи к заказчику разводить руками, мол «Не мы такие, руки не оттуда», казалось вполне адекватной и даже гениальной идеей. Но чемоданчик, собака, оказался не лыком шит, даже Нацу не удалось сравнять его пепел с землёй, хотя волшебник честно колдовал над ним битых два часа. Настроение и общий командный дух стремительно падали, усталость приливными волнами накатывала на тело, страшным смерчем сносила остатки бодрости, обрушивала на сознание валуны апатии и сонливости. Продолжать путь с каждым часом становилось всё сложнее, маги уже всерьёз подумывали об отмене задания, однако пункт назначения был настолько близок, что становилось смешно, что подумает о них заказчик? «Легендарные маги хвоста феи с мастером саблезубых наперевес проиграли чемодану! Какому-то куску кожи! Смех да и только!» До Астры оставалось чуть больше половины пути и гордость просто не позволяла сильнейшим магам сильнейших гильдий так просто проиграть какому-то чемоданчику со старинными письменами на крышке. Не для того на ВМИ побеждали! Было странно это осознавать, но кажется корнем всех зол и вправду был тот самый ящик с ручкой. После таинственного взрыва в Гиацинте рядом с ним стало просто невозможно находиться, он будто всасывал в себя всю магию по-близости, из всех живых организмов в паре метров от него, а жители Земли — зависимые от магии существа, недостаток эфира в организме, пагубно сказывающийся на здоровье волшебников ощущали весьма явно и остро, казалось давно затянувшиеся раны, то и дело открывались, заставляя останавливаться на отдых и перевязку, что требовало немалых сил, а главное времени. За два дня они уже должны были дойти до заказчика и спокойно идти восвояси, однако на данный момент реально покрыта была лишь жалкая половина пути, и время преодоления оставшейся его части грозила затратить ещё больше часов. Как ни старались волшебники прибавить шагу, сильнее напрячься и идти быстрее, всегда случался какой-нибудь казус и приходилось останавливаться на очередной привал. С каждым часом дорога казалась всё длиннее и непреодолимее, командный дух падал вместе со всеобщим настроением и верой в скорую победу. От сложившейся ситуации страдал даже Кайл, чьи тренировки принудительно отменили Люси и Эльза. Мальчишка долго не мог понять причины такого внезапного запрета, пока однажды не увидел как Титания обрабатывала чудовищную рану Эванс на правом боку, что невероятно сильно кровоточила и кажется грозила серьёзным заражением, Скарлетт же невнятно, но без передышки, ругалась то ли на саму удачливую Рей, то ли на сложившуюся ситуацию в целом, однако искусно выстроенные трёхэтажные конструкции даже Кайла (наслушавшегося за четыре года таких отборных речевых оборотов, что у любого порядышного человека, уже после первой минуты ознакомления с собранными данными, уши свернулись бы трубочку) заставили пожалеть об отсутствии блокнота и ручки. Когда же Эванс, с которой уже чёрт знает какой по счету пот сходил, бледная словно сама смерть, шипя от боли и крепко стискивая зубы проговорила: " Зашивай», паренёк не смог больше смотреть на мучения той, что за каких-то пару дней фактически заменила ему то ли сестру, то ли родную мать, точно он не знал, однако предельно ясно было одно: смотреть на это было в сто раз больнее чем нырять в жерло вулкана. Самому ему никогда прежде не приходилось зашивать собственную плоть и, чёрт возьми, Кайл молил бога чтобы не пришлось никогда. Умом он, конечно, понимал что на том жизненном пути что он избрал для себя, простыми царапинами отделаться просто невозможно. Послышался первый судорожный вздох: «Эй, только постарайся сделать всё в лучшем виде, а то от меня все парни шарахаться будут…» Эванс как всегда была неподражаема, дрожащий голос ничуть не помешал наигранно-испуганному тону прозвучать до смешного правдоподобно, теперь Эльза совершенно точно и отчётливо послала сокомандницу куда подальше, хватаясь за иглу. Седая выкрикнула обиженное: «Ау!», и юмористические вставки на этом кончились. Дальше пошло лишь шипение и невнятные ругательства. Не то чтобы он боялся крови, вовсе нет, за четыре года на улице и не к такому привыкнешь, просто смотреть на настолько измождённую, слабую и бледную от потери крови Эванс, было чем-то до ужаса неправильным, противоестественным, и Кайл предпочёл бы никогда не видеть вечно нахальную, напыщенную Рей в таком состоянии. Потому, мальчишка оторвал напряжённый взгляд от зачаровавшего его движения алой от крови иглы и поспешил как можно скорее покинуть импровизированный лазарет. Они ещё долго сидели на одном Бревне с Хартфилией, нервно вслушиваясь в тихие шипения седой и прикрикивания Эльзы, что старательно пыталась уговорить созидательницу не материться так часто, и если бы не подобный расклад дел, слушать замечания об изизрядной доле непотребщины в языке созидательницы, от той что всего несколько минут назад настолько ярко блеснула своими знаниями в той же области, что даже Эвклиф, весьма известный матерщинник, подавился колбасой, было бы настолько забавно, насколько это вообще возможно. Однако ситуация позволяла Кайлу лишь иронично усмехнулся самому себе, не поднимая головы и лишь сильнее напрячься от очередного судорожного вздоха. В буре собственных переживаний он и не заметил как в палатку безмолвной тенью вошёл Роуг, и как затихли шипения, сменяясь глупенькими подшучиваниями и болезненным смехом.

***

На протяжение прошедшей недели Эванс, сама не отдавая отчёта в собственных действиях, всеми силами стремилась избегать таких странных и таких смущающих разговоров с другом Стинга. Так получилось, и Рей была в том не повинна, что Роуг, каким-то образом, вызывал в ней странные эмоции. Будь Эванс самым помешанным на своей работе медиком — то непременно диагностировала бы у себя аритмию. Слишком уж сильно сбивался сердечный ритм в его присутствии, слишком потели руки, слишком быстро бежала по телу кровь. Увы, в свои двенадцать лет, возрасте, когда девочки взахлёб читают любовные романы и постигают теоритическую часть этого странного чувства, она носилась по Фиору, стремясь лишь выжить. Не было у неё времени на всю эту девчачью ерунду, и Стинг этому только способствовал. Поэтому теперь, в двадцать с хвостиком лет, она стояла у стартовой черты безумия, совершенно не понимая что же творится с её организмом. В подобном положении избегать источник проблемы казалось самым разумным выходом из всех возможных. И она избегала. Поо долгу разговаривая с Эльзой, смеясь с Люси, до изнеможения тренируясь с кайлом и спаррингуясь с Нацу и Греем. Она всеми силами старалась не смотреть ему в глаза лишний раз и не контактировать вовсе. Она слишком отчётливо понимала что убегая предаёт свои нерушимые принципы, однако ничего не могла сделать, уходя к Стингу как только пара фраз грозила перейти в полноценный разговор, оставляя Роуга в одиночестве. К концу недели подобная тактика уже не казалась ей такой уж постыдной и Рей уже показалась что нашла решение мучившей её проблемы, если бы Роуг не был против. На восьмой день он поймал её в медицинской палатке. Эльза ушла готовить ужин, оставив Эванс шипеть от обжигающей боли в одиночестве. Он тихо подошёл к часто дышащей девушке, пытающейся не крючиться от боли в недавно зашитой ране. В полной тишине достал из аптечки обеззараживающий раствор. Когда щедро смоченая настойкой вата коснулась раны, ничего не замечавшая до этого, Рей резко дёрнулась и только хотела гормко ойкнуть, как наткнулась взглядом на сидящего перед ней Роуга. — Почему ты меня избегаешь? — вот так, без промедления, прямо в лоб спросил он, не давая девушке даже спрогнозировать предстоящий ход нежелательной беседы. Эванс нахмурилась, то ли от боли, то ли от бкзвыходности ситуации, в которую ненароком угодила, но не проронила ни слова, продолжая устало глядеть в алые глаза, без тени смущения. — Я сделал что-то не так? — подобные слова и тон, с которым они были произнесены заставил девушку нервно содрогнуться, почувствовать себя виноватой. Слова завертелись на языке, но усталтюость и магическое истощение позволили ей лишь слабо мотнуть головой и пристыжено отвести взгляд. — Тогда почему ты не хочешь даже разговаривать со мной? Может быть я просто тебе не приятен? Только скажи, я пойму и не буду даже пытаться подойти к тебе… Эванс снова дёрнулась и испугано уставилась на него. В глазах читалось тревожное непонимание, а губы порывисто приоткрылись, будто она хотела сказать что-то, однако, будто передумав, вновь сомкнулись в тонкую линию. — Не надо, — только и смогла выдавить она и будто хотела сказать ещё что-то, но всё никак не решалась. — Сильно болит? Надеяться на ответ в данный момент было безнадёжно, слишком уж болезненно выглядела она, слишком не хотел причинять ненужной боли он. По-этому, дождавшись нерешительного кивка, он просто сел рядом и тихо прижал к её себе, совсем не заметив как расширились зрачки Эванс, как судорожно втянула она ртом воздух. Он просто сидел рядом, стараясь не тревожить вскоре мирно засопевшую в его руках волшебницу, чётко осознавая что ужин в этот раз придётся пропустить.

***

Ночи в Фиоре были тёмными, непростительно тёмными, особенно когда серая вата туч закрывала лунный диск, единственное светлое пятно в непроглядой ночной мгле. Кайл уже и не помнил как часто слышал как какой-нибудь приезжий житель сетует на излишне тёмные, зловещие улицы его родного города погружённого в летнюю тьму. Таковы уж реалии его мира, где-бы ни появился человек, в какой бы дальний конец планеты его не забросило волею судьбы, везде он стремился понатыкать как можно больше высоких фонарей, дающих желтоватые лучи ламп, разноцветных прожекторов, светильников всех возможных форм и размеров, всевозможных светящихся безделушек, восковых свечей, огромных, плюющихся снопами оранжевых искр, трещащих, крякающих, шипящих костров, медленно пожирающих солому и тряпьё факелов. Свет окружал со всех сторон, полностью затмевая собой ночь, будто эти двенадцать часов мрака были чем-то ненужным, лишним, сгенерированным по-ошибке или и вовсе посланным человечеству просто так, чтобы было. Людям постоянно нужно быть в движении, постоянно развиваться чтобы выжить во всей этой круговерти. Ни минуты без дела, ни часу передышки, ни секунды сомнения. Только тьма была самым главным их врагом в достижении высшей ступени величия, чем-то необъяснимым, страшным, зловещим. Страх мешал людям двигаться вперёд, расти над собой, нагоняя на сердце волны липкой, ледяной дряни, сковывающей руки, обездвиживающей ноги, заставлявшей сомневаться в своих силах, сдаваться. Тьма была самым сильным источником страха, мало ли что скрывается в обсидиановой мгле лесов, иссиня-чёрных закоулках деревень и посёлков, чёрных, словно ад, комнатах. И люди нашли решение: если нельзя избавиться от страха — нужно уничтожить его источник, а чего боится тьма, известно всем — древнего как она сама, её злейшего, опаснейшего врага — света. И если свет любили и признавали все без исключения, то с тьмой найти общий язык мог найти далеко не каждый. Даже не так, с тьмой нельзя было найти общий язык, не имея с ней родства, тьма открывала свои двери далеко не каждому сыну человеческого общества, не каждого забирала в свои объятия, не каждого оставляла неизменным. Много, чертовски много людей не вернулось из тёмного мира. Так уж случается, что не всякий организм, не всякая нервная система выдержит постоянного присутствия тьмы в душе, в сердце, на подкорке сознания, постоянного шума в ушах, дрожи на кончиках пальцев. Погружающийся во тьму человек не имеет никаких гарантий, что при возвращении в свет не изменит своего лица, своей сущности, не озлобится на яркость внешнего мира, останется прежним, без ярости в душе, без ненависти к приторно-сладким обитателям света, без онемения в руках, без ощущения холодной тяжести металла в кулаке. В мире лишь единицы были рождены с тьмою в душе, и только для них тьма эта была родным домом, тихим беззлобным миром, где можно укрыться ото всех бед, где не страшны ни печаль, ни боль, ни одиночество. О, как истинные жители тени были одиноки! Тихие от рождения, неконфликтные по характеру, тихого нрава люди не были видны обществу, требующему зрелищ, бандитских разборок, сплетен, будоражаших кровь событий, обязательно приносящих кому-то вред. Без грязи, ежедневного возвышения над своими собратьями, подлости, тщеславия, лести (зачастую самим себе) жизнь была невозможна, достижение популярности, медийности — ставилось высшей целью каждого второго человека. От такого поведения страдают все: люди, природа, искусство, наука. Каждый хочет выделиться не прикладывая никаких усилий, каждый хочет победы, не пролив собственной крови, хочет славы, не предлагая ничего взамен. Наука! Самая важная для развития человечества вещь на земле давно превращена в цирк уродов! Искусство — хлам! Жуткие помои, которые, вопреки всему, превозносят до небес, отвергая настоящие шедевры, вырождая само желание создавать что-либо хорошее. Зачем? Ведь можно достичь всеобщего признания не трудясь вовсе! достаточно лишь вступить в конфликт поинтереснее, ударить в нос наиболее важной персоне, добиться обсуждаемости, известности, а после, выпустить какой-нибудь шлак, созданный на коленке по-пути в больницу, после очередного скандала. И вот, пожалуйста, как по волшебству — мировое признание, миллионы копий скуплены в одночасье. Главное подлизаться ко всем слоям населения сразу, удовлетворить всех, каждому сказать что он особенный и его мнение кого-то интересует и вуаля! Ты — знаменитость, миллионы поклонников, дорогой дом, пять служанок, унитаз из чистого иридия! Что ещё нужно для счастья?! Кайл ненавидел такой мир, вынужденный скитаться по улицам, он не раз становился свидетелем или даже лично попадал под тяжёлый сапог «добрейшей души» музыканта, поэта, писателя, учёного, вышедшего погулять по наиболее бедным районам с кастетом в кармане, тщательно охраняемый двумя бугаями под два метра ростом. От неприятных мыслей его оторвала колючая ветка, впившаяся прямо в бок. Лежать на холодной земле в три часа ночи было неоспоримо плохой идеей, однако пареньку не спалось, а сухой хворост слишком хрустел под ногами для ночной прогулки. Ничего не оставалось делать, кроме как уставившись в звёздное небо впускать в свою голову не самые приятные рассуждения. Хрустнула ветка, вторая, третья, четвёртая потом ещё одна и ещё, но Кайл, слишком погружённый в свои мысли, не обратил на посторонний шум ни малейшего внимания. Может быть оказалось, может послышалось, может быть это всего лишь галлюцинация, фантазия полусонного мозга? О чём же он думал?.. Ах да, гнилой мир, точно. Вот только больше сосредоточиться хоть на какой-нибудь, пусть самой неприятной, теме для рассуждения не представлялось возможным. Логическая нить была потеряна и теперь как бы он ни пытался, отдельно возникающие в мозгу мысли обрывками вертелись в голове, никак не желая складываться в цельную картину. Мальчишка вздохнул повернулся на другой бок, вновь вызвав чудовищный треск многочисленных веточек под собой, негодующе рыкнул на землю и затих. Только сейчас, помутнённому бессонной ночью сознанию стало понятно, что звуки шагов, буквально восемь минут назад вовсе ему не послышались, наоборот, шаги звучали слишком уж отчётливо для простой галлюцинации. Только сейчас Кайл, будто только что открывшимися ушами услышал весьма отчётливый звон металла, железа о железо, клинка о клинок, меча о меч. Он слышал его и раньше, однако не воспринимал всерьёз, слишком сосредоточенный на собственных мыслях. Однако переключив своё внимание на нечто другое, он отчётливо вспомнил когда впервые услышал этот звук. Осознание чего-то ужасного, что возможно сейчас происходит там, в глубине леса, заставило его подорваться с места. На разбитый на ночь лагерь он глянул мельком, уже собираясь бежать на звук, но даже этих двух секунд хватило чтобы чётко осознать: на месте не было чемодана и Рей.

***

Вперёд его гнал чудовищный страх. Страх за жизнь Эванс, за выполнение миссии, за чёртов чемодан, который и так столько крови испортил его новым друзьям, что его потеря сейчас была бы просто отвратительнй шуткой судьбы. Под ногами хрустели, ломались надвое, крошились в щепки сухие, прошлогодние ветки, высоко торчащие из земли корни деревьев будто специально ставили подножки, не желая пускать мальчугана вперёд, острые колючки кустов царапали одежду, трепали волосы, норовили пронзить глаза. Он и не думал сколько шуму умудрился навести, пересекая лес, однако когда пункт назначения был от Кайла в двух шагах, звуки стихли, заставив того остановиться. В голову полезли совсем уж неприемлемые мысли. Что если он не успел, что если Рей мертва? Что если подозрения согильдийцев в верности седой правдивы? Что если она и правда предатель, что сейчас пытается забрать украденную вещь себе? Страшные мысли, закравшиеся в голову Кайла снова не желали складываться в хоть сколько-нибудь правдоподобную капртину. Он уже абсолютно запутался в собственных опасениях, но по прежнему стоял на месте как вкопанный, не решаясь сделать последнего, решающего шага. А если уже поздно что-либо делать? Или это самое заветное время прямо сейчас утекает сквозь пальцы, стремительно, необратимо? Он чертовски ясно понимал что через каких-то тридцать секунд, может быть больше, намного больше, но может быть уже поздно что-либо изменить и его бессмысленное, тупое, трусливое топтание на месте может стоить человеческой жизни. Может быть ему осталось чуть больше тридцати минут, а может чуть меньше четверти секунды. Глубокий вдох получилось сделать далеко не с первого раза, да и решимости он не прибавил ни на грош, однако нужно было двигаться, как можно быстрее двигаться. Щёку обожгло резкой болью, ладонь закололо, он не ожидал о себя такой силы, однако не позволил себе даже удивиться самому-себе. Нога была занесена для решающего шага. Сомнения теперь были бессмысленны выбор сделан. Менять решение уже слишком поздно. На пожелтевшей траве лежала, совершенно не шевелясь, изогнувшаяся в неестественной позе Рей Эванс.