Трещина в скорлупке

Как и полагал Измайлов, отъезд в Тифлис случился ближе к концу сентября. В течение месяца после возвращенья Михаила и Савелия из Зальцбурга чета Меньшиковых наконец перебралась из Петергофа в законченный особняк Льва Алексеевича на Вознесенском проспекте в Петербурге, Татьяна Илларионовна понемногу приняла грядущую разлуку с племянником и все внимание направила находящейся в деликатном положении дочери, а Измайлов получил звание подполковника и даже навестил подмосковное имение, чтобы сообщить о последних важных переменах матери. Савелий намеревался присоединиться к Михаилу, но тот счел сей порыв излишним, заверив Саву, что причина отнюдь не в сущности их сношений или какой-либо стыдливости, но исключительно в своеобразном характере стареющей княгини Измайловой. Почти так же, как расставание с тетушкой и Мари, Саву угнетало прощание с маленькой Софьей. Они часто встречались, особенно во время отъезда Михаила, когда Савелий стал совершенно вхож в дом Татищевых и даже сблизился с тоскующим о дяде Мише Петрушей. Софья очень сильно и трепетно привязалась к Савелию, и, хотя он начал готовить ее к разлуке загодя, сердце у него было не на месте. В конечном счете Сава решил прибегнуть к помощи Татьяны Дементьевны, которая отнеслась к его просьбе понимающе и, вызвав к себе в последний день и сына, и дочь, и уже вернувшегося из Москвы брата, и самого Савелия, растолковала детям, что взрослые очень их любят, но вынуждены уехать жить на юг. Конечно, слезы после того лились в три ручья, но матушка, дядя Миша и Савелий Максимович приложили все усилия, дабы поскорее их унять. Когда, в последний раз попрощавшись с Татищевыми, Михаил и Савелий приехали в квартиру на углу Мучного и Садовой, Сава тоже не сдержался и всплакнул. Княгиня Яхонтова старалась не разлучаться с племянником до самого отъезда и, даже хотя он скрашивал ее одиночество в доме на Миллионной, изредка сбегая оттуда к Мише на квартиру, всю последнюю ночь Татьяна Илларионовна провела в слезах. При этом она, как ни странно, до последнего продолжала убеждать и себя, и всех окружающих, что поступает правильно, отлучая от себя Савелия, и что это истинно ее собственное, независимое, волевое решение, дабы племянник поправил здоровье в горном климате и поучился самостоятельной жизни. После признания в будуаре Михаил и Савелий довольно скоро осознали, что Татьяна Илларионовна истолковала их слова не вполне верно и теперь думает, будто Сава проведет в Тифлисе лишь оставшиеся месяцы срока Мари, после чего вернется и вновь будет при тетушке, однако ни тот, ни другой так и не решились поправить свою ошибку. Вещей для переезда набралось чуть не на вагон, и это притом, что многое Савелий решился оставить у тетушки. На воксал он прибыл с Татьяной Илларионовной, Мари и Львом Алексеевичем, но слишком рано, а потому всей компании в сопровождении десятка слуг и уймы чемоданов, корзин и картонок пришлось около четверти часа ждать Михаила. Измайлов приехал в назначенное время один, имея при себе лишь два саквояжа, верную армейскую сумку и узелок, привязанный к ее ремню. Окинув взглядом заполыхавшего стыдом Савелия и все его сопровождение, Михаил добродушно хмыкнул, но ничего не сказал и только поцеловал ручки Татьяне Илларионовне и Мари, после поприветствовав князя Меньшикова и Саву. Здороваться с Мишей за руку было чем-то совершенно из ряда вон. Проводы оказались для Савелия невыносимыми, и втайне он мечтал о том, чтобы поезд скорее тронулся и мука прощаниями, слезами и клятвами окончилась. Сердце страдало, хотелось рыдать навзрыд, чего Сава как мужчина не мог себе позволить на воксале, а общее состояние было таким нервическим, что кружилась голова, а все тело дрожало и слабело. Тетушка потребовала написать ей сразу по приезде, Мари успела напоследок шепнуть: «Я тебя очень люблю, братик», Лев Алексеевич грустно вздохнул, и Сава наконец вошел в вагон, обернулся и, крепясь изо всех сил, сумел даже улыбнуться. Дали свисток, поезд покатился вдоль перрона, а он так и стоял на площадке, провожая взором любимых тетушку и сестру, которые, обнявшись за плечи, приклонили друг к другу головки и махали ему, махали, махали до тех самых пор, пока проводник не попросил Савелия пройти в купе, дабы все же закрыть дверь. И только там, в этом злосчастном купе, Сава дал волю чувствам и горько-горько плакал у Миши на руках, а после, обессилев, забылся тяжелым мутным сном. Будущим утром Савелий проснулся от перестука колес и протяжного паровозного свиста под теплым одеялом, которое давеча раздобыл Измайлов, и, поглядев на самого Михаила, утомленно дремавшего напротив в обнимку с растревоженным суматохой Шарли и с подложенной под щеку книжкой, понял раз и навсегда: он больше не вправе быть слабее него. Сава старался не верить в дурные знаки, однако с самого прибытия в Тифлис что-то не заладилось. Сперва пропал один из саквояжей Измайлова, затем на воксале не оказалось носильщиков, после Михаил с трудом нашел записку с адресом ведомства, где надлежит получить ключи от казенного дома. Все это разворачивалось под удушливым палящим солнцем – и это в конце сентября месяца! Кроме того, Савелий никак не мог отделаться от ощущения, что местные то и дело кидают на него придирчивые чернявые взоры из-под кустистых бровей. Еще не выйдя с воксала, Сава почувствовал свой облик вычурно странным, смутился аристократичной бледности своей кожи и золотистого цвета волос и, постаравшись спрятаться за шарфом и шляпой, совершенно нелепыми в такую истинно летнюю жару, придвинулся к Мише, которого, к счастью, ничего не пугало и не смущало. На южных просторах Измайлов чувствовал себя как рыба в воде. Сразу по приезде новоиспеченному подполковнику надлежало объявить свое прибытие, а также получить ключи от положенного казенного жилья и рекомендации по поступлению на службу в одном из местных военных ведомств, куда Михаил с Савелием и отправились вместе со всей своей поклажей и притихшим от усталости Шарли. Однако и здесь путников не оставлял злой рок. При выдаче ключей и подписании бумаг обнаружилось совершенно неожиданное и возмутительное затруднение. – Ваш штатский товарищ не может проживать в этом доме, – бесстрастно возвестил делопроизводитель в чине ефрейтора. – Это с какой еще стати? – опешил Измайлов. – Кем он вам приходится? Михаил и Савелий быстро переглянулись. Они не думали, что на подобный вопрос придется отвечать так скоро. – Господин Яхонтов мой друг. Он писатель из Петербурга, – терпеливо сообщил Измайлов, решив не афишировать лишний раз Савин титул. – У него довольно шаткое здоровье, и врачи рекомендовали ему горный климат. Я рассудил пригласить его с собой. – Вам прежде стоило узнать формальности, а уж после распоряжаться домом, в который вы еще не въехали и который вам не принадлежит. – Что за тон со старшим по званию, ефрейтор? – со стальной жесткостью осадил делопроизводителя Измайлов. – Виноват, ваше высокоблагородие, – немедленно опомнился тот. – Но помочь, увы, ничем не могу. Вместе с вами в доме могут проживать лишь ваши законные родственники, то есть мать, отец, супруга, дети и братья или сестры с семьями, стало быть, их женами, мужьями и детьми. О прочих гостях вам надлежит обращаться на N-кую улицу в установленном виде с указанием количества дней и цели пребывания гостя и ждать решения, которое принимается в течение месяца. Дом находится на территории, строго подчиняющейся штабу, а штаб не приветствует излишнее вторжение посторонних. – Подождите минуту, – остановил его Измайлов. – Разве эта территория огорожена? – Никак нет. – Стало быть, на улицах подле штаба можно встретить абсолютно любых лиц? – Так точно. – И абсолютно любые лица могут проходить мимо казенных домов, заглядывать в окна и останавливаться для беседы с обитателями? – Так точно. – Но при этом жить в доме может только офицер и его законная семья. Вы не находите это абсурдом? – Где этот дом? – неожиданно подал голос Савелий. – Вот адрес, – ефрейтор протянул ему записку, скорее отвернувшись от Измайлова. – Офицеры штаба квартируют в казенном жилье или гражданских окрестностях, если могут себе это позволить. В гражданских кварталах нет никаких ограничений. – Прекрасно, – Сава коротко кивнул. – Михаил Дементьевич, будьте так любезны подождать меня здесь. С этими словами он вышел из кабинета и громко хлопнул за собою дверью. Впрыгнув в один из экипажей, что стояли подле ведомства в ожидании возможных седоков, Савелий велел ехать к офицерскому кварталу. К счастью, этот квартал оказался не в пример Зальцбургу рядом, почти что в центре Тифлиса. Сава попросил остановиться несколько загодя и, сунув вознице плату, пошел к первому попавшемуся «гражданскому» дому на границе с кварталом штаба. Небольшой двухэтажный дом выглядел уютным и, как почти все прочие, был выстроен в характерной грузинской манере с длинным балконом, разделенным на пролеты. Здание окружал ухоженный садик, в котором пестрели многочисленные бутоны. Среди клумб неспешно бродила русская дама средних лет, вероятно, сама хозяйка. – Простите! – крикнул ей из-за калитки Савелий. Дама удивленно обернулась. Черты ее были простоваты и намекали на наивность, но притом располагали к доверию и добродушию. – Добрый день! – поприветствовал хозяйку Савелий, увидав, что его заметили. – Добрый день, – настороженно отозвалась дама. – Вам нужна помощь? – Да, я был бы крайне признателен. – Что стряслось? – дама сделала шаг с клумбы в сторону калитки. Неожиданное появление привлекательного юноши, явно нездешнего и к тому же благородного, возбудило ее любопытство. – Простите, если я вас отвлекаю, но дело не терпит отлагательств, – сказал Савелий. – Я вся внимание, – дама приблизилась к калитке и чуть подалась через нее Саве навстречу. – Вы не знаете, есть ли в здешней округе свободные наемные дома? – О! – растерялась дама. – Вы об этом... – Быть может, кто-то ищет жильцов? – с надеждой спросил Сава. – Сдает дом? Флигель? Этаж? Пару комнат? Спальню? – Я... сейчас, – дама нахмурилась, напрягая память. – Вас интересует именно здешний квартал? Ибо за весь город я не могу говорить. – Да-да, только здешний, – закивал Савелий. – Подле штаба. Чем ближе, тем лучше. – Кажется, Гоги искал жильцов... – раздумчиво промолвила дама. – На соседней улице, что параллельна этой, он владеет несколькими домами. Сам Гоги живет с семьей в одном из них, а прочие отдает жильцам. Кто-то съехал в недавнем времени, если я не ошибаюсь. Гоги мой добрый друг, я дам вам адрес и рекомендацию. Обождите минуту. Взметнув подолом платья, дама прытко умчалась в дом и ровно через минуту воротилась с наскоро исписанным клочком бумаги. – Вот, держите, – она протянула клочок Савелию поверх калитки. – Скажите, что вы от Татьяны Антоновны Сибиряковой. – Мою тетушку зовут Татьяной, – простодушно улыбнулся Сава, что произвело на госпожу Сибирякову колоссальное впечатление. – Ах, в самом деле?! – обрадовалась она. – Как чудесно! Будем знакомы. И тут же поверх калитки вытянулась ручка, которую Савелий легонько поцеловал. – Савелий Максимович Яхонтов, – представился он, умолчав вслед за Мишей о титуле. – Я начинающий писатель из Петербурга. Хочу у вас ободрить вдохновенье. – О, это замечательно, monsieur Яхонтов, – Сибирякова кокетливо хлопнула глазами. – Надеюсь, мы станем соседями. – И я искренне надеюсь. – Если у Гоги не окажется пустого дома, он наверняка подскажет, кого еще можно спросить на сей счет. – Благодарю вас, госпожа Сибирякова, – с чувством отозвался Савелий. – Я не забуду вашу помощь. – Полноте, – зарделась дама. – Обязательно скажите, что вы от меня! И не потеряйте записку! Я там указала и адрес, и имя: господин Паркатацишвили. Савелий скосил глаза на зажатую в руке бумажку. – А он очень обидится, если я буду звать его Гоги? Четверть часа спустя Сава уже стоял перед вакантным домом на соседней улице в компании самого господина Гоги, который во всех красках расписывал достоинства своего предложения: – А окна в нижнем этаже видишь где? Видишь, какой высокий? Я вышел пошел, тебя не увидел, да? Цветы любой посадишь, будешь смотреть, как красиво, да? У Татьяны возьмешь одну луковицу, другую возьмешь, да? Прежние жили, все цветами засадили, я как ни пройду – вах цветы! – глаз отдохнул. Ты цветы любишь, да? А не любишь, овощи посадишь! У вас там в столице не растут овощи такие, как у нас! Овощи посадил – сам себя накормил! А внутрь пойдем, да? Внутри вах какой дом! И тебе понравится, и офицеру понравится, и дамам вашим понравится. Даму приводи свою, да? – Скажите, а вон тот дом, – Савелий кивнул через забор, – он ведь тоже ваш? – Э, нет, брат, – Гоги разочарованно взмахнул рукой. – Я тот дом уже другим обещал, да. Они уже платить готовы, да. Но Сава не отступился. Соседний дом, хоть и тоже двухэтажный, казался куда больше, прочней и красивей предложенного. Сад вокруг него выглядел просторным, там можно было гулять, посадить цветы, овощи, фруктовые деревья и все что душе заблагорассудится, но больше всего Саву очаровал балкон дома – вытянутый, широкий, с искусной витой решеткой и ажурными арками – и лестница, ведущая на второй этаж прямиком с улицы. Да и в целом, пусть то нерационально, Савелия влекло к соседнему дому. Едва увидав его, Сава будто запечатлелся и в мгновенье ока вписал на веранду и себя, и Мишу. И пару детей. Племянников, разумеется... – Я вам дам вдвое больше, чем другие претенденты, – коротко предложил Савелий. Гоги недоверчиво прищурился. – Слушай, ты богатый, брат, да? – Я располагаю средствами. – За него много дают, да. – Я дам больше, – упрямо повторил Сава. Когда Гоги все же сдался, провел заезжего гостя во второй дом, показал внутренние интерьеры, приведшие Савелия в восторг, и озвучил сумму, то первоначальные два раза пришлось гордо сбавить до полутора, но в конечном счете сделка была заключена, и Сава, получив вожделенные ключи, возвратился в военное ведомство через пару часов после своего неожиданного отъезда. Кажется, все прошедшее время Михаил и делопроизводитель так и спорили о казенном доме и условиях проживания, потому как Сава вошел посреди запальчивого ответа ефрейтора: –... и если всем разрешить там квартировать, то офицеры начнут сдавать внаем казенные комнаты! – Мы уходим, – сухо возвестил Савелий. Михаил обернулся к нему с удивлением: – Куда? Где ты был? – Пойдем, – тверже повторил Сава и, раскрывая дверь, едко бросил делопроизводителю: – Спасибо за заботу. – Я всего лишь исполняю законы! – ефрейтор безнадежно развел руками. – Не я их сочиняю! – Всего доброго! – Савелий отвернулся и, пропустив огорошенного Измайлова вперед, вторично хлопнул за собою дверью. Во весь путь до нового жилья Михаил так и сыпал вопросами: – Куда мы едем? Что происходит? Где ты был? Ты нанял дом? Но Сава ничего не отвечал до той самой минуты, пока они не прибыли к месту назначения, не вышли из экипажа и не оказались за калиткой. – Мы будем жить здесь, – провозгласив сие, Савелий передал Измайлову ключи. Пока Михаил боролся с замешательством, оторопело оглядывался и пытался сознать такой поворот событий, а Сава понемногу приходил в себя после внезапной вспышки смелости, Шарли уже вовсю начал осваиваться на новом месте. С радостным лаем, которому вторили все соседские собаки, Шарли помчался по клумбам и грядкам, заглянул под лестницу, покрутился у скамеек, вывалялся в грязи, посадил на нос репей и, наконец угомонившись, с одобрением плюхнулся на пороге у закрытой двери. – Сколько стоит этот дом? – приглушенно спросил Измайлов. – Неважно. – Я же просил тебя... – Миша! – от раздражения Савелий едва не топнул ногой, как обыкновенно делала его сестра. – Нынче не время для твоей гордости! – Ты его хотя бы нанял? – с осторожностью уточнил Измайлов. – Или купил? – Нанял, – Сава вздохнул, сконфуженно опуская ресницы. Ему стало совестно за свою несдержанность. – На какой срок? – Год. – Год?! – ахнул Михаил. – Да я все жалованье за это отдам! – Не нужно ничего, ну как же ты не понимаешь? – Савелий в отчаянии подался к нему навстречу, ласково обнял, не заботясь, что кто-то может увидать, и доверчиво прислонил голову к его плечу. – Мы с тобою нынче в одном положении. Мы оба не знаем город, нам обоим нужно здесь обосноваться. Я не хочу, чтобы ты справлялся с этим в одиночку. Позволь мне помочь. Измайлов набрал в грудь воздуху и длинно, протяжно выдохнул. Сава хорошо знал этот выдох протеста. – Ну или мы можем жить порознь, – сказал он. – Хорошо, ты прав, – Михаил обнял его одной рукой, другой погладил по затылку и, понемногу смиряясь, поцеловал в макушку. – Но прислугу и стол буду оплачивать я. – Согласен, – Сава кивнул, зарываясь носом в Мишино плечо. Губы сами собою расползлись в довольной улыбке. Остаток дня прошел за выгрузкой вещей и знакомством Измайлова с Гоги, который явился посмотреть на второго жильца, наспех отрекомендованного давеча Савелием как подполковник из военного штаба. Судя по удивлению при встрече с Михаилом, Гоги ожидал, что офицер в чине подполковника будет куда более зрелого возраста, однако знакомство одного радушного господина с другим, еще более радушным, прошло в высшей степени гладко. Гоги помог Михаилу и Савелию с вещами и задержался до позднего вечера, пока за ним не пришла супруга, явно рассерженная долгим отсутствием мужа. Впрочем, увидав всю троицу абсолютно трезвой, грозная госпожа Паркатацишвили заметно смягчилась и даже подала Измайлову ручку для поцелуя. Савелия она, правда, не нашла к тому достойным. Многоуважаемая грузинская чета покинула «доходный дом», как его окрестили сами жильцы, крайне вовремя: едва Гоги с супругой скрылись из виду, напоследок помахав Савелию и Михаилу, глядевшим на них с крыльца, как с иссиня-черного южного неба хлынул промозглый дождь. Измайлов поспешил утянуть Саву в сени, после чего крепко притворил входную дверь для защиты от возможных порывов ветра. Дом, хотя и просторный, и грамотно меблированный, был еще совершенно не обжит: ни дров для печи, ни посуды, ни постельного белья, ни единой свечки. Единственным ориентиром в кромешной мгле служил тусклый отблеск уличных фонарей, пробивавшийся сквозь западные окна. Было зябко, неуютно, темно, а от завываний ветра и громкого стука капель по крыше даже тревожно, но Михаил и Савелий, не сговариваясь, решили остаться на ночь в доме, а не ехать в гостиницу. Зажигая одну за другой припасенные Измайловым спички – «Я всегда знал, что пригодятся!» – они аккуратно и зачем-то неслышно, точно грабители, пробрались через хаотично разваленные саквояжи, коробки и груды вещей до спальни первого этажа и, как были в одежде, легли на кровать прямиком поверх накидки. Такие удобства показались изможденным телам воистину царскими. Несколько времени они лежали так друг подле друга, слушая методичный звон и перестук дождя по крыше и карнизам. Придвинувшись к Саве, так чтобы оказаться лицом к лицу, Михаил ласково, задумчиво поглаживал его по щеке и волосам, пропускал сквозь пальцы пряди и осторожно заправлял их за ухо. Страсти не хотелось. Вместо нее обоих затопило всеобъемлющей нежностью, и оба знали, что именно здесь и сейчас, в чужом холодном доме, под звук дождя и бури, ей самое место. – Замерз? – тихо спросил Измайлов. – Чуть-чуть, – сознался Савелий, и Михаил, поцеловав его в кончик носа, вздохнул: – Совсем окоченел. – Да нет же, я сейчас... – Иди ко мне, – теплые руки заключили Саву в объятья, и в следующий миг он уже грелся у Миши на груди. Ничего не могло быть уютней. – Хочешь, я принесу свою шинель? – вновь подал голос Измайлов. – Если, конечно, найду ее в темноте. – Нет, не вставай, – попросил Сава. – Мне и так хорошо. Михаил коротко и добродушно хмыкнул. – Все как-то неправильно, – неожиданно сказал Савелий. – С самого нашего приезда. – Ничего, лиха беда начало, – Измайлов погладил его по спине, успокаивая и согревая. – Поначалу всегда трудно. Завтра я выйду на службу, пойму что к чему, а там день за днем – и заживем понемногу. Не успеешь опомниться, как наступит лето, к нам нагрянут Меньшиковы и твоя тетушка, и мы будем все вместе пить чай на веранде. – Тебе нравится веранда? – Очень. Дом чудесный. – Честно? – с надеждой спросил Савелий. – Конечно, – Михаил улыбнулся, зарываясь носом в его волосы. – Ты молодец. – Я разозлился на этого щеголя из ведомства и на то, что прихожусь тебе никем. – Это формальности, – отмахнулся Михаил. – Ты моя семья. У Савелия пережало дыхание. – Семья?.. – После того, как мы переночуем в одежде посреди хлама в нежилом доме в дождь и холод, только смерть сможет нас разлучить, – Измайлов усмехнулся, но Сава отозвался со всей серьезностью: – Это одна из лучших ночей. – Да, – Михаил бережно взял его за подбородок и поцеловал в приоткрывшиеся губы. – Только рано или поздно все начнут судачить, что подполковник Измайлов живет в доме, который для него нанял любовник. – И поймут, что лучше меня остерегаться, – Савелий выразительно изменил голос, и Михаил от души рассмеялся. Вскоре он все же ушел за шинелью, которую долго искал в соседней комнате, грохоча всем, что плохо лежит. Сава подбадривал возлюбленного недовольными «Ну зачем?», «Не так уж холодно», «Вернись» и «Ты там что-то сломал», но, когда Измайлов наконец возвратился с заветной шинелью и укрыл ею лежащего на постели юношу, тот сразу примолк. В шинели оказалось до того тепло и мягко, что хотелось замурчать. А после того, как Михаил сам забрался внутрь и вновь прижал Саву к груди, тот и вовсе ощутил себя на пике блаженства. – Миша? – тихонько позвал он. Веки слипались. – М? – сонно отозвался Измайлов. – У нас с тобою все будет хорошо? – У нас и сейчас все хорошо. Сава хотел еще что-то сказать, но не стал. Мишин ответ был исчерпывающим.