Трещина в скорлупке

Слова Измайлова оказались пророческими. На будущий день, когда Михаил и Савелий прибыли на Царскосельский воксал, дабы отправиться в Павловск, а оттуда к Татищевым и Татьяне Илларионовне в Прилучное, в зале ожидания их неожиданно встречали Константин и Дарья. Оборвавшаяся сцена, что развернулась по приезде из Европы, казалось, готова продолжиться во втором акте. Однако в отличие от первого появления, теперь Дарья предстала иной. Исчезли ее траур, театральность, агрессивность и спесь. Она была одета в изящное, но простое хлопковое платье нежно-кремового оттенку и стояла подле Константина так покорно, словно он нарочно ее об этом попросил. Михаил сообщил Савелию давеча на квартире, что Костя также поедет в Прилучное повидаться со старшей сестрой, однако появление его в сопровождении Дарьи произвело на явившихся с квартиры путников значительный эффект. Несколько времени Сава абсолютно не мог понять, что вдруг стряслось с той Дарьей, которая оставила о себе громогласное первое впечатление. Да и Костя с ней рядом держался непривычно тихо. Оба они как будто успокоились после продолжительной бурной истерики. Только подойдя ближе, Савелий понял, в чем дело, и так и похолодел, предчувствуя надвигающийся взрыв. У Кости и Дарьи появились обручальные кольца. – Да вы... вы что... – задохнулся Михаил, оторопело переводя взгляд с одного на другого, – вы совсем уже... – Прости нас, Миша, – приглушенно вымолвил Константин. – Ты сам знаешь, что иначе быть не могло, хочешь ты этого или нет. Он не смел смотреть на старшего брата прямо и только косился исподлобья, точно вздорный мальчишка, кающийся перед отцом. Рука его крепко держала руку Дарьи, но по привычке пряталась в складках ее платья, чтобы прочие не видали этой запретной порицаемой нежности. – Вы оба ополоумели, – пригвоздил Михаил. Но как ни страшился Костя братниной ярости, как ни отводил глаза, ответ его был четким и упрямым: – Мы поедем в Прилучное вместе. – Никуда вы не поедете! – рявкнул Михаил. – Таня обо всем этом даже не знает! Савелий незаметно коснулся до Мишиной ладони, чтобы тот поумерил пыл. – Пришло время узнать, – настаивал Константин. – Ты понимаешь, что она падшая женщина? – Михаил отдернул руку от Савиных поглаживаний и махнул в сторону Дарьи. Та не встала на свою защиту, только опустила ресницы, отвернулась и придвинулась ближе к мужу. Савелий чувствовал на расстоянии, что она сдерживает рвущийся на волю гнев. И как же все-таки она была красива! Нарочная непритязательность платья едва ли усмиряла аристократичную породистость этой красоты, и Сава не мог не восхищаться правильностью профиля и фигуры Дарьи. Михаил тем временем добавил: – Таня ее на порог не пустит. – Таня моя родная сестра. Дарья отныне моя супруга и законная княгиня Измайлова, – спокойно, но твердо напирал Константин. – Ты понимаешь… Да ни черта ты не понимаешь, зачем я с тобой вовсе разговариваю?! – вновь вспылил Михаил. – Таня жена генерала Татищева! Ты хоть представляешь, что это за статус в свете?! Сколько людей бывает в ее доме?! Ты что, хочешь не только меня, но и сестру измучить?! Хочешь заставить Таню родному брату от дома отказать?! Ты совсем из ума выжил?! – Миша... – в отчаянье шепнул ему Савелий. Грубые слова, казалось, били Дарью, что плети, но она продолжала стоять молча и непоколебимо, крепко держась за Костину руку. – Я тебе все сказал, – отрезал Константин. – Я еду в Прилучное со своей супругой, либо я никуда не еду. – Значит, ты никуда не едешь, – кивнул Михаил. – И значит, мы с тобою больше не увидимся. – Миша! – не выдержал Сава. Даже ему стало дурно от таких жестоких слов. Костя же и вовсе пошатнулся, как будто старший брат со всей силы влепил ему оплеуху. Дарья молчала, лишь отвернулась от Михаила и прислонилась к Костиному плечу, не то утешая, не то сама ища утешения. Старший Измайлов тем временем крутанулся на каблуках и, хромая, зашагал по залу ожидания к пустующим скамейкам. – Не уходите, пожалуйста, – попросил Константина Савелий. – Я попробую с ним поговорить. Это невыносимо. Костя только кивнул, сам уже обратившись к осунувшейся Дарье и тихонько, ласково поглаживая ее по волосам. Та в ответ молчала, лицо ее было гордо и холодно, но пальцы незаметно, где-то внизу, в складках платья, осторожно сжимали другую Костину руку. У Савы так и сердце надрывалось. Как можно запрещать им любить?! Как можно подозревать корысть?! Она жмется к нему, будто молодая девушка, впервые узнавшая злобу внешнего мира. Пусть он младше нее, она с ним как раз потому, что можно забыть о летах и нежеланной опытности и вновь пережить невинную юность. Отчего Сава понял это в пять минут, а Миша все выискивает подвохи? Старший Измайлов сидел в дальнем углу зала ожидания насупленный и хмурый. Приблизившись, Савелий опустился перед скамейкой на корточки. – Что с тобою? – осудительно начал он. – За что ты его так обижаешь? Он же твой кровный брат. – Ты видишь, что он наделал? – раздраженно выплюнул Михаил. – Он женился на той, которую любит, – Савелий постарался быть терпеливым. – И она любит его, Миша. Ты сам знаешь, что она гордая, так стала бы гордая, с десятками любовников и поклонников, терпеть такие унижения? Слушать оскорбленья бывшего мужа и ехать на верный позор к его сестре? Но Михаила было не пронять: – Она нарочно над нами издевается. – Боже всевышний! – воскликнул Савелий. – Посмотри на них прямо сейчас. Ну же! Посмотри! Константин с Дарьей теперь тоже сидели на скамейке, по-прежнему рука в руке. Его потряхивало от ярости и обиды, она мягко гладила его по плечу и что-то шептала. Изредка он подносил ее ладонь к губам и прикасался бережным целомудренным поцелуем. – Ты видишь? – бросил Михаилу Савелий. – Плевать ей на месть и злобу. Она искренна с Костей. А ты точно баран. Михаил не отвечал, буравя младшего брата и бывшую жену мрачным взором. – Ты собрался жить со мною в Тифлисе. Это, знаешь ли, тоже не слишком приемлемо, – прибег к последнему аргументу Савелий. – Чего ты от меня хочешь? – устало спросил Михаил. – Помирись с Костей, пока мы не уехали. – Я приму этот брак не иначе, как на смертном одре. – Ты безнадежен, – вздохнул Савелий. Резко вскочив на ноги, он развернулся, перешел зал ожидания наискосок и очутился подле Константина и Дарьи. Те его, кажется, уже не ждали, потому как весьма удивились возвращению. Сава вновь присел перед скамейкой на корточки, вот только манеру речи сменил на иную: вкрадчивую и мягкую. – Поздравляю вас, – он светло улыбнулся. – Будьте счастливы и любите друг друга. Это самое главное. – Вам-то какое дело? – фыркнула Дарья. На Савелия она не смотрела. – Зачем ты? Он ведь от сердца, – тихо пожурил ее Константин. Сава даже голос его не узнавал. Отрывистые, рассекающие воздух интонации вдруг сменились характерной чарующей измайловской плавностью. – Хочет хорошим показаться, так мне того не надо, – еще добавила Дарья. Савелий выждал несколько времени, подавляя вспышку негодования, а после, вновь глянув на Дарью и Костю, неожиданно понял, что общего у этих двоих и отчего они сошлись. Ими не владела истинная ожесточенность или ненависть к миру. Резкость и грубость были не более чем защитой от возможных ударов извне. Когда Савелий впервые повстречал Костю, тот был таким же, как нынче Дарья: обиженным, гордым, диковатым, задиристым. Так они оба, каждый по своим причинам, оборонялись от боли, что причиняют окружающие. И если до Кости удалось достучаться, то рано или поздно это должно получиться и с Дарьей. – Вы, как и Миша, видите все в искаженном свете, – обратился к ней Сава. – Вы ищете повсюду зло. Я понимаю вас, но уверяю, что пришел не из корысти. Я не выношу ссор, я люблю Мишу... Дарья саркастично усмехнулась. –... и Костю люблю, – Савелий сделал вид, что не заметил. – Мне горько, что между ними такая пропасть. В ваших силах это исправить, Дарья Кирилловна. Помиритесь с Мишей первая. – Еще чего! – выпалила она. – Будьте благоразумней, чем он, – не сдавался Сава. – Он упрямец. Ему нужно объяснить – честно, спокойно. Ему очень важна честность. – Я его знаю, и уж, простите, получше вашего. – Даша, – вновь одернул ее Константин. – Поговорите с ним нынче. Пожалуйста, – еще попытался Савелий. – Если хотите, чтобы все разрешилось до нашего с ним отъезда. – Пойдем отсюда, Костя, – Дарья начала подниматься со скамейки, вынудив встать и Саву. – Дарья Кирилловна... – Я никогда не пойду Измайлову навстречу первая, никогда, – она вскинула на Савелия прямой взгляд, которым пронзила насквозь, что пиками. За один этот яростный взгляд в нее можно было влюбиться. – Он меня обесчестил, он мне всю жизнь искалечил, он меня сделал падшей. – Я понимаю, – сочувственно ответил Сава, – и он раскаивается в этом. Вы бы только знали, как сильно он раскаивается. – Но я не знаю, – с леденящей кровь улыбкой прошептала Дарья. – Вот в чем все дело. Константин молчал, не решившись прийти Савелию на помощь. Он был напрочь убит всей этой сценой. – Надеюсь, ваша жизнь в Тифлисе сложится, – неожиданно молвила Дарья. – Надеюсь, вы с ним будете счастливы. Я действительно хочу для него счастья. Он, конечно, сволочь, но натерпелся не меньше моего. С этими словами Дарья, не попрощавшись, направилась к выходу из здания воксала. Константин тотчас встрепенулся ринуться за ней, но все же повернулся напоследок к Саве: – Спасибо тебе. За все. Голос его был тихим, будто прибитый волною песок. – Я не знаю, доведется ли нам с тобою еще встретиться, и жаль, что мы прощаемся при таких обстоятельствах, – грустно вымолвил Костя. – Но я рад, действительно рад, что мы сошлись. – Я тоже, – у Савы щемило на сердце. – Я верю, что однажды все переменится, – Константин покосился на старшего брата. – Я ведь тоже поначалу тебя не принимал, а теперь видишь, даже обнять тебя хочется. – Так обними, – Савелий улыбнулся, и Костя быстро, смущаясь, притянул его к себе. – Счастливо, Сава, – похлопав его по спине, Константин стал медленно отступать вслед за Дарьей. – Дай бог, чтобы все сложилось. – Я буду писать тебе на адрес московского имения, – вдогонку пообещал Савелий. – Ты все делаешь верно. Не слушай никого. Константин коротко кивнул. – Счастливо, – Сава помахал ему на прощанье и провожал взглядом до тех пор, пока Костя, шагая своей отрывистой, прыгучей походкой, не затерялся в толпе. В Прилучное Савелий с Михаилом отправились вдвоем. По пути молчали и, сидя в поезде, а затем экипаже, оба смотрели каждый в свое окно. Измайлов злился на женитьбу брата, Сава тоже злился, но не мог понять толком на что. С одной стороны, внутренние неурядицы Измайловых не должны были вовлекать посторонних лиц, и Миша был прав давешней ночью, отмахнувшись от желания Савелия поучаствовать в семейной драме. С другой стороны, Сава не выносил Мишиного упрямства и жестокости по отношению к младшему брату, который просил всего лишь согласия на счастье с любимой женщиной. Какой бы своенравной ни была Дарья, какие бы обиды они с Мишей ни нанесли друг другу в прошлом, так что и теперь упрямились мириться, будто злые дети, Сава, в первую очередь, защищал право на любовь. Повстречав Константина Измайлова минувшей весной, Савелий был убежден, что такой сухой, хладнокровный, расчетливый человек вовсе не способен ни дружить, ни, уж тем паче, любить, однако первое впечатление оказалось обманчиво, а любовная драма Кости всерьез задела Саву за живое. Всю дорогу до Прилучного он не переставал думать о несчастных новобрачных и вспоминать притом весеннюю свадьбу Мари. Петергофское венчание было таким продуманным, долгожданным и пышным. Съехались все тетушкины знакомцы и подруги Мари. Невеста лучилась счастьем, обласканная, благословленная и восторженная. То был прекрасный, светлый день, и в нем с радостью приняли участие все дорогие жениху и невесте люди. А что Костя с Дарьей? Кто пришел на их свадьбу? Где она состоялась? Когда? Если Миша виделся с ними не далее чем третьего дня, то, стало быть, они вот-вот сочетались браком, быть может, накануне ужасной сцены на воксале. Вместо того чтобы предаваться любви, вместо беззаботного счастья, вместо прелести первых дней брака они вынуждены защищаться, отбиваясь от гнусных обвинений, и по-прежнему стыдливо прячут переплетенные пальцы в складках платья. Бедный Костя, разве он этого заслужил? Разве Дарья, чье венчание с первым мужем прошло в стыде и ненависти, должна вновь претерпевать унижения? Сава очень мучился тем, что никак не может им помочь. Прибытие в Прилучное не то в ссоре, не то в обиде стало у Савелия и Михаила дурной привычкой, но если в прошлый раз, после откровений о Бестужеве, холод источал Сава, то нынче дичился Измайлов. Хотя в обществе княгини Яхонтовой он возобладал над собою и закрылся известной маской учтивости и доброжелательности, Савелий чувствовал, с каким трудом даются Мише приветливые любезности и сдержанный смех и как бы он хотел покончить со всеми опостылевшими условностями. Наблюдая за Измайловым, Сава испытывал смешанные чувства. Он и сердился на него, и винил его за твердолобость, и сочувствовал ему, и хотел поговорить с ним наедине, и боялся этого разговора, и вовсе очень тревожился о ближайшем будущем. Они с Мишей приехали в Прилучное, дабы наконец объявить тетушке о Тифлисе, но в таком взвинченном состоянии, как нынешнее, Измайлова нельзя было допускать до столь серьезного и деликатного мероприятия. Положение спасали дети: маленькие Софья и Петруша Татищевы. Спустя месяц разлуки – невыносимо долгий срок по детским мерам – обожаемые Савелий Максимович и дядя Миша вернулись к своим любимцам, и те, пользуясь случаем, не собирались отпускать взрослых ни на шаг. Четырехлетний Петя, как и прежде, бегал за Михаилом хвостом, трещал без умолку обо всех своих маленьких приключениях, хвастался дяде игрушками и ужасно ревновал и расстраивался, если дядю Мишу забирал хоть кто-то другой. Самозабвенная любовь и доверие Петруши неизбежно растапливали сердце Измайлова, и он, забывая посторонние обиды, преображался добротой и вниманием. Не желая возвращаться в мутный и полный тягостных забот мир взрослых, Михаил старался уделять племяннику как можно больше времени, приводя Петрушу в совершенный восторг. Сава не мог налюбоваться на их игры и непоседливые шалости. Забавляясь с Петрушей, Миша сам обращался в шаловливого ребенка, и душа у Савы болела оттого, что нельзя вернуть ему такую непосредственность и в обычной жизни, минуя вопрос о Косте и Дарье. Десятилетняя Софья, в отличие от июля, когда она смущалась и боялась своей растущей привязанности к заезжему Савелию Максимовичу, теперь, напротив, старалась выразить свою любовь рисунками, маленькими букетами, красивыми камушками с реки или же познаниями в разных областях науки. Отчего-то Софье казалось, что взрослого друга непременно нужно поразить успехами во французском языке, чистописании или арифметике. Сава знал, как непросто было маленькой Соне открыться, как страшилась она предательства, еще не понимая разумом таких сложных терминов и чувств, и как важен ей ее собственный друг. Она была старшей из четырех детей. Мать ее, как Сава понял и в июле, и особенно нынче, была озабочена светской жизнью и младенцами-близнецами Федей и Ваней, а занятый службой отец почти не появлялся в Прилучном. Приезжие родственники вроде дяди Миши, разные соседи и даже няни куда больше интересовались младшими детьми и очаровательным Петрушей. Молчаливая, замкнутая и пугливая Софья росла одна, предоставленная сама себе, и верный друг был ей очень нужен. Савелий искренне постарался стать для малышки таким другом. Они много времени проводили вместе, гуляли, читали, рассматривали бабочек и лягушек, срывали цветы для будущего гербария. Сава учил Софью правильному французскому произношению, и она прилежно повторяла за своим взрослым другом незамысловатые стишки и поговорки. Софья плела для Савелия цветочные браслеты, которые тому приходилось носить, пока они не завянут, а он частенько катал ее на лодке. Маленькую Софью завораживало то, как Сава закатывает рукава рубашки и начинает грести. Ей казалось, что это очень тяжело и ее взрослый друг невероятно мужественный и сильный. Однажды на такой прогулке Софья вдруг вскочила с места, качнув лодку и до смерти перепугав Савелия, и, метнувшись вперед, чмокнула его в щеку. Затем она вновь плюхнулась на свою скамеечку и залилась краской. Сава немедленно вспомнил Мишины подшучивания о том, что через восемь лет, когда Софье исполнится восемнадцать, ее брак с Савелием будет казаться недурной идеей, и повернул к берегу. Если от нежеланных чувств Сафронова он открестился очень легко, то что делать с ребенком и детской влюбленностью, Сава совершенно не представлял. К счастью, после того случая Софья больше не решалась на поцелуи, видимо, заметив в Савелии Максимовиче знакомое ей самой чувство смущения. В таких настроениях прошла почти неделя. Савелий занимался Софьей, часто беседовал с тетушкой, аккуратно обходя все вопросы о предстоящей осени, и волей-неволей принимал участие в чаепитиях с соседями. Михаил развлекал Петрушу и порою выезжал с ним в Петербург по делам, связанным с переводом в Тифлис и получением звания подполковника, ибо Петруша устраивал такие истерики при расставании с дядей Мишей, что Татьяна Дементьевна буквально заставляла брата забирать его в столицу и к отцу. Между собою Савелий и Михаил почти не общались и ночевали в разных спальнях. В общей домашней кутерьме, обилии гостей и внимании к детям эта отчужденность воспринималась не так остро, но все одно, чем бы Сава ни занимался, часть его разума беспрестанно думала и тревожилась об Измайлове. Что там в Петербурге? Как продвигается назначение? Чем Миша живет, что у него в мыслях? Они никогда еще так не отдалялись. Тяжелее всего приходилось ночами. Савелий совсем отвык спать один и, хуже того, чем больше проходило дней, тем настырней требовало Измайлова тело. Сава с удивлением и стыдом отмечал в себе такие настойчивые, бесконтрольные позывы к близости с Мишей. В прежние времена, когда у Савелия не было мужчины, а тело все одно просило ласк, он довольствовался фантазиями, от которых после, испытав блаженный экстаз, пристыженно закутывался в одеяло. Теперь же действие фантазий было очень скоротечным, и уже пару часов спустя Сава мучился от невозможности почувствовать рядом с собою Мишу. Телу было недостаточно прежнего самообмана, оно хотело мужчину. И не просто мужчину, но непременно Михаила, который бы трогал, гладил, ласкал... Через несколько дней воздержания Савелий готов был взвыть, и это притом, что Измайлов всегда находился где-нибудь у него на виду. Впрочем, и с Михаилом что-то творилось – Сава не мог того не примечать. Хотя он беззаботно резвился с Петрушей, обхаживал сестриных гостей, любезно расшаркивался с Татьяной Илларионовной, бодро катался в Петербург и обратно, изумрудный его взгляд потускнел, под глазами пролегли тени, которые изо дня в день наливались синью, а в движеньях и манере речи вдруг стали мелькать обрывистость, сухость и нервность, присущие его сестре и брату. Савелий ужасно за него тревожился, но не мог решиться на разговор. Неделю спустя, ночью, когда после безуспешной попытки расхотеть Измайлова Сава повернулся на бок и закрыл глаза, дверь его спальни тихонько приотворилась. Савелий не успел даже толком понять, что происходит и не примерещился ли ему звук, как вдруг край одеяла приподнялся, постель качнулась от вторжения, а после Саву накрепко обхватила горячая рука. – Я так больше не могу, – выдохнул Михаил, прижавшись грудью к Савиной спине. – Я тоже, – едва слышно ответил Савелий, чувствуя, как струна, натянутая до того туго, что об нее царапалось сердце, ослабляется. Хотелось перевернуться, поцеловать Мишу, уткнуться ему в грудь, но он сжимал Саву отчаянно и сильно, и единственной возможностью выказать ответное чувство было ласковое пожатие его руки. – Ты всю неделю не спал, да? – тихо спросил Савелий. – Так, урывками, – отмахнулся Михаил. – Я в одиночестве плохо сплю. – Я знаю, – Савелию неожиданно стало совестно. Миша и прежде говорил ему, что Кавказ оставил тяжелые последствия, одним из которых явился страх ночевать одному в темноте. – Я все думал... – начал было Измайлов, но тут же нерешительно осекся. – О Косте? – подсказал Савелий. – Да, о Косте. Я ведь действительно его люблю. – И он тебя любит. – Мне горько оттого, что я наговорил там, на воксале, – Измайлов ткнулся лбом Саве в затылок. – Я же едва от него не отрекся. – Напиши ему, – предложил Сава. – Он этого очень ждет. – Я ведь не против его брака или даже выбора, честное слово, – Михаил говорил быстро и сбивчиво. – Я лишь боюсь, что Дарья его ранит. Я хочу его защитить. – Я понимаю, – вкрадчиво молвил Сава. – Но ты ее судишь по своим с ней сношениям. – Я виноват перед ней, – вдруг сказал Измайлов. – Я сделал ее такой, какая она есть. Я любил ее, пусть даже эта любовь оказалась скоротечна, и хочу, чтобы с Костей она была такой, какой я знал ее десять тому лет. – Миша, – Савелий все же изловчился перевернуться на другой бок, чтобы оказаться с ним лицом к лицу. – Мы все люди. Мы все ошибаемся. Если мучиться каждой ошибкой по пять или десять лет, никаких сил не хватит. Помнишь? Ты мне сам это однажды сказал. – Вся моя злоба на них оттого, что я на себя злюсь, – тихо признался Измайлов. – Я ее совратил, заставил пойти замуж по принуждению. Она меня справедливо ненавидит, а я в ответ ненавижу ее и вместе с тем себя самого ненавижу. Это чертовски путано, я не знаю, зачем тебе говорю, я всю неделю думал, у меня, кажется, голова скоро лопнет, и я... Сава потянулся к нему навстречу и легонько поцеловал. – Все хорошо, – шепнул он, отстранившись. – Я тебя прощаю. – Она заслужила любви после меня. – Да, – кивнул Сава. – И нашла эту любовь с Костей. – Нашла. – И они поженились по любви. – По любви, Миша, – Савелий погладил его по волосам. – Напиши им, что ты их принимаешь. Напиши Косте, что ты его любишь. Больше им ничего не нужно. А написать ведь легче, чем сказать в глаза. – Да, ты прав, – Михаил обнял Саву обеими руками и, точно ребенок, уткнулся носом в ямочку меж его ключиц. – Я напишу им. Обо всем. Как хорошо, что ты у меня есть. Ты все умеешь чувствовать. Спустя минуту Михаил уже крепко спал и, хотя Савины надежды получить так истово желаемое не сбылись, он был счастлив воссоединению. И еще последним, словно из самого сердца вспорхнувшим Мишиным словам. На будущий день, предварительно условившись с Савелием, Измайлов провозгласил после завтрака следующее: – Татьяна Илларионовна, если вы не возражаете, я бы хотел присоединиться к вам и Вивьену на чаепитии в будуаре. Княгиня Яхонтова, никак не ожидавшая такого шага от Михаила, даже на мгновенье стушевалась и перебросилась быстрыми взглядами с Татьяной Дементьевной, которая адресовала подруге незаметный и уверенный кивок. Генеральша Татищева была посвящена в заготовленный план и, более того, согласилась поддержать младшего брата и сгладить острые углы, если реакция Татьяны Илларионовны на Тифлис окажется чересчур чувствительной. – Разумеется, Михаил Дементьевич, – несколько растерянно, но не без триумфа молвила княгиня. – Почту за честь. Чаепития хозяйки дома с участием Татьяны Илларионовны, Савелия и нескольких соседок случались обыкновенно в первой половине дня и служили чем-то наподобие второго завтрака, проведенного в приятной дружеской компании и уже без мужчин. Отчего-то Савелий при этом за мужчину не считался, и тетушка, генеральша Татищева и все их подруги находили присутствие Савы положительно милым и правильным. Он не возражал: не только потому, что привык исполнять тетушкины причуды, но и потому, что чаепития представляли единственную возможность теснее сойтись с Татьяной Дементьевной. Несмотря на то что поначалу Савелий счел ее ледяной и неприступной, а также, признаться по правде, посредственной, старшая сестра Михаила и Константина обнаружила в себе и многие положительные черты, например, рассудительность и гибкость взглядов. Она всегда заслушивала все точки зрения, отличные от своей, с уважением и пониманием и старалась найти компромисс. Ее терпимость к суждениям иных людей, а также логичность аргументации и невозмутимость в спорах производили на Савелия колоссальное впечатление, и во время чаепитий он жадно следил за поведением Мишиной сестры, надеясь перенять ее сильные стороны. Конечно, генеральское положение накладывало на Татьяну Дементьевну массу ограничений, но даже так Сава был уверен, что, явись Костя с Дарьей в Прилучное, она бы с искренним вниманием выслушала их историю и постаралась разрешить конфликт миром. Однако нынче Татьяна Дементьевна не присутствовала в будуаре. Увела она и всех соседок, сочинив для этого предлог. Княгиня Яхонтова осталась наедине с племянником и ротмистром Измайловым и положительно не понимала, что происходит – до того сосредоточенными и каменными были лица обоих. – Татьяна Илларионовна, я хочу вам кое-что сообщить, – начал Михаил, постаравшись вложить в голос всю возможную мягкость и деликатность. Получилось превосходно: Сава был очарован сразу. – Сообщить? – не поняла княгиня, и в следующий миг Измайлов резво пересел с кресла на ее диванчик. – Я знаю, вы ополчились против меня еще прошлой осенью, – так же вкрадчиво продолжил Михаил. Бедная Татьяна Илларионовна вжалась в свой край дивана. Савелий знал, что в столь близком присутствии любого молодого мужчины тетушка напрочь теряет голову, и уж тем более, если этот мужчина – офицер. Прием был запрещенным и недостойным, но Сава, всерьез опасаясь за успех мероприятия, позволил Михаилу к нему прибегнуть. – Вы сами дали мне к тому повод, сударь, – возобладав над собою, парировала Татьяна Илларионовна. – Вы вошли в мой дом и семью, принеся с собою тайны. – У меня нет от вас тайн, – отозвался Измайлов. – Я лишь старался следовать светским нормам. – Нормам? – ахнула тетушка. – Михаил Дементьевич, нет таких норм, которые принуждают человека скрывать все свои мнения. – Я прошу прощенья, если обидел вас, – Измайлов в раскаянии склонил голову. – Вероятно, мы с вами друг друга не поняли. Долгое время я провел на Кавказе, вне всяких салонных приличий, и совершенно забыл, как нужно себя держать. Мое поведение в вашем обществе обусловлено не нарочной скрытностью, но лишь уважением к вам, княгиня. Мне не хотелось расстроить вас случайной военной грубостью. Он смотрел на Татьяну Илларионовну до того чистым взором и так проникновенно, приглушенно говорил, что Сава едва удержался от смешка. Вот же плут! – Полноте, Михаил Дементьевич, я не держу на вас зла, – тетушка потупилась и слегка поерзала на диване. Измайловские чары, вне всякого сомнения, действовали. – Мне жаль, что стена недопонимания так долго омрачала наши с вами сношения, Татьяна Илларионовна, – продолжал Михаил, добавив в голос легкую привлекательную хрипотцу. – Вы стали близкой подругой моей сестры, я сдружился с Вивьеном. Наши семьи сблизились. Я бы очень хотел объясниться с вами и забыть прошлое. – Да что вы, Михаил Дементьевич, право, – тетушка начинала таять. – Кто старое помянет, тому глаз вон. – Вы так великодушны… Здесь Савелий послал Мише выразительный взгляд, чтобы тот не перегибал палку. – Я в скором времени покину вас, – горько признался Измайлов. – Покинете?! – удивилась тетушка. – Да, меня переводят по службе. – Куда? Далеко? – Татьяна Илларионовна не в шутку забеспокоилась. – Далеко. В Тифлис, – без обиняков сообщил Измайлов. – В ближайшие дни я получу звание подполковника и уеду, чтобы командовать в одном из штабов. – Подполковник, – ахнула тетушка. – Как это почетно в ваши молодые годы. – Да, для меня это большая честь, – Михаил опустил глаза, изобразив смущение. – Я узнал о переводе, находясь с Вивьеном в Зальцбурге. Савелий почувствовал, как заколотилось сердце. Приближалось самое главное. – Мне предстоит переехать в чужой, незнакомый город, – доверчиво говорил Татьяне Илларионовне Измайлов. – Позвольте быть с вами откровенным, княгиня, я тяжело схожусь с людьми. – Не лукавьте, Михаил Дементьевич, – просветлела она. – Вы прекрасный собеседник для всех гостей вашей сестры. – Да, но притом вы сами однажды ощутили, что я не открываюсь посторонним. Исключеньем стала ваша семья: вы, Мари и Вивьен. Вы стали мне действительно близки, и, сдружившись с вашими детьми, я счастлив, что наконец и в вас нашел подругу. – Михаил Дементьевич... – Мне тяжко расставаться с вами, но долг сильнее меня, – печально заключил Михаил. – Всей душою я буду надеяться, что обрету в Тифлисе таких же прекрасных друзей, какими стали для меня вы, Мари и Вивьен. – Отчего бы мне не составить вам компанию, Михаил Дементьевич? – с потрясающей невозмутимостью вклинил Сава. Тетушка вскинула на него пораженный взор и, кажется, лишилась дара речи. – Вы это всерьез, Вивьен? – округлил глаза Измайлов. – Конечно, – с серьезным видом кивнул Савелий. – Наша с вами поездка в Зальцбург удалась, я впервые совершил самостоятельное путешествие и набрался должного опыта, к тому же я весьма активно занимался литературным творчеством. – О, безусловно! – подхватил Измайлов. – Татьяна Илларионовна, непременно прочтите последнюю вещь Вивьена! Мой друг, в вас кроется талант! – Благодарю вас за высокую оценку, Михаил Дементьевич, – ответил Савелий. – Я бы хотел продолжить наши плодотворные сношения и, пользуясь возможностью, вновь испробовать самостоятельную жизнь. К тому же, горный климат Тифлиса непременно поправит мое здоровье. Да и вам будет не так скучно. – Вивьен, мой друг! Как был бы я рад! – воскликнул Измайлов. – В Тифлисе действительно чудесный мягкий климат, просторы, великолепная природа, что вдохновляет истинного художника, такого, как вы. Для меня ваша компания будет приятной и ценной, но, увы, – здесь Мишина экзальтация, слава богу, пошла на спад, – я не смею соглашаться без согласия вашей тетушки. – Ma tante! – бросился к ней Сава. – Позвольте мне ехать с Михаилом Дементьевичем в Тифлис! Этот стремительный спектакль бедная княгиня просидела с открытым ртом, переводя растерянный взгляд с племянника на Измайлова и обратно. Теперь оба они заключили ее в капкан и застыли пред нею с мольбой и надеждой. Сава сидел подле нее на полу, Измайлов придвинулся к ней по дивану вплотную, обжигая мощными волнами своей мужской силы, и Татьяна Илларионовна, вновь поглядев сперва на одного из них, затем на другого, робко обронила: – Да ради бога. – Что?! – изумленно воскликнул Савелий, едва не порушив все мероприятие. – Стало быть, вы согласны? – уточнил Михаил. – Я... боже правый, вы что же, заберете моего Саву жить в Тифлис?! – только сейчас истинная суть происходящего начала, кажется, доходить до Татьяны Илларионовны. – Я понимаю, как вам нелегко, – Измайлов мягко коснулся до ее руки. – Однажды вы доверили мне судьбу своего племянника. Я вас не подвел. Клянусь, я буду заботиться о Вивьене и впредь. – Это надолго? – княгиня посмотрела на Савелия, и тот, решив не усугублять, заверил ее следующим образом: – Я непременно вернусь к сроку Мари. Татьяна Илларионовна со вздохом покачала головой. – Я буду писать вам обо всем, – горячо пообещал Сава. – Тифлис... – отрешенно промолвила тетушка. – Тифлис прекрасный город. И климат здоровый. Я останусь на нынешний сезон около Мари в Петербурге. Ей никак нельзя без моего участия. А тебе положительно вредна осень в Петербурге. Да и зима тоже. Как ты продержался прошлую зиму без болезней, ума не приложу. С твоими слабыми легкими. Тифлис замечательный южный город. Ты попробуешь жить один. Самостоятельно... В таком духе Татьяна Илларионовна вещала еще несколько времени, после чего наконец утвердила: – Да, поезжай в Тифлис. Укрепишь там здоровье, поживешь без моей помощи. Тебе это будет полезно. У Савы слегка закружилась голова. – Вы уверены, ma tante? – Абсолютно, – кивнула Татьяна Илларионовна. Савелий переглянулся с Михаилом, который незаметно сделал вид, будто утирает пот со лба. – Вы не будете скучать без меня? – Сава ласково тронул тетушкину руку. – Конечно, буду, мой мальчик, – она улыбнулась и с нежностью погладила его по щекам. – Но ты прав. Тебе двадцать один год, ты взрослый юноша. В скором будущем тебе предстоит жениться и стать главой семьи. Тебе необходимо учиться самостоятельности. Под руководством чуткого наставника, – она выразительно покосилась на Измайлова, который тотчас подхватил: – Непременно. – Спасибо, ma tante, – Савелий припал губами к тетушкиной руке, все еще не веря, что его действительно отпустили в Тифлис и что больше к отъезду нет никаких – совершенно никаких – препятствий. Еще несколько времени после они провели с Татьяной Илларионовной в будуаре, неспешно попивая чай и беседуя. Сава впервые видел меж тетушкой и Мишей такую душевность и очень боялся, что, едва-едва возникнув, она треснет от любой неосторожной фразы. Однако этого не случилось, и напоследок, уже расставаясь с Татьяной Илларионовной, Измайлов поцеловал ей ручку с искренним дружеским чувством. – Ma tante, – неожиданно обратился к ней Савелий, уже стоя с Мишей на пороге. – Я вам должен кое в чем сознаться. – Что такое? – заинтересовалась княгиня. Измайлов предупреждающе тронул Саву за локоть и потянул уходить, но, раз уж настала минута чудесных потрясений и принятий, упускать возможность было нельзя. – Минувшей зимою и весною я не готовил свадьбу Мари. Это был Константин Измайлов, младший брат Михаила Дементьевича, – выпалил Савелий. – Он жил в Петергофе со мною и Львом Алексеевичем. Весь дом – его рук дело, и я ему очень за то благодарен. – Однако последнее слово всегда оставалось за Вивьеном, и доброго дня вам, княгиня! – Михаил лучезарно улыбнулся, и прежде чем ошарашенная Татьяна Илларионовна успеет прийти в себя, выдернул Саву из будуара.